Текст книги "Крылья империи"

Автор книги: Владислав Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– И еще несколько сердец, которые, как орган, в отличие от лобных долей мозга, чисто животный, почти понимают суть – но выразить не могут.

– Так можно сделать-то?

– Можно многое. Только не хочется. Потому что все это многое сводится к превентивной войне, причем войне на уничтожение. На полное уничтожение нации, культуры. И людей. Не всех, только лучших. Таких немного, тысяч сто. Остальных – подмять, перекрестить, переязычить. И самое обидное – это все может быть совершенно не нужно! Даже скорее всего. Прошлая смена стаза прошла именно по этой схеме. Первой выклюнулась Голландия, остальные державы устрашились, навалились все разом…

– И получили в харю, – заметил Брольи, – черт с ним, с Тюренном, разбить французов на суше удавалось многим! Но тогда голландцы уничтожили английский флот – на вдвое меньших корабликах, их презрительно звали масленками, они троекратно уступали числом… А в конце войны де Рейтер спокойно плавал по Темзе, а от британского флота осталось два фрегата, скрывающихся в туманах Гудзонова пролива. Испания же и вовсе обескровела.

– Вот-вот. И во имя чего? Взгляните на нынешнюю Голландию. Кому она теперь угрожает?

– Никому. Но только потому, что дело было сделано, – отрезал маршал.

– Как сделано?! Голландия же победила!

– Некто Пирр однажды тоже победил… Те самые лучшие люди, о которых вы мне только что толковали – они тогда все равно погибли. Только не на кострах инквизиции, как надо бы, а за родину. Голландская история, можно сказать, мой малый ужас. История о том, что мы успели. Впритык. Потому и сами легли костьми. Как тогда Испания. Поэтому, граф, ударить надо как можно раньше. Прямо сейчас!

Сен-Жермен чуть за голову не схватился.

– Это невозможно. Пруссия и Швеция, хотя и охладели к союзнику, даже за нейтралитет запросят сейчас слишком много…

– Плевать, – сказал Брольи, – надо дать им все. Гляньте на глобус, граф – им же первым кровью обливаться!

Глобус имелся соседней комнате. Точнее – там имелось огромное северное полушарие, укрепленное в кольцевой выемке в полу. Земли антиподов маршалу, видимо, были безразличны. Сен-Жермен хорошо знал географию, геополитику же он в известной степени определял – но ноги сами принесли к этому гиганту.

– Лучше всего англичанам, – брюзжал Брольи, мусоля пальцем Альбион, – опять отсидятся, а после победы захапают львиную долю… Граф, что с вами?!

Сен-Жермен побледнел. Руки, пытавшиеся открыть табакерку для успокоительного чихания, дрожали, как у записного пьяницы.

– Воды?

– Нет, лучше вашего хересу…

– Уф, как вы меня напугали… Сердце?

– Хуже. Меня переиграли. Не просто так, в локальной стычке, а по-настоящему. Пойдемте к вашей полусфере, покажу…

Расставили ноги пошире, отставив зады, облокотились на атлантические хляби, изрисованные розами ветров и разметкой морских путей.

– Вот и вот, – обвел Сен-Жермен грифелем Скагеррак и Босфор, – и Британия ни черта России сделать не сможет. Даже – даже! – если пупок порвет. А она не станет надрываться. Не тот национальный характер. Возможные укусы в район Архангельска и Петропавловска-Камчатского – только для отвлечения внимания. Заметим – проливы перекрыты островными крепостями, так что помочь владычице морей применить свою силу с пользой мы не сможем. Да, Килитбахир занять можно. А с Принцевыми островами что делать прикажете? Шведов в качестве отдельной морской силы на Балтике рассматривать, увы, уже смешно.

– А когда это было не смешно? – спросил Брольи.

– В тринадцатом веке, – разъяснил Сен-Жермен, – и еще раньше.

– Эта седина веков… К чему отвлекаться?

– Обратим внимание на Кенигсберг, Либаву, Ригу. Снабжаемые по морю крепости списывают в утиль прусскую армию – да собственно, любую, которая попрется мимо них на Петербург. Примерно то же самое можно сказать и о южной крепостной линии. Чтобы перекрыть им подвоз, надо выйти к Дону – а до того что, топать по степи с подрезанными коммуникациями?

– Остается удар через Польшу и Карпаты.

– Вот именно. Путь в те самые пространства, которые поглотили не одно нашествие. Монголов поглотили, я уж не говорю о разных шведах. И заметьте – едва не за каждый дюйм этой границы я торговался с Тембенчинским! А получилось вот что.

Сен-Жермен так разволновался, что красными пятнами пошел.

– Все это вполне разрешимо, – заметил граф Брольи, – причем не столько моими методами, сколько вашими. Провокации, восстания… Ссоры с союзниками. Небольшие хитрости. Вот вам навскидку: английский флот может пройти в Балтийское море до объявления войны под шведским флагом, а в Черное – под турецким.

– Снаб-же-ни-е, – по складам напомнил Сен-Жермен.

– По суше. И из созданных загодя запасов.

– Они быстро закончатся.

– Это даже хорошо. В конце концов, мы обязаны думать о послевоенном мире. И побеспокоиться, чтобы влияние Англии в нем не было чрезмерно большим…

Карл Ранцев был немцем. Не то чтобы это сильно вредило или помогало по службе – скорее вызывало удивление. Начинали ходить глупые слухи, что никакой-де он не немец, а бастард в квадрате, но очень этого стыдится. Мол, принято же у признанных ублюдков отбрасывать первый слог фамилии. Так появлялись Бецкие – без Тру-, Темкины – без По-, другие достойные люди. А дедушку Ранцева звали-де По-Ме-Ранцев. И, верно, граф какой-нибудь. Иначе, почему Ранцев уже майор? Не прежние времена, когда через гвардию чины получались сами собой.

На грудь в орденах внимания почему-то не обращали. И на алые ромбики, прозванные слизнями, обозначавшие количество боевых командировок от штаба. Их, нашитых друг под друга, набралось уже пять. Что означало – этот офицер из огня не вылезает. Даже когда мир. Желтых слизней за ранения Ранцев почему-то не носил. А все шрамы прятались у Ранцева под штанами и рубахой. Потому закрепилась за ним репутация везунчика.

А род у него был древний, еще от языческих славянских витязей-бодричей, побежденных тевтонами во время очередного дранга нах остен и онемеченных веке в одиннадцатом. Почему недавний картограф генерального штаба оказался на анатолийском берегу Босфора? Дуэль-с. Хорошо, что насмешника не убил. Иначе, увы, таскал бы руду где-нибудь в Норильске. Родине нужен цинк. Интересно, а зачем Родине столько цинка? Ранцев, разумеется, знал его основное применение – латунь. Но зачем нужно столько латуни?

Так или иначе, дуэли теперь шли по новому кодексу, смертоубийства не допускающему. Вроде гейдельбергского. Неофициально поощряемому. Не то загнали бы в Оренбург. Или на кавказскую линию.

А Ранцеву досталось очень интересное назначение. На передовой оборонительный пост Босфора.

Сначала он принял это сооружение за укрепленный маяк. И почти не ошибся – наверху действительно стоял мощный фонарь. А заодно зеркала и линзы.

– Пролив просвечиваем, – объяснили ему новые сослуживцы, – чтобы никто не проскользнул. Но это не главное…

– А что у вас такое здоровое в щель торчит?

– Это тоже очень хорошая вещь. Телескоп-рефлектор… Слыхали? Очень нужная штука. Хотя тоже не главное…

Главное располагалось этажом ниже, под вращающейся башенкой.

На стене виднелось изображение пролива. Не рисунок. Там был сам пролив, живой и беспокойный, разве что чуточку бледный, с волнующейся рябью, ленивыми лодками перевозчиков, с отвесным европейским берегом и грозной батареей, над которой колыхался, не в силах развернуться полностью, Андреевский флаг.

Карл знал физику. И про эффект камеры обскуры был наслышан. Но такого никак не ожидал. Как ему рассказали позднее, тут был сходный эффект, но изображение шло от телескопа и усиливалось через систему зеркал светом от фонаря.

Полное подобие окна. Вот только сукно, на которое была спроектирована картинка, было расчерчено – квадратами, линиями, лихими загогулинами, цифрами и буквами четырех цветов.

– Зеленое – график ночного освещения. Синее – створы фарватера. Черное – разметка для корректировки артогня, у нас же за спиной тяжелая батарея, и на том берегу еще одна. А вот красное – это и есть главное!

Теперь Ранцев знал: главное – это реперы крепостного минного поля. Тут же, прямо перед проекцией с телескопа, стояла мебель, которую он когда-то принял за бюро, и которая была пультом управления воспламенением мин. Достаточно выждать, когда вражеский корабль подойдет к алой метке с литерой и цифрой, найти такую же литеру и цифру на пульте, несколько раз повернуть рукоять сбоку пульта, для чего есть специальный солдат, в бою будет крутить постоянно, и повернуть ключ. Латунный, между прочим.

Тогда станет громко и ярко… и можно будет уделить внимание другому вражескому кораблю.

– А мины что, на дне?

– Нет, какое, глубоко. Плавают. На якоре. А вот провод, он на дне. Там ему спокойнее!

На противоположной стене тоже была разметка.

– Это подходы с суши. Если повернуть телескоп – будет картинка. Вот только дверь мешает. Не могли сделать сбоку!

– Там тоже мины?

– Разумеется. Ведь это куда проще!

Потом Ранцеву показали батарею. Пушек было всего четыре, зато изрядного размера.

– Семьдесят два фунта, – сообщили ему, любовно похлопывая стальные стволы, – В зону разрыва шрапнельного снаряда лучше не заходить. А зажигательного – не заплывать. Пока снаряды не закончатся, взять нас можно только сверху!

– Или снизу, – пошутил Ранцев.

– Снизу нельзя, – отвечали ему так же весело, – там слуховая галерея… Ну что, понял, куда попал?

– Понял, – согласился Ранцев, и, просто, чтобы оставить последнее слово за собой, спросил, – А если воздушные шары налетят? И бомбы сбросят?

И увидел, как веселые лица становятся озабоченными и серьезными.

– Главный штаб, – отрекомендовал Ранцева полковник Засс, командовавший фортом, – Сразу видно уровень! Учитесь, лоботрясы. Зрит в корень, в курсе новейших веяний, фантазия раскрепощена… А мы тут настроили укреплений, а чтобы все это снести к черту в пролив, оказывается, развитым нациям достаточно просто попутного ветра! Сегодня же доложу о выявленной уязвимости, – и, повернувшись к малость ошалевшему от такого поворота Ранцеву, – А вы, майор, не сочтите за труд, разработайте к завтрашнему дню хоть какие временные меры для защиты форта от воздушного нападения.

Придя в отведенную ему на территории форта каморку, Ранцев плотно затворил дверь, завесил окно и принялся методично колотиться головой о стену. С той стороны немедленно постучали в ответ и возмущенно возопили, что обустройство на новом месте, это, конечно, хорошо. Но вот поручику Синицыну завтра стоять утренне-ночную «собачью вахту». А значит, ему надо отсыпаться, а соседям – совесть иметь.

– Что ж, – сказал себе Ранцев, – погоревали, и будет. Нет такого задания, которое настоящий немец не мог бы выполнить… Для начала разберемся в приказе, – он подтянул к себе стопку бумаги, стал задумчиво по ней карябать перышком, обнаружил, что забыл обмакнуть перо в чернила, возмущенно фыркнул, окуная перо в походную чернильницу, похожую на ранние пороховницы, – Память у меня хорошая. Временные меры – уже хорошо. Значит, жестких стандартов эффективности от меня никто требовать не будет. Суть задания – защита форта. Защита может быть пассивной и активной. Не уточнено. Активная, по определению, лучше. Значит, постараемся разработать активную, а если не получится, изобретем пассивную. Дальше. Защита нам нужна от воздушного нападения. Разберемся – что понимать под таковым нападением, кто и как может напасть…

И тут у Ранцева перехватило дыхание. Всплыли давние мысли о каторге. Цинк! Реагент для получения водорода из серной кислоты. Не единственный возможный, но из самых удобных. Дальше он работал уже всерьез, как настоящий офицер аналитического отдела, припомнив один из лозунгов Анота: «Бывших кирасир не бывает!»

Утром полковник барон фон Засс уже разбирал исписанные готическим почерком листки.

– Под воздушным нападением на объект мы здесь понимаем пересечение враждебным летающим аппаратом или существом, в дальнейшем противником, границ пространственной фигуры, образованной всеми нормалями к земной поверхности, пересекающими периметр обороняемого объекта, – прочитал он, – Атака может быть прямой, выражающейся в сбрасывании взрывчатых веществ, а также в спускании аппарата или существа внутрь объекта для вступления в наземный бой без преодоления его укреплений, или косвенной, выражающейся в разведке или корректировке артиллерийского огня. В обоих случаях наиболее эффективным способом противодействия нападению является уничтожение противника. Далее следуют – недопущение его в пространство над объектом, создание условий, при которых он не может выполнить свои миссии. Со всеми этими задачами может справиться солдат, способный к полету. Следовательно, в гарнизон фортов необходимо включить либо команды из способных летать солдат-лаинцев, либо летательные аппараты. Основное оружие форта должно быть модифицировано для стрельбы в зенит, особенно длинноствольные дальнобойные пушки, так как они смогут забросить снаряд достаточно высоко. Прикрытый путь и другие коммуникации и позиции внутри и по периметру форта должны быть закрыты сверху скошенною крышей, с которой бомбы могут скатываться в специально откопанные щели. Быстро исполнимые задачи – обучение солдат стрельбе по воздушным целям из нарезного оружия, оборудование безопасных коммуникаций, позиций и мест укрытия.

– Голова, – уважительно сказал полковник, – понятно, почему его к нам прислали. Какая дуэль? Наверняка тайная инспекция состояния укреплений…

После чего начал всячески обхаживать майора, пригласил к себе домой. Ранцев увидел дочь коменданта – и тут-то оказалось, что на пути к его счастью лежит гордая фамилия полковника. И отсутствие у того сыновей.

– Зассы старый род, – говорил барон, полковник и будущий тесть, – и он должен продолжиться, хоть и не по прямой линии… Когда вы поженитесь, вам надо будет взять двойную фамилию. Я даже добьюсь, чтобы к вам перешел титул! Разумеется, моя фамилия в этом слиянии должна стоять первой.

Ранцев спорил. Совал тестюшке под нос Бархатную книгу, доказывая, что его род ничем не хуже. Ничего не помогало.

– Карлушка, ты скоро станешь Засранцевым? – спрашивали его сослуживцы, поспешно поправляясь, – Свадьба скоро?

Майор терпел. Потому как не пожалел орленой бумаги, и теперь ждал ответа из канцелярии их величеств. Наконец, ему пришел толстенный пакет. Ранцев поспешно разодрал послание. Еще бы! Таких толстых отказов не присылают! Ему было высочайше разрешено поменять фамилию. Но не на «Таш», «ранец» по-немецки. Из-за поданных им новейших проектов императорская канцелярия предложила вариант «Сумской».

Засс-Сумской. Бывший Ранцев кривовато ухмыльнулся. Не то, что он хотел. Но юмор в новой фамилии получался не такой ядреный. А баронский титул убавит насмешников и прибавит завистников.

Классическая лондонская погода – дождь, пробивающийся сквозь туман. Капли, кокетливо подпрыгивающие над булыжной мостовой и отскакивающие чуточку вбок. Этакое допустимое по закону физики чудачество. Тут Сен-Жермену приходится вести совсем другой разговор.

– Я понимаю Брольи, с его галльской порывистостью, но вы? Чем лично вам мешает эта, не спорю, гнусная Россия?

Которая, несмотря на всю свою гнусность, может быть неплохим рынком.

– Мне? – Сен-Жермен пожал плечами, – Лично мне как графу Сен-Жермену – ничем. Она меня даже развлекает, если угодно. Мешает она вам, господин Питт.

Граф залез в карман и бухнул на стол премьера сверкающий изломами черный камень.

– Антрацит, – мгновенно определил Питт, – ну и что?

– У вас углем топят дома.

Питт кивнул. Ноздри его слегка расширились от нарастающего раздражения. У него столько неотложных дел, а Сен-Жермен так любит начинать издалека.

– А еще изобрели специальные машины, которые, поедая уголь, делают работу на мануфактурах. Это означает, что потребности английской промышленности превысили запасы обычных источников энергии – водяных колес, ветряных мельниц.

– Прогресс, – самодовольно отметил Питт, – достигается через преодоление затруднений. А не следование у них в поводу.

– Русские же изобрели машины, способные выполнять ту же работу, не поедая вообще никакого топлива. Они действуют от естественной перемены температур и возмутительно эффективны.

– Мы их непременно скопируем и изучим. Возможно, даже купим патент. В сущности, это очень хорошая новость.

Сен-Жермен только развел руками.

– Это уже было сделано. Увы, климат Альбиона слишком мягок. Западнее Вислы эти аппараты не хотят работать даже зимой. А если и работают, то – много хуже, чем у русских. Настолько, что конкуренция будет сильно затруднена. Пока – пока эти устройства стоят дороже паровых машин, и окупаются медленнее. Но они совершенствуются с каждым годом. В сущности, господин премьер-министр, у вас осталось не так уж много времени для того, чтобы спасти английскую промышленность от разорения. Боже упаси, к власти придет оппозиция – виги такого просто не поймут.

– Не такие уж они ослы, – буркнул Питт, – не такие… Но войну я бы им не доверил, это верно. И тем не менее, граф, в вашей логике есть изъян. Британская империя не замыкается в пределах одной только Англии. Если это будет экономически целесообразно, мы разместим основные центры нашей промышленности в Канаде, на побережье Гренландии – она сейчас почти бесхозна, на том новом южном материке, который открыл недавно один из наших лучших капитанов, Джеймс Кук.

– Я с ним разговаривал. Там недостаточно скверный климат.

– Еще что-нибудь найдем. Знаменитый неизвестный южный континент, например. Пока Британия правит морями, это не представит для нас проблем. Однако вы действительно заставили взглянуть на мою политическую систему по-новому. Вы уверены, что в пределах ближайших десятилетий конкурентоспособными останутся только экономики Британии и России?

– Возможно, еще Швеции и Дании.

– Ясно. Благодарю вас за разговор, но мне действительно пора мчаться в парламент…

Питт коротко кивнул и торопливо вышел. Сен-Жермен загадочно улыбался. Кого-кого, а уж Питта он видел насквозь. Включая роящиеся в мудрой голове мысли о британской монополии. Монополии на конкурентоспособную промышленность. Мастерская мира… не пора ли воплотить этот образ в жестокую действительность?

На этот раз собрались втроем, без совещательных голосов. Два императора и князь-кесарь.

– Ну, государи, и как вам второй меморандум Тембенчинского? – с порога поинтересовался Румянцев.

– Первый был подделкой, – заметил Иоанн, – а этот – действительно его работа?

– Именно. Скажу больше – первый написал я. Ну, не совсем я, а несколько моих борзописцев. Тот предназначался для публикации. Этот – не знаю. Как решим. Я бы пока не рисковал.

– Но там же изложены очевидные вещи! – удивился император Петр.

– Очевидных-то вещей люди более всего склонны не замечать, такова уж их природа, – откликнулся Иоанн, – тем более собрать их вместе и рассортировать в нужные кучки. Чтобы наглядность по глазам резала. И оставалось только соглашаться с автором.

– А мы с ним соглашаемся?

– Я – да.

– В части анализа обстановки – да. Но его рекомендации…

Документ, для простоты именуемый вторым меморандумом Тембенчинского, автором был обозван докладом «О соотношении темпов развития Империи, роста ее внутренних сил и внешней угрозы». И был чрезвычайно тревожен. Как грубо и коротко выразился Румянцев:

– Мы – мыльный пузырь.

А Европе пока еще кажется, что паровой каток. Тут помогла и всеобщая воинская подготовка, и быстрый промышленный рост, и агрессивная внешняя политика. Мыльный пузырь выглядел, как паровой каток, вел себя, как паровой каток – и казался всем паровым катком. До первого столкновения. Проблема была в том, что столкновение было неизбежным.

С населением в семнадцать миллионов человек трудно говорить о шансах отбиться от всего остального мира. Даже если этот мир замыкался в рамках Европы.

Низкое народонаселение сдерживало и промышленный рост. Найти вольнонаемных рабочих становилось все труднее и труднее. Стальной плуг, позволивший – наконец – поднять черноземы и степную целину, свободная раздача государственных земель в обработку сделали свое дело. Освобожденные с малыми наделами, крестьяне перебирались на новые места, но не в города, а туда, где давали большие земельные участки. Это позволило создать три новых казачьих войска. Зато граф Строганов, как глава коммерц-коллегии, уже не раз требовал ввести работную повинность наподобие воинской.

А дела требовалось воплощать одно другого масштабнее.

Постоянная армия, чтобы не лежать на работающем населении бременем, была сокращена до девяноста тысяч. Из них двадцать держали проливы, десять охраняли столицу, тридцать – изображали резерв, прочие были равномерно размазаны по необъятной границе. Гарнизонную службу несло ополчение с переменным составом. Еще сто тысяч. И это было все. Королевская же Франция, бившаяся в Семилетнюю войну явно спустя рукава, последовательно бросала в сравнительно маловажный для нее конфликт по двести-триста тысяч человек в год. Фридрих их уничтожал – по частям, но через год ему приходилось начинать все сначала.

А еще у Европы был резерв в виде Турции. Шестьсот тысяч она могла выставить – снабжать не могла. Потому слала в бой по частям. Если эти силы упорядочить и перевооружить – судьбы русских укреплений в Босфоре становились сомнительными.

А еще были колониальные войска. Их пока ни разу не использовали в Европе. Но могли и привезти!

– Дети теперь меньше мрут, – сообщил Иоанн, – но, как тут верно замечено, вырастут они только через полтора десятка лет. И то на первое поколение земли хватит.

Естественный прирост в этих условиях даст нам паритет с Европой к середине следующего столетия. Воевать же придется лет через пять. А то и раньше.

– Традиционные иммиграционные проекты дают триста-четыреста тысяч в год, – отметил Румянцев, – к нам едут немцы, сербы, греки и остальных понемногу. И я не вижу принципиальной причины ограничивать проект этими нациями. Машина миров даст нам приток населения, который Тембенчинский оценивает в десять миллионов за год.

Но обычной уверенности в его голосе не было. Дело было в том, какое население должна была предоставить машина миров. Аппарат, созданный по принципу от противного. Средство для того, чтобы любое существо, уходящего из своего мира в темную зону, попало в ближайшие окрестности машины миров. Не передатчик, а приемник разумных существ.

– Вот такого вот населения, – император Петр бухнул на стол толстенный альбом, – и заметьте – все существа, здесь изображенные, немного искажены. Чуть облагорожены, малость приукрашены. Это художница из свиты князя рисовала. Причем по памяти с книжных миниатюр.

– А у Тембенчинского уже есть собственная свита? – буркнул Румянцев, – Он, кажется, пока не царь…

– Ну, я сказал немного не так, Петр Александрович. Всякий большой человек обрастает командой. Ты, что ли, исключение?

Иоанн между тем пролистывал акварельные зарисовки.

– Чудовища, – констатировал он, – как и сам князь. Теперь я понимаю, что он просто похож на человека. И очень хорошо притворяется.

Петр пожал плечами.

– Если судить по Платону, что человек есть петух без перьев с плоскими ногтями, то нет. А если он тело, обладающее душой – то да. Кстати, тут есть еще человекообразные. Но я полагаю, надо принять принципиальное решение. Принимать всех, или попытаться обойтись собственными силами.

– Это не совсем так. Нам надо определить, являются ли они хотя бы просто созданиями Божьими. Я уж не говорю про образ и подобие…

– А что, образ и подобие – это две руки, две ноги, между ними брюхо? – спросил Румянцев, – Тембенчинский мне всегда не нравился как подчиненный. И всегда нравился именно как человек. И обратите внимание – все изображенные здесь существа выглядят целесообразно. Естественно, если угодно. Это не химеры.

Иоанн с придирчивым сомнением стал снова рассматривать изображения иномирян.

– Симпатичные чудовища, – согласился он, – но надо сначала посмотреть живьем. Пустим по паре каждого вида. Посмотрим, как уживутся. А там будем решать.

– Но встает вопрос – а не устроят ли против нас крестовый поход?

– Непременно. Доказано, – Румянцев хлопнул «Меморандумом» по столу, – даже хуже. Тотальную войну организуют. Геноцид, – и скривившись, добавил, – неделю назад я слов-то таких не знал. Спал, государи, спокойно…

– Итак, проводим испытания потенциальных подданных. Где наша не пропадала! Сколько времени?

– Год.

– Год много. Шесть месяцев.

– Петр Александрович, мало! Надо еще приемник строить!

– Нам же надо, чтобы до войны они успели прижиться, обрусеть…

– Это еще неизвестно, они обрусеют, или мы в них растворимся. Если принимать по десять миллионов в год.

– Наша земля кого хочешь обрусит…

Решение было принято.

Снова Сан-Суси. Давно он не видел короля Фридриха. Пожалуй, с тех самых пор, как он обзавелся прозвищем Великий. Впрочем, прежде Фриц был веселей.

– Откровенно говоря, русских мне даже жалко, – заявил он, вдоволь надорвав нервы Сен-Жермена игрой на флейте, – люди работают, строят. Стазы меняют, выражаясь вашим языком. Тут появляетесь вы и начинаете все рушить. Не отбирать даже – уничтожать. Некрасиво. Я, поверьте, действительно руководствуюсь в своей политике некоторыми принципами. Сохранение и умножение культуры является одним из них. Русским прискучила наша, захотели создать свою – пусть. Их право. Не исключаю, что Пруссия со временем поступит так же. И тогда на нее тоже дружно обрушатся все соседи? Право, граф, я всегда готов отхватить плохо лежащий кусок у соседа, это врожденный инстинкт приличного короля, но устраивать истребительную войну я не желаю. Я для этого слишком бережлив.

Сен-Жермен на секунду прикрыл глаза, чтобы спрятать вспышку гнева.

– Дело не в культуре, а в уровне развития, – тоном терпеливого учителя повторил он, – в том, что мы не сможем защититься.

– А отчего вы взяли, что мы не сможем защищаться? – удивился Фридрих, – У меня, например, есть все то же, что и у русских. А если мы немного и отстаем технически, то исключительно из экономии. Нет смысла брать на вооружение новейшие образцы, если не собираешься воевать немедленно. Пусть эти расходы несет союзник. Пусть он выявит недостатки – за свой счет, пусть он их устранит – вот тут-то мы и развернем производство! Главное, граф, это промышленный потенциал. За годы союза с Россией он у меня вырос вшестеро. А все потому, что я скопировал их таможенную политику и договорился о разделе чужих рынков. Что же касается русских тепловых двигателей, то эту проблему удачно разрешил еще мой отец, выдав дочь за шведского короля. Концессий на экстерриториальные прусские предприятия в Норвегии и нескольких арендованных крепостей мне пока хватает.

– А территориально вы прирасти не желаете?

– Почему нет? Но ввязываться в нечто вроде минувшей войны? Нет. Я решительно предпочитаю разделы. И потом – прирастание за счет России обойдется слишком уж дорого. Но вот у шведов абсолютно пустая казна. Средства до нее попросту не доходят я полагаю. Еще бы – при парламентском-то правлении! Не исключено, что я у них некоторые области попросту куплю. Да, граф, за последние несколько лет могли бы и привыкнуть – теперь Пруссия решительно предпочитает мир.

– Смотрите, ваше величество. Пруссия не так уж и велика. В схватке истинных бегемотов ее могут и затоптать.

– Угрозы? Мне? Я бы разозлился, но вы меня откровенно насмешили. Я бил и Францию, и Австрию. Один! И с русскими в тылу, вот уж были стойкие ребята. О нет. В предстоящем конфликте Пруссия будет нейтральной. По крайней мере, на первых порах.

– Если куш не будет стоить риска.

– А что может стоить такого риска?

Сен-Жермен широко улыбнулся. Так улыбается вербовщик, высыпая золото перед рекрутом-деревенщиной.

– Штральзунд и Голштейн. Вместе с каналом, разумеется. Тогда вы сможете стать на Балтике номером первым.

– И мишенью номер два.

– Я рассматриваю Пруссию как европейское государство!

– А Англия будет рассматривать как конкурента, Франция с Австрией – как главного врага. Или вы полагаете, они не смогут объединиться без вашей помощи?

– Они слишком устанут от войны.

– Если Англия, на своем острове, устанет, что будет с бедной маленькой Пруссией?

– Нейтралитет – не лучшая политика. Вспомните хотя бы Ливия и Макиавелли.

– «Без надежды и без чести сделаетесь наградой победителя», – по памяти процитировал Фридрих, – но вы не учли одной мелочи, граф. Сущей мелочи, право. У меня оборонительный договор с русскими. И я дам им понять, что, оставаясь нейтральным, я увеличиваю их силы, экономя русским экспедиционный корпус и регулярно выплачивая, как невоюющий союзник, существенные субсидии, высвобождаю многие полки, закрывая их границы телом своего нейтрального государства. Мне кажется, они поймут. И будут благодарны, несмотря на мое неучастие в войне.

Сен-Жермен так и уехал, своего не добившись. Фридрих пожалел и его – что поделаешь, германская сентиментальность. Да и было что-то трогательное в этом искреннем крестоносце галантного века. Фридриху тоже временами хотелось взгрустнуть над прошедшей молодостью, над той веселой жизнью до Кунерсдорфа. Право, кто не жил тогда – не жил вообще… Но еще больше хотелось перейти в новую, индустриальную, эпоху вместе с Россией. Вот тогда Пруссия точно станет номером вторым. А для этого, пока другие будут биться насмерть, он займется маленькими имперскими княжествами. Из-за такой мелюзги, да под шумок, никто даже ноты протеста не объявит. И северными землями. Во время большой войны слабые страны – это просто территории. А Швеция – это слабая страна, и надо постараться, чтобы большая ее часть отошла именно к Пруссии. Хотя бы и по польскому варианту. А строительством великой державы займется его сын. Или внук. А ему, Фридриху, рано. Зато надо еще и еще округлять границы. Курочка по зернышку клюет. Горе забывшим этот принцип Прусского королевства.

Сен-Жермена кирасиры задержали прямо на сходнях. Он еще заметил, что «задержали» – слово удивительно неподходящее к ситуации. Потому как после «задержания» человека обычно очень быстро куда-то влекут. Например, в карету без окон.

– Вы правы, – согласился усаживающийся с ним в карету офицер, двое капралов запрыгивали в седла, чтобы скакать по бокам, – тем более, что «задержанию» обычно придается негативный смысл, и оно понимается почти как арест. Часто так оно и бывает. Но в нашем случае будет вернее сказать, что ваше сиятельство будут препровождены для беседы с лицом, служебное время которого расписано до секунд. И окна в нашей карете имеются, просто завешены. Привычка. Позвольте…

За запыленным окном возник вечерний Петербург, покуда – до главных улиц – состоящий из темнеющих в полумраке стапелей, лесов и заборов.