355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владислав Кетат » Флорентийская голова (сборник) » Текст книги (страница 6)
Флорентийская голова (сборник)
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 08:45

Текст книги "Флорентийская голова (сборник)"


Автор книги: Владислав Кетат



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

12. Бог, очень приятно, бог…

Аэропорт города Римини был похож на большой сарай или маленький ангар, это кому как нравится. Мы прилетели туда тридцатого декабря прошлого года и согласно билетам восьмого января этого должны были улетать.

До этого самого Римини из Флоренции я добиралась «Евростаром». Денег на билет второго класса (38 евро) хватило только-только (видимо, мой бюджет подточило вино). Я проштамповала билет в смешном жёлтом ящике на платформе, зашла в пахнущий мужским дезодорантом вагон, бросила на полку, позаимствованную в студии коричневую папку с моими шедеврами внутри, уселась в мягкое синее кресло у столика и потуже запахнулась в плащ.

По итальянским меркам было ещё утро. Носатый дядька в форме пронёс по вагону огромный термос, разливая всем желающим (и мне в том числе) кофе в маленькие пластиковые чашечки. Через минуту другой дядька, такой же носатый, прошёл в противоположном направлении, предлагая газеты. Ещё через минуту женский голос объявил что-то по-итальянски, поезд мягко тронулся и тихонько, словно боясь расплескать мой кофе, набрал сумасшедшую скорость. Справа, отделённая от меня чуть затемнённым стеклом, замелькала вечнозелёная Италия.

Мне было немного зябко, но очень спокойно; несмотря на весь ужас моего положения – ни паспорта, ни билетов, ни денег – я была уверена, что прощаюсь с этой прекрасной страной, и что в завершение истории меня ждёт холодная во всех смыслах родина. А ещё внутри у меня поселилась странная и необъяснимая убеждённость, что всё у меня, в конце концов, будет хорошо. Ещё вчера я дала себе слово, что по приезду домой начну новую жизнь (только не так, как обычно, «с понедельника», а по-настоящему, без оглядки и страховки), никогда больше не вернусь в свой поганый банк (только за расчётом); найду себе творческую (пока ещё не знаю, какую) работу; в широком смысле приведу себя в порядок; заведу «миллионы огромных чистых любовей» и, конечно же «миллион миллионов маленьких грязных любят»…

Неожиданно в цепочку моих мыслей вклинился тот, с кем я провела вчерашнюю ночь. Тёплой волной на меня накатила сладкая грусть; я сделала глубокий прерывистый вдох, да такой, что покосились соседи. «Должно быть, я просто не услышала тогда, у фонтана „Треви“, как упала третья монетка», – подумала я.

Дорога прошла замечательно – я немного поспала, выпила ещё кофе, полистала, брошенный кем-то при отступлении журнал мод. Два раза в мой билет заглядывали загорелые кудрявые контролёры и оба раза, как мне показалось совершенно искренне и широко улыбались.

«Как же всё-таки мало людям для счастья, – думала я, – некоторым, чтобы билет был проштампован».

Я вошла в здание аэропорта ровно за три часа до предполагаемого вылета. Внутри было неестественно пусто: по залу бродило в общей сложности человек десять, вероятно, я попала в большой перерыв между рейсами.

Японца-китайца я заметила сразу. Он, видимо, намеренно выбрал такую позицию, чтобы его было прекрасно видно из любой точки зала. На нём был абсолютно такой же плащ, который я стащила с него во Флоренции, только шляпа была другой, чёрной, отчего он издалека напоминал киношного мафиози.

Увидев его, я дёрнулась. До этого я несколько раз представляла эту нашу встречу (почему-то я была абсолютно уверена, что он на меня выйдет), но всё равно оказалась к ней не готова – меня словно тряхнуло изнутри, когда я увидела знакомую фигуру в плаще.

Японец-китаец поклонился и с улыбкой на лице направился в мою сторону. «Это он, гад, так лыбится, чтобы окружающие ничего не заподозрили», – подумала я и сгруппировалась.

– Здравствуете, Саша, – сказал японец-китаец, когда приблизился на расстояние чуть дальше вытянутой руки, и ещё раз поклонился.

– Конничива [20]20
  Здравствуйте (яп.)


[Закрыть]
, Масахиро, – ответила я, скопировав его поклон.

Японец-китаец еле заметно улыбнулся.

– У вас хорошая память.

– Не жалуюсь. Например, я помню, что у вас должны находиться мои вещи, документы и билеты на самолёт.

Улыбка моментально исчезла, и лицо японца-китайца стало натурально каменным, а взгляд ледяным.

– Буду краток, – произнёс он голосом диктора, отчётливо и бесстрастно, – вы победили, но я умею достойно проигрывать.

Он сделал шаг в сторону, и я увидела родной до боли чемодан на колёсиках. От внезапно нахлынувшей радости я чуть не взвизгнула.

– Ваши документы и деньги здесь, – словно фокусник японец-китаец непонятно откуда извлёк сумку, которую я купила на Соломенном рынке у крашеной Ани из Ленинграда, и протянул мне.

Вид моей сумки совсем лишил меня чувства осторожности. Я схватилась левой рукой за её ремешок, потащила на себя, и вместе с ней совершенно неожиданно притянула к себе японца-китайца. Я сообразила, что к чему, когда тот стоял уже вплотную ко мне.

– Я состоятельный человек, Саша, – прошептал он, – могу дать вам много денег. Скажите только, где он?

Я несильно, но уверенно оттолкнула его двумя руками (сумка при этом осталась у меня). Японец-китаец мгновенно ретировался.

– Как хотите, – сказал он, отступая, – моё дело, предложить.

Его взгляд был уже не такой холодный, скорее, усталый. Я внимательно вгляделась в его глаза и вдруг вспомнила, что у меня остались к нему вопросы, и что сейчас самое время ему их задать.

– Вы можете мне сказать, зачем он вам так нужен? – задала я первый по важности вопрос, – только честно.

– Ради моего народа, – чётко ответил японец-китаец, – я должен раскрыть тайну человеческого бессмертия, только так я смогу спасти свой народ. Как это ни парадоксально звучит, но, только распотрошив его на операционном столе, можно понять, почему он бессмертен.

«Бог ты мой, – подумала я, – как же всё запущено…»

– Так, с этим разобрались, – я загнула большой палец не правой руке, – пойдём дальше: зачем вам понадобилась моя скромная персона?

Второй по важности вопрос японца-китайца, кажется, совершенно не удивил.

– Мне было необходимо, чтобы он вырос мужчиной, а для этого нужно, чтобы рядом с ним была женщина, – так же чётко ответил он.

– Почему именно мужчиной? – не унималась я, – чем плоха женщина?

– Если бы он стал женщиной, Саша, я бы обязательно влюбился в неё без памяти, и ни о каком «бессмертии» не могло бы быть и речи – я бы просто не смог тронуть её скальпелем, понимаете? Все, кто обладает ею, влюбляются в неё. Ведь так?

Я сделала вид, что не расслышала его последнюю фразу.

– Неужели вы не могли попросить это сделать какую-нибудь свою сообщницу?

Японец-китаец горько усмехнулся.

– У таких, как я, не бывает сообщниц.

– Вы будете и дальше его искать?

– Я найду его, чего бы мне это ни стоило. Можете не сомневаться.

Пальцы на руке кончились. Я подумала, что узнала достаточно и решила свернуть разговор.

– Что ж, удачной охоты, – сказала я.

– Прощайте, Саша, – ответил японец-китаец, – я буду вспоминать вас.

– Саёнара [21]21
  До свидания (яп.)


[Закрыть]
, товарищ, – и я зачем-то подняла вверх сжатую в кулак правую руку.

Японец-китаец поклонился, сделал несколько шагов спиной вперёд, резко развернулся на каблуках и быстрыми шагами устремился к выходу. Я подождала, пока он не скроется из виду, схватила чемодан и укатила в противоположную сторону, к свободному столику кафе.

Следующим персонажем из недавнего прошлого, появившимся на сцене аэропорта Римини, стал Костантино. Он появился во главе группы пейзанок, волочивших за собой огромные разноцветные сумищи.

Костантино шествовал во главе стада налегке. Внешне он выглядел совершенно раскованно, даже, я бы сказала беззаботно, но глаза его при этом непрерывно шарили вокруг. Я поняла, что он ищет меня. Первым моим желанием было убежать или спрятаться, но я не сделала ни того, ни другого (во-первых, стара я, чтобы от кого-то бегать, да и прятаться мне было некуда, разве что, под стол, во-вторых).

В самом центре зала Костантино остановился (пейзанки тоже встали), медленно повернулся вокруг своей оси и, наконец, его взгляд, казалось, бессистемно бродивший по залу, встретился с моим. Воспоминания о моём Флорентийском приключении сверкнули в мозгу, словно трейлер к какому-нибудь голливудскому фильму. Образы вышли настолько яркими, что у меня заболела грудь.

И всё-таки я выдержала напор чёрных глаз. С небольшой задержкой, но до меня дошло, что я не испытываю к Константину Натановичу Говенько ненависти и совершенно его не боюсь. Я прекрасно понимала, что этот человек опасен, возможно, даже способен убить, но страха перед ним у меня не было, а было тяжело доставшееся чувство превосходства над сильным противником (подобное, вероятно, ощущали москвичи при виде пленных немцев, которых гнали по Ленинскому проспекту), и, честно скажу, я не получала от этих ощущений никакого удовольствия.

Мы с Константином Натановичем играли в гляделки недолго. Видимо поняв, что проиграл, он отвёл взгляд и, обращаясь к своему стаду, громко, чтобы услышала последняя пейзанка, произнёс:

– Вот она, голубушка! Полюбуйтесь! Это из-за неё мы потеряли целый день во Флоренции и не попали в Пизу! – и указующий перст Константина Натановича упёрся в меня.

Пейзанки, словно по отмашке, разгневанно закудахтали. Некоторые махали руками, а одна даже бросила в меня скомканной бумажкой. Суть воплей сводилась к формуле: «Сука-падла-проститутка-ненавижу».

Я только горько усмехнулась: «Куры, вы и есть куры». Встала и пошла к стойке регистрации.

Мой благородный дальневосточный противник не соврал – билеты, документы и деньги действительно оказались на месте – так что с регистрацией проблем не было. После того, как у меня в руках оказался посадочный талон, и мой красный чемодан на колёсиках по резиновой ленте уехал в черноту, я поняла, что всё кончилось. От этой мысли мне стало легко и спокойно.

Перед выходом в зону паспортного контроля моё внимание привлёк сидящий на складном стульчике постриженный под горшок усатый мужик лет тридцати с лютней в руках. На мужике были рваные на коленках грязные джинсы и толстовка; на ногах жутковатого вида кроссовки. Короче говоря, бомж, только с лютней и без запаха.

Мужик наигрывал что-то очень-очень знакомое, но из-за непривычного русскому уху аккомпанемента, угадать мелодию не получалось. Я прислушалась к словам и к своему немалому удивлению разобрала:

«…вы всё на свете найдёте в коробке с карандашами…»

Разумеется, я остановилась, а мужик, как ни в чём не бывало, продолжал:

«…когда рисовать начнёте, вы это поймёте сами…»

Лицо мужика показалось мне странно знакомым, особенно его крупный, чуть нависший над верхней губой нос. Я подошла к мужику совсем близко, стараясь вспомнить, кого же он мне всё-таки напоминает, на что тот поднял на меня свои печальные миндалевидные глаза и, кажется, обращаясь персонально ко мне, пропел:

«…когда рисовать начнёте сами…»

– Вы только посмотрите на эту шлюху! Ни одного мужика не пропускает! – прошипела мне в спину одна из пейзанок, проходящая на паспортный контроль.

Меня это неожиданно задело. Я повернулась к маленькому, толстому, в розовом спортивном костюме чучелу и уже собиралась объяснить ей, кто тут на самом деле шлюха; уже даже рот открыла, но меня оборвал голос сзади:

– Саша, не обращайте на них внимания, они неизлечимы.

Я резко обернулась и бросила непонимающий взгляд на мужика. Тот перестал играть и отложил свою лютню в сторону. На его толстовке стала видна надпись: «Come on baby, light my fire [22]22
  Давай, детка, зажги мой огонь (англ.)


[Закрыть]
».

– Мы знакомы? – спросила я.

– Вообще-то нет, – ответствовал мужик, – но у нас есть один общий знакомый. Он сегодня утром сбежал от вас во Флоренции.

«Этого ещё не хватало!», – я покосилась по сторонам – нет ли рядом пейзанок, но, слава богу, вокруг никого не было. Когда я снова посмотрела на мужика, то почувствовала, что стремительно краснею.

– Этот шалопай вот уже четыреста лет носится по Италии и пугает общественность, – продолжал он, – обычно, связывается с мелкими ворами или с мелкой богемой, а чаще всего с теми и с другими. Особенно любит жить с художниками. Он любит, чтобы его рисовали, но это вы уже, вероятно, поняли… Надеюсь, он вас не обидел?

Я, наверное, была уже красная, как кремлёвская стена.

– Да кто вы вообще такой? – спросила я довольно резко.

– А вы ещё не догадались? – Мужик повернул голову вполоборота ко мне.

И тут мне в мозг упало понимание того, на кого же он на самом деле похож.

– О, господи, – только и смогла произнести я.

– Что? – спросил мужик.

– Вы тот, о ком я думаю? Вы – это он?

Мужик расплылся в улыбке.

– Милая Саша, я – это я, а вы – это вы. Двух мнений быть не может.

Я несколько раз тряхнула головой, стараясь таким образом собрать в кучу расползшиеся внутри неё мысли, но, как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не вышло – мысли расползлись ещё сильнее.

– Извините, это вас сожгли на Кампо деи Фиори? – робко спросила я.

Улыбка на лице мужика (или, вернее, человек, похожий на Джордано Бруно) стала ещё шире.

– Меня, кого же ещё!

– Не понимаю… а почему вы живой, раз вас тогда сожгли… – сказала я и чуть не добавила: «к едрене фене».

Человек, похожий на Джордано Бруно, обречённо взмахнул руками.

– Ну, как вы не понимаете, Саша, я же бог. Мне свойственно воскресать.

После всего того, что со мной произошло за эту неделю, я уже ничему не удивлялась, но к подобному заявлению отнеслась скептически. Одно дело, выросшая в человека оторванная голова, а совсем другое – живой и здоровый Джордано Бруно, который, оказывается бог; я посмотрела на моего собеседника с некоторым сомнением. Тот взгляда не отвёл, а, напротив, с готовностью уставился на меня. Никакого сияния, или чего-то подобного, от его больших глаз не исходило, наоборот, я разглядела в них такую колодезную глубину, которая могла бы запросто напугать. Во всём остальном он выглядел, как обычный человек.

– Скажите, а что это вообще было? – спросила я, имея в виду всё то, что со мной случилось.

«Бог», похоже, понял, о чём я.

– Чудо, – ответил он серьёзно, – точнее, временное нарушение законов природы под действием высших, то есть, в данном случае, моих сил…

«А, ну тогда всё понятно, – подумала я, – так бы сразу и сказал». Поправила на плече папку с художествами и уверенно пошла на паспортный контроль.

Апрель – август 2008 г.

Повесть вторая
Вечная молодость

(Длинная повесть, почти роман)

Автор считает своим долгом сообщить, что в названии настоящей повести не содержится аллюзий на одноимённое музыкальное произведение С. Н. Чигракова. Название связано с содержанием повести и ни с чем прочим. Любые ассоциации с указанным выше музыкальным произведением и его автором неуместны.

P.S. Пользуясь случаем, автор выражает С. Н. Чигракову своё глубокое почтение.

0. Волосы, или никогда не разговаривайте с…

Когда люди собираются менять свою жизнь, они почему-то обычно начинают с волос. Они, меняющие свою жизнь люди, делятся на тех, кто волосы остригает и тех, кто, наоборот, их отращивает. Я отращивал. У людей моего поколения, вообще, какая-то болезненная страсть к длинным волосам, должно быть оттого, что нас (мальчиков, разумеется) заставляли коротко стричься в школе, а потом на военной кафедре в институте. Прямые тёмно-русые волосы до плеч, из которых при помощи резинки или шнурка можно было без труда смастерить рокерский хвост, появились после окончания института как символ перемены образа жизни и личной свободы.

Примерно в тоже время появилась и борода. Первый раз я отпустил её, будучи аспирантом (чтобы в корне отличаться от студентов) но после того как в ней застрял одноомный резистор (голубой бочонок, размером с… даже не знаю, с чем сравнить… о! с гильзу от пистолета Макарова), я её без особого сожаления сначала остриг ножницами, а потом, что осталось, сбрил.

Несколько позже, когда я уже перестал мерить свою жизнь семестрами, я отпустил бороду снова, и уже не стал от неё избавляться, а лишь иногда просил мастера укоротить её машинкой, когда заходил в парикмахерскую подравнять отросшие волосы. Я работал тогда в НИИ точной механики, создавая самому себе иллюзию принадлежности к учёной братии.

Вот в таком виде – с патлами до плеч и косматой бородищей – как-то раз весной я и ворвался в круглосуточный книжный магазин «Букбери» на Никитском бульваре и, после того как стеклянные двери подобно геркулесовым столпам расступились перед моим носом, громко спросил:

– Скажите, а где у вас тут Пелевин?

Вероятно, все слышали, что были раньше такие любители напиваться под Ерофеевские «Москва – Петушки» в электричке, которая следует описанным в книге маршрутом. А вот я любил под Пелевина Виктора Олеговича, начиная от Пушкинской площади и заканчивая, где-нибудь на Тверском бульваре или на Никольской. Я не был тогда алкоголик, просто любил выпить.

Пелевина в «Букбери» не оказалось. Точнее, было какое-то огромное, предназначенное для многозначительного стояния на полке, собрание сочинений, и ещё рассказы, которые я тогда не любил (да и сейчас не люблю).

Без «Чапаева» на «Пушке» делать совершенно нечего, решил я и купил упакованную в мягкий плебейский переплёт «Мастера и Маргариту», с которой и направился из магазина, сами знаете куда. Пешком.

Сесть на какую-нибудь из свободных скамеек, поставить между ног бутылку пива (остальные в рюкзаке), раскрыть на любом месте Книгу… Должно быть, это и не самый оптимальный способ провести выходной, но всё же лучше, чем просидеть его дома, поглощая мягкое Рентгеновское излучение из ящика с приведениями.

Свободный кусочек лавки, достаточный для нормального сидения, нашёлся в самом конце аллеи, недалеко от детской площадки. По этой причине (причине наличия этой самой площадки) бутылку пива я не выставил на всеобщее обозрение, а запихал в узкий, специально пристроченный именно для таких случаев, внутренний карман джинсовой куртки. Очень мне не хотелось быть разорённым за распитие в общественном месте.

Я раскрыл книгу (корешок при этом сразу лопнул), глаза мои побежали по строчкам, один абзац, второй, третий… и вокруг меня, словно на плавающей в кювете с проявителем фотобумаге, начала потихонечку проступать та Москва, которой уж нет и никогда, думается мне, не будет.

– Раньше я ненавидел, когда то, что вы держите в руках, называют «M&M», но теперь привык. Она тает в голове, а не в руках… – услышал я где-то над собой.

Я оторвал глаза от книги, в которую уже успел достаточно глубоко погрузиться, и увидел парня моего возраста с основательно початой винной бутылкой в руке. На парне был с виду дорогой, коричневый в тонкую серую полоску костюм и белая-белая рубашка с расстёгнутым воротом. Галстука не было.

– Разрешите присесть? – спросил парень и придурковато улыбнулся. – Все скамейки, как на грех, заняты.

Я нехотя подвинулся на ползадницы влево. Потом, когда увидел, что парень не помещается, двинул задом ещё чуть-чуть.

– Спасибо, – сказал парень и протянул мне так, как просят милостыню, свою ладонь: – Евгений, но друзья зовут меня старым школьным прозвищем – Ойген.

– Валентин, – буркнул я, пожимая его маленькую ладошку.

Раньше, я, наверное, встал бы и ушёл, потому что хорошо знаю, чем заканчиваются такие знакомства, но в тот раз не сделал этого, о чём впоследствии много раз жалел и столько же раз воздавал небесам славу.

После рукопожатия парень отвернулся к пруду и замер. Каждую секунду я ожидал от него какой-нибудь реплики, но он сидел молча и при этом совершенно неподвижно, даже ни разу не притронулся к бутылке, которую держал в левой руке.

Через минуту я поймал себя на мысли, что уже не могу сконцентрироваться на чтении. Какое-то время мои глаза ещё шарили по тексту, но он тут же, не отпечатываясь в голове, бесследно исчезал, словно уплывающие в никуда титры по окончании кинофильма. Я закрыл книгу и закурил.

– Я тоже раньше использовал такой способ для вызова духов, но потом заставил себя отказаться от этого. – Парень повернулся ко мне и сделал глоток из бутылки.

Я кивнул.

– Дайте-ка посмотреть, – сказал он и потянулся к книге.

Я отдал ему мягкий томик и отодвинулся ещё чуть-чуть.

– Азбука-кла-а-ассика, – протянул парень, – знакомая вещица, – затем открыл книгу примерно на середине и пару минут читал, а, может, делал вид, что читает.

За это время на его лице успело смениться несколько выражений от блуждающей улыбки, до несколько наигранного, как мне показалось, удивления. Наконец, он оторвался от чтения и повернулся ко мне.

– И кого именно вы хотели соткать тут из воздуха, можно спросить? Воланда?

Я ничего не ответил, только показал жестом, что книгу неплохо бы было вернуть.

– Понимаю, вы не хотите разговаривать, – продолжил парень, постепенно повышая голос, – это правильно, скажи вы хоть слово в ответ, и это будет означать, что вы приняли мои правила игры и вам придётся говорить и дальше. А что, если я начну вас оскорблять? Тогда, что? Драка? Дуэль? Катание в пыли?

– Если вы будете так кричать, вас непременно заберёт патруль, – ответил я тихо. – Вон они, у памятника дедушке Крылову маячат, видите?

Парень покосился на ментов и комично спрятал бутылку за пазуху. Я улыбнулся.

– Послушайте, что я вам скажу, Валентин, – гораздо тише сказал он, – в вашем положении только и остаётся, как вызывать духов, потому что всё интересное уже кончилось.

– Ойген, отдайте книгу, – как можно спокойнее ответил я и протянул руку.

Парень убрал руку с книгой за спину и зашипел:

– Вам придётся мне поверить, потому что я уже прошёл все стадии духовного падения, к которым вы только приближаетесь. Я уже всё поменял в своей жизни – ничегошеньки не оставил от старой. Вы понимаете, ВСЁ! Если б вы видели, какой я был раньше… Если бы только видели!

И Ойген заговорил. Говорил горячо, с четверть часа без остановки. Брызгал слюною, махал руками, корчил рожи, описывая своё ужасное прошлое, которое, если честно, не показалось мне тогда столь уж ужасным.

Он, так же как и я, когда-то был младшим научным сотрудником в каком-то НИИ, толи редких металлов, толи специальных сплавов. Работал над чудо-металлом со смешным названием «Сурьмансиль». И были у него тогда длинные волосы, и козлиная борода была, и в волосатой голове его были идеи. А потом всё кончилось, и стал он такой, как сейчас – бритый и стриженный.

При всём при этом, он менее всего походил на умалишённого. Нет, в нём было что-то от сумасшедших (в хорошем смысле этого слова) учёных, которые, как выясняется позже, часто оказываются вменяемее всех остальных вместе взятых. Я не перебивал его. Я внимательно слушал.

– Вы всё ещё цепляетесь за свою прежнюю жизнь (он ткнул пальцем мне в бороду), за прежних своих идолов и духов (тем же пальцем в книгу), но что бы вы ни делали, – тут он поднял палец вверх и сделал паузу, – вам всё равно придётся примерить короткую стрижку и выбритую до состояния полированной древесины физиономию. Вы просто до этого ещё не доросли.

Сказав это, парень припал к бутылке, и в несколько глотков её прикончил. Как только он оторвал горлышко от своих губ, его лицо, довольно приятное, кстати, исказила гримаса, от которой рот некрасиво растянулся, а шея пошла складками. Я подумал, что его сейчас вырвет, и, опасаясь быть забрызганным, убрал в сторону ноги, но опасения оказались излишними – лицо моего собеседника разгладилось и приобрело прежние очертания.

– А потом вам захочется всё вернуть назад, – выдавил из себя он, – захочется до такой степени, что вы будете готовы отдать всё, что у вас есть за возможность хотя бы на секундочку, хотя бы одним глазком…

Он закрыл лицо руками и затих. Я подумал, что это просто очередной акт пьяной истерики, и решил закончить со всем этим.

– У вас всё? – спросил я. – Книгу отдайте.

Ойген не отвечал.

– Я говорю, книгу отдайте, – повторил я. – Мне идти пора.

Ойген оторвал руки от лица, и я увидел в его глазах слёзы. Ни говоря ни слова, он махнул на меня рукой, резко поднялся и, не оглядываясь, пошёл в сторону Малой Бронной. Я провожал его взглядом, пока он не скрылся за деревьями, а потом тоже встал и медленно побрёл в противоположную сторону.

Книгу он мне так и не отдал.

Откровенно говоря, я ни слова не понял из того, что он мне тогда наговорил. Точнее, по частям всё было ясно, а вот вместе никак не складывалось. Это было похоже на чёрно-белый французский фильм шестидесятых годов, где голову зрителя морочат именно такими приёмами – непонятными фразами, внезапными истеричными выпадами, и где всё заканчивалось какой-нибудь до полоумия нелогичной выходкой главного героя.

Я бы, скорее всего, наплевал бы и забыл про всю эту историю, если бы буквально через пару недель мне ни позвонил один мой институтский приятель и ни сообщил о горящей синем пламенем вакансии в одной крупной и серьёзной компании.

– Конечно, решать тебе, старик, – сказал он, – но я бы на твоём месте ни секунды бы не раздумывал. Такие деньги на дороге не валяются.

В этот момент мне почему-то вспомнилась оставленная Евгением-Ойгеном пустая винная бутылка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю