Текст книги "Флаг-капитаны"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Но троллейбус не взлетал, пассажиры не удивлялись и не радовались, вели себя спокойно. Только светлоголовой девчонке не сиделось. Она локтем толкнула брата. Громким шепотом спросила:

– Саша, ты билеты купил?

– Конечно. Ты же видела.

– Ты один купил.

– А сколько надо?

– Мне тоже надо.

– Тебе же шесть лет.

– Ну и что? Мне послезавтра семь будет.

– Послезавтра и куплю.

– Ну, Сашка… Жалко?

– Вот не хватит денег на кино, будешь знать…

– А у меня пять копеек есть.

Она разжала пальцы и показала пятак.

– До чего упрямая, – сказал Сашка и взял деньги.

Троллейбус покачивало, и мальчик пошел к передней кассе, хватаясь за спинки сидений. У самой кассы грузно сидели на скамье для инвалидов и детей две женщины. У одной из них сумка стояла в проходе. Мальчик зацепил большой блестящий замок на сумке.

– Ходют тут, – довольно громко заявила тетя. – Не сидится им… Сперва билеты брать неохота, а как увидют контролера, поскорее бегут…

Мальчик ничего не сказал. Оторвал билет и шагнул обратно. Сумка металлическим языком опять зацепилась за его штанину.

– Ты что, ослеп совсем! – заголосила тетя.

Сережа видел только ее затылок, укрытый косынкой, и мясистую левую щеку. Но уже знал точно, что она похожа на Дзыкину. Такие все чем-то похожи друг на друга.

Мальчик дернул ногой, сумка отцепилась и закачалась.

– Не ставили бы в проходе, – спокойно сказал мальчик и пошел к сестренке.

– Ишшо учить будет! Не ставили б! На башку тебе ставить? Ишшо в школе учится, пионер, наверно! Билет-то оторвал без денег!

Глаза-ягоды у мальчишки сделались большими, а худенькое треугольное лицо побледнело. Он остановился и сказал все еще спокойно:

– Как это без денег? Не слышали, что ли, как звякнуло?

– Звякнуло! Всякая железяка звякать может! Где твои деньги? Ну, где?

– В кассе, – сказал мальчик.

– В кассе? – Она вытянула шею, заглядывая под прозрачную крышку кассового ящика, и обрадованно подскочила. – Где? Смотри, где?

– Все они такие, – включилась соседка. – Их воспитывают, а им хоть бы что…

Тетушка вдруг ловко извернулась и ухватила мальчика за локоть.

– А ну, иди сюда! Где твои деньги? Пустая касса-то! В милицию тебя, там разберутся.

«Вот дрянь», – подумал Сережа.

Дядя Витя мельком глянул на зашумевших пассажиров и опять погрузился в статью.

Что значила троллейбусная стычка по сравнению с величием мировых культур!

Тетка тащила мальчика к кассе. Тот попытался вырвать локоть и не смог.

– Да ладно, чего привязалась к мальцу, – раздались голоса. Но никто не встал.

«Почему не встанут? Почему не заступятся?»– отчаянно думал Сережа.

– Они и вправду так, – сказал кто-то. – Денег не бросят, а билеты рвут. Вот у меня теща водителем работала…

– Да бросьте вы, не все же такие. Мальчик-то симпатичный, он не будет…

Уже со слезами мальчик сказал всем людям:

– Я же не виноват, что деньги сразу в кассу ускочили!

И сестренка его, поднявшись с сиденья, крикнула:

– Он даже не четыре копейки бросил, а пять!

Этот крик словно сорвал предохранитель. «Пять!» – отдалось в Сереже. Так же, как раньше. Как в те дни, когда, готовясь к боевому броску, давал себе стартовый отсчет: «А Севастополь?»

Тетка не пускала мальчишку.

– Пусть докажет! Я видела, что не бросал!

«Четыре!»

Девочка заплакала и побежала к брату.

Пассажиры зашумели сильнее, но Сережа теперь не слышал шума. Все еще надеясь на что-то, он глянул на дядю Витю. Но тот был закрыт журналом, как стеной.

«Три!»

Девочка попыталась оторвать толстые теткины пальцы от брата, но та оттолкнула ее плечом.

Кто-то поднимался с сидений. Но проход к передней кассе был еще свободен.

«Два! Один…»

И будто со стороны он услышал свой голос:

– Не трогать!

ЭПИЛОГ

Барабанщики, марш!

Мраморные колонны разрушенной базилики– древнего храма в Херсонесе – кажутся с моря белыми свечками. Словно кто-то расставил их среди желтых камней. А море – синее-синее, и лишь у самого борта лодки оно как бутылочное стекло. В этом зеленом стекле висят медузы, похожие на большие прозрачные пуговицы. А ближе к берегу сквозь воду просвечивают бурые и косматые, как шкуры мамонта, водоросли. Они качаются туда-сюда вслед за волной.

Ялик, стуча мотором, шел вдоль берега и постепенно подбирался все ближе к скалам. Наконец человек, сидевший на корме, сказал:

– Хватит. А то тюкнемся килем о камни.

Другой человек, молодой и веселый, поддержал его:

– Точно. А ну, десантируйтесь на берег. Тут глубина по колено… Эй, лодку перевернете!

Два мальчика охотно гаркнули «ура» и с борта прыгнули в море.

Глубина оказалась не по колено, а выше пояса.

– Ой-ой-ой! – завопил темноволосый мальчишка с острыми лопатками под белой сетчатой майкой. И обернулся к шлюпке. – Ладно, Сашенька, припомним! А еще брат… Я вчера весь вечер штаны гладил!

Старший брат с шутливым раскаянием сложил на груди ладони.

– Ей-богу, не виноват. Здесь рефракция, преломление света в воде, а я не учел. Казалось, что совсем мелко.

– Рефракция… – проговорил братишка. – Знаю я вас, физиков…

Другой мальчик сказал:

– Саш, это он не из-за штанов. Это он боится, что письмо для Наташки в кармане размокнет.

Он тут же заработал полновесную порцию соленых брызг и, хохоча, кинулся к берегу, чтобы спастись от более страшной мести.

– Генка, Сергей! К обеду будьте дома, а то тетя Лиза вам покажет! И не лазьте на глубину! – крикнул Саша мальчишкам. И ялик стал уходить.

По камням они выбрались на узкий галечный пляж в тени желтого ноздреватого обрыва. Отыскали местечко, куда из-за каменистой кромки берега падало солнце. Скинули шорты и разложили на солнышке. Генка вынул из кармана мокрый, сложенный вчетверо листок, выразительно глянул на Сережу, развернул бумагу и расстелил на камне, придавив уголки голышами. Сквозь изнанку листа проступали чернильные буквы.

Было еще раннее утро, и на пляже стояла влажная прохлада. Зябко передернув плечами, Сережа стал выжимать на себе подол рубашки.

Генка сказал:

– Жди теперь, когда все высохнет…

– Можно выжать и надеть, – предложил Сережа.

– Ага! И ходи потом в жеваном.

– Все равно к концу дня и штаны и рубаха всегда мятые, – рассудительно заметил Сережа.

– Это у тебя. Потому что карманы набиваешь.

Сережа промолчал. Встал на колени и запустил руки в мелкие камушки.

Это лишь на первый взгляд казалось, что на берегу простая галька. На самом деле прибой перемешал с обломками камней обточенное бутылочное стекло, кусочки мрамора от херсонесских дворцов, сухие крабьи клешни, позеленевшие пуговицы с якорями, мелкие ракушки, автоматные гильзы, человеческие кости и осколки древних амфор. Куда ни шагни – находка.

Правда, сейчас Сережа не подбирал все подряд. А в первые дни карманы у него просто трещали. Саша даже посоветовал ему надевать длинные штаны, подвязывать у щиколоток веревочками и полностью загружать трофеями штанины.

Смех смехом, а вот и сейчас попался осколок горлышка от кувшина. Сверху выпуклый ободок, а под ним волнистый узор.

– Ген, смотри…

Генка с вежливым интересом посмотрел и признал, что находка стоящая. Потом со вздохом сказал:

– Давай уж выжмем да оденемся. Не сидеть же до обеда.

Минуты через три по лестнице, вырубленной среди желтого песчаника, они выбрались наверх. Здесь уже начинался зной. Нагревались глыбы развалин, в сероватой, с мелкой россыпью желтых цветов, траве заводили песню кузнечики. Пахло сразу водорослями, теплой травой и сухой пылью древних камней.

Ребята поднялись на холм к сигнальному колоколу, висевшему на квадратных каменных столбах.

– Ого… – сказал Сережа.

На зеленой от старости кромке колокола кто-то белой краской написал:

НАТАША

Вчера еще надписи не было.

Можно было бы спросить Кузнечика: «Не твоя работа?» Но нет уж, хватит дурацкой шутки насчет письма.

Гена тоже увидел надпись. Глянул на Сережу и промолчал.

Они сели на фундамент дома, в котором две тысячи лет назад жил не то винодел, не то гончар.

Распахнулась перед ними громадная синева. На краю этой синевы маячил одинокий сторожевик – он казался крошечным и прозрачным. Донеслась еле слышная перекличка горнистов: в Северной бухте на боевых кораблях поднимали флаги.

А впереди был бесконечный день, полный веселого солнца, плеска воды, неожиданных событий и удивительных находок…

Генка неловко завозился на камне, вытащил из кармана мокрый помятый листок. Развернул на колене и прикрыл его ладонями.

– Письмо я вчера еще отправил, – сказал тихо. – А это… Это я сочинил так… Про нас…

Сережа чуть встревоженно молчал и ждал. Генка был какой-то очень уж серьезный.

– Это песня? – спросил наконец Сережа.

– Нет… Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю, что получилось.

– А можно? – Сережа нерешительно потянулся к листку.

Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.

– Смеяться не будешь?

– Я? – искренне удивился Сережа. – Когда я смеялся?

– Да… А над письмом…

– Ген, – испуганно сказал Сережа. – Я же так, по глупости. Ну, язык подвернулся… Ну, я же не знал, что ты обидишься…

Генка молчал, покусывая губы.

Сережа зажмурился и сказал:

– Кузнечик, прости…

Генка словно встряхнулся.

– Да ты что! Я же не поэтому. Боюсь… я. Ты уже спал, а я писал, писал. Коряво получилось. Хотел, чтобы хорошо, а… Ну, бери.

Он сам положил Сереже на колени обмякший прохладный листок. Сережа увидел лиловые расплывшиеся строчки:

 
Над крепостью старой качнулась звезда,
Хотя была тишина.
И все еще людям грозила беда,
Всеобщая, как война…
 

Тревога мягко накрыла Сережу, словно холодная тень. Генка писал о сказке – немного запутанной и странной. Она придумалась, когда ехали в Севастополь. Но это была не совсем сказка, потому что речь шла о Генке и Сереже. Будто они вдвоем попали в старинный город у моря – знакомый и в то же время фантастический. И вдруг Сережка исчез. Словно обиделся на Генку непонятно за что. Он ушел, не оглянувшись, вдоль бесконечного пляжа, затерялся среди людей. А люди были встревожены, и предчувствие близкой беды проносилось по улицам, как порывы предгрозового ветра. Это предчувствие задело и Генку, но больше всех тревог мучило его одно: где Сережка? Куда он ушел? Почему ушел?

Опустевшими пляжами, заросшими улицами, по каменным плитам и лестницам, на которых шуршали сухие листья, Генка шел, шел и добрался к вечеру до старой крепости. И там на каменном козырьке стены он увидел Сережку. Забрался к нему, встал сзади и чуть сбоку. Спросил тихо:

– Зачем ты ушел?

Сережка обернулся. Сначала вздрогнул, а потом узнал Генку и улыбнулся. И сказал:

– Вот хорошо. А я шел, шел, потом оглянулся, а тебя нет. Думал, ты тоже идешь, а тебя нет. Забрался сюда и стал ждать. Я знал, что ты придешь.

И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь, а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды – пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что, когда встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз…

Вот об этом были Генкины стихи.

Сережа не знал, как они написаны – коряво или, наоборот, звонко и отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:

 
… Теперь, когда мы снова вдвоем,
Закрыты пути беде.
И мы с Сережкой вдоль моря бредем
По щиколотку в воде…
 

– Ты это так написал… Лучше, наверно, нельзя… Или, наверно, можно, но для меня лучше не надо… Генка…

– Что?

– Не знаю… Просто «Ген-ка»…

И они засмеялись.

Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком, впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что хоть через минуту можешь с разбегу кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую глубину.

Но счастье не бывает полным. И через пять минут Сережа сказал:

– Митьку бы еще сюда. И Димку…

– И Данилку. И всех наших, – поддержал Генка.

«И Наташу», – мысленно улыбнулся Сережа.

– Может, когда-нибудь повезет, чтобы все вместе… – добавил Кузнечик.

«Может, и правда повезет», – подумал Сережа. Ведь и ему повезло. Прямо как в сказке.

…В тот день, после случая в троллейбусе он проводил мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. На вокзал с дядей Витей он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.

Виталий Александрович Вяткин – бывший дядя Витя – уехал в тот же вечер. Он взял в кассе только один билет, себе.

Сережа не стал с ним прощаться.

Из своей комнаты он слышал, как тетя Галя сказала брату:

– Изверг ты. Ведь он же еще ребенок…

– Не ребенок, – сказал дядя Витя. – Он сумел выбрать себе путь. Пускай и отвечает.

«Только не перед тобой», – подумал Сережа.

Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И тогда все узнал. Он молча притянул к себе Сережку, положил ему на голову большущую ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и Сережа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо, решал, как же теперь быть.

И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно – самым обыкновенным делом. У дверей позвонили, и оказалось, что пришел Саша.

Никогда раньше он не приходил к Сереже.

Конечно, в первый миг Сережа удивился и встревожился: что-нибудь с Генкой?

– Да все в порядке, – сказал Саша, поймав Сережин взгляд. И обратился к отцу – Вы уж извините за странный и поздний визит. Хотел сначала по телефону, да так, думаю, лучше.

– Это Саша, Генкин брат, – объяснил Сережа.

– Ну так проводи гостя в комнату, – сказал отец. – Очень рад.

– Я, собственно-, не к Сергею, а скорее к вам, – нерешительно проговорил Саша, когда его усадили на стул. – Есть один вопрос… Говорят, Сережа с дядюшкой собирался в Севастополь…

– Сорвалось, – сказал отец.

– Да, знаю… Пока не сорвалось, хотел я им с Генкой, с братцем моим, сделать нечаянную радость. У меня там работа, в командировку собираюсь. Думал, возьму брата, а в Севастополе они встретятся. А теперь что?.. Может, мне их двоих забрать? Сам-то я буду занят, но у меня товарищ там есть, а у него мама. Она бы присмотрела…

Вот тогда, честно говоря, Сережа не выдержал. Он торопливо ушел в свою комнату, вцепился в клинок на стене и прижался лбом к тонкому холодному железу. Еще не хватало разреветься при Саше.

– Пойдем на раскопки. Может, уже начали работу, – сказал Сережа.

И они пошли в западную часть Херсонеса, где ленинградские студенты раскапывали храм десятого века. Но студентов еще не было. Сережа и Генка не торопясь побрели среди травы, среди зарослей дрока, в которых лежали каменные плиты и обломки колонн. Вышли на центральную площадь у разбитого бомбами Владимирского собора.

В этот ранний час в Херсонесе было пусто. Лишь у крытой галереи, где выставлены для зрителей необъятные глиняные вазы – пифосы, мальчишки встретили человека. Крепкий невысокий человек в зеленых шортах бодро шагал, будто катился им навстречу. У него была коричневая лысина, круглый загорелый живот и курчавые плечи.

Вздрогнув, человек остановился, изумленно посмотрел на ребят. Даже рот приоткрыл: собрался, наверно, о чем-то спросить. Но они обошли его с двух сторон, будто стоявший на дороге пифос. А потом засмеялись и мимо белого домика с антенной, по каменной лестнице, побежали к морю.

Они схитрили в этот день: позвонили тете Лизе и сказали, что обедать не придут, поедят в столовой. Потом позвонили в лабораторию Саше и его другу Алику, чтобы те не беспокоились. А потом, не тратя времени на столовую, купили по три пирожка и махнули на катере в Инкерман. Там у самого берега стоял полуразобранный старый тральщик. Они вплавь добрались до него и полдня играли там с мальчишками, с которыми Генка был знаком еще в прошлом году.

В сумерках они добрели до Симферопольской улицы, до двухэтажного дома, где жил с матерью Алик.

Гудели ноги, сосало в желудке, горели от солнца плечи. Но сильней усталости была радость. Потому что все еще только начиналось. Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.

– Полуночники, – сказала тетя Лиза. – Вот я вас…

– Бродяги, – сказал Саша, который играл с Аликом в шахматы. – Засажу под арест на трое суток.

– Но мы же звонили, что не потонули, не потерялись и вообще никуда не пропали, – жалобно сказал Генка.

– Сейчас будут врать, что обедали и ничуточки не хотят есть, – проницательно заметил Алик.

Сережа хотел возразить, что на такое нахальное вранье они с Генкой не пойдут. Но тут в коридоре длинно и беспорядочно затрезвонил телефон.

– Междугородная! – воскликнул Саша и бросился к двери.

Сережа слышал, как он торопливо сказал в трубку:

– Слушаю… Да, что? Да, правильно. Кто? Да, здесь…

И вдруг крикнул в открытую дверь:

– Сергей! Это тебя!

– Папа? – тревожно спросил Сережа.

– Да нет, не папа. Говори…

Сережа взял трубку и услышал непонятно чей, но знакомый-знакомый голос:

– Ты слушаешь? Это я. Я по порядку, чтобы скорее, а то разговор дорого стоит. Мама с папой уехали, а нам жить целый месяц, а денег мало. Во-первых, у меня есть камера, значит, можно снимать дальше.

– Стоп, – сказал Сережа. – Это кто?

– Это я, Данилка. Ну, флаг-капитан Вострецов… Ты слушай скорей, а то Юлька ругается, что долго говорю… Во-первых, она подарила мне камеру «Спорт». Хорошо работает, только надо часто батарейки менять. Значит, можно доснимать мушкетеров. Андрей Гарц в лагерь не поехал специально, чтоб сниматься…

Сережа увидел будто наяву растрепанную Данилкину голову, веснушчатый нос и неунывающие глаза. Он замахал в открытую дверь, подзывая Генку. Тонкий Данилкин голосок звенел отчетливо и громко. Сдвинув головы, Сережа и Генка слушали вдвоем.

– Во-вторых, Стаська заболел, и его привезли из лагеря. Он теперь поправился, но отец к нему опять прискребается, Натка в деревне, а какой адрес, я не знаю. Стаська и Нок ночуют у меня… Что делать?

– Я откуда знаю? – сказал Сережа. – Что еще?

– В-третьих, Митька нашел на берегу старую шлюпку. Можно сделать корабль, только надо ее вывезти. Лена сказала, что достанет машину. А пока помещения нет, можно у них во дворе чинить…

– В каком дворе? Какая Лена? – почти взмолился Сережа.

– Лена из райкома. Она приходила, нас искала… Ей Олег про нас написал. Шлюпка, конечно, гнилая, но Митька говорит…

В трубке раздались треск, писк, хрипы, короткие гудки.

– Алло! – заорал Сережа. – Алло, Данилка! Ну где ты?!

И снова прорезался Данилкин голос, еще громче и отчетливей:

– В-четвертых, появился клуб «Легенда». У них тоже фехтование. Звали к себе Митьку и Димку, но они сказали, что не пойдут. Тогда эта «Легенда» вызвала нас на соревнование. По стрельбе и по рапире…

– Кого нас?

– Ну, нас, «Эспаду»! Что им сказать? Когда вы приедете?

– Когда? – переспросил Сережа. Не мог же он сказать, что через месяц.

Данилкин голос зазвучал удивительно серьезно. Даже печально.

– Ну, ребят я соберу. А капитаны? Я, Митька да еще Димка. Ты же видишь, сколько всяких дел… Когда вы приедете? Можно завтра?

– Данилка, ты здоров? – спросил Сережа. – Завтра. За три тысячи километров.

– Самолетом же…

– А знаешь, какие очереди за билетами?

– Ну, постарайтесь! Ладно? Вы постараетесь? Алло! Ты слышишь?

Сережа еще слышал Данилку. А тот его– уже нет. Потом Данилкин голос угас, и короткие гудки зазвучали громко и непреклонно.

Очень близко Сережа увидел Генкино лицо. Кузнечика можно было не спрашивать: в глазах у него была уже дорога.

Саша стоял рядом.

– Что? – сказал он. – Заиграли трубачи тревогу?

– Не трубачи, а барабанщики, – отозвался Генка. – Саша… Тут ничего не поделаешь. Только вот как быть с билетами? В кассу не пробьешься… Ну, чего ты так смотришь? Да не бойся, мы не выпадем из самолета!

– Не выйдет, друзья, – сказал Саша. – Никуда вы завтра не поедете…

– Саша! – сказал Генка.

Саша серьезно продолжал:

– Билеты не проблема. Говоря по секрету, я могу их забронировать через заводоуправление. Но есть один очень важный вопрос.

– Что? – откликнулся Генка.

– Какой вопрос? – настороженно спросил Сережа.

– Это не секундная вспышка? Не каприз? Вам очень надо туда? Очень-очень?

– Да, командир. Очень, – ответил Сережа.

– Очень, – сказал Генка. – И мы будем ждать тебя там. Через месяц. А нам надо завтра.

– Послезавтра, капитаны, – решил Саша. – Я своей командирской властью дарю вам еще один морской день.

…Они прожилиуморя целых шесть дней, а завтра их ждал еще один. Длинный день, полный солнца, синих волн и радостных находок. День в удивительном городе, где смешались дома и корабли.

А потом…

А потом все опять: «Барабанщики, марш!»