Текст книги "Город Зга"
Автор книги: Владимир Зенкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Всё будет хорошо, – я взял холодную руку Велы и стал греть её в своих ладонях, – Никто нас не тронет. Мы уже не те, что раньше. Мы уже подключены к этому… к Зге. Ты чувствуешь?
– Да, – глухо сказала она.
– Сегодня я видел Стаю.
– Стаю?
– Нас узнали. Я понял… немного. Почти понял. Ничего не бойся.
– Я боюсь, Игорь. За себя. Во мне происходит что-то. Какие-то стихии – неподвластные. Они что-то совершают, строят во мне… ломают построенное… вновь строят. Подбирают новую твою суть? Ищут забытую старую?
– Наверное. Мой организм слишком слаб для этих стихий. Он может не выдержать.
– Он выдержит. А возможно, это не единственный твой организм.
– Да? Я не хочу его терять. Я привыкла к себе теперешней. И вы привыкли.
– Ты справишься, Вела. Я помогу тебе.
– Чем? – она улыбнулась только губами, глаза оставались прежними, отдаленными.
– Тем, что люблю тебя. И Лёнчик любит тебя. Это тоже стихии. Ещё какие.
Из вертолёта вышли Бейн, и ещё кто-то, по-видимому, лётчик, и бодро направились к зданию станции. Что они делали в вертолёте? Говорили со своими по рации? Скоро прибудут «свои». Зачем? Ради нас. Мало этой оравы. Большие, видимо, надежды они возлагают на нас. Не напрасно ли?
Вела тоже смотрела на вертолёт. Глаза её темнели.
– Эти люди… Они что-то хотят от нас?
– Хотят. Хотят, чтобы мы им помогли.
– В чем?
– Тоже, наверное, пытаются что-то понять. Только по своему, на свой лад.
– Ага… понять. Победить. Подчинить себе. Обмануть, использовать.
– Да. Ты права.
– Что натворили они… за двадцать лет. И сейчас… Сколько войск брошено сюда, к Кайме. Патрули, машины, вертолёты… ракеты, наверное. Что они делают все? Во что они превратили это? И себя. И нас.
– Пытаются остановить то, что сами привели в движенье. Потом попытаются уничтожить. Уже пытались.
– Неужели они до сих пор ни о чем не догадываются? Хотя бы краем сознанья, интуицией. Что это может само уничтожить всех. Всё. В один миг. В долю мига.
– Нет, Вела. Не может, – слегка сжал я её подрагивающие пальцы, которые никак не хотели согреваться в моих ладонях, – Там, за Каймой – наверное, все-таки, морформ. Только не такой, какого мы ждали. Спровоцированный идиотическими действиями и, конечно, взрывом. Искаженный до абсурда, опасный для всех. Но всё же… Какое-то отпечатленье морформа. След Вершинного разума. А Вершинный разум не способен к уничтожению.
– Даже явного зла?
– Даже зла. Потому он – Вершинный. Это его минус. Но этот минус важней и сильней всех плюсов вместе взятых. Всё должно быть совсем по-другому. Будет ли? Я, кажется, начинаю чуть-чуть понимать.
Вела, нервно всхлипнула-вздохнула, высвободила свою руку из моих ладоней.
– Но я-то – не Вершинный разум. Я-то ничего, слава Богу, не понимаю. И я могу их… не любить, имею право. Это из-за них всё. Что они делают здесь? Почему я должна им подчиняться?
Вела распрямилась глубинным смутным напряжением. Зубы её стиснулись, лицо застыло, в глазах мелькнуло остро-желтое, нешуточное.
Она, не мигая, смотрела через открытое окно на вертолёт.
Из дверцы в вертолётном брюхе вдруг выскочили двое солдат, в большом беспокойстве стали озираться, потирая виски.
Вслед за тем из пилотской кабины послышался слабый треск, что-то заискрилось и погасло. Через пару секунд вся громада вертолёта начала мелко вибрировать, вибрация быстро усиливалась. Солдаты отходили в стороны, недоумённо оглядываясь. Один из солдат, оказавшийся между нашим окном и вертолётом, вдруг скрючился, сел на землю, схватился руками за голову, похоже, пытаясь сладить с ударом резкой головной боли.
Я понял, что сейчас будет с вертолётом. Я дёрнул Велу на себя, с трудом сорвал с места, оттащил от окна. Мы оба, потеряв равновесие, упали на пол. Её тело было жестким и тяжёлым, я кое-как отнёс и положил её на диван.
– Дурочка! Зачем?! Что ж ты делаешь?! С собой…
Она приходила в себя. Глаза прикрылись, погасли, плечи раскостенели, черты лица ожили. Лицо было бледным, беспомощным.
В комнату вошли Лёнчик с Итваном.
– Мамочка, тебе плохо? – бросился к дивану Лён-чик.
– Всё в порядке. Всё… Не волнуйся, – с трудом подняв руку, она погладила его по растрёпанной голове, – Садитесь завтракать. Остывает картошка. Я полежу. Всё хорошо, правда. Мне… полежать…
4
Вовсе не полтора часа, как обещалось, а около трех часов прошло, пока все ожидаемые прибыли, приготовились, собрались в зале ожидания и пригласили нас. Эти три часа были для нас не лишними.
После происшествия с вертолётом к нам в комнату вломились Затылок и четверо солдат с оружием наготове.
– Не двигаться! Опустить глаза! Всем смотреть в пол! – угрожающе щёлкнул предохранитель его пистолета, направленного на меня, – Жду объяснений.
Из-за спины солдат появился Бейн, невозмутимо оглядел нас, подошел к лежащей на диване Веле, тронул ладонью её пергаментный лоб, взял бессильную руку, пощупал пульс.
– Всем выйти, – повернулся он к Затылку и солдатам.
Затылок озадаченно топтался, вертя в руках пистолет.
– У вас что-то со слухом? – чуть ли не ласково осведомился Бейн, – Я не повторяю приказы дважды.
Затылок, возмущенно сопя, вышел вслед за солдатами.
– Что с ней?
– Нервный срыв, – сказал я, – Она, вообще, нездоро ва. Не надо её беспокоить.
– Это – она? – кивнул он за окно на вертолёт.
– Да. Случайно.
Бейн постоял в раздумье, глядя на Велу. Глаза Велы были прикрыты.
– Медицинская помощь нужна?
– Нет, – сказал я, – спасибо. Разве, что-нибудь лёгкого, успокаивающего.
– Я пришлю. Отдыхайте.
– Вертолёт сильно повреждён?
– Рация, некоторые приборы, аккумуляторы… Думаю – исправимо.
– Очень жаль. Она не специально.
– Могло быть… гораздо хуже, да?
Я кивнул.
Бейн потёр выбритый подбородок.
– Вы – среди друзей. Отдыхайте.
Вскоре на площадку перед станцией приземлился другой вертолёт, близнец первого. Из него вышли двое мужчин – генералов, женщина и тройка военнослужащих в синем, видимо, какиенибудь спец-порученцы. Прибывшие, по-всему, очень важные птицы, быстро прошли в здание. Вообще, все военные исчезли из обозримого пространства, наверное, им был дан приказ не мозолить нам глаза.
Я думал, что сейчас же начнутся переговоры, но позвали нас только часа через два. Все это время вокруг нас не слышалось резких звуков, не мелькало ничьих посторонних лиц. Возможно, это было организовано специально, чтобы Вела смогла отдохнуть.
Так или иначе, но Вела действительно поспала, благодаря тишине и переданным Бейном успокоительным таблеткам. Она проснулась посвежевшей, умиротворённой и принялась за оставленный ей завтрак.
В дверях появился Бейн, участливо осмотрел Велу, осведомился о её самочувствии и лишь затем пригла сил нас на встречу.
Глава четвёртая
– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда… но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются.
Михаил Булгаков
В зале ожидания находилось четверо: трое новоприбывших и Бейн.
Зал ожидания был просто большой пустой комнатой с невесть когда беленными пожелтевшими стенами, с крашенными голубо-серыми панелями, с пыльной – в пять матовых шаров – люстрой под потолком. К стене притулились деревянные стулья, сбитые друг с другом рейками. Дощатый пол был тщательно вымыт. Посреди комнаты стоял стол, покрытый выцветшей вишнёво-плюшевой скатертью, как на колхозном собрании, и даже классический атрибут сходства – графин с водой – царствовал на столе.
Однако за столом сидели люди мало похожие на колхозников.
Бейн представил гостям нас, а нам гостей: генерала Ниткина – плечи шире погон, шея шире воротничка, бронзовая залысина, стекающая в бронзовый лоб – командующего контингентом вооружённых сил Згинской особой зоны; генерала Паслёна – упорная кость подбородка, непререкаемые шарниры желваков, арийски совершенные ноздри – черезвычайного представителя министерства обороны; Муравьёву – директора-координатора Згинского научно-исследовательского комплекса – фиалковласую яркую даму без возраста.
– Вы себя не представили, – напомнил я Бейну, – Мы знаем лишь ваше имя.
– Вам недостаточно? – улыбнулся он, – Извольте. Я руководитель правительственной аналитической группы.
– Что же анализирует ваша группа? – не унялся я.
Бейн улыбнулся еще шире.
– Згинский артефакт. Морформ.
– Вы знаете про морформ?
– Мы знаем больше, чем вы полагаете. Присаживайтесь. Нам есть, что сказать друг другу.
Пала пауза. Мы подозрительно, не впрямик оглядывали гостей. Гости без большой нежности обозревали нас. К нам прибыло нешуточное военное и научное начальство. Мы им почему-то позарез понадобились здесь у Каймы. Они позволили нам приехать сюда. Они подвигали нас к приезду – ни есть ли все выкрутасы с изъятием паспортов, с запретами, с просьбами о невыезде лишь приглашением ехать, причем по собственной инициативе («чем больше неможно – тем больше нужно»). Они сопроводили нас сюда с помощью Затылка и его горилло-команды, сыгравших роли «преследователей». Мы им понадобились именно в последние дни, а раньше мы им были здесь очень не нужны и они делали всё, чтобы мы сюда не попали даже случайно. Быстрая нелогичная перемена решений. Почему? Паника? Да, они запаниковали. Они боятся. Несмотря на их внешнее спокойствие и уверенность. Что-то случилось там за Каймой. Что-то перепугало их до абсурда, до паники. Что-то такое, с чем всё происшедшее за двадцать лет не идёт в сравнение.
Наверняка, они знают о нас всё, что возможно им знать. Узнали, конечно, и про вертолёт. И конечно, сделали уже выводы. Они будут очень обходительны с нами. Не потому, что мы среди друзей, как нам пропел Бейн. А потому, что они хотят нами спасти себя. Всех, кто заварил эту кашу. Всех больших и малых властителей с грязными помыслами и делами. Тех, кто решил вступить, в контакт со своим будущим с помощью атомной бомбы. Они виноваты во всём. Тупость, бесчестность и алчность… Которые от века вершили судьбу этой несчастной страны. Они виноваты. Они… – вдруг кольнула меня злая иголка, – Они? А вы-то? Вы, згинцы… Не виноваты ни в чём, что ли? Вы! Те, кому Бог доверил первыми встретиться с Сущностью… с Сокровеньем. Сподобные. «Достойнейшие». На что купились?! Отступники! Позор! Покаяние? Хватит ли вам на него сил? Искренности. Вы здесь и для этого тоже… Тоже?! Вы здесь только для этого! Лишь для этого! Покаяние!..
Вела, наверное, думала о том же. Остальные, почувствовав нелад наших мыслей, молчали, переглядывались. Пауза неприлично затянулась. Надо было делать шаг навстречу.
– Мы совершенно не в курсе событий, – дружелюбно сказал я, – Нам нужна информация. За все двадцать лет. И особенно за последнее время. Вы считаете, что мы можем быть для вас полезны? Для этого мы должны знать достоверно всё.
Я посмотрел на Велу. – Так они и расскажут тебе всё, – усмехнулись её глаза.
– Госпожа Муравьёва, – мягко сказал Бейн, – Вы – учёный. Вы здесь с первого дня. Прошу.
Учёная дама кратким, словно случайным движеньем подбила пенную прядь на лбу, ответственно прокашлялась.
– Итак, предмет проблемы в самых общих чертах. Згинский артефакт. Зона неиндифицируемых поли-частотных излучений тектонического происхождения, сокращённо ЗНПЧИТП – аббревиатура нашего научного комплекса – ранее ограниченная пределами города Зги, теперь же площадью ста двадцати – ста пятидесятикилометрового радиуса вокруг данного горо да, явление уникальное по своим характеристикам, но не единственное на Земле. На сегодняшний день известны ещё две подобные зоны на суше – в центральной Америке вблизи венесуэльского города Мериды и в нагорье Тибета. Данные зоны находятся под контролем спутниковых систем, изучаются научными организациями, аналогичными нашему комплексу.
Информация о результатах этих исследований не предаётся широкой огласке. Единых теоретических концепций относительно происхождения ЗНПЧИТП пока не существует. Имеется несколько гипотез, частично подкреплённых результатами исследований, а в основном базирующихся на вероятностно-аналоговых методах прогнозирования кинетики земной литосферы, её энергодинамики. Я могла бы вкратце познакомить вас со стержневыми идеями данных гипотез. Хотя…
– Да-да, – согласно кивнул я, – Какнибудь потом. Хотелось бы поконкретней.
– Так вот, наша ЗНПЧИТП имеет неприятные отличия от остальных ЗНПЧИТП. Насколько нам известно, другие зоны вполне стабильны по своим физическим характеристикам, по занимаемой площади, по объективным и субъективным факторам влияния на окружающую экологическую систему и на человека. Ни одна из них не изменяет свою форму, не интенсифицирует своих излучений. Нигде не формируются странные негативные эксцессы, создающие, угрозу людям: местному населению, исследовательскому персоналу, военнослужащим. Чего, к сожалению, нельзя сказать о Згинской ЗНПЧИТП.
– Может быть, отношение к тем заграничным зонам было более аккуратным, чем к нашей? – прохладно спросила Вела.
– Что значит аккуратным-неаккуратным? – удивилась Муравьёва, сняла очки, потёрла переносицу, – Научный комплекс проводил систему плановых исследований: геологических, геохимических, радиологических, медицинских, экологических… Могу подробно описать суть основных исследований, методологию, применяемую аппаратуру. Думаю, в этом нет необходимости. Всё – в пределах международных норм. Ничего экстраординарного.
– Ну что ж, – бесстрастно проговорил я, глядя в мятый вишнёвый плюш скатерти, – Если атомный взрыв – ничего экстраординарного… Тогда – прощенья просим, господа. И дозвольте откланяться. Потому, как беседовать далее нам на эту тему вроде бы как-то неудобно.
Щёки учёной дамы тронула нежная розовость. Она остро взглянула на генералов. Генерал Ниткин досадливо крякнул.
– И до вас дошла эта сплетня. Не знаю, кто и с какой целью её распустил. Впрочем… с какой целью? Дискредитировать всех, кто занимается этой проблемой. Посеять раздор. Настроить общественность. Кому-то это выгодно. Им это удалось.
– Никакого взрыва никогда не было. Ни простого, ни, тем более, атомного, ни под землёй, ни на земле, – отчеканил генерал Паслён, голос у него был раскатистый, с металлическим звягом, – Мы заявляем это со всей ответственностью. Можем привести неопровержимые доказательства.
– Не надо «со всей ответственностью», – медленно вкрадчиво сказала Вела, – Не надо ничего заявлять. Ничего не надо. Господа, позвольте напомнить. Вы не нужны нам, господа. Ни вот настолечко. Мы вам нужны, господа. Мы – вот в чём беда. И ещё, господа… Вы понимаете, я надеюсь, что мы уже немного другие, не прежние. Слегка не такие, с какими вы предпочли бы иметь дело. Что мы уже связаны с этим, подключены к тому, что там, за Каймой. Что мы, господа, просто видим, когда вы лжёте, нам ни к чему доказательства. Мы чувствуем вашу ложь. А вы нам лгать собираетесь, господа. Зачем?
Её слова, а более – её взгляд, которым она обвела гостей, произвели впечатление. Опять вспухла пауза. Гости переглядывались. Им, видимо, очень хотелось посовещаться без нас. Но попросить нас выйти они благоразумно не решились. Поняли, что тогда мы уж точно не вернёмся.
Вела опять начинала нервничать. Я положил ладонь на её руку, слегка сжал прохладные тонкие пальцы – всё хорошо, успокойся.
Бейн поднялся из-за стола, прошагал по комнате, остановился у окна, разглядывая то ли окрестный пейзаж, то ли старую паутину меж стёклами.
Мне стало легко и скучно. Мы переглянулись с Велой, слегка улыбнулись друг другу, – А не послать ли нам их всех подальше, этих чванлюг, тузов-тузиков? Время не ждёт.
– Так, – резко подошёл Бейн к столу, – Вам нужна правда? Мы вам расскажем всё.
– Нет, это вам нужна правда, – сухо уточнил я.
– Всё. Не время для кокетливых игр, – покосился он на заёрзавших генералов, – Что вас интересует?
– Атомный взрыв, в первую очередь. Зачем? Как?
Бейн опять повернулся к генералам, красноречивым взглядом приглашая их к ответу.
– Насчёт взрыва вы несколько драматизируете ситуацию, – наконец, вздохнул Ниткин, – Ну взрыв. Строго локализированный подземный взрыв. Заряд небольшой мощности. На тысячеметровой глубине. С соблюдением всех условий безопасности. Радиационная обстановка на поверхности – в допустимых пределах. Сейсмическая картина – благополучна.
– Боже мой! – почти простонала Вела, – Что вы говорите такое! Взрослые серьёзные люди. Неужели вы до сих пор не поняли, что натворили? Где вы взорвали ваш проклятый заряд!
– Что мы, пророки? – сердито, чуть ли не обиженно сказал генерал Ниткин. Залысина его приняла морковный оттенок, – Вам легко сейчас рассуждать. Вы люди частные, приехали – уехали. Вы не несёте бремя ответственности. Перед государством, перед правительством. Перед населением, если хотите. Мы вынуждены были это сделать. В целях… – он слегка замялся, покрутил мощной шеей в тугом воротнике, – стабилизации обстановки… защиты окружающей среды, людей, наконец…
– Защиты?! – изумлённо воскликнул я, – Кто же там на вас нападал?
– Да, защиты! Знаете, что творилось там с энергофоном на протяжении нескольких лет? А потом… Да вот госпожа Муравьёва вам лучше объяснит.
Директор-координатор смутно вздыхала, качала головой, тёрла переносицу. Разговоры о взрыве ей не нравились. Возможно, она была не сторонницей этой затеи.
– Згинская энергетическая аномалия изучается более двадцати лет. Наш научный комплекс включает пять профильных институтов, восемнадцать специализированных лабораторий, две станции зондирования, обширные программы для спутниковых систем… я не буду всего перечислять. Более четырёх тысяч специалистов работали с полной отдачей. Собран громадный фактический материал. Подготовлено несметное число рефератов, докладов. Выдвинуто множество различных гипотез. Защищено десятка три диссертаций. Издано несколько монографий. Проводились международные конференции, семинары. Много чего ещё. И сегодня я беру на себя смелость заявить… Проблема изучена на полпроцента. Если не меньше. Проблема эта оказалась не по зубам нашему сегодняшнему уровню познания. Кстати, это касается не только нашей зоны. За рубежом нас не намного опережают.
Ну например – спектр лучистых энергий. Наша аппаратура, включая самую совершенную, способна фиксировать до трёхсот пятнадцати полос-диапазонов. Тогда, как косвенные, субъективные данные говорят о том, что таких полос, не поддающихся фиксации, во много раз больше. И самое непостижимое – источник у этого гигантского спектра – один.
По расчётам, он должен располагаться под землёй на глубине тысяча пятьдесят метров. Когда пробурили скважину, спустили зонды, знаете, что обнаружили?
– Скорее всего – ничего, – скучно сказал я.
– Верно, ничего. Никакого материального энергоисточника. Никаких геологических сюрпризов. Магнитные поля – в средних пределах. Обычный радиационный фон – в норме. Была просчитана статистико-вероятная модель гипотетического источника излучений, возможность его образования в тектонических слоях земной коры…
– Прошу прощенья, – встрял я, – научно-материалистические изыскания по данному явлению нас не сильно занимают. Мы знакомы с этой проблемой по-другому, изнутри. Хотелось бы конкретно по событиям.
– По событиям, – так же ровно продолжала Муравьёва, – по чему же ещё. Мы прозондировали весь этот участок, миллиметр за миллиметром, мобилизовали для этого лучших специалистов. Результат прежний. Излучения есть – источника нет. Мы пробурили более широкую скважину – Ствол, чтобы взять образцы геологических пород и разместить там специальную аппаратуру.
– Что за аппаратуру, можно узнать? – подозрительно прищурилась Вела.
– Мы опустили туда периферийный модуль инфрачастотного электромагнитного генератора сверхбольшой мощности – совершенно уникальная установка – несколько раз включили.
– И что?
– Зафиксировали изменения некоторых зон энергоспектра, доступных нашим приборам. Поначалу, ничего особенного. Всё началось потом. Через пару недель. Во-первых, изменилась структура так называемой Каймы. Она стала более плотной, менее прозрачной. Усилился негативный импульс, действующий на психику при прохождении сквозь неё. Кроме того на-рушилась стабильность её границ. Кайма начала медленно раздвигаться. Во-вторых, источник стал воздействовать на людей. Психогенно. Главным образом, на военных. Какой-то странный синдром стал у них развиваться. Мы назвали его в шутку синдромом «анти-ура». Тогда ещё в шутку. Потом у нас пропала охота шутить.
– Хороши шуточки, – резко сказал генерал Ниткин, – Полная деградация личности военнослужащего, как такового. Во-первых – отвращение к оружию. К любому оружию. Ко всему, что может стрелять, взрываться, резать… Просто физическое отвращение, до тошноты, до рвоты. Можете вообразить офицера, боящегося прикоснуться к личному табельному пистолету? Солдата, которого не заставишь взять в руки автомат. А если заставишь, то есть вероятность, что он побежит в туалет возвращать из желудка свой съеденный завтрак. Совсем это не забавно, – подчеркнул генерал, заметив наши с Велой невольные улыб ки. В-вторых – развал дисциплины. Невосприятие субординации, игнорирование своих обязанностей, неподчинение приказам.
– Может быть, не всем приказам? – поинтересовался я, – А только приказам о применении насилия?
– Какое ещё насилие? – возмутился Ниткин, – Охрана объекта, это что – насилие? Проведение экспериментов – это насилие?
– Смотря какие эксперименты. Объект решил, что это насилие по отношению к нему.
– Кто решил? – не понял генерал.
– То, с чем вы имеете здесь дело. Он может решать. И он решил. Вооруженная охрана. Боевая техника. Жёсткие некорректные эксперименты. Вообще присутствие военных, оружия. Что же это, как не насилие? Зачем вы здесь? Учения – это понятно, это нормально. Но здесь не учения. Зачем здесь столько военных? Здесь что, война?
– Здесь чрезвычайный, непредсказуемый объект. Который может создать угрозу для государства, – мерно, с металлом в голосе отчеканил генерал Паслён. Насилие, говорите? Смысл любой армии – есть насилие. Долг любого военного – готовиться к насилию. Но к какому насилию? К оберегающему насилию. К защите государства, его устоев, его граждан. Насилие во благо. Иной цели у армии быть не может.
– Насилие во благо… насилие во зло… – невесело усмехнулась Вела, – Вот только, что – зло, что – благо – маленький нюанс. И Чингис-хан, и Наполеон, и Гитлер… Все решали по-своему.
– Да, решали. И решали те, кто противостоял Чингис-хану, Наполеону, Гитлеру. Всё это армии. Вооруженные силы. Без них человечество не может выживать.
– Именно, что выживать. Человечество только и делало, что выживало. От Чингис-ханов, от Гитлеров… И от тех, кто приходил им на смену. И от вас. От вас тоже. А оно, человечество, жить должно, развиваться. Совсем по другим понятиям.
– По каким же, позвольте узнать? – нахмурился генерал Ниткин.
– Господа, мне кажется, мы слегка отвлекаемся от проблемы, – вмешался молчавший до сих пор Бейн.
– Согласен, – сказал я, – Бесполезный спор. Вернёмся к событиям.
– Вот – события, – продолжал Паслён, – Военнослужащие, подвергшиеся воздействию излучений, были немедленно удалены из зоны, направлены на медицинское обследование. У тех, кто заменил их, у совершенно нормальных людей через несколько дней началось то же самое. Люди прекращали работу, поворачивались все в одну сторону, в сторону объекта, источника излучений и вслушивались во что-то. Во что – никто не мог объяснить вразумительно. Одни говорили, что слышат чьи-то голоса. Другие – музыку. Третьи умудрялись слышать картины, цветы, даже запахи. Были такие, что слышали себя, иные свои воплощения, кого-то из прошлого – своих близких, знакомых, незнакомых… Ну и тому подобную всячину. И все до единого утверждали, что именно это они хотели услышать всю жизнь. Что это – важнее всего на свете. Что то, чем они занимались до сих пор, не имеет теперь никакого значения.
Эта эпидемия, начала охватывать не только военнослужащих, но и гражданский персонал. Не только находящихся в самой Зге, но и за пределами её.
– А что говорит медицина? – спросил я у Муравьёвой.
– Внешне – полный симптомный букет шизофрении или галлюциногенной паранойи. Но клинические обследования показали, что психика у всех, подвергшихся воздействию объекта, в полном порядке. Самое странное, как выяснилось, это были не галлюцинации. Они действительно что-то слышат, видят, чувствуют. К ним непосредственно в мозг поступает непонятная для них информация. В непонятной форме. На совершенно ненормальном частотном уровне. На котором никогда не работал мозг человека. На котором он не может благополучно работать без риска саморазрушения.
– Почему вы так решили? – спросила Вела.
– Современная нейрофизиология – точная наука, – сузила академический взгляд Муравьёва, – Если интересно, я ознакомлю вас со всем комплексом наших обследований, с выводами лучших наших специалистов. Дело ещё в том, что после эвакуации пострадавших (так их условно назовём) из зоны действия объекта они переставали принимать постороннюю информацию, у них прекращались все слухи и видения. Но в обычно стабильное состояние большинство из них не пришло. Их мозг сохранил свою активность на прежней опасной частоте. Они всячески, под любыми предлогами были намерены вернуться назад к объекту. Сбегали из-под присмотра. Пытались пробраться в Згу пешком окольными путями, в обход постов и патрулей. Некоторым это удавалось. Кое-кого обнаружили в Зге вблизи объекта, задержали, насильно вывезли обратно. А несколько человек исчезло без следа и что с ними сейчас никто не знает.
– Скажите, – осторожно спросил я, – не появлялись ли в Зге посторонние люди? Совсем посторонние. Не местные жители. Не военные, не ваши сотрудники.
– Нет, – твёрдо сказал Ниткин, – в тот период неустановленных личностей обнаружено не было.
– Может быть кто-то, когда-то, мельком? Седой пожилой человек. Высокий, худощавый. Усы. С очень… своеобразным взглядом.
Генерал покачал головой.
– У нас нет таких данных. Тогда мы ещё держали всё под контролем.
«Эх!.. Где же-таки были вы, Мик Григорьич? – мысленно сокрушился я, – Вмешаться бы вам тогда. Может, не натворили бы эти деятели всего, что натворили».
– А что за человек? – заинтересовался Бейн.
– Это так, личное. К делу не относится. Продолжайте, пожалуйста, – обратился я к Муравьёвой, – Что было дальше?
– Дальше… – неуютно, что-то очень по-женски повела плечами, вздохнула учёная дама, – Так вот, через несколько недель в Зге, в районе, ограниченном, так называемой, Каймой, почти не осталось сотрудников и военнослужащих в той или иной степени не подвергшихся воздействию объекта. Стало бессмысленно заменять их новыми. Почти весь персонал, и военный и гражданский был вывезен подальше за пределы Каймы. Некоторым сотрудникам комплекса было разрешено вовсе покинуть данный район. Остальные временно расположились в соседних населённых пунктах. Психически неблагополучных разместили в специально оборудованных зданиях под медицинским наблюдением.
Большой проблемой стало воспрепятствовать эвакуированным вернуться назад, в Згу, к чему многие очень стремились. Поэтому и здания, и весь периметр Каймы тщательно охранялся. Встал вопрос… о принятии радикальных мер, которые смогли бы…
Взгляд учёной дамы тускнел – терялся. Речь утратила прежний напор. – Наверное, об этом лучше расскажут более компетентные господа.
– Не в компетенции дело, – строго сказал генерал Паслён, – Компетенции нам друг у друга не занимать. Конкретнее? Да. Встал вопрос. И не решать его было нельзя. И не амбиции наши, как, вероятно, вы думаете. И не карьеры и не личные выгоды – смею уверить. Плевали мы на выгоды, на карьеры. Когда дело принимает такой оборот. Судите сами – около пяти тысяч человек, выведенных из строя, не поддающихся лечению, оголтело рвущихся назад в Згу, к этому проклятому Стволу, откуда исходят эти проклятые излучения. Они не задерживаются ничем, ни слоем земли, ни бетоном, ни свинцовыми экранами. Они действуют на большой территории и зона действия их увеличивается, и интенсивность их возрастает, они превращают людей в параноиков, в задумчивых безвольных идиотов.
– Не совсем так, – возразила Муравьёва, – Категории психиатрии в данном случае не…
– В безвольных идиотов! Которые любыми ухищрениями пытаются вырваться из-под стражи, вернуться назад. Чтобы стать ещё большими идиотами. Вся территория за Каймой брошена без надзора. И границы Каймы раздвигаются. Что происходит? Что произойдёт? Уж, наверное, ничего хорошего.
– А вы спросили тогда хотя бы у одного из нас, згинцев, сподобных? Что происходит? Что надо делать? Чего не надо делать? – остро взблеснула глазами Вела, слишком остро, я снова взял в ладонь, слегка сжал её пальцы – «спокойней, спокойней», – Вы вспомнили о нас сейчас, когда сделано то, чего не только нельзя было делать, о чём нельзя было даже думать.
– Сподобные – несподобные… – озабоченно проговорила Муравьёва, – В этом аспекте мы не обследовали згинцев. Здесь наше упущение. Хотя мы предполагали, что имеются таковые.
– Для нас вообще непостижимо, – сказал я, – Как можно исследовать явление, причём столь крупномасштабное, без участников этого явления? Как можно изучить феномен Зги без самих згинцев?
– Мы работали, общались с некоторыми згинцами, – ответила Муравьёва, – С оставшимися, в основном пожилого возраста. Но, честно говоря, от них было мало проку.
– Ладно, – заключил я, – Было – не было. Можно – нельзя. Что теперь рассуждать. Итак, вы решили взорвать в Стволе атомный заряд, чтобы погасить излучения. Клин клином, что называется, да?
– Вначале мы хотели взорвать обычный заряд, и полностью заблокировать Ствол, соединяющий объект с поверхностью, – объяснил генерал Ниткин, – Но наблюдения показали, что даже тысячеметровый слой земли не является большим препятствием для излучений. Потом возникла идея произвести в Стволе закрытый взрыв небольшого ядерного устройства, направив его ударную волну и радиационное излучение вниз, на объект. Поскольку объект нематериален, разрушить его было нельзя. Но радиация, световой удар и температура должны были воздействовать на излучения объекта и полностью их нейтрализовать. Очень непросто было получить разрешение на это. Мы получили. Ситуация была чрезвычайной, угрожающей, и других мер защиты у нас не было. Специалисты провели расчёты и подобрали необходимый по мощности заряд.
– Расчёты? – удивилась Вела, – Вы умудрились рассчитать неисследованный нематериальный объект, не имея представления о его природе?
– Расчёты априорные, вероятностные, – неохотно процедила Муравьёва, – По гипотетической модели. Не все были согласны с расчётами. И вообще, с этой идеей.
– Ну и что потом, после взрыва?
– Сразу после взрыва закрылась Кайма, – ответил Паслён, – Стала непрозрачно белой и непроницаемой для людей и техники.
