Текст книги "Золотой вепрь"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Никогда в жизни Кир не предполагал, что ему доведется работать. Нет, белоручкой он себя назвать не мог и никому не позволил бы. Вычистить коня, наточить меч, обустроить походный лагерь: наколоть дров, развести костер, натаскать воды и сварить похлебку, поставить палатку – все это пожалуйста, сколько угодно. Последние месяцы ему приходилось и подшивать обтрепанные манжеты рубашки, и чинить оборванную подпругу, самому себе стирать одежду и чистить сапоги. Но все вышеперечисленные занятия к лицу воину, наемнику, солдату. Умением ловко проткнуть кожаный ремешок шилом и протянуть дратву он теперь даже гордился. Не всякий его сослуживец по аксамалианскому гвардейскому полку способен сам сшить уздечку или перевязь. Но выполнять работу простого горожанина? Ремесленника, продающего плоды своего труда и тем живущего? Фу-у-у… Во имя Триединого!

И тем не менее как говорят в Камате, назвался виноградиной, жди, когда сок выдавят. Пекарь Одберг согласился помочь, укрыть лазутчиков в городе, но потребовал полного послушания. Оказалось, что старшая его дочь служит в особняке ландграфа Медренского – ничего особенного: полы подмести-вымыть, со стола прибрать, ключнице по хозяйству помочь. Кир знал, что провинциальные дворяне живут не на широкую ногу. Если возникает выбор: лишний слуга или лишний боец в войско, не колеблясь выбирают бойца. Вот и у ландграфа Вильяфа челяди было не много: кастелян и ключница, кухарка с парой поварят, пяток конюхов, котарь[32]32
  Котарь – слуга, ухаживающий за охотничьими и боевыми котами.


[Закрыть] с помощником, личный слуга его светлости по имени Пальо, нянька наследника и две служанки, прибирающие господские покои. Одной из этих прибиральщиц полгода назад стала дочка пекаря – Лейна. Большая честь и высокое доверие. Знать, Одберг не внушал подозрения никому в городе и о его близком родстве с известнейшим главарем повстанцев не догадывались. Или предпочитали не вспоминать. Что ж, брат за брата не отвечает…

На коротком совете, который иначе как военным и назвать трудно, решили, что Антоло отправится во дворец под видом жениха Лейны, приехавшего из деревни. Одберг кряхтел и, похоже, предчувствовал нагоняй от дочери, но Цветочек пообещала, что договорится с сестрой. В конце концов, никто же не понуждает ее идти под венец со студентом, а притвориться и изобразить любовь придется. А вот Киру выпало оставаться в пекарне и на время стать подмастерьем фра Одберга. И при этом желательно не показываться на глаза соседям. Город в осаде – мало ли что можно ожидать от патриотично настроенных защитников?

Сказано – сделано.

Пекарь растолкал их ни свет ни заря. Прикорнувшим неподалеку от теплой печи парням казалось, будто они только что закрыли глаза, и вот на тебе – Одберг тормошит за плечо! Медренец не собирался терять прибыль, даже участвуя в заговоре против владыки графства. Уж если идти к ландграфу Вильяфу во дворец, так не с пустыми руками. Нужно напечь булок, кренделей, баранок. Тем более что бесплатные работники свалились как снег на голову. Ну просто грех упускать возможность!

Зевая и отчаянно бранясь (правда, про себя), Кир поплескал себе в лицо холодной водой из бочки, стоящей у крыльца. Отметил, что вода отдает тиной и уровень ее опустился ниже краев почти на локоть. Да, дождей давно не было, а дело к середине осени…

Антоло выскочил из нужника взъерошенный, с опухшим лицом. Словно пил три дня не просыхая. Зачерпнул воды, намочил волосы и разгладил их пятерней.

– Быстрее в дом! – буркнула, подмигивая, Цветочек. – Нечего светиться лишний раз!

Одберг тем временем растапливал печь – нащепал лучины, выбрал поленья самые сухие и смолистые.

Вскоре пасть печи не выглядела черным провалом, а напоминала, скорее, Огненный Круг Преисподней – того и гляди, выскочат демоны, хвостатые, со свиными пятаками вместо носа, и потащат грешников на вечные мучения.

Душистое тесто, поставленное в кадушках подходить еще с вечера, плюхнули на стол, деловито разделили на четыре части, перемесили и принялись раскатывать в жгуты. Одберг посмеивался – старайтесь, старайтесь, ребята, в жизни пригодится. Кир его веселья не разделял. Как может ковыряние в липком сыром тесте помочь в жизни потомственному дворянину? Антоло кривился – ученый малый, привыкший больше времени проводить с книгами. Или в кабаке он привык время проводить в компании таких же гуляк и бездельников, как и сам?

На лице Цветочка тоже читалось отвращение к рутинному труду. Конечно, бродить без дела по лесу неизмеримо легче и приятнее.

А Одберг поторапливал:

– Что-то вы, ребята, совсем как неживые! Веселее! Может, песенку кто споет?

– Может, тебе, дядька, еще станцевать? – недружелюбно бросила девушка.

– А что? Можешь? Давай! Только после. Как последнюю лопату в печь сунем.

– Щас! – фыркнула Цветочек с такой брезгливой гримасой, что пекарь покачал головой.

– Посовестилась бы, Торка! Это ж хлеб! Его с радостью в душе печь надо.

– Какая разница? – приподнял бровь Антоло. – Булка – она булка и есть. Как ее ни пеки.

– Э, нет, парень! – Одберг с силой шлепнул куском теста о столешницу. Взметнувшееся облачко муки защекотало нос. – С тяжелым сердцем к работе приступишь – сгорит вся закладка. Или не пропечется.

– Ну да! – недоверчиво бросил студент. – Вы еще эфирные воздействия сюда приплетите… – Он не договорил, бросил косой взгляд на Кира и задумался.

Не обращая внимания на его слова Одберг продолжал вещать:

– Хлеб радость приносить должен. И удовольствие. Тогда и человек, что его есть будет, станет радоваться…

– Ну, если так… – ожесточенно разминая кусок тугого теста, проворчала девушка. – Если так, то нам в него еще наплевать надо. Очень нужно – ландграфу Медренскому радость приносить и удовольствие. Затем я сюда пробиралась. Ага…

– Как ты можешь! – Пекарь покачал головой. Вскочил из-за стола.

Кир думал, что он обиделся и теперь уйдет, но толстяк всего-навсего вытащил из стоящего в углу ларя три мешочка. Принес их, осторожно положил на стол. Развязал. По комнате поплыл сладковатый аромат корицы. Бывший гвардеец эту пряность терпеть не мог с детства – закормила старуха-нянька, имевшая к корице, что называется, безумную страсть. Она добавляла ее в пироги и в печенье, посыпала булочки и баранки. Кирсьен наелся корицы на всю оставшуюся жизнь. Даже запах ее вызывал приступ тошноты.

– Что скривился, как на кислое пиво? – подмигнула Цветочек.

– А! – отмахнулся бывший гвардеец. Нет, в самом деле, не растолковывать же при всех?

– Так, лепим булочки! – скомандовал Одберг. – С маком, с корицей, с винной ягодой. А ты, Торка, будешь булки сверху яйцом мазать!

Девушка закатила глаза. Похоже, она хотела этими же яйцами запустить дядьке в голову.

– Лепим, лепим! – не заметил ее настроения пекарь. – Выпекать начнем с рассветом! Так что стараемся…

И они постарались. Прилежание заменило мастерство. Пускай булки выходили кривоватыми, но с первыми лучами солнца, ворвавшимися сквозь окошко, Одберг уложил на широкую лопату первые две дюжины и отправил в печь.

А потом понеслось!

Ревел огонь, лопата шаркала по поду. Аромат свежей выпечки наполнил пекарню, несмотря на распахнутое настежь окно. Кир ощутил, как рот наполняется слюной, а живот урчит, как рассерженный кот. О таких лакомствах он уже и думать забыл с тех пор, как покинул Аксамалу.

Одберг, довольно улыбаясь, выдал помощникам по горячей булке – пышной, хрустящей, тающей во рту.

– Заслужили!

Какой же изысканной и бесконечно вкусной может показаться обыкновенная булочка! Достаточно для этого бо2льшую часть ночи провести на ногах, а потом проснуться затемно и поработать от души.

Скрипнула дверь, ведущая в глубину дома. Зашлепали по полу босые пятки.

– Вы куда?! – сердито заворчал Одберг.

Пять пар нагловато-хитрых глаз стрельнули по гостям, а Цветочек уже со смехом раздавала булки.

«Это же сколько у него детей? – удивленно подумал Кир. – Здесь пятеро. Одна в услужении у ландграфа. И все дочки! Спаси и сохрани Триединый!»

– Нечего, нечего… А ну, бегом наверх! – прикрикнул на дочерей пекарь. Они вновь стрельнули глазами и убежали. Так ведет себя косяк рыбы. Вот плывут плавник к плавнику, словно им ведома какая-то важная цель, к которой они стремятся. И вдруг – тень на поверхности воды. Тут же весь косяк разворачивается в противоположную сторону. Без команды и не сговариваясь, как одно целое.

Антоло покачал головой:

– У меня две сестры. Младшие. Одной уже шестнадцать исполнилось – невеста, поди. А вторая – совсем малолетка. Десять будет весной.

– Вот я им покажу! – мрачно пообещал Одберг. – Теперь хоть на улицу не выпускай балаболок – растрезвонят по всем соседям, что у меня два красавчика в гостях.

– Так уж и красавчика! – фыркнула Цветочек.

– Это кому как, – резонно возразил медренец. – Ты там насмотрелась, поди, имперских офицеров? А для моих любой парень не с нашей улицы – принц на белом коне. Одних разговоров на месяц самое меньшее.

Студент смущенно потер затылок. Кир вначале едва не возмутился, что он-то не какой-то там парень «не с нашей улицы», а тоже офицер, лейтенант гвардии, между прочим, но потом понял, что ему все равно не поверят, еще поднимут на смех, чего доброго, и промолчал.

– Ну что? – Одберг посмотрел на них неожиданно серьезно. – Булки в корзину и пошли?

– Присядем на дорожку, а, дядька? – так же без тени улыбки проговорила Цветочек.

– Можно и присесть. – Пекарь сгреб сдобу в большую корзину, поставил ее около Антоло – давай, мол, волоки, – а сам сел на лавку.

– Не знаю, что вы задумали, детвора, – сказал он, глядя в пол. – И знать даже не хочу – целее буду. Но я желаю вам удачи…

«Мы не детвора!» – хотел возмутиться Кир, но передумал. Уселся на краешек табурета. В пекарне воцарилась тишина, казавшаяся неестественной из-за царившей совсем недавно веселой суеты.

Поначалу корзина, сплетенная из ивовых прутьев, доверху заполненная еще теплыми булками, казалась Антоло легкой. Подумаешь, тяжесть! Кто полный пехотный доспех таскал со щитом ростовым, тому хлеб – пушинка.

Утро над Медреном стояло пасмурное – первое по-настоящему осеннее. С востока наползали низкие тучи, похожие на кучу грязного тряпья. От Ивицы тянуло сыростью. При одной только мысли о купании, как вчера вечером, по спине бежали мурашки.

Пекарь шагал впереди, раскланиваясь с немногочисленными прохожими. Сам он шел налегке. Еще бы! Лишь последний дурень будет надрываться, когда есть дармовая рабочая сила. Это Антоло за сегодняшнее утро уже уяснил. Цветочек не отставала от студента и не забегала вперед. Все время была рядом и тихонько растолковывала, как, по ее мнению, следует вести себя в особняке ландграфа, чтобы не навлечь подозрений. Пройдя две улицы под назойливое журчание ее голоса, Антоло едва не взвыл. Нет, ну сколько можно! И так ведь все обсудили и взвесили. А если что-то пойдет не так, определяться придется по месту – заранее всех ходов для отступления не предусмотришь.

От глухого, закипавшего в душе раздражения или от бессонной ночи с ранней побудкой, но парень почувствовал, как корзина давит на плечо. Сперва чуть-чуть, потом сильнее и сильнее.

Не к месту вспомнилась притча, рассказанная когда-то профессором Ильбраенном, румяным пухленьким старичком, преподававшим логику слушателям подготовительного факультета.[33]33
  Подготовительный факультет (семь свободных искусств) состоит из двух уровней подготовки. На первом уровне изучают грамматику, риторику и логику. На втором – музыку, арифметику, геометрию (с основами географии) и астрономию (астрологию).


[Закрыть] Про носильщика, который перед дальней дорогой не стал спорить с товарищами, кому достанется поклажа полегче, а взял неподъемную корзину с дорожными лепешками. Через три дня пути его груз уменьшился вдвое, поскольку на каждом привале несколько лепешек съедались, а лентяи, передравшиеся за легкие тюки и коробы, продолжали тащить тот груз, что и с самого начала.

Жаль, что путь к дому ландграфа близкий и проголодаться они не успеют…

Одберг подобострастно раскланялся с седоусым стражником в жаке, который сиял начищенными бляхами. Суетливо окликнул племянницу:

– Торка! Угости господина десятника булочкой!

– Ага! – Цветочек толкнула Антоло локтем, чтобы опустил корзину. – Вам с маком или с корицей?

– С корицей, – благодушно усмехнулся стражник, тем не менее окидывая студента подозрительным взглядом.

Пока девушка выискивала булку позажаристее, пекарь пояснил, разводя руками:

– Это младший внук двухродной сестры моей бабки… Из Заовражья. Бабка-то совсем плохая стала. Чудеса чудит – не в сказке сказать, ни в песне пропеть. Хуже того арунита, который… А ладно! О чем, бишь, я? Они с детства с Лейной сговорены. Жених, значит… Вот я и решил парня в город забрать. У меня ж одни девки, а дело надо кому-то передавать…

Седоусый взял протянутую девушкой булку. Понюхал, кивнул, откусил едва ли не половину. Промычал что-то неразборчивое, махнул рукой и пошел дальше по улице.

Одберг вздохнул и вытер пот со лба. Зашагал, не оглядываясь.

Цветочек ловко передразнила его, изобразив походку враскоряку и решительный отмах.

Антоло прыснул и вновь взялся за корзину.

Дальнейшая их дорога до особняка графа пролегала без приключений. Жители Медрена понравились табальцу. Улыбчивые, доброжелательные, без излишнего любопытства. Воображение рисовало их несколько по-иному. Что ж, осада только началась. Горожане не оголодали, не озлобились еще. Жаль, конечно, но все у них впереди. Пройдет десяток-другой дней, и в городе начнет ощущаться нехватка продовольствия. Вот тогда с ароматными булками по улице не походишь. И незнакомое лицо будет вызывать не улыбки, а подозрение и ненависть.

Пекарь уверенно провел их мимо кованых ворот, за которыми слонялись без дела пара латников в кирасах и полдюжины стражников с алебардами, и, свернув в проулок, толкнул небольшую калитку.

Тут тоже не обошлось без охраны, но краснолицый плечистый мужик, державший гизарму острием вниз, улыбнулся Одбергу как старому приятелю. За что получил штук пять булок. На вопросительный взгляд стражника пекарь вновь разразился запутанной фразой о бабке, дедке, внуке, внучке… Хорошо, что без кота и коровы, как в старой сказке, обошлось.

Антоло при этом изо всех сил выпучивал глаза, играя роль деревенского недотепы, впервые попавшего в такой красивый и богатый город, как Медрен. На самом деле – так себе городишко. Пожалуй, меньше его родной Да-Вильи. А уж по сравнению с Аксамалой – даже не деревня, а так, мелкий хуторок на одного хозяина.

Наконец пекарь умолк. Стражник снисходительно похлопал парня по плечу: иди, мол, деревенщина, радуйся, пока я добрый.

На заднем дворе графского особняка пахло конским навозом и палеными перьями. Заросший бородой по самые глаза слуга, одетый в кожаную куртку с многочисленными латками на рукавах, курил трубку и наблюдал, как поваренок лет четырнадцати осмаливает на костре птичью тушку. За дощатой стенкой сарая истошно орал кот. В широкой щели мелькали время от времени желто-зеленые глаза с вертикальными зрачками. Судя по размерам морды, зверюга запросто могла выходить один на один с медведем.

– Здорово, Одберг! – слуга помахал пекарю трубкой.

– И тебе поздорову. Как твои коты?

– Что им сделается? Мясо жрут – страсть, а на охоту его светлость теперь не скоро выберется. Вот и сходят с ума от безделья…

Похоже, помощник котаря мог говорить еще долго, но Одберг сунул ему в руки булку с маком – как понял Антоло, безотказно срабатывающий прием.

– Фрита Иддун сильно занята? – поинтересовался пекарь у поваренка.

– Лапшу варит! – Парнишка дернул плечом. – Вас дожидается, фра.

– Это хорошо… – покивал толстяк. Поразмышлял, не трогаясь с места. Видно, думал: повторять ли историю появления Антоло в Медрене? Но потом решил, что сопляк – подмастерье кухарки – того не стоит, и пошел к черному ходу.

Прямо с порога в лицо Антоло дохнуло ароматом бульона, каких-то малознакомых трав, легкой горечью поджаренного лука. Сердцем кухни по праву выглядела огромная печь, басовито гудящая от ровного, приглушенного пламени. Ее зев полыхал багровым, на шестке доходили несколько горшков, а крепко сбитая женщина ловко орудовала ухватом, едва не засунув обмотанную платком голову в самое горнило.

– Доброго здравия тебе, фрита Иддун! – громогласно провозгласил пекарь. – Чтоб похлебке не выкипеть, а пирогам не подгореть! – Дождался, пока кухарка повернула к нему распаренное, красное лицо, и раздельно, напоказ трижды постучал костяшками пальцев по столешнице. От сглаза.

Антоло на миг показалась, что хозяйка графской кухни огреет пекаря ухватом. Но она улыбнулась. Повторила жест гостя.

– Тебе ни булки, ни кренделька, фра Одберг! – Деловито ткнула пальцем в студента. – Подмастерье у тебя, что ли, новый?

Цветочек уже шныряла вдоль столов, заглядывала в мисочки и горшки, принюхивалась, даже отщипнула листик от пучка зелени, похожей на петрушку.

Пекарь снова завел историю про бабку из Заовражья, ее многочисленную родню, вспомнил дядьку, которого поломал медведь в тот год, когда гусень яблоки пожрала все, как есть… Перескочил на цены за мерку муки, зацокал языком, подкатил глаза не хуже припадочного. Кухарка соглашалась – поддакивала, кивала, не забывая поглядывать в сторону печи. Да, совсем обнаглели селяне. Как подать платить, так все нищие – неурожай, птица передохла, коровы не доятся, свиньи тощают на глазах, а как на рынок выйдешь – все у них есть, были бы только монетки. Сами едят от пуза, а в Медрен везти не хотят. Да тут еще имперцы, будь они неладны. Из-за них цены вообще до небес взлетели. А то ли еще будет! Ничего, вот ужо его светлость накостыляет пришельцам незваным! В тычки погонит до самой Арамеллы. Тогда-то и своих безобразников приструнить можно будет. Без излишеств, но строго. А то расплодилось всяких бунтовщиков немерено-несчитано. Ничего, победит врага его светлость…

Антоло понял, что в таком духе фрита способна продолжать до бесконечности. По знаку пекаря он начал вынимать булки из корзины и раскладывать их на столе. С маком – отдельно, с корицей – отдельно, с винной ягодой – отдельно. Хорошо, что Цветочек научила его различать сдобу на глаз – по форме. Оказывается, их для того и делали разными, не похожими друг на друга.

Кстати, а куда подевалась девчонка? Вот проныра! Ей, по всему получается, ничего не стоит проникнуть в любую твердыню, как бы хорошо та ни охранялась. И никто ж не заметил, куда она побежала! А впрочем, скорее всего, она поспешила предупредить Лейну, что той придется играть роль невесты Антоло. Интересно, дочка пекаря хорошенькая? Или вся в отца – толстая и здоровенная? Хотя… Младшие дочки фра Одберга на него не похожи – обычная стайка городских детишек. И мордашки смазливые по-ребячьему…

Увлеченный работой, бывший студент прозевал появление мальчика лет двенадцати. Худенький, темноволосый, он вьюном скользнул у Антоло под рукой и схватил со стола самую большую булку.

Вот это да!

Табалец не растерялся – поймал воришку за рукав камзола, развернул к себе, намереваясь вцепиться в ухо и дать понять, что можно делать в присутствии взрослых, а что нельзя. Прикосновение к мальчику неожиданно обожгло. Нет… Не совсем правильное слово. Просто одновременно зачесалась вся кожа, словно Антоло угодил в муравейник. Закружилась голова, кровь застучала в висках. Пальцы разжались сами собой.

Табалец успел заметить, что камзол, от которого он пытался оторвать рукав, сшит из очень дорогого сукна, на поясе у мальца висит корд в дорогих ножнах, а на шее – старинный медальон из почерневшего серебра.

Фра Одберг крякнул, как медведь, которому врезали со всей мочи бревном под дых.

Срываясь на визг зачастила кухарка:

– Ваша светлость! Ваша светлость! Простите, Триединого ради! Он не знал! Простите, ваша светлость!

А потом студент на некоторое время потерял сознание.

Во всяком случае, очнулся он, сидя на полу.

Фрита Иддун возвышалась над ним, словно Клепсидральная башня, и, уперев руки в бока, сердито выговаривала:

– Ты что это, малый, творишь? Мыслимое дело – на наследника руку поднять! Тут Медрен, а не Заовражье задрипанное… Ты выбирай, парень: или возвращайся коровам хвосты крутить, или…

Откуда-то сбоку вывернулась Цветочек:

– Что вы взъелись на парня? Откуда он знал? Может, он его за поваренка принял?

– Как это откуда?! – всплеснула ладонями кухарка. – Он что же, наследника Медренского графства от приблуды какого не отличает? – Она странно скосила глаза.

– Фрита Иддун! – пробасил из-за спины пекарь. – Что ж вы хотите от деревенщины?

– Я хочу? Это ты от него хочешь, фра Одберг, чего-то! А я… Я гнать его сейчас прикажу! В сей же миг котов спустим!

– Так он же не сделал ничего… – воскликнула Цветочек. – Подумаешь, за руку схватил!

– Ты в своем уме?! – Тут уж не выдержал и пекарь. – Молодого графа и вдруг за руку!

– Так его светлость не в обиде! – продолжала стоять на своем девушка. – Правда, ваша светлость?

Кого это она спрашивает?

– Правда! – раздался звонкий мальчишеский голос. – Ничего он мне не сделал! Подумаешь, за руку схватил!

Так вот на кого косилась фрита Иддун!

– Вот спасибо, ваша светлость! – со слезой в голосе проговорил пекарь. – Видно благородного господина. С первого взгляда видно!

Антоло повернул голову и увидел того самого мальчика в камзоле из дорогого сукна. Только теперь студент разглядел на его груди вышитых серебряной нитью медведей – герб ландграфа Медренского. Наследник не выглядел испуганным. Да что там испуганным! Он даже встревоженным не выглядел. Как самый обычный мальчишка, стащивший на кухне булку или пирожок. Велика, мол, важность! Простят…

Борясь с головокружением, Антоло приподнялся на одно колено, прижал ладонь к груди:

– Простите, ваша светлость, не знал я. Сами мы не местные… Из деревни, значится, из Заовражья. Темные мы…

Вышло, с одной стороны, вычурно – поза прямо из старинных романов, а с другой стороны, смешно – говорок малограмотных пастухов удавался Антоло неплохо еще в босоногом детстве.

Первой прыснула в кулак Цветочек. Не выдержал, растянул губы в улыбке наследник.

Дольше всех держалась Иддун. Но и у нее уголки рта дрогнули, когда Одберг неуклюже скопировал жест студента, не рискнув, правда, опускаться на колено – видно боялся, что не встанет.

– Вы не обижайтесь, ваша светлость, – проговорил пекарь. – Ежели хотите, берите любую булку. Для вашей светлости я и на заказ испечь могу, что ваша душенька пожелает.

– Что-то ты, фра Одберг, распоряжаешься, как у себя дома! – махнула на него полотенцем кухарка. – Тебе уж и деньги за сдобу плачены! Так что теперича это собственность его светлости. Хочет – ест, хочет – котов кормит.

Словно в подтверждение ее слов, мальчик откусил здоровущий кусок, роняя крошки на серебряных медведей, улыбнулся с набитым ртом и убежал.

– Вставай, горе-помощничек, – вздохнул толстяк. – Вон, Торка, поди, сговорилась тебя к невесте проводить. Если фрита Иддун позволит, само собой.

Кухарка отмахнулась, возвращаясь к горшкам. Спина ее излучала недоумение – откуда вы только взялись на мою голову?

Антоло поднялся и пошел следом за Цветочком, с трудом сдерживаясь, чтобы не опираться о стену.

Генерал Риттельн дель Овилл прищурился, оперся двумя руками о складной столик, который заскрипел и опасно накренился. Маленький, щуплый, длинноносый, с некогда черными, но теперь обильно отмеченными сединою волосами, он казался Кулаку похожим на скворца. Особенно сейчас, когда неуверенно мялся, поводил плечами и все собирался с силами поведать собравшимся командирам что-то важное. Нет, ну точно – скворец, поймавший жирную муху и придумывающий теперь, как бы половчее запихнуть ее в глотку оголодавшему желторотику.

Сегодняшний совет назывался малым. В шатре командующего армией присутствовали только полковники, трое кондотьеров (кроме Кулака на складных табуретах сидели Меуччо-Щеголек и Роллон, прозванный товарищами Желваком), окраинец, возглавивший после соединения армии заградительные отряды, и генерал-коморник, ответственный за обозы и тыловое обеспечение. Его фуражиры, к слову сказать, уже начали сбиваться с ног, обеспечивая армию, – окрестности Медрена не могли прокормить такое количество скопившихся в одном месте военных, а обозы из Сасандры, на которые генерал возлагал большие надежды, самым безобразным образом запаздывали. Не на день-два, а уже на добрый десяток. Дель Овилл злился и слал гонцов на восток, к Арамелле, – встретить и поторопить нерадивых обозников.

«Неужели скомандует штурм? – думал Кулак. – Что-то уж слишком дерганый наш генерал в последнее время. Эх, погонит солдат на убой без должной подготовки… А впереди своих пехотинцев кинет наши банды. Кто когда наемников жалел?»

Его превосходительство дернул подбородком, тронул пальцами остроконечную бородку.

– Господин дель Саджо… – повернулся он к командиру обоза.

– Слушаю, мой генерал. – Коморник расправил плечи, напустил на костистое лицо выражение заинтересованности. Хотя что нового мог ему поведать дель Овилл?

– Что слышно об обозах с провиантом?

– Да ничего, мой генерал! – Дель Саджо хотел сплюнуть прямо на пол, но постеснялся. – Будто пропали! Двадцать пять лет служу, а такого не видел!

– Я служу тридцать с хвостиком, – тихо проговорил командующий «Непобедимой». – И тоже такого не видел.

– Безобразие!

– Так я вам вот что скажу, господин дель Саджо, – продолжал Риттельн. – Обозов можете больше не ждать.

– То есть как?! – поперхнулся коморник.

– Да вот так… – Дель Овилл повертел в пальцах гусиное перо и с хрустом переломил его пополам. – Я, собственно, и собрал вас, господа… Собрал вас…

– Да что же случилось, ваше превосходительство? – довольно непочтительно вмешался полковник Джанотто делла Нутто, командир третьего пехотного полка. Что ж, человек, носящий фамилию одной из богатейших семей Табалы, может себе позволить определенные вольности даже в разговоре с непосредственным начальством.

– Что случилось? Что случилось?.. – Дель Овилл выпрямился, закостенел спиной, побледнел скулами. – Я получил сведения, господа командиры. Из очень надежного источника получил… Империи больше нет.

Его простые слова прозвучали под сводом шатра словно гром посреди зимнего месяца Филина. Воцарилась звенящая тишина. Полковник т’Арриго делла Куррадо кусал губы. Меуччо-Щеголек хлопал ресницами. Кулак ощутил, как сами собой наливаются тяжестью плечи, словно кто-то взвалил ему на спину непосильный груз.

– Что вы хотите этим сказать, господин генерал? – Полковник делла Нутто встал с табурета. Благодаря немалому росту, он едва не касался макушкой верхней покрышки шатра. – Если это шутка, то должен заметить, что…

– …крайне неуместная! – с горячность подхватил его слова полковник Верго дель Паццо, возглавлявший второй полк, самый молодой из всех полковников пятой пехотной армии Сасандры. И самый порывистый.

– Я попросил бы, господа! – рыкнул дель Овилл. Откуда только такой голос в щуплом теле? – Как вы думаете, я собрал старших офицеров, чтобы развлекать глупыми шутками? Повторяю еще раз – империи больше нет как государства. Еще раз повторить?

– Хватит, я думаю, – рассудительно проговорил Желвак. – Вы не хотите порадовать нас подробностями, ваше превосходительство?

– Порадовать? Клянусь огненными демонами Преисподней, сильно сказано! – Командующий шлепнул ладонью по столу. – Сейчас порадую. Порадую… Его императорское величество скончался…

«Пора бы уж… – подумал Кулак. – Сколько лет уже Губастому стукнуло?»

– Смерть императора подтолкнула определенные силы в Аксамале и за ее пределами к восстанию…

«Даже так? Вот тебе и добрые подданные. Чуть что – в драку, за вихры друг дружку».

– Вожаками бунта стали аксамалианские тайные сообщества вольнодумцев…

«Тайные? Да о них только слабоумному не известно. При желании выкорчевали бы еще лет десять назад. Видно, кому-то они выгодны были…»

– …а также тайное сообщество колдунов.

«А это уже серьезнее. Не все еще, значит, чародеи в Сасандре перевелись?» – Кулак поежился, вспомнив необузданную стихию, которой повелевал Кир. Впрочем, это еще разобраться надо, кто кем повелевал. Силищи-то у Малыша с избытком, а вот умение оставляет желать лучшего.

– Аксамалианская гвардия совместно с патриотично настроенными горожанами и службами охраны правопорядка столичного магистрата подавила мятеж. Но… – Генерал Риттельн вздохнул. – Обезумевшие колдуны сровняли с землей Верхний город.

– Позвольте… – Все еще стоявший дель Паццо сунул два пальца за ворот камзола. – Как же так можно?

– Не знаю! – отрезал генерал армии. – Да вы садитесь, полковник, садитесь! Как я уже сказал, Верхний город сровняли с землей. Погибли генералы т’Алисан делла Каллиано и Бригельм дель Погго. Погибли все верховные жрецы Триединого. Погибли все министры Сасандры. Ну, может быть, не все погибли, но те, кто выжил, скрываются. Разгром столицы довершила чернь, вырвавшаяся из портовых трущоб. Ее стараниями половина Нижнего города сгорела. Погромы, грабежи… Количество жертв… убитые, раненые, пропавшие без вести… среди горожан не поддается исчислению.

Дель Овилл тяжело перевел дыхание. Внимательно посмотрел на каждого офицера, подольше задержав взгляд на кондотьерах.

– Плохие вести разносятся быстро. Провинции, почувствовав ослабление имперской власти, начали объявлять независимость. Одна за другой…

– Ума не приложу, зачем это им надо, – пожал плечами делла Куррадо, оглянулся на прочих офицеров в поисках поддержки, но, заметив Кулака, скривился, вздернул жирный подбородок.

– Не очень, значится, любили друг друга, – хмыкнул литиец Желвак. – Семья народов, ешкин кот…

«Да уж… Как не припомнить старую историю. Жителя Вельзы спросили – что такое дружба народов, по-вашему? – почесал бороду Кулак, глядя мимо его превосходительства. – А он ответил: это когда аксамалианец подает руку литийцу, литиец – аруниту, арунит – тьяльцу, тьялец – гоблу… А потом все вместе идут бить каматийцев».

– Не знаю, как там народы, – сокрушенно произнес генерал дель Саджо, – а плох тот вице-король, который не мечтает стать королем. Слава, почет… Я не говорю уже о выгоде, о тех ручейках солидов, которые потекут к ним в сундуки.

– Верно! – дернул щекой дель Овилл. – Кажется, в одночасье все стали предателями, забыли о присяге… По моим сведениям пятидневной давности, первой объявила независимость Лития. Следом за ней Гоблана и Камата, чуть позже Уннара и Барн. Потом Табала. Пока еще верность империи сохраняют Арун, Тьяла и Окраина. А может, просто слухи о них устарели.

– А как же армия? – подался вперед Верго дель Паццо.

– Где как! – отозвался генерал. – Командующие армиями Сасандры в Камате и в Гоблане поддержали вице-королей. В Литии, говорят, генералы и правители не сошлись во мнении, и теперь одиннадцатая и двенадцатая пехотные армии, вместе с кавалерийским корпусом генерала делла Тиальо оттягиваются на юг, к Аксамале. В Вельзе сейчас полная неразбериха. Военные попытались взять власть в свои руки, захватили несколько городов, но столкнулись с яростным сопротивлением местной знати… Так что Вельза может распасться в свою очередь на несколько маленьких осколков. Там начинается война, а значит, генерал дель Саджо, обозов оттуда вы не дождетесь.