Текст книги "Сказки капитанов (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Ну да, конечно, бригантина больше не будет уплывать без спросу! Потому что сейчас уйдет на широкую воду и попробуй догони! А потом ищи-свищи!

И когда парусник изящно проскользил в трех метрах от оконечности пирса, Генчик мешком бухнулся в воду.

Не так уж быстро плыла бригантина, но Генчик еле догнал ее, хотя махал руками изо всех сил.

Он ухватил модель за лопасть руля, отдышался, подгребая одной рукой. Оглянулся.

Ой-ей-ей! И берег, и пирс – во-он где! И Зоя Ипполитовна, совсем маленькая, перепуганно машет руками…

Генчик сроду не заплывал так далеко. Конечно, он умел неплохо держаться на воде, но сейчас перепугался. Потому что и руки уже устали, и двигаться тяжело, и грести-то придется одной рукой, второй – толкать эту непослушную красавицу…

Ну, что делать, он поплыл. Вдоль пирса, чтобы в случае чего ухватиться за ржавые стойки. Но тогда придется отпустить модель! Насовсем…

Он не отпустил. В конце концов нащупал ногами твердое песчаное дно. Отдышался. Теперь-то уж не страшно. И через минуту с «присмиревшей» бригантиной на руках вышел на берег.

Там он снова устало подышал. Помотал головой, чтобы вытряхнуть воду из ушей. Сквозь мокрые ресниц увидел Зою Ипполитовну.

Она сказала с тяжелой укоризной:

– Ну, что же… По крайней мере, теперь я хорошо знаю, что такое предынфарктное состояние…

– Да ничего же не случилось! Вот она, целехонькая!

– Ах, какое разумное дитя! Ты всерьез думаешь, что я боялась за нее?

Генчик пяткой начал сверлить в песке лунку.

– Ну, чего такого… Я же умею плавать… Я же не знал, что она сменит курс…

– Я думаю, не надрать ли кое-кому уши… Только они мокрые и скользкие.

– Конечно, скользкие! – Генчик стрельнул сквозь капли на ресницах виновато-веселым взглядом. – И вообще… «динь-дон».

– Что значит «динь-дон»?

– Ну, это когда в колокол… на котором «Я больше не буду»… Ой, Зоя Ипполитовна! А как колокол оказался у вас в доме? Он же был на бригантине?

– Капитан, когда приезжал в гости к брату, привез его на память, как семейную реликвию. А для судна заказал другой… Не заговаривай мне зубы! Имей в виду, ты меня чуть не уморил!

– Динь-дон…

– Да уж, надеюсь, что «динь-дон». Второго раза я не переживу… Ступай за машину, выжми трусики.

Генчик сперва устроил бригантину на заднем сиденье (колокольчик виновато позванивал. «Ладно уж», – сказал Генчик). Потом, прячась за машиной, он похвастался:

– Зато знаете какие я кадры нащелкал!

Зоя Ипполитовна бросила ему пушистый платок.

– Разотрись как следует.

– А как же пластинку-то везти в мокром?

– Я закрыла ее в патефоне. Так надежнее, она прочно сидит на круге…

Не сидела пластинка на круге!

Когда вернулись, перенесли в дом бригантину и открыли патефон, чтобы убрать старинный диск с арией варяжского гостя, Зоя Ипполитовна охнула. На патефонном диске голубела пустая суконная накладка.

У Генчика открылся рот.

– Где пластинка?

– Ой. Ой-ей-ей… Я старая склеротическая метла… Но и ты виноват!

– Я-то при чем?

– Когда я увидела, что ты прыгнул за бригантиной, сразу обмерла! И машинально поставила пластинку на песок. Ребром. Она была в конверте. Я прислонила ее к кирпичам, там торчит из земли остаток фундамента. И репейник рядом…

– Но вы же сказали – она в патефоне!

– Я только собиралась убрать ее туда! А потом из-за всех переживаний забыла! Перепутала! Решила, что она уже там…

– Ну, значит, она на берегу! Едем!

– Едем!

Но тут, как водится, все одно к одному. «Запорожец» решил, что на сегодня он поработал достаточно. Стартер чихал, мотор не заводился.

Генчик махнул рукой.

– Я сейчас!

Для хорошего бега тут было минут десять.

Уже на полпути Генчик сообразил, что безоружен. Сумку с пистолетом он оставил в машине.

«А, ладно! Обойдется!»

Но, конечно же, не обошлось.

УЖАС

К озеру вел извилистый спуск – между глухих заборов и кирпичных стен заброшенного завода. Генчик разогнался. На последнем повороте скрутил он лихой вираж и вышел на «финишную прямую».

От воды шли ему навстречу те самые. Все пятеро!

И Шкурик был с ними. В клетке, которую нес Буся.

На скользкой траве разве затормозишь сразу! И Генчик с распахнутыми от страха глазами летел прямо в лапы врагов.

И эти лапы – крепкие, потные, безжалостные – ухватили Генчика за локти, за плечи. Даже за волосы.

– Гы-ы!..

– Га-а!..

– Ха-ха!..

– Мальчик в горошинах!

А он сейчас вовсе не был в горошинах. В желтой майке был с Микки-Маусом на груди. Но им-то все равно…

– Хы-ы… Какой хороший мальчик. Сам к нам в гости пришел! – Это Круглый. И в руках у него была пластинка! Нашли, подобрали, гады!

– Отдайте! Это моя!

– Ха-ха! Докажи! – Это Гоха. Или Миха, черт их разберет в этих одинаковых свитерах, от которых почему-то воняет гнилой рыбой.

– Это моя! Мы тут были… недавно. И забыли…

– Были-забыли… Шкурик, посмотри, как мальчик нервничает… – Буся поднес клетку к лицу Генчика. Шкурик сунулся носом сквозь решетку. Генчик шарахнулся.

– Мальчик боится Шкурика, – с удовольствием заметил Буся. – Мальчик не хочет, чтобы Шкурик забрался к нему под маечку. А Шкурик хочет…

Генчику сразу стало не до пластинки.

– Не надо… – обморочно выдохнул он.

– А если «не надо», веди себя хорошо.

– Что я вам сделал? – со слезинкой в голосе сказал Генчик.

– Гы! Он еще спрашивает! Гоха, погляди на него!

– Ага… – возмущенно пропыхтел тот. И Генчик мельком отметил, что теперь уж не спутает Гоху с Михой. У Гохи одно ухо толще другого и с бородавкой.

– Где твоя пушка-то? Из которой ты нас дырявил… – сумрачно спросил Круглый.

– Да-да! – весело подхватил Буся. – Где твое секретное оружие, которым ты нанес нам такой материальный и моральный ущерб?! Чуть нас не искалечил!

– Я никого не калечил! Я никогда не стреляю по людям!

– А кто с меня очки сбил?

– Но я же тебя не задел! А очки были мои! Я их на трамвайной остановке потерял!

– Тебя как послушаешь, дак все на свете твое, – грозно проговорил Круглый. – Очки твои, пластинка твоя…

– Она правда моя! То есть одной моей знакомой…

– Меняем на твой пистолет, – улыбаясь, предложил Буся.

– У меня же его нету…

– Видим, что нету, – хмыкнул Круглый. – Сходишь, принесешь…

– Это будет материальная ком-пен-сация, – объяснил Буся. – За причиненные убытки. Ты продырявил две наши бутылки. И лишил Круглого недокуренной сигареты. А курево нынче дорого…

– Вы чё, совсем психи? – жалобно возмутился Миха. – Когда он с этой стрелялкой, к нему не подойдешь!

– А мы и не будем! Если он начнет выступать, мы пластиночку – о кирпичи!

– Да не его она! – усомнился Гоха.

– Его, его! Или той старухи… Он сегодня под эту музыку с сумасшедшей бабкой корабль пускал. Агентура доложила. Они оба чокнутые…

«Все знают!» – ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная – чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…

Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка. Он стоял в стороне и, как раньше, поглядывал исподлобья коричневыми глазами. И то ли улыбался чуть-чуть, то ли просто шевелил губами…

– Ну, пустите вы меня, – сказал Генчик жалобно и устало. – Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?

Буся снова засветился тонкой своей улыбочкой.

– Мальчик! Впятером на одного – это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Одни на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…

Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:

– Гады! Бандюги!

– Ругается! – обрадовался Круглый.

Буся покачал головой:

– Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.

– Фиг… – Генчик мертво стиснул зубы.

– Не «фиг», а говори: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду»…

Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.

– Не «фиг», а «не буду». Ну? – повторил Буся.

– Не…

– Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.

– Не… скажу.

Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?

Генчика отвели в развалины заводского корпуса.

Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…

Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь – никто не услышит, хоть надорвись от крика.

Юго-восточная стена была ниже остальных – обрушенная до половины.

Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…

Его привязали к изгороди. Крепко-накрепко. Растянули руки по одному из брусьев (он как раз тянулся на уровне плеч), обмотали кусками бельевого шнура. Шнур нашелся в торбе, которую носил на плече молчаливый Бычок. Может, заранее готовились к охоте на Генчика? Ноги притянули к изгороди за щиколотки и выше колен. Крученая тонкая веревка впилась в кожу.

– Дураки. Больно же… – сквозь зубы сказал Генчик.

Буся покивал:

– Конечно. Пленникам всегда бывает больно. И страшно. Такая их доля… Давайте еще за живот примотаем, чтобы не дергался.

И примотали. Так, что дыхнуть стало трудно. И не шевельнешься!..

– Побудешь тут, подумаешь о своем поведении, – ласково объяснил Буся. – Через часик придем, и ты попросишь прощения. А потом принесешь свою стрелялку.

Генчик закрыл глаза.

– А кто караулить-то будет? – насупленно сказал Круглый.

– Шкурик покараулит. Он же у нас дрессированный, – сладким голосом объяснил Буся. – Иди ко мне, мой хороший…

Шкурика вынули из клетки. На нем была кожаная шлейка – вроде тех, что надевают на крошечных собачонок, когда выводят на прогулку.

В трех шагах от сандалий Генчика вколотили колышек. И посадили Шкурика на привязь из остатка шнура. А остаток этот был метров пять! И Шкурик при желании запросто мог добраться до Генчика.

Вот она, самая главная пытка! Самый небывалый ужас!

«Не надо! Ну, пожалуйста!!» – закричало все внутри Генчика. Но именно внутри. А кричать вслух – какой прок? Только сильнее обрадуются, когда поймут, как он боится.

Генчик лишь облизал сухие губы. А жмуриться уже не мог. От страха глаза раскрылись до отказа.

Буся понимающе посмотрел на Генчика.

– Веди себя хорошо. Шкурик не любит шума. Будешь орать и звать на помощь – он до тебя враз доберется. И – под маечку или в штанишки. Пикнуть не успеешь, как что-нибудь отгрызет. Хи-хи…

Захихикали и остальные. И ушли, оглядываясь (только Бычок не оглянулся).

И остался Генчик наедине со страхом.

Шкурик пока вел себя спокойно. Посидел рядом с колышком. Почесал себя за ухом – в точности как кошка. Обнюхал колышек острой мордочкой с черным носом. Отошел, волоча за собой шнур. Стал что-то выцарапывать из травы.

«Только не смотри на меня! Не обращай на меня внимания!..»

Шкурик тут же обратил внимание. Сел столбиком, передние лапы-ручки прижал к груди. Поднял мордочку. И красные глазки – прямо на Генчика.

«Не надо! Не подходи! Меня нет! Я… не живой…»

Кажется, Шкурик поверил. Опять начал что-то вынюхивать в траве.

«Правильно… И не вспоминай про меня!..»

Веревка резала руки, ноги и живот. Очень хотелось пить, пересохло в горле. И солнце жарило безжалостно. Однако все это было не главное. Главным был страх перед Шкуриком. Ужас и отвращение.

Сколько же это будет тянуться? Уж скорей бы они возвращались! Пускай что угодно делают, лишь бы не эта беззащитность перед гадостным зверенышем…

Они сказали – через час. Генчик глянул на тень от колышка. Представил, что она – стрелка солнечных часов (такие часы есть в городском парке). Сколько она должна проползти, чтобы миновал час? Наверно, от стебля подорожника до старой коробки из-под сигарет.

…Если здесь валяется такая коробка, значит, иногда сюда забредают люди! Может, и сейчас кто-нибудь появится? А может, Зоя Ипполитовна забеспокоится и пойдет на поиски? И догадается заглянуть сюда? Ведь наверняка она волнуется: Генчик должен был вернуться самое большее через полчаса…

От жары и боли гудело в голове. А тень колышка вовсе не двигалась. А Шкурик… он опять сидел, поджав передние лапки, и смотрел на Генчика.

«Не надо. Не смотри!..»

Ох, зачем он надел майку с Микки-Маусом! Шкурик, чего доброго, усмотрит в мышонке родственника и захочет познакомиться…

Нет, не усмотрел. Чем-то опять заинтересовался в подорожниках. «Правильно! Ищи там червяков и личинок! А про меня не вспоминай…»

Генчик слизывал с губ сухую корочку. Тень колышка сдвинулась, но еле-еле…

Все равно это когда-нибудь кончится. Не замучают же его до смерти. Все равно он вырвется. И вернется домой. И отыщет Петю Кубрикова. А вдвоем они вновь повстречаются с этими… с инквизиторами… Петя одной рукой возьмет за шиворот Бусю, другой Круглого, ногой отшвырнет клетку с гаденышем… А Гоха, Миха и Бычок будут жаться к забору и подвывать от страха…

Но когда это будет? И будет ли? Скорее всего, он помрет здесь от страха и от горячих лучей. Растворится в солнечном жаре (но, наверно, и тогда будет чувствовать боль от веревок и сухость во рту…).

Единственной влагой были слезинки, которые бежали по щекам. Генчик старался поймать их кончиком языка. Все-таки жидкость, хотя и соленая…

Потом он сквозь ровный звон в ушах услышал шум. То ли шорох за кирпичной стеной, то ли шаги.

Он позвал:

– Помогите! Сюда!.. – Хотел крикнуть громко, а получилось хрипло и еле слышно. Никто не пришел, не помог. Зато услышал его Шкурик.

Он опять сел столбиком. Несколько секунд смотрел на Генчика, наклонив треугольную головку. И… сквозь траву засеменил к нему.

– Уходи! Пошел отсюда!.. Не надо! – И Генчик закашлялся от сухости в гортани.

Шкурик обнюхал его сандалию. Сел на нее. Генчик ощутил тяжесть крысиного тельца. От омерзения тряхнула Генчика такая судорога, что дрогнула изгородь.

Больше Генчик не кричал, не мог. Шкурик встал на задние лапки, а передними уперся ему в ногу. Генчик ощутил крошечные коготки. Вновь его тряхнуло, словно током. Но Шкурик этого пока не почувствовал. Задними лапками он забрался на виток веревки и усиками щекотнул Генчику колено, ткнулся в него маленьким носом. Генчик часто переглатывал и мотал головой. Это все, что он мог.

Шкурик вытянулся, взялся своими черными ручками за веревку над коленом. Потом потянулся дальше, уцепился за отворот на коротенькой штанине. Задние лапки его сорвались. Шкурик заболтал ими, зацарапал по ноге, повис. Как пацаненок, который хочет залезть на забор, но не рассчитал сил.

– Пошел! – захрипел Генчик. Затряс головой изо всех сил. И сквозь летящие с ресниц брызги увидел… Бычка.

Бычок деловито сгреб Шкурика, сдернул с него шлейку. Сунул звереныша в торбу, словно безобидного котенка. Из той же торбы он вынул пластиковую бутылку. В ней до половины – апельсиновая жидкость.

Бычок скрутил пробку, поднес горлышко к губам Генчика. В нос и губы ударила шипучая влага. Надо было гордо мотнуть головой, плюнуть: «Уходи, гад!» Но не было сил, была только жажда. Генчик глотнул, закашлялся, глотнул еще. Всхлипнул. В этот миг ослабли на ногах веревки. Оказывается, Бычок, нагнувшись, полоснул по ним складным ножом. Потом он перерезал шнур на руках, на животе. Размотал, отбросил.

Руки у Генчик упали вдоль тела. Он всхлипнул опять.

Бычок смотрел насупленно. И не на Генчика, а в сторону. Сел на корточки, снял у него с ног остатки веревки. Угрюмо посоветовал:

– Уходи вон в ту дыру. Пока они не пришли…

Вот он, значит, кто! Освободитель…

Генчик не ощутил благодарности. Но и злости на Бычка не было. Только проступило сквозь боль и усталость сумрачное любопытство:

– Ты зачем меня отпустил?

Бычок тихо огрызнулся:

– А что, не надо было?

Генчик пожал плечами. Нагнулся, ладошками растер на ногах красные отпечатки шнура. Глянул исподлобья.

– Они же тебя за это… живьем съедят.

– Я скажу, что тебя отвязали какие-то случайные люди… А про Шкурика скажу, что поймал его в траве, тоже отвязанного… Уходи скорее…

Генчик выдернул подол майки, вытер им лицо. И сквозь бурьян пошел к пролому в стене.

Там он оглянулся. Вспомнил:

– А пластинка?

– Она у них… Они с ней играют, крутят на карандаше… Может, я потом унесу.

Генчик не ощутил благодарности и на этот раз. Он сердито спросил:

– А где они сейчас?

– У Круглого на дворе…

– Это где?

Бычок смотрел с хмурым пониманием.

– В Хорошиловском переулке. Номер два…

Сперва ноги двигались плохо, но скоро размялись, и Генчик пустился бегом.

На двор Зои Ипполитовны он проник украдкой. Хозяйки не было видно.

Небось переживает: куда девался Бубенчик? Но сейчас показываться нельзя. Как без пластинки-то? Да еще в таком растерзанном состоянии… Другое дело – вернуться победителем.

«Запорожец» стоял посреди двора. Генчик подобрался к нему с ухватками индейского разведчика. Стекло в дверце было опущено, Генчик потянул с сиденья сумку с пистолетом… Все тихо.

Он опять скользнул к приоткрытой калитке. За калиткой он осмотрел пистолет, зарядил его. Подпоясался ремнем, на котором был крючок (до этого ремень лежал в сумке). Проверил, есть ли в левом кармане шарики. И бегом – в Хорошиловский переулок.

ВЫСТРЕЛ
1

Это было не близко. От старого кирпичного завода еще кварталов пять. И в конце пути Генчик уже не бежал. Шел не торопясь. У стрелка должно быть спокойное дыхание…

Ворота с цифрой «2» на столбе он увидел сразу.

Калитка была открыта. Генчик вошел бесшумно (чиркнули по сандалиям одуванчики).

Враги сидели в глубине двора, у длинного сарая, на штабеле досок, приготовленных, наверно, для ремонта забора. Четверо их было, Бычок отсутствовал. Может, они обо всем догадались и прогнали. А может, сам ушел. Шкурика он, по крайней мере, доставил хозяину. Шкыдленок возился в своей клетке, стоявшей на досках.

А Буся, Круглый, Гоха и Миха развлекались с пластинкой капитана Сундуккера!

Они сделали звуковое приспособление: то ли к игле, то ли к тонкому гвоздю прикрепили жестяную банку, и получилась мембрана. Насадили пластинку на карандаш. Миха (или Гоха? Генчик опять забыл, кто из них с толстым ухом) крутил карандаш, а Круглый держал иглу с банкой над пластинкой. Острый конец скреб по бороздкам, и банка отзывалась подобием человеческого голоса. Голос был искаженный, со скрипом. Четверо гоготали…

Гоготали, пока банка от меткого выстрела не вылетела из пальцев Круглого.

Круглый разинул рот. Гоха и Миха тоже разинули рты. Лишь Буся не растерялся. Или почти не растерялся. Подхватил у Круглого пластинку. Выдернул и отбросил карандаш. Заулыбался издевательски и глянул на Генчика через отверстие пластинки. Потом опустил ее. И лицо было по-прежнему насмешливым.

Генчик машинально перезарядил оружие. Очень тонким, но бесстрашным голосом приказал:

– Положи пластинку! И всем – десять шагов в сторону! Быстро!

Буся не испугался. С прежней улыбочкой спросил:

– А если не быстро? Будешь стрелять?

– Буду!

– Но ты же не стреляешь в людей! Сам говорил!

– А вы не люди, вы гады!.. Но я не буду в вас! Я… твоего гаденыша! Навылет! – Генчик вскинул ствол.

Шкыдленок Шкурик – гадкий болотный детеныш – встал на задние лапки, передними схватился за прутья клетки и высунул между ними нос.

Генчик содрогнулся – от вернувшегося страха и омерзения. Как эта тварь скребла по ноге, как старалась забраться под майку! Как тыкалась мерзким мокрым носом!

Буся вмиг почуял, что Генчик и правда выстрелит. Качнулся вперед. Если бы Буся закрыл Шкурика собой, тогда что делать? Но он – дурак! – заслонил крысеныша пластинкой! Серединой!

Сам виноват!..

Генчик знал, что шарик точнехонько пройдет в дырку на пластинке. Буся с перепугу выпустит пластинку, она ребром воткнется в мягкие опилки. Генчик в два прыжка – туда, хвать ее, и обратно! А Шкурик… так ему и надо!

На миг показалось Генчику, что пластинка сделалась прозрачной. Он словно увидел Шкурика сквозь нее – тот, как человечек, держался ручками за проволоку. Потом пластинка стала как мишень: черный диск, ярко-розовое «яблочко» этикетки, а в нем темная точка отверстия.

Щелк!..

Пластинка разлетелась на куски.

Крупный осколок взлетел, как черная бабочка, описал дугу и упал к сандалиям Генчика.

Упала на него тяжкая неудача. Поражение. Несчастье.

Он молча нагнулся, взял осколок. Зачем-то сунул его в карман. Повернулся и пошел со двора. Уши забила тугая тишина.

Он даже не перезарядил пистолет на случай погони.

Но никто Генчика не преследовал. Молча смотрели в спину.