Текст книги "Конфуций"

Автор книги: Владимир Малявин

Владимир Малявин
Конфуций

Моей матери, Ирине Ивановне, урожденной Клёновой

Предисловие ко второму изданию

За девять лет, прошедших со времени выхода в свет первого издания этой книги, и в нашей стране, и за рубежом появилось несколько фундаментальных исследований жизни и учения Конфуция, а также новые переводы древних конфуцианских книг. Эти достижения современной науки не только не поколебали прежних убеждений автора, но, напротив, побудили его еще полнее и резче обозначить свою позицию, как бы ни отличалась она порой от мнений, преобладающих в ученом мире. Кроме того, в настоящем издании существенно изменен и дополнен состав иллюстраций. Для желающих получить непосредственное представление о том, чему и как учил Конфуций, в конце книги помещена подборка изречений первого учителя Китая.

Учитывая популярный жанр данной биографии Конфуция, автор считает своим долгом отметить два обстоятельства: во-первых, в книге отражены все основные сведения о жизни и взглядах Конфуция и, во-вторых, решительно все высказываемые в ней суждения о китайской культуре в целом и учении Конфуция в частности могут быть подтверждены многочисленными свидетельствами китайских источников. Об остальном пусть судит сам читатель.

Владимир Малявин

Пролог
Возвращение к Конфуцию

Чтобы встретиться с Конфуцием, не обязательно отправляться в мир книг и преданий – мир бесплотных идей и летучих фантазий. Еще и сегодня каждый может прийти к порогу дома Конфуция и прикоснуться к вещественным следам жизни древнего мудреца, постоять в тени Учителя…

В глубине Китая, среди раскинувшейся за Желтой Рекой бескрайней равнины, расчерченной квадратиками полей, изрезанной неширокими речками и ложбинами, а кое-где дыбящейся цепочками холмов, лежит городок Цюйфу. Въезжающий в него путник, устав от однообразного равнинного пейзажа, поначалу, наверное, не заметит в нем никаких особенностей, которые отличали бы его от сотен таких же провинциальных городов этой китайской глубинки. Те же пыльные улицы, обсаженные тополями и липами, те же приземистые дома за глухими глинобитными стенами, те же однообразные бетонные коробки новых зданий. Но неожиданно взору откроется резной белокаменный мостик, потом покажется украшенный ярким орнаментом дом в старинном стиле, потом еще один… А в центре города приезжего встречает целая крепостная стена, да такая могучая, такая настоящая до последней трещинки в потемневших от времени кирпичах, какую нынче редко увидишь в Китае. За стеной два знаменитых на весь мир исторических памятника: храм Конфуция и семейная усадьба Кунов – родовое гнездо потомков первого китайского мудреца. Цюйфу – родной город Конфуция. Здесь Конфуций прожил большую часть своей жизни, здесь он похоронен.

Идти в гости к Конфуцию – значит возвращаться к истокам трехтысячелетней традиции, погружаясь в толщу ее потаенного, символического тела, наросшего за много столетий на наследии Учителя Куна, как могучая сосна вырастает из крохотного семени.

Проходя анфиладой ворот и залов храма Конфуция, словно спускаешься к прочно вросшим в почву народного быта корням этого могучего древа культуры. В неувядающем саду традиционных символов есть свои указательные знаки. Их роль выполняют всевозможные надписи на воротах, стенах, каменных плитах и экранах. Эти надписи набрасывают на физический мир сложную паутину смысловых ассоциаций, как бы укореняя, заземляя жизнь культуры в жизни природы. Уже крепостные ворота Цюйфу хранят в себе благодарную память о Конфуции. Вверху на них начертано большими красными иероглифами: «Стена в десять тысяч саженей». Надпись эта напоминает об остроумном высказывании близкого ученика Конфуция по имени Цзы-Гун. Однажды некий его знакомый заявил, что Цзы-Гун умом и образованностью превосходит даже своего учителя, и тогда Цзы-Гун заметил в ответ: «Мудрость человека можно уподобить стене. Моя стена не выше человеческого роста, и потому каждый без труда разглядит все, что за ней находится. А мой Учитель подобен стене высотой в несколько саженей. Кто не сможет отыскать в ней ворота, никогда не узнает, какие прекрасные храмы и дворцы скрыты за ней». Позднее почитатели Конфуция сочли, что сравнивать величайшего мудреца с оградой всего-навсего в несколько саженей не очень-то прилично, и за мудростью Конфуция закрепилось прозвище «стена в десять тысяч саженей». Ну а надпись на крепостных воротах Цюйфу (сделанная, кстати, рукой императора, жившего в XVIII веке) как нельзя более наглядно показывает, что такое «высокие стены» Конфуциевой премудрости и врата в нее.

За воротами крепости топчет камни древней мостовой гуляющая публика, плывут в воздухе острые ароматы местной кухни, и слышатся пронзительные крики торговцев. На Востоке в святом месте не обойтись без базара…

По традиции, к воротам храма ведет ажурный каменный мостик, переброшенный через искусственный ручей, а по обоим берегам ручья, словно в почетном карауле, выстроились рядами благородные кипарисы. За мостом высится каменная плита, выбитые на ней полустертые иероглифы приказывают: «Служилые люди и прочие на этом месте слезают с коней». Говорят, в старое время тут спешивались даже императоры: никто из живущих на земле не мог войти в дом Учителя иначе как на собственных ногах.

Но вот и ворота в храм – массивные, каменные, с лихо загнутыми вверх карнизами, украшенными фигурками драконов. Их построили, по китайским понятиям, совсем недавно – в 1730 году и присвоили несколько громоздкое название: «Врата мудреца, соответствовавшего времени». Перед нами, конечно, очередная дань литературной традиции. От нас требуется вспомнить суждение известного конфуцианца древности Мэн-цзы, который назвал Конфуция «мудрецом, соответствовавшим времени».

За воротами мудреца, знавшего, чего хочет время, стоят еще одни ворота – на сей раз деревянные, покрытые красным лаком и все той же зеленоватой черепицей. Их зовут «Вратами Расширения Пути» (намек на известную фразу Конфуция: «Человек расширяет путь, а не путь человека»). Эти ворота немного старше первых. Они были воздвигнуты в середине XIV века и до XVIII столетия служили внешними воротами в храм. И, наконец, мы проходим через третьи по счету ворота – «Врата Великой Середины», построенные еще в XII веке. Вот так за многовековую историю китайского царства храм Конфуция оказался окружен как бы тройной оградой, и, минуя этот тройной заслон, мы словно наяву возвращаемся во времена седой древности – времена великих мудрецов и героев.

Миновав Тысячесаженную стену, отделяющую нетленный мир Конфуциевых идеалов от бренной повседневности, мы, к нашему удивлению, не увидим ни величественных храмов, ни роскошных дворцов, достойных памяти величайшего из мужей. Не следует считать это знаком неуважения к Конфуцию. Монументальной архитектуры в Китае, в сущности, и не было. Честолюбивые правители в этой стране должны были зарабатывать себе бессмертие не сооружением грандиозных зданий, а совершенствованием в добродетели. Что же касается дворцов и храмов Китая, то все они, не исключая и храма Конфуция, представляют собой ансамбль небольших по размеру, простых по конструкции деревянных строений с одним просторным залом, что делает их больше похожими на павильоны. В этих ансамблях, как в любой композиции, есть свои акценты, но нет одного-единственного неподвижного центра, одного принципа, подчиняющего себе все архитектурные элементы, одной «истинной» перспективы. Перед нами развертывается пространство, не подчиняющееся абстрактным геометрическим законам; пространство, неотъемлемым свойством которого становится время. Как и в любой композиции, однако, нам дается некий общий принцип устроения частей: основные постройки располагаются одна за другой вдоль центральной оси храмового комплекса в направлении с юга на север. Ведь на севере мерцает Полярная звезда – точка схода мирового круговорота и небесный знак державной власти. Чем дальше на север, тем величественнее здания, богаче их убранство: мы движемся к святыне мироздания. А путь наш есть на самом деле проекция на плоскость восхождения ввысь: шагая по земле, мы поднимаемся в небеса. Нужно быть китайцем с трехтысячелетним опытом цивилизации за плечами, чтобы находить удовольствие в этой безобидной игре глубины и поверхности. И притом игре невидной: все здания имеют одинаковую высоту, ведь небо повсюду одинаково удалено от Земли.

Сам храм – творение непростое, даже изысканное. Композиция есть композиция: тут и лейтмотив, и вариации, и нюансы, и смена регистров, и разноголосица стилей. Хоровод зданий, беседок, галерей, курильниц, каменных стен рождает впечатление летучего и все же компактного, внутренне определенного единства, беспорядка, в котором угадывается действие свободного и освобождающего духа. Секрет китайской традиции, воплотившийся с особой полнотой в традиционной архитектуре Китая, есть не что иное, как неуклонное уклонение от всякого наличного порядка и даже беспорядка. К этому невозможно привыкнуть. Этому нужно учиться всю жизнь. Видно, не зря Конфуций был первым в Китае, кто объявил учение главным и постоянным делом всей жизни.

А посетитель храма? Ему предстоит пройти несколько почти одинаковых дворов, разделенных все такими же красочными воротами и храмами-павильонами, которые так похожи друг на друга, что сначала кажутся образчиком какого-то экзотического типового домостроения, но при ближайшем знакомстве обнаруживают множество индивидуальных особенностей. Эти здания увековечивают разные стороны жизни Конфуция и его духовные заветы. Вот зал, прославляющий книги и литературный труд. Когда-то он служил книгохранилищем. Необычно для храма, но неудивительно в Китае, где не кто иной, как Учитель Кун, поставил книжные занятия и книжное наследие на высоту подлинного культа. Вот павильон, воздвигнутый в честь матери Конфуция, но почему-то не его отца. Есть здания, посвященные жене и сыну Конфуция, его любимым ученикам. Но самое почетное место отведено Дворцу Великого Свершения, перестроенному в последний раз в середине XVIII столетия. Название дворца говорит само за себя, хотя, конечно, и тут не обошлось без книжного намека – на сей раз на высказывание о Конфуции уже упоминавшегося философа Мэнцзы. Эти здание и ворота, к нему ведущие, выделяются каменными колоннами, которые украшены изумительной красоты разьбой: вдоль колонн сверху донизу вьются змееподобные тела драконов, пронзающих облака. Мастерски переданная резчиками игра пластических форм, внутренняя упругость напрягшегося в полете тела создают впечатление необычайной глубины рельефа, проникновения во внутреннюю жизнь материала, и этот эффект объемности живой плоти еще более усиливается благодаря округлостям колонн и падающим сбоку лучам солнца. Этот поразительный союз рельефа и скульптуры – превосходная иллюстрация Конфуциева откровения как присутствия недостижимой глубины на поверхности, небесной бездны – в земной тверди, фантастики – в естестве материала.

Еще одна достопримечательность Дворца Великого Свершения – собрание выгравированных на каменных плитах сцен из жизни Конфуция. Говорят, они были созданы еще в VII веке знаменитым художником У Даоцзы. Рисунки, числом более сотни, занимают весь огромный зал и нынче упрятаны под стекло. Выполнены они в живой и динамичной манере, но не слишком тщательно, местами как бы с небрежностью уверенного в себе мастера. Перед нами скетчи, вызванные к жизни по-детски наивным желанием созерцать воочию образы, преподанные в слове. Их назначение – не открывать и удивлять, а подтверждать известное, приуготовлять чаемое. Мы оказываемся в мире подлинно жизненной легенды, сказочной были. Картинки добросовестно воспроизводят действительные события, но рисовальщика не интересовала их историческая достоверность. Конфуций носит халаты и пишет кисточками, каких еще не было в его времена, отрастил длинную бороду, будучи двадцати лет от роду, и т. д. Жизнь величайшего Учителя обозначена здесь пунктиром анекдотических ситуаций, настолько хорошо всем известных, что они выписаны с какой-то непроизвольной фамильярностью. Не следует видеть в этом вызов или насмешку. Просто жизнь и мудрость Учителя десяти тысяч поколений слишком глубоко и органично вросли в быт его потомков и преемников. Не следовало бы забывать и о разнице в восприятии курьезов из жизни кумиров «своих» и «чужих». Если для нас анекдоты о мудрецах других народов служат чем-то вроде лупы, которая позволяет нам разглядеть неприметные, но важные черты малопонятной нам жизни, то для людей им близких те или иные штрихи характера, жизненные эпизоды, памятные жесты – почему бы и не курьезные? – составляют заданный самой жизнью образ Учителя. Ну а налет фамильярности не обязательно означает пренебрежение приличиями. Может быть, как раз наоборот: непоколебимое доверие к высокочтимому наставнику и преданность ему.

Конечно, невозможно представить себе храм Конфуция – как и любой другой китайский храм – без всякого рода вспомогательных сооружений: всех этих павильончиков и беседок, миниатюрных ворот и лестниц, дорожек, вымощенных плитами и гравием, курильниц и, конечно же, каменных стел с памятными надписями и по-восточному пышными славословиями. В храме родоначальника китайской книжности этих надписей особенно много, и они образуют целые галереи. Но есть в храме Конфуция и необычные достопримечательности. В самом центре двора перед Дворцом Великого Свершения стоит беседка, именуемая Абрикосовым алтарем. По древнему преданию, так называлось то место, где Конфуций любил наставлять своих учеников. Время давно стерло следы этой импровизированной школы, существующая же беседка была воздвигнута по приказу императора в XI веке. Но кому из посетителей храма Конфуция еще и сегодня не хочется думать, что именно здесь, сидя в тени давно сгинувшего абрикосового дерева, первый мудрец Китая дал жизнь своей неувядаемой традиции?

В том же дворе, в двух десятках шагов от Абрикосового алтаря, еще одно диво: обнесенный каменной оградой могучий кипарис, о котором стоящая рядом каменная плита сообщает: «Кипарис, собственноручно посаженный Учителем Куном». Неужели правда? Неправда, но очень правдоподобно. По свидетельству древних, тут когда-то росли целых три кипариса, действительно посаженных самим Конфуцием. Два дерева погибли от молнии или пожара спустя пять-шесть веков после смерти Конфуция, третье, прожив сполна свой срок, засохло позднее. Тогда-то на его месте снова посадили кипарис, и в наши дни этот тысячелетний исполин все еще красуется живым памятником древнему мудрецу. Кто знает, может быть, он и вправду выглядит точь-в-точь как его предшественник, посаженный Учителем Куном?

Рисунки в зале Великого Свершения, Абрикосовый алтарь, кипарис Конфуция принадлежат к числу тех памятников, которые не просто «напоминают» о прошлом, но как бы непосредственно, физически воссоздают мир прошлого, даже если этот мир дается нам только в воображении. И люди охотно помогают воображению стать реальностью. Как только утихли антиконфуцианские страсти времен «культурной революции», храм Конфуция стал местом проведения красочных праздников. Теперь их устраивают каждый год в конце августа. В день праздника процессия местных жителей в костюмах чиновников и воинов императорской эпохи торжественно возносит жертвы величайшему Учителю Поднебесного мира. Под оглушительные удары гонгов и стоны цимбал актеры в причудливых костюмах, с пиками и дротиками в руках исполняют танцы, которые, кажется, мог видеть сам Конфуций. И в воздухе, напоенном благовониями и сладковатым ароматом кипарисовой хвои, звучат слова древних песнопений, которыми в старину сопровождались молебны Конфуцию:

 
О, сколь велик Учитель Кун!
Ведом ему вселенский путь вещей,
Он телом стал одним и с Небом, и с Землей.
О, Наставник десяти тысяч поколений!
Знамение благое: шелк на роге единорога,
Возвышенный напев исторгнут струны и металл,
Луна и солнце льют неугасимый свет,
Земля и небеса полны блаженной радости…
 

Но, пожалуй, самый волнующий уголок храма находится в его восточном приделе, в стороне от шумных представлений, гуляющей толпы и архитектурных достопримечательностей. Это дом самого Конфуция. Не настоящий, конечно, и все же, подобно прочим следам Конфуциевой жизни, быть может, совсем как тот, настоящий…

В доме величайшего мудреца Китая почти нет явных примет величия. Мы попадаем в небольшую усадьбу, немногим отличающуюся от обыкновенного крестьянского двора: широкие дворы в обрамлении глухих кирпичных стен, выстроившиеся друг другу в затылок три домика-павильона и скромные боковые пристройки. Большинство зданий здесь прежде служило семейными алтарями рода Кунов. Никаких излишеств, никаких претензий. Вся усадьба от ворот до задворок демонстрирует верность ее обитателей не одной личности, а всему исконно народному укладу жизни. Правда, есть и памятники, напоминающие непосредственно об Учителе Куне. У главных ворот возвышается высеченная из беловатого камня статуя Конфуция в половину человеческого роста. Это не слишком изящное изделие неизвестного мастера – скульптура в Китае ценилась невысоко, и Китай не знал имен своих скульпторов – поставили здесь в том же XVIII столетии, в те времена, когда для китайцев древность оказалась, как никогда, недосягаемой, а желание лицезреть ее, как никогда, сильным. Подобно рисункам во Дворце Великого Свершения, статуя не претендует на воссоздание исторического облика Конфуция. Нарочито вежливая поза Учителя, его бесстрастное лицо с широко открытыми слепыми глазами не выдают и тайн его души. Видно, не зря китайцы с древних времен верили, что мудрее всех тот, кто лучше других умеет прятать свою мудрость…

Во дворике, где, как говорят, стоял домик Конфуция, сохранился колодец, из которого Учитель брал воду. В целом храме этот колодец, кажется, единственный настоящий осколочек того незапамятного времени. Рядом с колодцем – кусок стены Конфуциева дома, в котором, по преданию, две тысячи лет тому назад были найдены списки канонических книг, вышедшие из рук самого Конфуция. Стена нынче тоже музейный экспонат: она поставлена специально для того, чтобы представлять «ту самую» стену. А нам пора бы перестать удивляться мирному соседству вещей подлинных и мнимых в китайской культуре и учиться понимать, что в таком соседстве – ключ к познанию тайн китайской мудрости.

К восточной стене храма Конфуция примыкает семейная усадьба потомков Учителя – обширный, насчитывающий дюжину дворов и десятки зданий архитектурный комплекс и уникальный в своем роде памятник цивилизации, завещанной Конфуцием. Поразителен уже сам факт существования непрерывной семейной традиции Конфуция на протяжении двух с половиной тысяч лет. Еще и в наши дни в Китае здравствуют прямые потомки – теперь уже в семьдесят восьмом поколении! – древнего мудреца. Сохранилась полная родословная этого досточтимого семейства. Сама же усадьба Кунов, помимо прочего, напоминает о том, что традиция Конфуция была прежде всего традицией семейной, что правда Конфуция каким-то образом неотделима от семейного быта и освящаемой этим бытом естественной преемственности поколений, что бессмертие Конфуция заключено в нескончаемости самого рода. И это тоже очень по-китайски: для китайцев истина не рождается в споре, она рождается в семье. Ибо что может быть более истинного, чем продление рода, возобновление себя в потомках?

Дом за домом, зал за залом усадьба Кунов раскрывает посетителю свои сокровища: ритуальное оружие и музыкальные инструменты, редкая мебель и одежда, картины и антиквариат и многое, многое другое. Есть даже прекрасный сад в классическом стиле: затейливая паутина петляющих тропинок и ручейков, укромные беседки, цветники и горки из камней. Ни один посетитель усадьбы не пройдет мимо уникальной семейной коллекции портретов Конфуция и его потомков. Разумеется, и здесь все портреты не столь уж древние: самые ранние относятся к XIV веку. Есть в усадьбе и богатое собрание ритуальных бронзовых сосудов, отливавшихся в Китае еще в начале I тысячелетия до н. э. Эти предметы вполне могли бы быть весточкой от самого Конфуция. Но и они появились здесь довольно поздно: их подарил все в том же XVIII веке один император, который, посещая дом Кунов, заметил, к своему огорчению, что бронзовые сосуды, стоявшие на семейном алтаре столь славного рода, были довольно-таки позднего происхождения и рука Учителя Куна не могла касаться их.

Реликвиии храма и усадьбы Кунов – не единственное напоминание о жизни Конфуция в Цюйфу. В окрестностях города местные крестьяне охотно покажут вам невысокую, с отлогими склонами гору, скорее даже холм, где родился мудрец Кун. На горе стоит храм, построенный еще восемь веков тому назад, но главная тамошняя достопримечательность – это пещера, где, по преданию, Конфуций появился на свет. Когда-то там для пущей наглядности тоже стояла его статуя. Теперь статуи нет, пещера же сохранилась в целости и привлекает множество посетителей.

До сих пор мы знакомились лишь со следами жизни Учителя десяти тысяч поколений. Но мудрец завещает людям не только свою жизнь, но и свою смерть, и она-то часто оказывается даже важнее его жизни.

У восточной стены усадьбы Кунов начинается дорога к могиле Конфуция. Необычайно широкая и ровная, с вымощенным камнем центральным трактом для царственных и сановных гостей, она ведет прямо на север через северные ворота крепостной стены Цюйфу, городские посады и поля примыкающих к городу деревень. Очень скоро она упирается в высокие ворота, охраняемые парой свирепого вида каменных львов. Это вход в так называемый Лес Кунов – семейное кладбище потомков Конфуция. Здесь же могила Учителя Куна.

Лес Кунов – это действительно целый лес разных благородных деревьев и притом, наверное, единственный крупный оазис растительности в этом давно уже безлесном краю. Здесь жители окрестной равнины имеют редкую возможность слушать шорох ветра в соснах и шум дождя в густой листве, любоваться зеленой травой и осенним листопадом. По странной игре судьбы, последний приют человека, завещавшего превыше всего ценить культуру, стал для его потомков одним из немногих мест, где человек имеет возможность прикоснуться к жизни природы…

Дорога к могиле Конфуция представляет собой гениальный пространственный образ приближения к святыне. Мы входим в сокровенный, внутренний и, следовательно, интимно-священный мир (этот лес-кладбище опоясан глухой стеной), который выявляется, вырастает непосредственно из движения в пространстве. Тонкий вкус китайцев исключил присутствие в мемориале Конфуция даже малейшего налета помпезности, немедленно умертвившей бы саму идею смыкания культуры и природы, должного и естественного. Вместо вульгарной декларативности геометрически-строгих форм и монументальных пропорций нам открывается умелое сочетание порядка и отклонения от нормы, единства и разнообразия, оповещения и умолчания.

Миновав Смотровую башню, с вершины которой открывается вид почти на весь Кунский лес, мы идем по аллее, сбегающей к небольшому ручью. Среди деревьев повсюду виднеются холмики и надгробные плиты над могилами потомков Учителя Куна. Но, чтобы попасть к могиле Первого Предка, нужно свернуть на скромную боковую дорожку и перейти через ручей по узкому мостику. За ручьем новая аллея ведет вверх к храму, где раньше совершали жертвоприношения Конфуцию. Аллея обсажена могучими кипарисами, по обе стороны выстроились каменные изваяния фантастических зверей и прислуживающих чиновников. Перед павильоном стоит огромный чан для возжигания благовоний.

За этим памятным залом – огражденный кирпичной стеной двор, в глубине которого и находится могила Конфуция. Ее нельзя увидеть издалека, и к ней нельзя пройти напрямик. Посетители заходят в калитку с восточной стороны ограды, идут по обычной земляной дорожке на север мимо могилы внука Конфуция и, лишь пройдя несколько десятков метров и завернув налево, оказываются перед главным погребением в Лесу Кунов. Их взору открывается округлый холм в форме «конского крупа», приличествующий, как считали в Китае, захоронению особо заслуженного человека.

Перед холмом высится каменная плита с надписью, выведенной древней вязью: «Могила явившего Великое Свершение Высочайшего мудреца, Властителя Просвещения». Надпись появилась в XV веке, а стоит плита на каменном постаменте, заложенном еще два тысячелетия тому назад и не раз перестраивавшемся: время накладывает свою печать даже на священные могилы. Единственный знак почтения живых к тому, кто здесь погребен, – каменная курильница в виде тыквы-горлянки, которую китайцы издревле считали божественным плодом, символом мироздания. Поодаль виднеется еще один интересный памятник конфуцианской театрализации истории: домик, в котором уже известный нам ученик Конфуция Цзы-Гун, единственный среди своих товарищей по школе, прожил целых шесть лет (вдвое больше, чем требовал обычай), соблюдая траур по любимому Учителю.

Стоя перед могилой великого учителя Китая, невольно задумываешься о том, какой путь ты проделал, чтобы прийти сюда. Этот путь не назовешь ни легкой прогулкой, ни утомительным путешествием, которое могло бы служить подобием ритуального испытания. В нем ощутима скорее имитация паломничества с его блужданиями, опасными переправами и грозными знамениями, но тяготы опасного странствия здесь лишь символически намечены, только угадываются в воображении. Этот путь наполняет нас ожиданием встречи с возвышенным, но возвышенное всякий раз является в неожиданно скромном, как бы приниженном образе. Так откровения священного Леса поддерживают в нас веру в высокие истины культуры, но и освобождают от привязанности к прописным истинам. Снова и снова возвращают они к вечному и, следовательно, вечно новому, вечно обновляемому и вечно чистому в человеческой душе. Не об этой ли свежей жизни, прорастающей из глубин незапамятно-древнего быта, говорится в стихах средневекового поэта Ли Дуньяна, описавшего свои чувства в Лесу Кунов в следующих словах:

 
Древним могилам памятны тысячи лет.
В чаще глубокой холоден майский день.
Дождик весенний падает с хмурых небес,
Одежд не меняю – страшусь нарушать ритуал.
В башне высокой путник отыщет приют,
В гнездах над крышей птицам неведом покой.
В роще безлюдной не видно старинных могил,
Коли сбился с пути – можно тропу поискать!
 

В конце концов, встреча с Конфуцием – это только обещание нового, еще непрощенного пути.