Текст книги "Свингующие пары"
Автор книги: Владимир Лорченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Да раздевайтесь полностью,со смехом и одобрением сказала девушка, поглядывая на мою раскачанную грудь.
А вы почему не, сказал я, поняв по страдальчески вздернутым бровям Алисы, что снова чего-то не понял.
Я же встречаю людей, и если сделаю это с порога голой, они будут ошарашены,сказала, мило улыбаясь, девушка.
Они конечно, увидят,сказала она многозначительно.
Но разогревшись,сказала она.
Что же,сказал я.
Поступайте, как следует и пребудет с вами Бог,сказал я, они с Алисой улыбнулись, словно отмечали мою старательность.
Вы – хозяйка,сказал я.
Я горничная,сказала она.
Я понял вдруг, что она смотрит мне в глаза и уже довольно давно. Не стесняясь Алисы. Это было так… необычно. Я сглотнул. Девушка, чуть отведя правую руку с бокалом, – словно для удара, – левой притянула меня к себе, и поцеловала. Она была чуть выше, мне пришлось чуть поднять голову. Оставив меня, она развернулась и сделала тоже самое с Алисой, полностью искупив свою вину перед ней.
Еще встретимся,сказала она, выходя.
Голос у нее стал хриплым.
Я вдруг понял, что мы действительно ее взволновали.
***
Что это за девка там наяривает,сказал я.
Какая,спросил он.
В синем парике,сказал я.
Как у героини рекламного клипа про жевательную резинку,сказал он.
Именно,сказал я.
Кажется, ваша жена,сказал он.
Вероятно, вы имели в виду, ваша,сказал я.
Он глянул на меня мельком и я подумал о том, как мелочно выгляжу здесь, – на вечеринке для взрослых, – воспринимая краткую справочную информацию за попытку укола. Вот в чем главное отличие от обычных вечеринок, понял я, щурясь от яркого света огромной люстры, сиявшей под потолком тысячей маленьких Солнц. Это была уже просторная гостиная. Здесь никто никого не уязвляет. Попросту нет нужды. Ведь тут можно уязвить в самом прямом смысле. Расстегнуться, достать член, и вонзить. Нет необходимости сублимировать и скрывать желание трахнуть женщину колкими комплиментами в ее адрес, или пикировкой с ее мужем. Я поймал его взгляд, и понял, что он Знает, о чем я думаю.
Он спросил, не хочу ли я выпить, и когда я, – чувствуя себя оторвавшимся от берега, и поплывшим свободно, – уточнил, что однополая мужская любовь меня не интересует, успокоил меня. Он всего лишь это и имел в виду, выпить.
О, ну раз так,сказал я.
Вы, кстати, случайно не приятель горничной,сказал я.
Нет, я ее работодатель,сказал он.
Я владелец дома,сказал он, и представился.
Мы пошли – он впереди, в черных брюках со стрелкой, высокой талией и белой рубашке, словно киноактер Бандерас в фильме, где исполнял танго. И я, обнаженный, обернувшийся лишь полотенцем. Поблуждав по коридорам, наткнувшись несколько раз то на парочки, то на кучу обнаженных тел, мы вышли в просторную комнату, в окна которой был виден парк. По углу наклона я понял, что мы на самом верху.
Мансарда,кивнул он, разливая.
Комната была похожа то ли на клетушку старшеклассника, в которой тот рос под крышей, – обклеивая стены плакатами любимых групп, – и где родители оставляют все как есть, когда он перебирается в колледж, то ли на чердачок для пожилой родственницы. Крыша шла под скосом, мы сидели у окна, и потолок был над нами на расстоянии протянутой руки. Как ни странно, меня это успокоило.
Это консульство, если я не ошибаюсь,сказал я.
Совершенно верно, сказал он,и добавил.
А я консул,добавил он.
Я, откинувшись в кресле-качалке, откинулся, и, чувствуя себя в бане, приподнял стакан, стараясь смотреть ему в глаза. Так принято.
Если вам тяжело смотреть мне в глаза, не смотрите,сказал он.
Я не буду считать это невежливостью, у меня тяжелый взгляд,сказал он.
Да нет, все дело в том, что это у меня взгляд тяжелый,сказал я.
Вот как,сказал он.
Налил еще, поставил бутылку на стол, и посмотрел на меня внимательно. В этом не было ничего от игры в гляделки и тяжелого мужского соревнования, когда два существа с яйцами выясняют, у кого из них они больше весят. Он просто изучил мой взгляд. Кивнул.
У вас действительно тяжелый взгляд,сказал он.
Как удивительно,сказал он.
Первый раз такое встречаю,сказал он.
Потому он у меня и блуждает все время, а не из-за лживой душонки,сказал я.
Ха-ха,сказал я.
Он не рассмеялся этой оговорке, припасенной мной для отсутствующей жены. Молча пригубил. Я понял вдруг, что приберегаю для себя Алису даже на случай, когда ее нет рядом. Интересно, в какой комнате она сейчас, подумал я. В одном из криков, донесшихся до нас, мне почудился голос жены. А может быть, это ветер воет, подумал я, глядя в окно. Погода портилась. Но дом, – словно выхваченный сверху, – оставался в столпе света, хоть парк уже погрузился в сумрак начинающейся пыльной бури, предвестницы дождя.
Удивительно, да, сказал он.
Простите,сказал я.
Только на таких вечерах люди разговаривают друг с другом, вкладывая в слова прямой их смысл,сказал он.
Никаких намеков, двойного дна,сказал он.
Совсем как в детстве,сказал он.
Большой дом, переполненный детьми,сказал я.
Именно,сказал он.
Только дети выросли,сказал он.
Я выпил, потому что мне нечего было сказать. Но молчать было бы невежливо. Так что я сказал:
Та девушка, что встречала нас,сказал я.
Я почему-то решил, что она ваша жена,сказал я и поймал его внимательный взгляд… будто я удивил его чем-то, но не бестактностью, а проницательностью. Наверняка он трахает свою горничную, подумал я.
Нет, это всего лишь горничная,сказал он, и, легко поставив стакан, поднялся, чуть наклонив голову из-за низкого потолка. Сказал сверху.
И демте, я познакомлю вас со своей женой,сказал он.
Двигался он очень легко, и все в нем выдавало – не зря я вспомнил фильм, – профессионального танцора. Ничего удивительного, впрочем. Все латиноамериканские консулы должны увлекаться свингом и танго, подумал я, мысленно рассмеявшись. Но не без зависти. Он был старше меня лет на десять, совершенно очевидно. Красивые черные волосы с сединой, – я бы не удивился если бы узнал, что она искуственная, – уложенные чуть небрежно, глубокие, черные глаза, взгляд чуть снизу, как если бы он прикрывался бровями, как боксер – плечом в стойке. Движения матадора, настоящего: ничего лишнего, все по делу, и каждый раз с максимальной эффективностью. При этом он был явно полным, и, – будь я пристрастным, – напоминал отчасти фигурой Санчо Пансо. При этом двигался он, как король. Ну, или как животное. Бездумно и идеально точно. Если он делал два шага, то он делал два шага. Он не совершал кучу бессмысленных движений, как я. Мне, чтобы пройти два шага, надо было ступить вперед, качнуться вбок, отступить, похлопать себя по бедрам с обескураженным видом – не забыл ли чего, – оглянуться, наклониться, снова нырнуть вперед. Он не суетился. Так что я чуть отстал от него, и когда ввалился в комнату, – где он терпеливо и грациозно дожидался меня, чуть склонив голову – уже готов был увидеть что-то… Не совсем обычное?
Вполне возможно, она будет рослой красавицей в платье для танго, подумал я.
Невысокой, полной латиноамериканкой с широкими бедрами Сальмы Хаек и взглядом Фриды.
Полной русоволосой москвичкой, вывезенной в качестве трофея из пятилетней командировки в Россию.
Излишне смуглой, цыганистого типа, низкорослой ведьмочкой в браслетах и пестрых тряпках.
Перебирая варианты, – как терпеливый новообращенный мусульманин четки, – я разыскал взглядом в пяти раскрытых дверях ту, в которой виднелся его терпеливый профиль, и направился туда. На широкой кровати, привязанная руками к спинке, лежала она. Как бы мне описать ее? Вполне возможно, что я бы мог сделать это, ведь я внимательно разглядел каждую черточку лица и тела.
Ведь то была женщина, изменившая мою жизнь.
Но это не больше, чем ложная память.
Никто, знал я, – и знаю сейчас, – не придает никакого значения встречам, которые меняют судьбу. Ведь во время встречи ты об ее значении и не подозреваешь. Так что я лишь раз окинул женщину взглядом, словно ведром воды окатил. Довольно крупная, судя по всему – я не мог понять точно, потому что она лежала, – с красивыми, чуть полными, ногами… чуть полными в бедрах, но недостаточно массивными, чтобы это выглядело некрасиво.
Она действительно напоминала танцовщицу.
Еще она напоминала рослую красавицу в платье для танго. Красавица, снявшая это платье, да позабывшая его где-то.
Было в ней что-то и от невысокой, полной латиноамериканки с широкими бедрами.
И она отчаянно смахивала на русоволосую москвичку, вывезенную в качестве трофея из пятилетней командировки в Россию мужем-латиноамериканцем.
Руки у Лиды были вытянуты за голову и прижаты друг к другу, обмотаны полотенцем, и привязаны к кованой спинке кровати – роскошь винтажа, машинально отметил я, – и она была совершенно голой. Мне бросалось в глаза, что промежность не выбрита полностью, как почти у всех женщин, наслаждавшихся сейчас в доме.
Он сказал ей что-то на своем непонятном для меня испанском, который я учил в школе, но который разительно отличался от его жесткого аргентинского говора. Она ответила мягко, словно бы на другом языке. Хотя, конечно, это был все тот же. Я глядел на них, не понимая. Он кивнул мне коротко, как если бы я пришел к нему сказать, что на рассвете его расстреляют, и у него есть час написать завещание и принять причастие.
Уверен, наше знакомство будет продолжено,сказал он.
А сейчас я вас покину,сказал он.
Дверь приоткрылась, кто-то заглянул. Он не смотрел, и я не стал оборачиваться, хотя, конечно, мне было интересно.
Поэтому я сосредоточился на комнате, в которой впервые – и на всю жизнь, – встретил Лиду.
Кровать была покрыта сиреневым покрывалом, стены выкрашены – или то были обои, – бежевым, поэтому, несмотря на яркий свет, здесь были сумерки. К тому же, я не увидел окон. На стену, – видимо, чтобы разрядить пространство, – повесили картину. Афродита резвилась с амурчиками на фоне открытого пространства. За ними убегали вдаль поля, богиня сидела на камне, положив ногу на ногу, играя складками полного, белого тела, и у ее белоснежных пальчиков резвились в траве пузатые малыши с крылышками. Это было так… чересчур очевидно и так сильно бросалось в глаза, что я не мог отвести от нее взгляда.
Конечно, я говорю о Лиде.
Она лежала, глядя в потолок, и дышала осторожно, как если бы от этого что-то зависело. Я наклонил голову, представил примерно рост, обратил внимание на крупноватый, но правильной формы, нос, на красоту ног, на грудь. Постарался понять, рожала ли она. Не получилось – надо было лишь прикоснуться к груди, почувствовать, каковы они, соски, когда она возбудится. Я смотрел на нее, она выдержала взгляд, чему я не удивился – ведь у ее мужа был такой же.
Мы молчали.
Я подошел к двери, и закрыл защелку, думая о том, что, что бы не случилось – дикий трах или разговор по душам, – свидетели и соучастники нам не нужны. Отвернулся от закрытой двери, – чересчур резко, – уронив с бедер полотенце, потянулся было за ним. Потом досадливо выпрямился. Сколько лишних движений! Поймал себя на мысли, что уже начал невольно сравнивать себя с ее мужем. Грации ему было не занимать. Но и мне было чем похвастаться, так что я повернулся к ней боком. Резко повернул голову, – поймать намек на улыбку, который мне, вероятно, почудился. Нет, она выглядела совершенно серьезной, и смотрела на меня, приподняв голову, и изредка роняя ее из-за напряжения.
Развязать вам руки,сказал я.
Да, если хотите,сказала она.
Я встал сбоку у изголовья, и потратил не меньше пятнадцати минут на то, чтобы размотать ткань. Кто-то, кто завязал его – мне почудились изящные движения рук матадора, – смочил ткань водой, из-за чего узлы чуть ли не намертво схватились. Все это время она смотрела чуть в сторону, со сконфуженной улыбкой. Когда я закончил, она села и потерла запястья. Я сел рядом, и потянул на себя покрывало.
Вас зовут,сказал я.
Меня зовут Лидия,сказала она.
Повернулась ко мне и внимательно посмотрела в глаза. Я что-то хотел сказать, но забыл. Сглотнул. Мы смущенно улыбнулись друг другу. Я вдруг увидел, что она тоже смущена – и поражена этим, как и я, – и перестал волноваться. Увидев это, перестала волноваться и она. Некоторое время мы просто смотрели друг другу в глаза.
Можно поцеловать,сказал я.
Да,сказала она.
Я прижал ее голову своей левой рукой и не очень уверенно – мы с Алисой делали это все реже, – поцеловал. Она закрыла глаза, я, подумав, тоже.
Некоторое время мы так целовались с закрытыми глазами, сидя на кровати, голые, не двигаясь.
Почему-то я представил нас на поле одуванчиков, не желтых, а уже увядших, ощетинившихся белыми пушинками. Вдалеке раздавались крики играющих детей, шум реки, шлепки по мячу, которым перебрасываются отдыхающие, скрип старого велосипеда…
Первые метры на велосипеде после долгой паузы.
Вот что был наш поцелуй.
Потом тело вспомнило все, что должно было помнить, и земля понеслась под колесами все быстрее и быстрее. Завертелась просто. Очнулся я, когда уже упал на кровать, а она торопливо залезала, закинув на меня ногу. Но еще до того, как уселась, уже почувствовала и уронила голову мне на грудь. Я схватил Лиду за бедра и натащил на себя до конца. Ей пришлось отталкиваться, но я был настойчив.
Ссссссс,предостерегающе прошипела она.
Вместо ответа я схватил Лиду за волосы сзади и оторвал лицо от своей груди. Отодвигая сверху, притиснулся снизу. Она зашипела еще громче. Я перевернул ее, схватил левой рукой за ягодицы, запустил кисть между ними, и вцепился двумя пальцами ей в зад, прибивая сверху членом. Правую руку запустил под спину и прижал к себе так крепко, что несколько раз она постукивала мне по плечу, как сдавшийся борец.
Но как и всякий победитель за пару секунд до свистка судьи, я боялся упустить победу.
И, все еще не веря в выигрыш, лишь усиливал давление. Лишь когда я уже был уверен в том, что покорил все сантиметры, то отпустил Лиду и поднялся над ней на руках. Она испустила глубокий вздох-стон – в себя, потому что едва не задохнулась, – прикоснулась кончиками пальцев к моей груди.
Сверху мы выглядели статичными, хотя внизу творилось черт знает что. Алиса бы к этому моменту уже пошла пятнами, орала, пыталась бы меня укусить, или постаралась обнять. У Лиды даже дыхание не участилось. Она лишь прислонила ко мне свою голову, – головку голубки с веточкой доброй вести в клюве – и словно прислушалась к тому, что работало внутри меня. В механизме, который выколачивал ее безжалостно, и словно наизнанку пытался вывернуть. Богом клянусь, если бы мой член был в крючках, я бы вытащил ее влагалище на свет божий, как такса – хорька из его норы. Но мой член – ровный, блестящий, гладкий, – лишь трамбовал ее. Что же.
Залить животное в норе, так тоже охотятся.
Я снова прилег на Лиду, – она быстро и глубоко вдохнула, – и стал заливать нору.
Это длилось ровно столько, чтобы все одуванчики с нашего поля, под порывом поднявшегося ветра, пустили вдаль свои семена, и проводили их печальными наклонами опустевших головок. Бесконечные часы, когда над полем кружил белый вихрь семян, поднятых ветром, который словно показал им перед разлукой место где они родились. А потом дунул несколько раз сильно и они разлетелись. Исчезли, пропали.
В дверь постучали.
Войдите,сказал я.
Ручка походила взад и вперед. Потом замерла. Лида приподнялась на локтях и смотрела на дверь вместе со мной. Мы соприкасались щеками и это напомнило мне медленный танец на школьной дискотеке. Наверное, ушли, подумал я. В дверь и правда больше не стучали.
Но в уходящих шагах я услышал походку Алисы.
***
Это был лучший оргазм в моей жизни,сказал я.
О, у меня все намного проще,сказала она.
Это был первый оргазм в моей жизни,сказала она просто.
Ничего себе,сказал я.
Ага,сказала она.
О боже,сказал я, и у меня снова встал, хотя я все еще был в ней.
М-м-м-м,сказала она.
Говори так почаще,сказал я.
Чего бы тебе хотелось,сказала она.
Умереть, и не родиться снова,сказал я.
Это легко, малыш,сказала она.
Умереть и исчезнуть,сказал я снова.
Тебе так плохо,спросила она.
Наоборот,сказал я.
Так хорошо, что лучше не будет,сказал я.
Ну так в чем дело,сказала она.
И я в первый раз – первый из миллионов, наверное, – подумал, что за каждым вопросом Лиды меня ждет ловушка. Еще одна девушка с секретом мне досталась, подумал я. Лида моргнула, и ресницы показались мне волосатыми лепестками росянки.
Ты чего-то ждешь,сказал я.
Ну как же, милый,сказала она.
Умереть и не родиться снова,сказала она.
Ради этого мне придется снова залезть в пизду,сказал я.
Моя к твоим услугам,сказала она.
Я приподнялся на локтях, – и все еще оставаясь в ней, – оглядел нас. Мой взгляд можно было бы назвать придирчивым, если бы я мог видеть все-все, но кое-что от меня, конечно, ускользнуло. Хорошо бы поснимать нас на камеру, когда мы трахаемся, подумал я, чтобы видеть все-все. Например, мне бы хотелось видеть ее задницу под моими бедрами, белоснежную задницу, подумал я.
О чем ты думаешь,сказала она.
О том, что уже потерял невинность,сказал я, подумав.
Это случилось лет двадцать назад,сказала она и прикусила мне плечо.
Что бы ты об этом не думала, я имел в виду совершенно другое,сказал я.
Потерял безмятежность,сказала она.
Покой,сказал я согласно.
Все ты,сказал я.
Если бы вовремя замолчала,сказал я.
Все мы вечно недовольны тем, что вы не разговариваете,сказала она.
А вы недовольным тем, что мы не молчим,сказала она.
Заткнись ты, бога ради,сказал я.
А то что ты мне сделаешь,сказала она, смеясь.
Ах ты сучка,сказал я.
Пользуешься моей добротой,сказал я.
Смотри мне,сказала она.
Заткнись, ты подо мной, я вешу на полцентнера больше,сказал я.
И я в тебе,сказал я, начав поддавать.
Ну и что,сказала она.
Ну и то, что через пару минут у тебя мозги откажут,сказал я.
Ни-ко-г-да,сказала она торжественно.
Через пару минут у нее начали мозги отказывать и она попробовала меня укусить в грудь. Я не увернулся, это была ошибка. Она кусала по-настоящему, заводясь от того, что зубы сжимаются. Я почувствовал, что грудь мокрая. Слюни, подумал я возбудился. После она укусила. Я закричал и рванулся назад. Чуть голову ей не оторвал, она даже охнула.
Надо вовремя разжимать зубы,сказал я.
Как же мне б… ь Больно,сказал я.
Я почувствовал, как грудь стала еще мокрее. На подушку капнуло, я глазам своим не поверил. Кровь.
Блядь, да это же кровь,сказал я.
А как же, котик,сказала она.
Ах ты сука,сказал я.
Намотал ее волосы на кулак и прижал голову к подушке. Она раскрыла глаза, ожидая, видимо, что-то вроде игры. На губах была улыбка, я впервые в жизни понял значение слова «змеилась». Если бы у ее улыбки был яд, она бы плюнула им мне в глаз.
Не рассчитывай на игры, блядь,сказал я, здорово разозленный.
Какие такие игры, пупсик,сказала она.
Ну держись,сказал я.
И пожалел, что развязал ей руки. С другой стороны, в этом деле, знал я, весьма искушенный в подобных вопросах многодневной возней с Алисой – думаю, чистым временем мы потратили на эту забаву не меньше месяца, – главное разобраться с ногами. Так что я рывком подтянул свои ноги к ее заднице и практически уселся. Из-за этого ей пришлось задрать ноги. Отлично, я приналег на каждую из них рукой, и она оказалась распластана подо мной, как лягушка для медицинских опытов. Видимо, что-то такое и ей показалось.
Ква-ква,сказала она и рассмеялась.
Впрочем, смех очень быстро прекратился, когда она поняла.
Что ты, чтоб тебя,сказала она.
Эй,сказала она.
Эй, нет,сказала она.
Эй НЕТ,сказала она.
Мне было плевать, укус на груди у меня не только кровоточил – это как же укусить надо было, думал я, ерзая, – но и саднил, и пульсировал. Как ранка на пальце, только не ранка, а рана, и не на пальце, а на груди, неловко попробовал я пожалеть себя и от обиды даже слезы на глаза навернулись. Это было все равно, что удариться ногой о стол, когда утром идешь на кухню за кофе.
Слушай ты,сказала она.
Заткнись,сказал я.
Она оказалась бойцом, – просто поразительно при таком сложении, навевающем мысли об общей меланхоличности – и очень долго ерзала, ускользая. Одновременно с этим она пыталась вырвать свои руки, зажатые моим весом. Но это все не имело особого успеха, и постепенно она выдохлась. Стала похожа на борца римского стиля, который потерял всякую надежду на успех в борьбе в партере и сопротивляется уже проформы ради, не рассчитывая дотянуть до свистка судьбы.
Она и не дотянула.
Когда я изловчился, прижимая локтем ее левую ногу к руке и обе – к дивану, зафиксировать ее совсем уже жестко и впервые прикоснулся к зловонному соцветию, в которое стремился, в надежде отомстить за все ядовитые цветы мира, созданные матушкой-природой, – гребанной сукой-женщиной, – она издала негодующий вопль.
Ббббляяядь,прошипела она.
Только попро…сказала она.
Дай только выбра…попробовала сказать она, но я поцеловал в засос.
Она укусила меня за губы, я ответил, и почувствовал кровь, и она охнула, куда-то прямо мне в ребра, скрытые за моими великолепными грудными мышцами, одну из которых эта сука украсила содранной кожей, следами зубов. Я укусил ее губы еще раз и она затихла, осознав всю серьезность моих намерений. Я чуть отстранил лицо, на всякий случай предупредительно куснув ее подбородок. Не дергайся, дал понять я. Она не дернулась.
Так вот как ты развлекаешься,сказал я.
Снова стал метить, она попробовала елозить, но я уже знал, что делать. Сильный укус в подбородок, и она подчинила свою сумасшедшую, мятущуюся, мятежную, беспокойную задницу, приказам мозга. Нишкни, велела она заднице и та затихла, лишь иногда всхрапывая и кося своим глазом циклопа.
Я наточил бревно, закалил его в огне, и вонзил.
Она заорала, как, должно быть, орал этот сказочный великан, когда обнаружил в голове горящее копье. С той лишь разницей, что Лиду копье пронзило сзади. Было очень громко, мне пришлось навалиться на ее рот своей грудью.
Только попробуй укусить,прошипел я куда-то ей в макушку.
Только попробуй, сука,сказал я.
Она замычала что-то, я не ослабевал давления. Лишь минуту спустя я дал ей вдохнуть.
Что,сказал я.
Пожалуйста,сказала она.
Поздно,сказал я.
Лижи,сказал я.
И рану лижи тоже,сказал я.
Она заплакала и стала вылизывать мою грудь, в то время, как я продолжил пробиваться в ее заднице. И если сначала я был осторожен и предусмотрителен – когда первая часть пройдена, можно позволить себе побыть великодушным, ведь рыба на крючке и уже никогда не сорвется, – то потом перестал.
От каждого моего толчка, – пока я не вошел полностью, – она начинала плакать еще горше, и не останавливаясь, лизала мне грудь.
Мне пришлось думать о чем-то, чтобы не кончить сразу. Зато когда я забил сваи полностью, наш с ней дом на берегу залива вырос на удивление крепким, на удивление стройным, на удивление счастливым, на удивление рыбам, кораллам, небу и золотистому песку, нежным креветкам с розовым мясцом трясущихся слюнявых половых губ, беззащитных десен, – на которых кровь пузырилась, вперемешку со слюнями, – на удивление всем самым красивым лагунам мира, неотличимым… которые кочуют из одного рекламного проспекта в другой, меняя лишь названия и географические названия. Я вышел из хижины, скрипнул дверью, и, не оглядываясь, счастливый, пошлепал по песку, зашел в воду, и, окруженный стайками диковинным рыбок, выгреб на своей доске в море, где оседлал волну. Она подняла меня над миром, и, играя на пеной, как белыми девичьими ногами, понесла меня наверх.
К небу. Шшшшшшш, шипела волна.
Шшшшшшш,шипела она.
Ты берешь меня в задницу,сказала она.
Блядь, глазам своим не могу поверить,сказала она.
Блядь ты БЕРЕШЬ МЕНЯ В ЗАДНИЦУ,сказала она.
Я тебя, мать твою, впервые в жизни вижу,сказала она.
И ты уже берешь меня в задницу и я кончила впервые в жизни,сказала она.
Я ничего не сказал. Ведь, чтобы я не сказал, все было бы не то. За исключением того, что я действительно трахал ее в задницу.
Но это и так было понятно.
Дай мне взглянуть,сказала она.
Я рывком поднялся с нее и успел выпрямить руки.
Завис над ней, как американский «морской котик» – над плацем, где бедолаги из казарм делают 179—е отжимание за утро.
Она, оттопырив нижнюю губу, с растрёпанными волосами – сейчас она была похожа на выпускницу филфака, которая устроилась в картотеку института, да и просидела там лет 30, – приподнялась на локтях и глянула вниз.
Боже мой,сказала она.
Я слышала, это делают сзади,сказала она.
Ну, в первый раз,сказала она.
Нежные ароматы, ароматические масла,сказала она.
Массаж, и, прости уж за подробности, очистительная клизма с ромашкой,сказала она.
С фиалкой,сказал я, и она прыснула, отчего я снова чуть не кончил.
Пришлось приложить палец ей к губам. Она поняла правильно и замерла, внимательно разглядывая.
Что там еще,сказала она.
Осторожные, ласковые проникновения,сказала она.
Да, мне тоже случалось поискать «анальный секс» в интернете,сказал я.
Не останавливайся,сказала она.
Блядь, как же Хорошо,сказала она.
Да,сказал просто я.
Я никогда раньше,сказала она и, конечно, она врала.
Просто поразительно,сказал я.
Особенно с учетом того, где мы это делаем,сказал я.
А вытащить сильнее можешь,сказала она.
Не рассчитывай соскочить,сказал я.
Ну что вы, я только присела,сказала она.
Мы фыркнули. Я видел, как она улыбается и понял, что мы делаем это синхронно.
Чертов садист,сказала она.
Я Ненавижу боль,сказал я.
Поэтому ты садюга,сказала она.
Я сразу поняла,сказала она.
Оставалось проверить,сказала она.
И как все садисты, ты терпеть не можешь боли,сказала она.
Ну, почему,сказал я.
Душевную – запросто,сказал я.
Почему,сказала она.
Потому что ее нельзя потрогать,сказал я.
И, значит, ее не существует,сказал я.
Никакого говна, которое нельзя потрогать, просто нет,сказал я.
Ясно,сказала она.
А теперь потрогай-ка мой…сказал я.
Она протянула руку вниз и посмотрела на меня с уважением.
Сама,сказал я.
Вот нахал,сказала она.
Я откинулся назад, сел себе на пятки и, глядя ей в глаза, стал ждать. Лида, хоть и кривилась иногда, стала насаживаться. Спустя несколько минут она уже чуть ли не на мостик встала, и река, стекавшая с горы над хижиной, забурлила, закипела, как от дождя, и понесла в нее грязь, понесла в нее камни, понесла в нее жирные хлопья мертвых и полуистлевших рыб, и в ней образовалась воронка, такая же глубокая, раскрытая, разинутая, как ее задница.
Берись за ягодицы и тяни в стороны,скомандовал я.
Мы что в порнофильме,сказала она.
Но сделала.
Я вынул в последний момент, и оросил раскрытый мясной цветок.
Когда полетели первые капли, Лида задергалась и кончила.
И стонала все время, когда я кончал, тоже с криком, потому что голова у меня гудела.
А в груди было словно сотня демонов, которые покидали меня с криком. Прямо в ее задницу. Если бы там была матка, она бы залетела. Думаю, она в любом случае залетела, пусть это и было нечто иное, что принято считать беременностью.
Она залетела мной.
И мы стали встречаться.
***
Я любил лечь на нее сверху, опереться руками в спинку дивана и, глядя на нас в зеркало – черное на белом, кофе с молоком, сатир и пойманная пастушка – тихонько поддавать, чувствуя, как она лижет и покусывает мою грудь. Должно быть, она слизывала с меня пену. Пену дней, пену моря, пену мороженного, растаявшего на чересчур горячей поверхности кофе.
Она кусала слабо, она блуждала по моей груди своим ртом, как если бы он жил отдельно.
Я ходил в зал, она говорила, что ей нравится чувствовать мои грудные мышцы, и, – в отличие от всегда поджарой, всегда язвительной Алисы, – поощряла меня. Я чувствовал признательность, как ребенок, которого впервые похвалили. Еще я чувствовал мокрый язык, чуть кривые зубы. Она вообще была не идеальна. Но меня это не останавливало. Как-то раз я сказал ей, что люблю ее, – всю, с ее чуть кривыми зубами, чуть оттопыренными ушами, чуть толстоватыми ляжками и непомерно крупными стопами. Она лишь посмеялась, болтая ими – стопами – в воздухе, за моей спиной. Я мог наблюдать это в зеркало. Квартиры были разными, а вот зеркала всякий раз были большими, и мы находили их в самых разных местах. Но неизменно так, чтобы к них отражалась кровать.
Видимо, таковы инструкции строителям и дизайнерам,сказала она.
Особые требования для квартир для встреч любовников,говорила она.
Это было в ее стиле – сказать очевидное. То, за что мою любовницу всегда презирала моя жена, Алиса.
Я сомневался, и говорил, что тут все дело в торопливой угодливости хозяев квартир, которые спешат оказать непрошеную услугу.
Лучше бы бачки в туалетах чинили и ковры на полах пылесосили почаще,говорил я.
Она ничего не говорила, разглядывая лицо в зеркале, оказавшемся на сей раз на потолке. Лида, с ее великолепным зрением, видела себя в нем – лежащая на кровати – как если бы кто-то поднес его к лицу. Я часто завидовал ей. Сам-то я, хоть зеркала оказывались иногда в нескольких метрах, улавливал лишь силуэты, тона, цвета, да тени. Это Лиду смешило.
Что ты там щуришься,говорила она.
Да я тебе перескажу дословно,говорила она.
Мне нравились ее простота, обыденность, насмешливость, отстранённость. Однажды я вышел из дома рано утром, и, поняв, что вечером не в силах буду сесть за руль, отправился на стоянку такси, неподалеку от которого меня уже ждала Лида.
Небо было серым, ноябрь отсвечивал зимние снежные облака, которые еще лишь собирались где-то, в тысячах километров от нас, но было еще тепло. Я стоял, затаив дыхание, я воровал ее образ, любуясь.
Лида была одета, – смотрела, стояла, слушала, – совсем как одна из тысяч.
Как женщина, выбравшаяся из дома пораньше, чтобы успеть выпить на работе кофе. Она смотрела в сторону дороги, чуть ссутулившись, в короткой красной юбке, и блузе, открывавшей спину. Я разглядел несколько родинок. Волосы у нее были собраны в узел: она как раз покрасилась в блондинку, но не очень удачно, а может, сделала это давно, а я не заметил, так что корни волос были уже темными. Издалека прическа напоминала сноп пшена, ставший таким популярным после того, как прославилась какая-то украинка, обожавшая такую укладку волос – я все никак не мог вспомнить фамилию, – но вблизи она была более… камерная, средневековая. Что-то от Изабеллы Английской было в волосах моей любовницы. Что-то от дам в длинных платьях, ссутулившихся красавиц с бледной кожей, маленькими грудями, длинными ножками и печальным взором долу.
Женщину с миниатюры средневековой Библии напоминала моя возлюбленная.
Я буквально сканировал ее. Пялился, как хулиган. Если бы Лида была покрыта пыльцой, я бы собрал ее, аккуратно стряхивая каждую частицу себе в рот. Старательно вылизал бы каждый участок кожи. Да я чуть позже так и сделал. Я глядел на шею под волосами, – покорно согнутую шею, как если бы она подставляла ее под топор палача, – и знал, что увижу Лиду такой уже через каких-то несколько минут, потому что квартиру мы на этот раз сняли совсем недалеко от их с Диего дома. Она почувствовала мой взгляд, обернулась. Я продолжал смотреть. На ней были колготки телесного цвета, простые, скромные туфли, в руках она держала сумку – модной сейчас ручной работы, – и я попытался представить, что там внутри. Скользнул взглядом по ногам, снова по лицу. Крупный, но правильной формы, нос, полные губы. Большая грудь, сейчас совсем не видная – она вываливалась мне в руки, лишь когда Лида раздевалась и снимала с себя пелену бюстгалтеров, саваны белья.
