Текст книги "Стихотворения (1929)"

Автор книги: Владимир Маяковский

РАССКАЗ ХРЕНОВА О КУЗНЕЦКСТРОЕ И О ЛЮДЯХ КУЗНЕЦКА

К этому месту будет подвезено в пятилетку 1 000 000 вагонов строительных материалов. Здесь будет гигант металлургии, угольный гигант и город в сотни тысяч людей.

Из разговора.

 
По небу
             тучи бегают,
дождями
               сумрак сжат,
под старою
                  телегою
рабочие лежат.
И слышит
                шепот гордый
вода
        и под
                 и над:
«Через четыре
                        года
здесь
         будет
                   город-сад!»
Темно свинцовоночие,
и дождик
               толст, как жгут,
сидят
          в грязи
                      рабочие,
сидят,
          лучину жгут.
Сливеют
              губы
                      с холода,
но губы
             шепчут в лад:
«Через четыре
                        года
здесь
         будет
                   город-сад!»
Свела
          промозглость
                                корчею —
неважный
                мокр
                        уют,
сидят
          впотьмах
                         рабочие,
подмокший
                  хлеб жуют.
Но шепот
                громче голода —
он кроет
             капель
                        спад:
«Через четыре
                        года
здесь
         будет
                   город-сад!
Здесь
          взрывы закудахтают
в разгон
             медвежьих банд,
и взроет
              недра
                        шахтою
стоугольный
                     «Гигант».
Здесь
          встанут
                       стройки
                                    стенами.
Гудками,
              пар,
                     сипи.
Мы
      в сотню солнц
                             мартенами
воспламеним
                      Сибирь.
Здесь дом
                 дадут
                           хороший нам
и ситный
               без пайка,
аж за Байкал
                     отброшенная
попятится тайга».
Рос
      шепоток рабочего
над темью
                 тучных стад,
а дальше
               неразборчиво,
лишь слышно —
                           «город-сад».
Я знаю —
                город
                         будет,
я знаю —
               саду
                       цвесть,
когда
         такие люди
в стране
             в советской
                                есть!
 

ЛОЗУНГИ ПО КИМу

 
Стекайтесь,
                   кепки и платки,
каждый,
             кто в битве надежен!
Теснее
           сплачивай,
                             КИМ,
плечи
          мировой молодежи!
С нового ль,
                    старого ль света,
с колоний
                забитых
                              тащишься ль,
помни:
           Страна советов —
родина
            всех трудящихся.
КИМ —
            лучших отбор,
фашисты —
                    худших сброд.
Красные,
               готовьте отпор
силе
        черных рот!
На Западе
                 капитал – западня.
Всей
        молодой голытьбой
поставим
               в порядок дня
атаку,
         штурм,
                    бой!
Повтори
              сто двадцать крат,
на знаменах
                    лозунгом выставь,—
что шелковый
                       социал-демократ
не лучше
               мясников-фашистов.
Интернационалом
                             крой,—
забьет голосина
                          (не маленький!)
нежноголосый рой
сынков
           капитала-маменьки.
Не хвастаясь
                     и не крича,
соревнуясь
                  ударней,
                                упорней,
выкорчевывай
                       по завету Ильича
капитала
               корявые корни.
Работа
            трудна и крута…
Долой
          разгильдяйскую слизь!
Вздымай
               производительность труда:
себестоимость
                        срежь,
                                  снизь!
Время
          идет не скоро.
Год
      с пятилетки
                         скиньте-ка.
Из КИМа
              вон
                    паникеров!
Вон
      из КИМа
                    нытиков!
Стекайтесь,
                   кепки и платки,
каждый,
             кто в битве надежен!
Теснее
           сплачивай,
                             КИМ,
плечи
          мировой молодежи.
 

ОТРЕЧЕМСЯ

 
Дом за домом
                       крыши вздымай,
в небо
           трубы
                     вверти!
Рабочее тело
                      хольте дома,
тройной
             кубатурой квартир.
Квартирка
                 нарядная,
открывай парадное!
Входим —
                 и увидели:
вид —
           удивителен.
Стена —
              в гвоздях.
                              Утыкали ее.
Бушуйте
              над чердаками,
                                       зи́мы,—
а у нас
           в столовой
                             висит белье
гирляндой
                 разных невыразимых.
Изящно
             сплетая
                          визголосие хоровое,
надрывают
                  дети
                          силенки,
пока,
        украшая
                      отопление паровое,
испаряются
                   и высыхают
                                       пеленки.
Уберись во-свояси,
                               гигиена незваная,
росой
          омывайте глаза.
Зачем нам ванная?!
                                Вылазит
                                              из ванной
проживающая
                       в ванне
                                   коза.
Форточки заперты:
                             «Не отдадим
                                                  вентиляции
пот
      рабочих пор!»
Аж лампы
                сквозь воздух,
                                       как свечи, фитилятся,
хоть вешай
                   на воздух
                                   топор.
Потолок
             в паутинных усах.
Голова
            от гудения
                             пухнет.
В четыре глотки
                          гудят примуса
на удивление
                      газовой кухне.
Зажал
          топор
                   папашин кулачи́на,—
из ноздрей
                  табачные кольца,—
для самовара
                      тонкая лучина
папашей
              на паркете
                               колется.
Свезенной
                 невыбитой
                                   рухляди скоп
озирает
             со шкафа
                             приехавший клоп:
«Обстановочка ничего —
                                        годится.
Начнем
             размножаться и плодиться».
Мораль
            стиха
                     понятна сама,
гвоздями
               в мозг
                          вбита:
– Товарищи,
                     переезжая
                                      в новые дома,
отречемся
                 от старого быта!
 

Москва 22–23 ноября 1929 г.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ

 
Огромные вопросищи,
                                   огромней слоних,
страна
           решает
                       миллионнолобая.
А сбоку
            ходят
                      индивидумы,
                                           а у них
мнение обо всем
                            особое.
Смотрите,
                в ударных бригадах
                                                Союз,
держат темп
                    и не ленятся,
но индивидум в ответ:
                                    «А я
                                           остаюсь
при моем,
                особом мненьице».
Мы выполним
                      пятилетку,
                                       мартены воспламеня,
не в пять годов,
                         а в меньше,
но индивидум
                       не верит:
                                      «А у меня
имеется, мол,
                      особое мненьище».
В индустриализацию
                                  льем заем,
а индивидум
                     сидит в томлении
и займа не покупает
                                 и настаивает на своем
собственном,
                     особенном мнении.
Колхозим
                хозяйства
                                 бедняцких масс,
кулацкой
               не спугнуты
                                   злобою,
а индивидумы
                       шепчут:
                                    «У нас
мнение
            имеется
                          особое».
Субботниками
                        бьет
                                рабочий мир
по неразгруженным
                               картофелям и поленьям,
а индивидумы
                       нам
                             заявляют:
                                             «Мы
посидим
              с особым мнением».
Не возражаю!
                      Консервируйте
                                              собственный разум,
прикосновением
                          ничьим
                                      не попортив,
но тех,
           кто в работу
                               впрягся разом,—
не оттягивайте
                        в сторонку
                                         и напротив.
Трясина
             старья
                        для нас не годна —
ее
    машиной
                   выжжем до дна.
Не втыкайте
                    в работу
                                   клинья,—
и у нас
            и у массы
                             и мысль одна
и одна
           генеральная линия.
 

НА ЧТО ЖАЛУЕТЕСЬ?

 
Растет
           курьерский
                             строительный темп.
В бригадах
                   в ударных —
                                         тыщи.
И лишь,
             как рак на мели,
                                       без тем
прозаик
             уныло свищет.
Отмашем
                в четыре
                              пятерку лет,
но этого
              мало поэту.
В затылок
                в кудластый
                                    скребется поэт,
а тем
         под кудрею —
                                и нету.
Обрезовой
                 пулей
                           сельскую темь
кулак
         иссверлил, неистов.
Но, видите ли,
                       не имеется тем
у наших
              у романистов.
В две чистки
                     сметаем
                                   с республики
                                                         сор,
пинок
         и рвачу
                      и подлизе,
а тут
         у рампы
                       грустит режиссер —
мол, нету
                ни тем,
                            ни коллизий.
Поэт,
         и прозаик,
                          и драмщик зачах,
заждались
                 муз поприблудней.
Сынам ли
                муз
                       корпеть в мелочах
каких-то
              строительных будней?
Скоро
         и остатки
                        русалочных воспоминаний
изэлектричат
                      и Днепры
                                      и Волховы,—
а искусство
                   живет еще
                                    сказками няни,
идущими
                от царей гороховых.
«Он» и «она»,
                      да «луна»,
                                       да плюс —
фон
       из революционных
                                      героев и черни…
Литература
                   и ноет,
                              и пухнет, как флюс,
и кажется,
                 посмотрю,
                                  прочту —
                                                  и утоплюсь
от скуки
             и от огорчений.
Слезайте
               с неба,
                          заоблачный житель!
Снимайте
                мантии древности!
Сильнейшими
                       узами
                                 музу ввяжите,
как лошадь,—
                      в воз повседневности.
Забудьте
               про свой
                             про сонет да про опус,
разиньте
               шире
                        глаз,
нацельте
               его
                     на фабричный корпус,
уставьте
               его
                     на стенгаз!
Простите, товарищ,
                               я выражусь грубо,—
но землю
               облапьте руками,
чтоб трубадуры
                          не стали
                                        «трубо…
раз-
       трубо-дураками».
 

СТИХ КАК БЫ ШОФЕРА

 
Граждане,
                мне
                       начинает казаться,
что вы
           недостойны
                               индустриализации.
Граждане дяди,
                         граждане тети,
Автодора ради —
                            куда вы прете?!
Сто́ит
          машине
                       распрозаявиться —
уже
      с тротуара
                       спорхнула девица.
У автомобильного
                             у колесика
остановилась
                      для пудрения носика.
Объедешь мостовою,
а рядом
             на лужище
с «Вечерней Москвою»
встал совторгслужащий.
Брови
          поднял,
из ноздри —
                    волосья.
«Что
        сегодня
идет
        в «Коло́ссе»?
Объехали этого,
                           других догнали.
Идут
         какие-то
                       две канальи.
Трепать
             галоши
походкой быстрой ли?
Не обернешь их,
и в ухо
            выстрелив.
Спешишь —
                    не до шуток! —
и с прытью
                  с блошиною
в людской
                 в промежуток
вопьешься машиною.
И упрется
                радиатор
в покидающих театр.
Вам ехать надо?
                          Что ж с того!
Прижат
            мужчина к даме,
идут
        по пузу мостовой
сомкнутыми рядами.
Во что лишь можно
(не язык —
                  феерия!)
в момент
               обложена
вся шоферия.
Шофер
            столкновеньям
                                    подвел итог:
«Разинь
             гудок ли уймет?!
Разве
          тут
                поможет гудок?!
Не поможет
                   и
                      пулемет».
 
 
Чтоб в эту
                 самую
                            в индустриализацию
веры
        шоферия
                       не теряла,
товарищи,
                 и в быту
                               необходимо взяться
за перековку
                    человеческого материала.
 

ДАЕШЬ
МАТЕРИАЛЬНУЮ БАЗУ!

 
Пусть ропщут поэты,
                                  слюною плеща,
губою
          презрение вызмеив.
Я,
    душу не снизив,
                              кричу о вещах,
обязательных при социализме.
 
 
«Мне, товарищи,
                           этажи не в этажи —
мне
       удобства подай.
Мне, товарищи,
                         хочется жить
не хуже,
             чем жили господа.
Я вам, товарищи,
                            не дрозд
                                          и не синица,
мне
       и без этого
                         делов массу.
Я, товарищи,
                     хочу возноситься,
как подобает
                     господствующему классу.
Я, товарищи,
                     из нищих вышел,
мне
      надоело
                   в грязи побираться.
Мне бы, товарищи,
                               жить повыше,
у самых
              солнечных
                                протуберанцев.
Мы, товарищи,
                        не лошади
                                          и не дети —
скакать
            на шестой,
                             поклажу взвалив?!
Словом,—
                 во-первых,
                                  во-вторых,
                                                   и в-третьих,—
мне
       подавайте лифт.
А вместо этого лифта
                                    мне —
прыгать —
                  работа трехпотая!
Черным углем
                        на белой стене
выведено криво:
                          «Лифт
                                     НЕ
                                          работает».
Вот так же
                 и многое
                               противно глазу.—
Примуса́, например?!
                                   Дорогу газу!
Поработав,
                  желаю
                             помыться сразу.
Бегай —
              лифт мошенник!
Словом,
             давайте
                          материальную базу
для новых
                 социалистических отношений».
 
 
Пусть ропщут поэты,
                                 слюною плеща,
губою
          презрение вызмеив.
Я,
    душу не снизив,
                              кричу о вещах,
обязательных
                       при социализме.
 

ПРОЛЕТАРКА,
ПРОЛЕТАРИЙ,
ЗАХОДИТЕ В ПЛАНЕТАРИЙ

 
Войдешь
               и слышишь
                                  умный гуд
в лекционном зале.
Расселись зрители
                               и ждут,
чтоб небо показали.
Пришел
             главнебзаведующий,
в делах
            в небесных
                              сведущий.
Пришел,
              нажал
                        и завертел
весь
       миллион
                     небесных тел.
Говорит папаше дочь:
«Попроси
                устроить ночь.
Очень
          знать нам хочется,
звездная Медведица,
как вам
            ночью
                       ходится,
как вам
            ночью ездится!»
Завнебом,
                пальчиком ведя,
покажет
             звездомедведя.
Со звездою
                  в осень
                              скупо.
Здесь же
               вызвездило купол.
Не что-нибудь,
                        не как-нибудь,
а ночь как ночь
                        и Млечный Путь.
И тут,
         и сбоку,
                      и везде —
небесный свод
                        в сплошной звезде.
Как примус,
                   примутся мерцать,
спаля
          влюбленные сердца.
Завнебом
                вежливо спросили:
«Какие звезды
                       над Бразилией?»
Зажег
          завнебом
                          Южный Крест,
невиданнейший
                          с наших мест.
Светят,
            как миленькие,
небесные
                светильники.
Аж может устроить
                               любая горничная
затмение лунное
                           и даже
                                      солнечное.
Умри, поповья погань!
Побыв
           в небесных сферах,
мы знаем —
                    нету бога
и нету
          смысла
                       в верах.
 
 
Должен
            каждый пролетарий
посмотреть
                   на планетарий.
 

ПОСЛЕДНИЙ КРИК

 
О, сколько
                 женского народу
по магазинам
                      рыскают
и ищут моду,
                     просят моду,
последнюю
                   парижскую.
Стихи поэта
                    к вам
                             нежны,
дочки
         и мамаши.
Я понимаю —
                      вам нужны
чулки,
          платки,
                      гамаши.
Склонились
                   над прилавком ивой,
перебирают
                   пальцы
                               платьице,
чтоб очень
                 было бы
                               красивое
и чтоб
          совсем не очень
                                    тратиться.
Но несмотря
                    на нежность сильную,
остановлю вас,
                        тих
                              и едок:
– Оно
           на даму
                        на субтильную,
для
      буржуазных дармоедок.
А с нашей
                 красотой суровою
костюм
            к лицу
                       не всякий ляжет,
мы
     часто
              выглядим коровою
в купальных трусиках
                                   на пляже.
Мы выглядим
                       в атласах —
                                           репою…
Забудьте моду!
                         К черту вздорную!
Одежду
             в Москвошвее
                                   требуй
простую,
              легкую,
                          просторную.
Чтоб Москвошвей
                             ответил:
                                           «Нате!
Одежду
             не найдете проще —
прекрасная
                  и для занятий
и для гуляний
                       с милым
                                      в роще».
 

НЕ УВЛЕКАЙТЕСЬ НАМИ

 
Если тебе
                «корова» имя,
у тебя
          должны быть
                               молоко
                                           и вымя.
А если ты
                без молока
                                  и без вымени,
то черта ль в твоем
                               в коровьем имени!
Это
верно и для художника
                                     и для поэта.
Есть их работа
                        и они сами:
с бархатными тужурками,
                                        с поповскими волосами.
А если
           только
                      сидим в кабаке мы,
это носит
                названье «богемы».
На длинные патлы,
                              на звонкое имя
прельстясь,
                   комсомолец
                                      ныряет пивными.
И вот
         в комсомольце
                                 срывается голос,
бубнят в пивных
                           декадентские дятлы.
И вот
         оседает
                      упрямый волос,
спадают паклей
                          поповские патлы,
и комсомольская
                            твердая мысль
течет,
         расслюнившись
                                   пивом трехгорным,
и от земли
                  улетают ввысь
идеализма
                  глупые вороны.
Если тебе —
                     комсомолец имя,
имя крепи
                делами своими.
А если гниль
                     подносите вы мне,
то черта ль в самом
                                звенящем имени!