Текст книги "Мифы финно-угров"

Автор книги: Владимир Петрухин

Первая война и мститель Куллерво

Согласно рунам, род Куллерво, сына Каллерво, или самого Калевы, был истреблен братом Каллервы Унтамо. В одной песне Каллерво и Унтамо – братья: они родились из пня, расколовшегося во время распашки поля неким слабосильным пахарем (вариант мифа о происхождении людей). Каллерво был мягок нравом. Однажды он посеял овес возле усадьбы Унтамо. Черная овца Унтамо съела овес Каллерво, а собака Каллерво загрызла овечку. Из-за этого началась вражда: разъярившийся Унтамо создал войско из своих пальцев и послал солдат истребить род Каллерво.

Вражда братьев напоминает библейский миф о Каине и Авеле, но там был убит пастух, а не земледелец. Рассказ о создании войска из пальцев означает, что руна сохранила этиологический миф о первой войне.

Уцелел, несмотря на все усилия врагов, один лишь Куллерво, который не горел в огне и не тонул в воде. Враги не знали, куда деть мальчика, и сделали его пастухом – отправили подальше в лес. В других рунах подросший Куллерво нанимается батраком или попадает в рабство к своим врагам: его хозяйкой оказывается злобная Сюэтар. Куллерво оказывается неумелым работником. Сначала раба посылают грести, упрекают в слабосилии, и Куллерво гребет с такой силой, что ломает лодку хозяев; затем он рвет сети, а рыбаков сбрасывает в море, сжигает люльку ребенка, которого ему велели накормить. Раба посылают на подсеку, и здесь он проявляет свой богатырский нрав – силой голоса расчищает лес. Тогда хозяйка велит Куллерво пасти ее стадо и запекает камень в хлеб пастуха: тот ломает о камень свой любимый нож. В отместку он превращает стадо в волков и медведей: хозяйка отправляется доить коров, и медведи разрывают ее на части.

Деяния Куллерво типичны для юного неистового героя, который не знает, куда ему применить силу, и крушит все на своем пути. Но Куллерво – герой-мститель, и его разрушительные подвиги направлены на отмщение роду убийц его отца. Один из «подвигов» Куллерво связан с его сверхъестественными способностями: пастух приводит домой стадо диких зверей. Пастух у разных народов считается убогим и одновременно наделяется чудесными способностями: у финно-угров он слывет ведуном, обладающим тайными знаниями. Действительно, его жизнь протекала между домом и лесом, он был связан с лесными духами и умел уберечь от них скот.

Негативные деяния Куллерво (иногда – Лемминкяйнена) в рунах завершаются драматическим сюжетом: герой насильно овладевает приглянувшейся ему девушкой и потом узнает в ней сестру. Инцест – страшный грех в родовом обществе, в том числе для Куллерво, который выступал защитником рода и родовой чести. Несчастная девушка бросается в воду, где становится «сестрой сигам». Куллерво, в отчаянии, отправляется на ее поиски в царство водяного Ахти и погибает там.

Негативный герой карело-финского эпоса упоминается и в заговоре против змеиного укуса:

 
«Куллерво, сын Каллерво,
Направлялся на войну
Через девять всех морей,
Полморя десятого.
В камень он воткнул копье,
И в скалу тот медный гвоздь.
Петр Святой туда же шел,
Повстречался он ему;
Он покрыт корой ольховой,
А затем и шкурой Хийси,
Также кожей сатанинской.»
 

Куллерво превращается здесь – в христианском заговоре – в отродье сатаны, виновника змеиного укуса.

Сюэтар и чудесная женитьба

Карельская сказка о злой волшебнице сохраняет черты древнего мифа о чудесной женитьбе. Однажды жили старик со старухой, и был у них сын. Старуха умерла, и старик женился на Сюэтар, взяв в дом и ее дочь. Сын старика увидел как-то в лесу дев-лебедей, которые сбросили свои лебединые одежды, чтобы искупаться в озере. Он похитил одежду одной из дев, и та обещала в обмен на одеяние стать его невестой. Парень согласился и на следующее утро отправился в лес за чудесной подругой. Коварная Сюэтар отправила за ним свою дочь, и когда к берегу пристали три корабля, та воткнула парню сонные иголки в уши. Корабельщики, прибывшие с богатым приданым, не смогли разбудить жениха, но оставили ему письмо, чтобы наутро он ждал их снова.

Но история опять повторилась, и на третье утро, когда уже на девяти кораблях прибыла сама невеста, одурманенный жених проспал свое счастье. Тогда он сам отправился на поиски чудесной невесты. По дороге он встретил трех животных – оленя, утку и орла – и пощадил их. Помощница – старуха-колдунья – поведала герою, что невеста его за девятью морями. Туда и перенес его орел. Но, чтобы получить прячущуюся девушку, необходимо добыть каменное яйцо. Утка нашла яйцо, но невеста скрылась вновь. Жених настиг ее на олене, но та бросилась в озеро. Но и в озере ее настигла щука, которая принесла добычу жениху. Так герой получил свою невесту.

В более пространной финской сказке у девушек скромное утиное одеяние, а злобная волшебница не названа по имени, зато рассказывается, что она поднимается из моря, враждебной людям стихии, где Сюэтар породила змей. Сама колдунья воткнула сонные иглы в уши доверчивого юноши. Скитаясь в поисках потерянной невесты, герой спасает некую огромную птицу, лисят, волчат, медвежат и щуку. Звери помогают ему выполнить трудную задачу во время поисков невесты: лиса, волчица и медведица сгоняют разбежавшийся табун лошадей, принадлежавших знающей путь колдунье (еще одна баба-яга встретилась жениху на пути за девять морей). Жених выбирает в табуне волшебного коня, который и приносит его к чудесной помощнице: та поведала парню, что любовь его девицы спрятана в яйце, заключенном в камне на острове среди океана. Конь переносит его на остров и разбивает камень, но яйцо укатилось в море. Тут появляется щука и достает яйцо – с ним жених и возвращается к своей помощнице. Та готовит окрошку из яйца и дает волшебное зелье девице: так влюбленные соединяются.

Волшебный предмет на острове среди океана – типичный атрибут заговора и волшебной сказки: вспомним Кащееву смерть в яйце. Волшебница при помощи чудесного яйца и колдовского зелья заставляет девушку вновь полюбить своего непутевого жениха. Чтобы добыть чудесную жену, герою необходимы волшебные помощники – звери. Ясно, что в мифе, который лег в основу сказки, речь шла не просто о волшебных помощниках, но о шаманских духах, которые позволяли жениху добыть невесту (может быть, мифическую первую невесту – вспомним рожденную из яйца деву Суометар) в ином мире – за девятью морями. Недаром и в заговоре – обереге молодоженов – также упоминается огромная птица – орел, который «земли крылом касался, а другим касался неба». Под крыльями орла – «героев сотня, тысяча мужчин на перьях»; они вооружены ружьями и мечами, а возглавляет их сам Ильемойллине – Ильмаринен.

Сыны Калевы – герои-великаны

Герои древних времен видятся нам великанами: в прибалтийско-финском фольклоре они именовались калеванпойками – сыновьями Калевы. Сам Калева – мифический богатырь космического масштаба: Сириус – его звезда, созвездие Ориона – меч Калевы. В русских былинах сыновья Калевы именовались Колывановичами.

Еще М. Агрикола в XVI в. рассказал о главном деянии сыновей Калевы: они косили луг. То была великанская косьба – во время покоса сыновья Калевы расчищали целые равнины, создавая современный ландшафт, – вспомним, что ландшафт творил и сам Вяйнямёйнен. В одной из карельских рун сын Калевы, хоть и был ростом с пядь отца, расчищая поле от деревьев под пожогу (для выжигания кустарников и пней перед пахотой), одним ударом топора срубал пять деревьев: деревья валились повсюду, где слышен был звук его богатырского голоса.

В одной легенде рассказывается, как слабосильный старик рубил подсеку. Он устал, и к старику подошел сын Калевы, чтобы наняться в батраки. Старику нечем было платить поденщику, но тот сказал, что удовольствуется одним обедом. Затем батрак продемонстрировал такой аппетит, что за день съел все запасы, а к работе даже не приступил – только точил свой топор. Старик начал жаловаться на судьбу – ведь близилась ночь. Но тут работник поднялся и срубил одно дерево: весь лес тут же повалился вплоть до тех пределов, где слышен был звук его топора.

Нагромождения камней в поздних преданиях считались результатом игры великанов – сыновья Калевы перебрасывались камнями как мячами: в действительности такие кучи складывали в древности, чтобы освободить луг или поле для запашки. Большие камни или скалы именовались оселками сыновей Калевы, которыми они точили косы, или грузилами, которые те привешивали к великанским рыболовным сетям. Большие каменные насыпи – курганы – это могилы сыновей Калевы или остатки их «церквей», руины средневековых замков – их бывшие жилища.

Мотив богатырского покоса начальных времен характерен для мифов коми: там косят два демиурга – Ен и Омоль (см. о них ниже); но сходные мифы о косьбе Бога и черта известны в латышском и русском фольклоре.

В мифах великаны древних времен – навсегда исчезнувшее поколение героев. Они жили в мифоэпическое время – до появления обычных людей и распространения настоящей, то есть христианской, религии. Великаны – люди первобытной эпохи, не знавшей настоящей культуры – прежде всего пашенного земледелия. Появление простых людей – пахарей – удивляет и пугает их. Рассказывают, что великанская дочка заметила однажды пахаря, шедшего за упряжкой быков: она взяла его вместе с быками, как игрушку, домой. Родители-великаны усмотрели в появлении пахарей предзнаменование своей гибели. Иногда, как и хийси, сыновья Калевы разрушают церкви. В фольклоре сыны Калевы могут ассоциироваться с хийси и злобными троллями как противники христианства: они боятся колокольного звона и исчезают с распространением христианства. (Вспомним о негативном отношении к сыну Калевы Куллерво.)

По одной из легенд, люди молили Бога об избавлении от великанов, они призвали сразу девять священников, чтобы те читали молитвы. Великаны шагнули далеко на морской мыс. Но и там их настигли заклинания. Тогда они подняли паруса и уплыли прочь на плоских красных камнях.

ЭСТОНСКАЯ МИФОЛОГИЯ И МИФЫ ПРИБАЛТИЙСКО-ФИНСКИХ НАРОДОВ

Эстонская мифология близка карело-финской, а также мифам прибалтийско-финских народов: ливов, вепсов и води, но после христианизации сохранились лишь ее фрагменты. На основе эстонских народных преданий и песен Ф.Р. Крейцвальд, подражая «Калевале» Леннрота, составил героический эпос «Калевипоэг» (публикация 1857–1861), который оказал значительное влияние на эстонское народное творчество и национальную литературу.

Мифы о творении и конце света

Реликты мифа о сотворении мира сохранились в эстонских народных песнях. Синекрылая птичка (вспомним ласточку в ижорской руне) летала в поисках места для гнезда и нашла три куста – синий, красный и золотой. В золотом кусте она высиживает из трех яиц сыновей: одного превращает в солнце, другого – в месяц, третьего – в звезду. По другому варианту мифа, из четырех яиц появились люди, камни, солнце и луна.

В эстонских песнях сохранился и сюжет о Мировом древе – большом дубе, крона которого загораживала солнце и месяц. Когда он упал, возник огромный мост через всю землю – в преисподнюю (в сходной карельской руне он ведет через реку Севера, в селения, где пожирают людей, селения смерти). Щепки от его падения стали стрелами колдунов. В разных вариантах песен этот дуб вырос из волос девы Севера, или в Манале – Царстве мертвых (ведь корни Мирового древа находятся в преисподней), или на спине гигантской щуки, или на острове посреди моря. Интересен вариант, где дуб вырос из золы, оставшейся после того, как демоническая птица Севера и саамский злодей сожгли сено, убранное скосившими его небесными девами. Часть золы оставили для того, чтобы промыть волосы сыну Солнца, и волосы эти должны были стать светлыми, как лен.

Лен упомянут в песне не случайно: она явно отражает древний аграрный ритуал, связанный с выращиванием льна – этот ритуал исполнялся на день Ивана Купалы, когда солнце «играло» во время солнцеворота и принято было жечь костры. Сын Солнца мог спуститься по Мировому древу на землю, чтобы обеспечить урожай.

С образом Мирового древа связаны в песнях образы четырех (или трех) волшебных дев, которые чистят и подметают море золотыми и серебряными щетками или прядут золотой пояс. Это – девы судьбы, подобные греческим мойрам и скандинавским норнам: пояс в традиции финно-угорских народов связан с судьбой и жизнью человека (и Земли: вспомним об Урале – поясе Земли): у эстонцев-сету после смерти девушки на поминальную сосну вешали поясок невесты. Нечистая сила, напротив, ходила неподпоясанной. В ижорской песне о чудесной пряхе говорится о том, что прямо под окном поющих плещется море, по которому плывет утка. Под крылом этой утки – колыбель, а в ней – мальчик, который разукрашивает некую пеструю крышку. Под крышкой оказывается девица, прядущая золотую одежду. Золотая нить рвется, и дева начинает рыдать.

Порванная нить – это нить жизни в руках девы судьбы: красные нити косым крестом клали в гроб на подушку умершему эстонцы сету и водь, чтобы покойник не возвращался с того света. Утка, плавающая в море, напоминает нам о создании мира, а младенец под ее крылом – о происхождении людей. Не менее интересна и пестрая крышка, которую разукрашивает мальчик в колыбели: такую крышку имела мельница-чудесница сампо, одно из воплощений Мирового древа.

Песня о Мировом дубе содержит и редкий эсхатологический мотив – рассказ о конце света – хотя и сохранившийся в форме небылицы. Некий злодей имел трех сыновей: один был увечный, другой хромой, третий – слепой (все это – признаки нечистой силы). Увечный согнул лук, хромой сделал стрелы, слепой принялся стрелять. Он выстрелил в небо и порушил его край, так что оно раскололось, а стрела не вернулась. Второй стрелой он выстрелил в ноги Земли-Матери, и Земля стала рушиться в преисподнюю, и та стрела тоже не вернулась. Третью стрелу он направил на гору, на сосновый холм. Эта стрела ударилась о камень и отскочила, попав в человека.

Текст песни, видимо, имеет заговорное происхождение; его цель – защитить от колдовских стрел. Последняя стрела должна вернуться и избавить пораженного от болезни.

Имена богов-демиургов практически не сохранились в эстонском фольклоре. Сказка о происхождении волка обнаруживает следы древнего дуалистического мифа о творении: черт создал волка, но не смог вдохнуть в него жизнь. Тогда небесный «отец» Ванаиса посоветовал черту произнести заклинание: «Волк, встань, повали черта!» После этого волк действительно ожил и стал преследовать черта.

В предании о небольшом озере Илмъярв можно обнаружить отголоски древнего мифа. Это озеро считалось самым глубоким в Эстонии – его не мог перейти вброд даже великан – сын Калевы. Имя озера – «Озеро погоды» – содержит древнее обозначение «света», «мира», «погоды» и атмосферных духов ильма (недаром слово ильма входит и в состав имени «Ильмаринен»; вспомним, что от этого культурного героя, кователя неба в карело-финских рунах, зависела погода).

Сходные названия озер и связанные с ними предания известны в Карелии и Финляндии, но самое знаменитое «погодное» озеро – Ильмень или Илмерь; на этом озере в чудской земле славяне основали Великий Новгород. Не случайно герой новгородских былин – купец Садко – вылавливает в озере чудесную рыбу, а своей игрой на гуслях вызывает морскую бурю (вспомним о чудесной игре Вяйнямёйнена, которой заслушивались морские духи).

Салме – невеста звезды

Девушка Салме (Салве) в народных песнях также вылупилась из чудесного яйца, которое однажды снесла курица. К ней стали свататься Солнце, Месяц и старший сын Полярной звезды («Северного гвоздя»). Но Салме отказывает Солнцу, которое портит посевы в засуху; у Месяца же слишком много обязанностей – он должен рано вставать, а по ночам следить за всем, что происходит. Салме выбирает сына Звезды за его скромный нрав и постоянство – ведь он не передвигается по небосклону. Тот обещает спрятать Салме в заоблачных высях, превратить в вечернюю зарю.

Как и у финнов, миф о небесной свадьбе возник у эстонцев под влиянием балтских соседей: у литовцев небесная невеста именуется дочерью солнца – Саулес дукта.

Миф о созвездии Большой Медведицы у эстонцев отличался от мифов других финно-угорских народов, усматривавших на звездном небе гигантского лося и охотника-преследователя. По версии древних эстонцев, Большая Медведица – это телега с хозяином, в которую вместе с быком впряжен волк. Волк тащит воз в наказание за то, что некогда съел одного из быков, запряженных в телегу.

Эстонцы, народ древней земледельческой культуры, определяли по созвездиям время начала полевых работ: когда Сито (Плеяды) и Цеп поднимались на определенную высоту, нужно было идти на молотьбу (о том, как сито стало созвездием, рассказывается в марийском мифе, о котором будет сказано ниже). Млечный путь эстонцы, как и другие финно-угры, именовали «Дорогой птиц». По ширине Млечного пути предсказывали, будет ли зима снежной, а урожай – обильным.

Боги и духи

Скудные отрывочные сведения о пантеоне древних богов эстонцев можно почерпнуть в средневековых источниках. Древнее общефинское обозначение небесного божества – Юмал(а) – сохранилось у эстонцев как наименование небесных духов; так же именовались высшие существа у ливов, води, вепсов. Сохранились представления о юмал как о духах-покровителях: Маа юмал покровительствовал пахоте («Бог земли»), Террид юмал был «Богом зерна». Перед сенокосом приносили куриную лапку в жертву Вии юмал – «Богу воды» (или Ветэ-Эма – «матери воды»), чтобы он не намочил сена. Верили также в Коду юмал – «домовых богов», и даже Обесте юмал – «Бога лошадей». Возможно, язычники почитали богов в виде деревянных идолов – пуу юмал: изображение духа плодородия Пеко (о котором еще пойдет речь) именовалось Пеко юмал. Низшие духи именовались вайм: многочисленные верования связаны с лесными духами – метсаваймами и водяными – вееваймами. Тем же словом эстонцы обозначали и душу человека.

Главой пантеона считался небесный бог Уку, родственный карело-финскому Укко. У него были те же эпитеты – он именовался Ванатаат («Старый дед»), Ванаиса («Старый отец»), Тэватаат («Небесный дед»). Культ Уку, «деда» и «отца», был, соответственно, связан и с почитанием предков. Подобно прочим громовержцам (в том числе и литовскому Перкунасу), он поражал громом злых духов, которые могли спрятаться от него только в воде. Известны были и персонификации грома – Пикне, Пиккер, Эйке («Старший»), Тыу.

Как и в карело-финской мифологии, супругой небесного бога была Мать-Земля, Маа-Эма. Во время сева и грозового дождя («дождь Старшего»), по народным верованиям, она зачинала урожай. Эстонцы верили и в многочисленных духов – покровителей урожая. На юге Эстонии эти духи именовались «отцами» и «матерями» или «старшими» (вана), на севере – халдья, общим для эстонцев и финнов наименованием духов-хозяев. У ливов также существовали представления об отце и матери поля – нурмеезя и нурмеимя, у води – об отце и матери Земли – ма изянтет и ма эмянтет. Антропоморфным воплощением плодородия полей у эстонцев был Пеко. Особая хозяйка была и у травы: ее именовали муруейт («травяная старуха»).

Верили эстонцы (как и прочие финно-угры) и в других матерей стихий: таковы Мать воды Ветэ-Эма (и подводные девы – русалки веенейтси), Мать огня Туле-Эма, Мать ветра Туули-Эма, Мать бури Марум-Эма. Ветры, особенно вихрь, считались демоническими существами: у эстонцев-сету существовало поверье, что Бог превратил в вихрь чертова сына. Самая большая река Эстонии зовется Эмайыги – «Мать-река».

Хозяевами водной стихии и рыб, наряду с водяными вееваймами, у эстонцев были Кала-Тонт, Кала-Вайм («Дух рыб») и Кала-кунингас («Царь рыб»). Эстонский водяной царь наделялся чудесными способностями: он сам мог удить рыбу, сидя не в настоящей, а в каменной лодке (каменная лодка – атрибут бога-демиурга в мифах о творении), мог также настолько пленить волшебной музыкой, что зачарованные слушатели падали в море. Водяной имел вид человека, но во рту у него были рыбьи зубы.

Многочисленные водные духи особо почитались прибрежными жителями-ливами: отец и мать рыб, калаэзя и калаимя; мать, отец и дети моря – мериимя, миериезя, миериласт. У водных духов есть свой скот – чудесные голубые коровы. Духи довольствовались малыми приношениями – достаточно было оставить им мелкие серебряные монеты или просто поскоблить серебряный предмет.

Духи леса – эстонские метсаваймы и метсатонт – были покровителями лесных обитателей. У вепсов почитались мецижанд – хозяин леса (он представал иногда в облике великана метсихине) и веденижанд – хозяин поля, а также маижанд и маэмаг – хозяева земли; кроме того, водяной ведехине и Туржас (у карел – Турсас) – покровитель подводных стад. Лешему нужно было приносить в жертву первую долю собранных ягод, грибов, трав, дичи, пастухи же всегда считали первую задранную медведем корову или овцу жертвой хозяину леса.

Но более всего вепсы, почитали «хозяев» хлева – ведь скот был основой благополучия этого народа (таким же почитанием пользовались хлевные духи у карел, северных финнов, ижоры, води). Хозяина хлева представляли в виде старичка маленького роста – иногда у него была старушка-жена, дети; но часто он появлялся в хлеве в облике хтонических животных – лягушки, змеи, крысы. Закрывая скот на зиму в хлеву, хозяйка раскладывала по углам кусочки хлеба, завернутые в красные тряпицы (чтобы скот был краше) и приговаривала: «Хлевный хозяюшко, хлевная хозяюшка! Ешьте, пейте! Караульте наших пегих телят, черных коров!»

Домовые духи эстонцев, как и прочих народов, могли приносить добро в дом или вредить нерадивым хозяевам и насмешникам. Таковы эстонские муру-эйт, хозяин дома и двора, кратт (у финнов известен домовой кратти) и овинный тонт (карельский тоннту), а также духи очага или очагового огня – писухянд. Огонь наделялся очистительной силой: заболевший лихорадкой, которую представляли ведьмой, явившейся из Лапландии, должен был спрятаться в печь или перепрыгнуть через огонь. Почитанием пользовался и дух бани – саунатаат («банный дед»). Домовым духам следовало жертвовать первинки – первый глоток пива, первый кусок хлеба.

Духи умерших в поверьях эстонцев (как и в карело-финских мифах) обитали в подземной стране Манала или Тоонела, Хииела (напоминающей об общефинском обозначении культового места и кладбища – хийси). Воплощение смерти – Мана или Калм (Калма у финнов), дух преисподней мардус, чей голос (а также таинственный шум в доме, звуки прядения или пение сверчка) предвещал смерть (такие же поверья о маррасе есть у финнов). Опасен был и луупайнайа – дух умершего, насылающий смертельную болезнь. Все эти духи могли именоваться в эстонском фольклоре «патанами» – язычниками, ибо представления о них восходили к дохристианским временам. Вместе с тем считалось, что души предков возвращаются в свои дома в ноябре – месяце умерших (вспомним о карело-финском празднике кекри); для них готовили стол и топили баню.

Общим финно-угорским оказывается и миф о северном сиянии, сохранившийся в фольклоре Южной Эстонии: Вирмалайсет – это огненные духи или души умерших, сражающиеся духи. По северному сиянию предсказывали изменение погоды (холод, осадки), а также бедствия – войну, голод, особенно если сияние имело красный оттенок.