Текст книги "В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Гм… А я с ветром в голове…

– Нет-нет! Но творческой личности вроде вас нужен специалист. Тот, который угадывает ваши желания и ведет, куда вас зовет внутренний голос…

«Господи, это Сашка-то специалист? По внутреннему голосу… Мне бы самому знать, куда этот голос меня зовет…»

Генриетта Глебовна объяснила:

– Заявка ни к чему вас не обязывает… Проводник приходит, вы знакомитесь. И если понравились друг другу, подписываете договор. А если нет…

– Кажется, мы понравились друг другу. По крайней мере, он мне. Но он же… совсем еще кроха!

– Что поделаешь. Эти способности зависят не от возраста, а от природы. Вот и приходится туристической конторе привлекать ребятишек… Кстати, где он, этот ваш знакомый? Давайте белье и ведите мальчика в дом…

Глава 3. Проводник Сашка

1. Контракт

Мы втащили книги, и Сашка предстал перед Генриеттой Глебовной. Робко сказал «здрасьте», потупился. Почесал каблуком ногу рядом с царапиной.

– Здравствуй, здравствуй… Мы, кажется, уже знакомы?

– Ага. Маленько.

– Контракт с собой?

Сашка торопливо полез под жилетку, вытянул из-за пазухи плотный, вчетверо сложенный лист. Изрядно помятый.

Генриетта Глебовна развернула документ.

– Игорь Петрович, усаживайтесь и ознакомьтесь.

Я устроился у стола. Генриетта Глебовна шумно дышала надо мной. Сашка притих в сторонке. На листе было напечатано:

«КОНТРАКТ

Гр. ___________________, именуемый в дальнейшем «Клиент», и правление туристического кооператива «Пилигрим», именуемое в дальнейшем «Фирма», заключают соглашение о следующем:

1. Фирма предоставляет Клиенту проводника сроком на 7 (семь) суток для сопровождения по маршруту, обусловленному программой или договоренностью между Клиентом и проводником (ненужное зачеркнуть).

2. За оказанные услуги Клиент вносит на счет Фирмы плату из расчета 10 (десять) руб. 90 коп. за сутки. Необходимую сумму следует заплатить до начала маршрута.

3. Срок маршрута исчисляется с момента подписания контракта.

4. В случае прекращения маршрута по вине проводника или Фирмы, а также по уважительным причинам (заболевание Клиента, несчастный случай, стихийное бедствие и т. п.) Фирма возвращает плату за неиспользованный срок.

5. В случае предъявления Клиентом обоснованных претензий в адрес проводника Фирма возвращает сумму полностью.

6. Проводник обязуется сопровождать Клиента по обусловленному заранее маршруту, в пределах туристских схем данного региона.

7. Клиент обязуется не требовать от проводника выхода за обусловленные маршруты, а также услуг, не входящих в непосредственные обязанности проводника.

8. Клиент и проводник обязуются относиться друг к другу с взаимным уважением и в случае возникновения разногласий прилагать усилия для устранения их на основе взаимного соглашения.

Примечание 1. Если проводник является несовершеннолетним, Клиент берет на себя обязанности по его питанию, устройству на ночлег в гостиницах и пансионатах и обязуется не допускать переутомления проводника на маршруте. Клиент не должен брать несовершеннолетнего проводника на кино– и видеосеансы, не рекомендованные детям до 16 лет, и не побуждать его к поступкам, способным нанести вред здоровью или воспитанию.

Примечание 2. В вышеуказанном случае (проводник – несовершеннолетний) ежесуточная плата Клиента сокращается до 8 (восьми) руб. 70 коп.».

Слева стояла подпись-закорючка (в скобках – «А. Игнатьев») и круглая печать, в центре которой – человек с рюкзаком и посохом. А справа было место для подписи клиента и даты. А также для подписи проводника (с примечанием: «Писать разборчиво»).

Генриетта Глебовна басовито сказала у меня над головой:

– Однако же и суммы дерет наш любезный «Пилигрим». С каждым годом все больше… – Она оглянулась на Сашку.

– А я-то что! – жалобно возмутился «несовершеннолетний проводник». – Нам всего по три рубля в день платят. Ну, иногда еще премия… Только редко.

Я вспомнил о велосипеде, который «стрекочет, будто стрекоза крыльями». И понял, что язык не повернется сказать: «Не надо мне проводника»… Да и почему не надо? Может, все идет именно так, как задумано! («Кем задумано? Я никогда не думал о проводнике!») Может, не случайно свела нас судьба?..

Но с другой стороны, малыш ведь. Если что случится…

Генриетта Глебовна, видимо, поняла меня. Посоветовала:

– Да не бойтесь. Подгорье – это же недалеко.

– В Подгорье я уже был. С Костей…

Сашка чуть обиженно сказал от двери:

– Вы, наверно, только в предбаннике были, у речки. А там ведь еще столько всего… Но надо развертку знать.

Я обернулся.

– А сам-то ты не против? Идти со мной…

– Не-а, не против. – Он заулыбался.

– Со старым и скрипучим…

– Ёшкин свет! Какой же вы скрипучий!

– Ты что это так ругаешься! – строго пробасила Генриетта Глебовна. – Что за «Ёшкин свет» у тебя на языке!

– А чего… – струсил Сашка. – Это и не ругательство даже. Это поговорка. Вроде как «нечистая сила»…

– Ах, поговорка!..

– Да, – приободрился он. – Это будто место такое поминается, где Баба Яга живет. Бабка Ёшка, значит. Даже песня такая есть в одном мультике! «Пой частушки, Бабка Ёшка, пой – не разговаривай»…

Я достал ручку, подмахнул контракт.

– Ладно, «Бабка Ёшка», иди расписывайся…

Сашка откровенно обрадовался, засветился весь. Водя языком по губам, старательно начертал: «Ал-др Крюк».

– Слушай-ка, Ал-др, это у тебя фамилия такая – Крюк? – заинтересовалась Генриетта Глебовна.

– Ага… А что? – Сашка насторожился.

– А маму как зовут?

– Вера Николаевна. А что?

– Да ничего, встречались, кажется… А папа – Виктор?

Сашка отвел глаза, сказал неохотно:

– Да. Только они развелись.

– Ох, ну извини… Игорь Петрович! Вы в дорогу, наверно, с утра отправитесь? А проводничок пусть перебирается к нам прямо сейчас. А то знаю я эти пилигримовские общежития. Туристы всю ночь на гитарах бренчат, да еще небось и водку пьют… А я хоть покормлю по-человечески.

Сашка опять обрадовался. Он уже не робел.

– Я только бумагу в контору отнесу и сумку там заберу…

– Игорь Петрович, а деньги вы дайте мне, я пойду на почту насчет журналов выяснять и уплачу заодно…

Сашка вернулся в сумерках. Я уже начал тревожиться. Генриетта Глебовна грозно его спросила:

– Это где же ты гулял, голубок?

Сашка не испугался. Весело объяснил, что сперва ждал в конторе диспетчера, а потом забежал на пустырь, поиграть.

– С теми ребятами, у костра, помните, Игорь Петрович?

Генриетта Глебовна погрозила толстым пальцем:

– Ты смотри у меня, проводник Александр Крюк…

Сашка полушутя надулся:

– Ну вот, опять дразнилки из-за фамилии. Всю жизнь…

– Какая же это дразнилка? Наоборот! Очень даже звучит, – утешил я его. – Просто как «Александр Блок». Блок – это ведь тоже приспособление, чтобы тяжести поднимать, а как услышишь фамилию – сплошная поэзия в душе. – И я даже процитировал подходящие для проводника строчки:

 
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран –
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман…
 

Сашка не удивился.

– Знаю.

– Читал Блока?

– Мама читала. Она этого Блока любит…

Сашка говорил, поглядывая на картину «Тетушкин секрет», и выкладывал из синей спортивной сумки на подоконник мыльницу, зубную пасту, полотенце. Потом брякнул коробком.

– А спички-то тебе зачем? – забеспокоилась Генриетта Глебовна.

– Для работы, – серьезно сказал Сашка. – Не для курения же… Мама сама положила, а то я всегда забываю…

Генриетта Глебовна вздохнула, как добрая бабушка:

– Не боится мама отпускать тебя?

Сашка засопел, заперекладывал мыльницу и зубную щетку.

– Ну да, «не боится». Каждый раз такое… «Прощание славянки»… Завтра позвонить надо, что все в порядке.

– Позвони, позвони… Идемте ужинать. А потом я постелю проводнику на раскладушке. Игорь Петрович, не возражаете, если в вашей комнате?

Я не возражал.

Когда легли, Сашка сразу начал тихо посапывать. Я тоже стал засыпать, удивившись напоследок, какой длинный и необычный был день. И вдруг услышал:

– Игорь Петрович…

– Что, Саня?

– А вы ту книжку, про мальчика из Назарета… написали?

Сон стек с меня, как темная вода.

– Нет, Саня, не написал.

– А почему?

– Честно говоря, побоялся.

– Потому что религию раньше запрещали, да?

– Нет, что ты… Во-первых, жизнь Христа – это ведь не только религия. Это история, философия и масса всяких общечеловеческих тем… А испугался я только себя. Почуял, что пороху не хватит. Начал и отложил…

– Побоялись, что будет еще один апокриф?

Эк ведь он меня! Почти в точку… Но я не обиделся.

– Понимаешь, Саня, я не сумел. Пока писал просто про его детство: про игры, про школу, про родителей и приятелей, вроде бы получалось. А как доходило до главного… Тема Великого Служения не каждому по зубам. У самого-то у меня в детстве таких мыслей, разумеется, не было…

Я теперь будто не с Сашкой, а с собой говорил. В полумгле. Вполголоса. Но он расслышал. И сказал сбивчиво, тихо:

– Но в детстве ведь… наверно, каждый про какой-нибудь подвиг думает…

– Наверно. Только тут не о подвиге речь, а о любви к людям и о желании спасти всех… Знаешь, я мог бы написать, если бы постарался. И возможно, повесть напечатали бы, поскольку времена меняются. Но это была бы еще одна средненькая книжка. И многие сказали бы, что автор спекулирует на модной теме. Сейчас это не редкость… Давай, Саня, спать.

– Ладно, – покладисто сказал он. И вдруг попросил (я даже почувствовал в темноте, как он жалобно поморщился): – Только не называйте меня Саней, хорошо? Сашка – вот и все. Я с рождения привык…

– Ну, если с рождения… А у меня тоже просьба, – начал я и прикусил язык. Потому что получилось бы слишком резко.

Но он понял:

– Больше не лезть с разговорами о книжках, да?

«Так тебе и надо, старому идиоту!» Я объяснил виновато:

– Видишь ли… как говорится, я с этим делом «завязал».

Раскладушка отчаянно заскрипела.

– Почему?!

– Как тебе сказать… Сашка. Наверное, все чернила израсходовал, которые были отпущены.

– Ох уж… – недовольно выдохнул он.

Мне вдруг стало чертовски стыдно. Зачем я ною перед мальчишкой? Разве он обязан слушать излияния, которые и самому-то мне противны?.. И все равно он не поймет, что получилось просто несовпадение сроков: «баллончик в авторучке» опустел раньше, чем кончилось календарное время. Оно протянулось усилиями мудрого Артура Яковлевича, которому честь и хвала, но о котором я сейчас не хочу вспоминать. Ни о чем не хочу. Я – человек без имени, беглец в свою последнюю сказку…

– Вы отдохнете в отпуске, а потом все равно за новую книжку засядете, – утешил меня Сашка.

«Я не сяду за книжку, если даже захочется. Потому что не успею ее закончить… Да и какой смысл? Она все равно была бы не лучше прежних… Вот если бы найти Тетрадь…»

Но Сашке я сказал:

– Все может быть… Спи.

2. Спички и волчок

Когда я проснулся, Сашкина раскладушка была застелена, сам он сидел на полу. Уже одетый, но босой. Раскладывал на половицах спички, соединял их в ромбы и звездочки. Потом провел над этими фигурками ладонью. Некоторые спички встали торчком, а две подскочили и головками прилипли к ладони.

– Ого… – удивился я.

Сашка вздрогнул, обернулся.

– Доброе утро, – сказал я.

Сашка ответил без улыбки:

– Доброе утро… Мы, кажется, рано подписали контракт.

– Что такое?

– Ну, потому, что сегодня в Подгорье не пройти. Я считал, считал, не получается развертка. Можно только завтра.

– Подумаешь, беда какая, – сказал я с облегчением. – Завтра так завтра. Сегодня по Овражкам погуляем. Найдем чем заняться…

Тогда Сашка заулыбался.

– Ага! Тут тоже много всякого, интересного…

– А над чем это ты колдуешь?

– Я же говорю: пространственную развертку смотрел…

– Это что же, способ такой? Со спичками?

– Ну, вообще-то нас по-разному учили. А это я сам придумал. Никакого компьютера не надо. Лишь бы волчок слушался.

– Что за волчок?

– А вот! – Сашка показал картонный кружок, проткнутый заостренной спичкой. – Смотрите! Я в какую сторону его запускаю? Запомните… – И он крутнул спичку двумя пальцами. Легонький волчок затанцевал на половице. Конечно, он вертелся по часовой стрелке. Я так и сказал.

– Ага… А теперь глядите… – Сашка сомкнул над волчком ладони, не касаясь его. Я свесился с кровати, оперся рукой об пол. Сашка развел ладони – медленно, осторожно. Волчок замедлял бег. И крутился теперь… против часовой стрелки. Это стало особенно ясно, когда он упал на бок и покатился.

– Вот так фокус…

– Вовсе не фокус! Просто меняются координаты совмещенных пространств… Игорь Петрович, вы вставать будете? А то Генриетта Глебовна уже два раза спрашивала…

Батюшки, десятый час! Я дернулся под одеялом и выругал себя за то, что спал без пижамы. Сейчас будет неловко перед Сашкой за свой живот, длинные трусы и жидкие волосатые ноги. К счастью, заглянула в дверь Генриетта Глебовна.

– Игорь Петрович, встава-ать!.. А ты, юноша, помоги-ка мне притащить воды от колонки…

3. «Приличный ребенок»

Во время завтрака мы договорились, что прежде всего пойдем с Сашкой на рынок. Там, помимо всяких других, есть книжный ряд. Генриетта Глебовна сказала, что иногда попадаются редкие издания, а случается, что и рукописи. И глянула на меня с пониманием, словно о чем-то догадывалась.

Сашка проворно и без всякой просьбы хозяйки помог ей убрать со стола и вымыть посуду. За это удостоился благосклонных улыбок и похвал. Но когда он сказал, что пора, пожалуй, отправляться в путь, Генриетта Глебовна подбоченилась и саркастически спросила:

– Ты что, таким чучелом и пойдешь?

– А чего?.. – Сашка надул губы. – Не в театр же…

Мне в общем-то было все равно, как выглядит мой проводник, но из педагогических соображений я поддержал Генриетту Глебовну:

– Мы не только на рынок пойдем, но и в книжные магазины. Это заведения интеллигентные, а ты – как флибустьер…

Сашка встал в забавную позу марионетки: сдвинул носки кроссовок и коленки, растопырил пятки и локти, заболтал повисшими кистями рук. По-птичьи, одним глазом, оглядел себя сверху вниз.

– Кошмар-р, – дурашливым, как у Буратино, голоском согласился он. – Хорошо. Сейчас буду умненький-благоразумненький. И кр-расивый. Аж пр-ротивно… – Повернулся на пятке и ускакал на одной ноге.

Генриетта Глебовна засмеялась:

– Ох, не соскучитесь вы с таким проводником.

– Чую…

Сашка появился через несколько минут – причесанный, в новом летнем костюмчике из некрашеной льняной ткани. Я вспомнил, что лет двадцать назад такой же костюм Тереза купила для Дениса, когда мы собирались в поездку по Волге. Сыну эта одежка очень понравилась: не мнется, пыль на ней незаметна, после дождя материя высыхает в пять минут. Дениска в этом наряде и в песке валялся, и в воду прыгал, а тот все как новый. Лишь одно раздражало Дениса – желтые пластмассовые пуговицы на шортиках, они были пришиты снизу по бокам, по две с каждой стороны. Сын хотел было их отрезать, но мать отобрала ножницы и хлопнула по рукам: «Что за фокусы! Это фасон такой…» – «Детсадовский фасон…» – «Ты мне порассуждай!..»

В конце концов Денис примирился с пуговицами и привык их крутить в пальцах при разных случаях жизни. Стоит надувшись перед матерью, получает очередную словесную взбучку и вертит пуговки с двух сторон. Или, наоборот, в приступе прыгучего настроения крутнет их до отказа, как регуляторы скорости, взлягнет тонкими ногами – и помчался!.. Он был маленький, остроглазый, смуглый, не похожий на Сашку. Но сейчас я все же малость вздрогнул…

Мальчишечья мода за двадцать лет, видимо, не изменилась. На Сашкиной курточке (или рубашке навыпуск) я даже увидел такую же, как у Дениса, нашивку: синий кружок со спортсменом-лучником и желтыми буковками по краю. Буковки эти – мальчишечье имя. Нашивку старались подобрать, чтобы имя соответствовало. Кому-то везло, кому-то нет. Денису повезло. А Сашке?.. Я пригляделся. Да, у него так и было вышито: Сашка.

Генриетта Глебовна тоже присмотрелась.

– Это что же, твое официальное наименование? Не Саша, не Саня, не Шурик, а… именно так?

– Ага… – Дурашливая нотка опять зарезвилась в голосе у Сашки. – Но все равно я очень воспитанный и примерный. – Он сжал губы бантиком, взялся (как Денис) за пуговки и повертел ногой в новом желтом носке и оттертой от пыли кроссовке. – Вот, даже башмаки начистил…

– А космы твои все равно чудовищны, – сообщила Генриетта Глебовна. – Не мальчик, а швабра.

– Мы зайдем по дороге в парикмахерскую, – примирительно пообещал я.

Сашка взвился на одной ноге.

– Ёшкин свет! Мы так не договаривались! Этого в контракте нету!

– Да ты что? По контракту только стрижешься? – изумилась Генриетта Глебовна.

– Я в парикмахерские вообще не хожу! Только мама стрижет или знакомая тетя Ира… Потому что в парикмахерских кресла почти как у зубных врачей. Меня там жуть берет.

– И не стыдно?

– Стыдно, – сокрушенно сказал Сашка. – Но зубных врачей все равно боюсь. И вообще всяких… Это у меня врожденное.

– Дурость у тебя врожденная, – решила Генриетта Глебовна. – Ну ладно. Давай я сама тебя подстригу. Я хотя тоже медик, но без кресла… Надеюсь, не сбежишь?

– От вас разве сбежишь, – вздохнул он.

Генриетта Глебовна усадила Сашку на табурет, укутала ему плечи полотенцем. Достала из комода ножницы – блестящие и большие, как вчера на празднике у костра.

– Зубчиками его, – усмехнулся я.

– Только не коротко, – предупредил Сашка.

Ножницы засверкали, зазвякали. Сашкины космы посыпались на полотенце и на костюм. Они были почти одного цвета с льняной тканью. Сашкина шея постепенно открывалась, показывая резкую разницу между загаром и белой оголившейся кожей. Эта беззащитная белизна тоненькой шеи моего проводника вдруг вызвала у меня щемящее беспокойство: он же совсем цыпленок! Я сам еле ноги таскаю, а если в пути что-то случится с мальчишкой?

Но я прогнал тревогу. Все равно отказываться было поздно.

После стрижки Сашка покрутился перед зеркалом и с удовольствием заметил:

– Хорошо, что уши прикрытые остались. А то обгорят и кожа слезет… Спасибо, Генриетта Глебовна!

4. Чиба

На рынке и правда оказался неплохой книжный ряд. И все же ничего особо интересного я там не нашел. Повертел в руках сытинское издание «Трех мушкетеров» со множеством иллюстраций и отложил. Во-первых, владелец – бородатый юноша в очках – заломил полторы сотни. Во-вторых, кто-то маленький и грустный внутри меня напомнил: «Зачем тебе? Куда?»

И мы с Сашкой пошли бродить по рынку. Купили пучок петушков на палочках, я презрел условности и смачно сосал их на ходу. А Сашки условности вообще не касались…

Овощей было мало – самое начало лета. Зато от цветов рынок просто ломился: груды тепличных георгинов, гвоздик, пионов, гордые хвосты гладиолусов, шапки незабудок, великолепные охапки сирени возвышались над оцинкованными ведрами. И еще – букеты веток с бледно-лиловыми квадратными колокольчиками. Сашка сказал, что они называются «кабинетики».

Потом пошли мы в ряды, где тетушки торговали расписными кухонными досками, березовыми туесками, скалками, детскими лопатками, глиняными лупоглазыми кошками, вязаными шапками и шкатулками с узором из соломы. Я загляделся на ларец с разноцветными неземными птицами на лаковой крышке. Сашка отошел, затем вернулся и затеребил меня за рукав:

– Игорь Петрович! Можете мне дать четыре рубля? А то я деньги в тех штанах оставил, в кармане. Вернемся, и я отдам…

– А что такое?

– Ну, так… одна вещь.

Я пошел с Сашкой. На дощатом прилавке были разложены тряпичные пестрые куклы: красавицы в пышных юбках, петрушки в колпаках с бубенчиками, бархатные зайчата, гномы с бородами из капроновых мочалок…

– Вот… – Сашка смущенно показал на клоуна в желто-оранжевом шелковом комбинезоне и алом колпаке. Лицо у клоуна было из мягкой резины, лукавое, с блестящими голубыми глазками. Он ими буквально следил за мной и за Сашкой. «Видимо, голова не самодельная, а фабричная», – мелькнуло у меня.

Сашка смотрел выжидательно и как-то жалобно. «Господи, совсем еще ребенок! А игрушка славная».

– Сашка, да я тебе подарю этого молодца!

– Ой, нет! – испугался он и насупился. – Так нельзя. Потому что он сбежал из дома и теперь будто в плену… А чтобы освободить, я должен сам его выкупить, такое правило…

Я не улыбнулся Сашкиной фантазии. В его возрасте я тоже умел хранить верность друзьям, сшитым из лоскутков.

– Вот тебе четыре рубля.

Сашка обрадованно выкупил пленника и прижал к животу.

– Это Чиба… У, бродяга, будешь знать, как сбегать, не вычислив развертку… – И щелкнул клоуна по резиновому носу.

Дальше мы так и ходили с Чибой. И Сашка, видимо, ничуть не боялся, что кто-то захихикает над большим мальчиком с куклой.

Мы зашли в музей. Сашка о чем-то тихо поговорил с седой смотрительницей, и она открыла нам дверь запасника.

– Только осторожнее, пожалуйста. Ничего не трогайте, это – нездешние вещи.

И мы пошли по гулкому помещению, разглядывая портреты воевод с удивительно живыми лицами, громадные книги с непонятным и меняющимся на глазах шрифтом, обломок летающей тарелки с негаснущей капелькой сигнального фонарика. Было здесь еще темное зеркало, в котором отражения вели себя странно, отказывались повторить гримасы, а Сашка в первые пять секунд отразился в нем, одетый в прежний урезанно-школьный костюм и при этом не с Чибой, а с рыжим котенком на руках.

В отдельной витрине лежала суковатая кривая палка. Если верить надписи, это была клюка бабки Дар-Овражки, много лет назад морочившей голову местному суеверному населению…

После музея мы пообедали в столовой «Три апельсина», потом заглянули в две книжные лавки, не усмотрели в них ничего достойного внимания и посетили маленький видеосалон. Там шли старые фильмы с Чарли Чаплином, и Сашка хохотал от души. Я тоже. По-моему, и Чиба веселился – всплескивал ручками и улыбался…

Я хотел вернуться на рынок, чтобы купить букет для Генриетты Глебовны. Сашка, однако, напомнил, что после полудня путь к рынку закрыт и вместо него мы, хочешь не хочешь, попадем на обширную городскую свалку.

– Там тоже интересно, только цветов не бывает.

Букет мы купили у старушки на углу Заречной и Луговой. Алые гладиолусы. Генриетта Глебовна была весьма тронута, но отругала нас за то, что обедали в столовой. Пришлось обедать еще раз. После чего я сказал, что сейчас улягусь с книгами на кровать и не тронусь с места до вечера, пускай пространство хоть наизнанку выворачивается. И Сашка попросил:

– Игорь Петрович, можно я тогда пойду поиграть с теми ребятами на пустыре?

– Только не до темноты, – заявила Генриетта Глебовна.

– Ага… Не совсем до темноты.

Он переоделся в жилетку и «зубчатые» штаны, оставил Чибу на подоконнике, показал ему кулак и умчался… И вернулся, как накануне, в сумерках.