Текст книги "Война"

Автор книги: Владимир Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Часть вторая

Кабинет начальника областного ГУВД. В огромном кресле, похожем на трон, развалился генерал-майор Завьялов – под шестьдесят, полный, невысокий, с густой седой шевелюрой и низким лбом. На другой стороне громадного стола с позолоченным письменным прибором и позолоченным глобусом сидит майор Воронько, начальник центра «Э» – немного за сорок, с лысиной, постриженный под ноль, с рыжими усами.

Кабинет обставлен мебелью из красного дерева, под потолком – хрустально-позолоченная люстра. Одну стену занимает портрет генерала в полный рост в позолоченной раме – в парадном мундире, с орденами, на фоне черного джипа BMW X5 с синим милицейским номером. На полках – несколько позолоченных бюстов генерала, позолоченные сувениры – тот же BMW X5, кубки, герб МВД.

– Как думаешь, это блядская оппозиция активизировалась? – спрашивает Завьялов.

– Не могу сказать, товарищ генерал. Вы же сами распорядились: расследовать не торопясь, с выводами не спешить…

– Да, но вся блядская пресса про это раструбила, весь блядский Интернет, да еще и это заявление все перепечатали… Ты мне скажи, что сам думаешь: оппозиция или просто какие-нибудь отморозки?

– Товарищ генерал, вы меня знаете. Я не люблю говорить ничего голословного. Проведем расследование – и я доложу вам о результатах.

– Знаю тебя я, конечно… За это и ценю. Сколько времени надо?

Воронько пожимает плечами.

– Ладно, сколько надо времени, столько и действуй. Я тебя ограничивать не буду. – Генерал смотрит в окно, на серое небо и желтые листья деревьев, чешет лоб. – Выпьешь водочки?

Воронько кивает.

– Правильно, если Завьялов предлагает, разве кто-нибудь откажется?

Завьялов нажимает на кнопку мини-АТС.

– Катюша, принеси нам по рюмочке и чего-нибудь закусить.

Он смотрит на Воронько.

– Это ж надо, только этого нам еще не хватало. Ни с того ни с сего эти, блядь, недоноски…

Дверь открывается, входит секретарша – в форме с погонами старшего лейтенанта, короткой юбке, с длинными ногами в черных колготках и туфлях на высоком каблуке. Она ставит перед обоими по хрустальной рюмке водки и тарелке с соленым огурцом на серебряной вилочке и бутербродом с икрой.

– Спасибо, Катюша, – говорит генерал.

Секретарша уходит.

– Ну, будем, – говорит Завьялов, поднимая рюмку. Воронько на другом конце стола поднимает свою. Оба выпивают, начинают закусывать.

* * *

Из трамвая выходит Андрей – немного за сорок, в очках, высокого роста, в черных волосах – немного седины. Он одет в джинсы и кожаную куртку, на спине висит рюкзак. Андрей проходит мимо невзрачного двухэтажного дома старой постройки, подходит к следующему такому же. По обе стороны от дверей висят таблички и объявления: «Покупаем волосы – постоянно, дорого. 2 этаж, комната 22». «Распродажа шуб. Самые лучшие цены в городе. 1 эт. к. 8». «Секонд хэнд. Новые поступления из Европы еженедельно. Офис 14». «Церковь Ясного Солнца. 2 этаж, комната 27».

Андрей подходит к двери в конце коридора. Рядом с ней – окно, на подоконнике – банка из-под кофе, доверху набитая бычками. К двери комнаты 27 приклеен распечатанный на принтере лист бумаги с надписью «Церковь Ясного Солнца».

Андрей стучит в дверь, приоткрывает ее, заглядывает. Стены маленькой комнатки с ободранными обоями завешены дешевыми ширпотребными иконами и вырезанными из журналов репродукциями религиозных картин. На полках – распухшие папки с бумагами. Под потолком болтаются провода электропроводки. У окна – старый письменный стол, за ним – мужчина лет пятидесяти, с длинными седыми волосами, бородой и усами. На нем – черная ряса и большой крест из желтоватого металла.

– Здравствуйте, – говорит Андрей. – Я журналист из «Трибуны», на интервью…

– Да, да, проходите, пожалуйста, – говорит мужчина. – Прошу любить и жаловать – меня зовут отец Иннокентий. Я – основатель и митрополит Церкви Ясного Солнца…

Андрей сидит у стола на стуле со сломанной спинкой. На столе – диктофон.

– …все проблемы нашего сегодняшнего общества связаны исключительно с тем, что русский народ утратил моральные устои, – говорит Иннокентий. – Я не говорю, что в советское время все было хорошо и прекрасно. Я, знаете ли, достаточно объективно оцениваю реальность и понимаю, что политическая система, при которой церковь угнеталась, не может считаться образцом для подражания. Но в советское время, по крайней мере, существовали мощные механизмы защиты от западной пропаганды, а также имелись рычаги контрпропаганды. Поэтому до какой-то степени удавалось сдерживать проникновение буржуазной культуры – музыки, моды, кино. Про музыку и кино говорят обычно много, а про моду почему-то забывают. А ведь это крайне существенный элемент воспитания молодежи, и существует прямая связь между модой и нравственным состоянием общества. Общество, в котором девушка может выйти на улицу просто в непристойном виде, обнажив все, что только можно, – такое общество не может считаться здоровым… Ну так вот, я говорил о сопротивлении буржуазной пропаганде при советском строе. А сейчас, при том что Церковь – официальная, я имею в виду, – находится в фаворе и шоколаде, моральные устои общества деградируют со скоростью света. По телевидению одно сплошное насилие, секс и чернуха. На уме у людей – только финансовые вопросы. Поэтому официальная Церковь не выполняет своих обязанностей, и возникла четкая необходимость в создании новой Церкви, которая поможет не только вернуть Россию в лоно истинного православия, но и излечить общество от ряда болезней. И такой Церковью на сегодня может стать только моя вновь созданная Церковь Ясного Солнца…

– Извините, я вас перебью… Не могли бы вы рассказать поподробнее о себе. Чем вы занимались раньше, как пришли к необходимости создания вашей Церкви?

– Долгие годы я вел самую обычную, ординарную жизнь. Я даже не был, собственно, верующим человеком. В силу тех причин, которых уже коснулся: при советском строе Церковь угнеталась, и у рядового гражданина просто не было возможности осознать свою внутреннюю религиозность. А она, поверьте, есть абсолютно у каждого человека. Я осознал свою религиозность лишь в очень зрелом возрасте, около пятнадцати лет назад. Но осознание это было настолько сильным и ярким, что я тут же понял: я не просто религиозный человек, я – человек богоизбранный, и я должен решать гораздо более важные и существенные задачи, чем просто искать свою внутреннюю религиозность…

– А в чем конкретно проявилось это осознание?

– Этого я не могу вам объяснить. Поймите сами, молодой человек, существуют такие религиозно-мистические опыты, которые язык наш, великий и могучий, выразить просто не в силах. Опять же, я сейчас так легко сформулировал все это лишь потому, что неоднократно думал о том моменте, возвращался к нему. Но в тот момент все было далеко не так однозначно и очевидно. Поймите, для меня это был новый, беспрецедентный опыт… Ну так вот, как только это осознание произошло, я начал ходить в церковь, изучать религиозную литературу. Несколько лет назад я вышел на пенсию – я работал на вредном производстве, поэтому пенсия мне полагается раньше – и посвятил все свое время религиозным практикам и изучению религии. И в какой-то момент я осознал, что существующая православная Церковь не соответствует не только моим запросам, но и вообще запросам сегодняшнего общества. И тогда я задумался о создании Церкви Ясного Солнца…

– Почему вы выбрали такое название?

– У меня даже вопроса такого не возникло. Это название просто «пришло» ко мне. Хотя, когда я начинаю анализировать, то понимаю, что солнце – это вообще символ всего позитивного, собственно, «наше все»…

– Какие задачи ставит перед собой ваша Церковь?

– Церковь Ясного Солнца должна в ближайшие десять лет стать главной Церковью России, вытеснив дискредитировавшую себя и устаревшую православную Церковь.

– Это очень амбициозная задача. Наверняка для ее достижения необходимо серьезное финансирование. Не могли бы вы рассказать, откуда вы надеетесь получить эти средства?

– Я, знаете ли, воздержался бы от ответа на этот вопрос в настоящий момент. Но, поверьте, есть множество организаций, предприятий и частных граждан, готовых принять участие в решении этой крайне важной для всего российского народа задачи.

– Спасибо. И последний вопрос: какие шаги должны быть сделаны в первую очередь, чтобы, как вы говорите, вернуть моральные устои российскому обществу?

– Есть ряд шагов, которые необходимо предпринять в срочном порядке. Прежде всего, ввести жесточайшую цензуру на телевидении, чтобы убрать оттуда всю эту разлагающую людей чернуху и порнуху. Также нужно ввести в обязательном порядке нормы одежды в общественных местах, а за их нарушение подвергать административному штрафу. Никаких коротких юбок, они разрушают нашу нравственность и мораль, возбуждают самые низменные инстинкты и приводят к необратимым последствиям…

* * *

Кабинет Воронько. Он сидит за столом, напротив – два зама, капитаны Кабанов и Санькин.

– Никто про эту сраную «Вену» не слышал, – говорит Кабанов. – Но действовали они четко, не мальчики какие-нибудь. Выбрали единственное в городе ОВД, примыкающее к лесополосе, и в нем к тому же стоянка транспорта находится далеко от основного здания…

– Видеонаблюдение? – спрашивает Воронько.

– Только главный вход. Ну, сейчас, наверно, почешутся…

– Что обнаружили на месте?

– Ничего. Использована стандартная зажигательная смесь – как ее сделать, есть в Интернете. В лесополосе тоже ничего. Днем там гуляют с собаками, местные алкаши тусуются, но ночью, само собой, никого. Жилых домов рядом нет. Сторож склада напротив ничего не видел. Да что ты возьмешь со сторожа, если в самом отделении заметили пожар, только когда три машины уже обгорели?

– Чем они там занимались?

– Откуда я знаю? Отдел собственной безопасности проверяет, нам потом доложат. Вот, собственно, и все.

– Что насчет этого их заявления? – Воронько поворачивается к Санькину.

– А что там может быть? Они ж не со своего домашнего компьютера отправили письмо. Парни не дураки – все подготовить, а потом так тупо запалиться. Я дал ребятам задание установить IP-адрес, но это больше для очистки совести. Отправили либо из интернет-кафе, либо из обычного кафе, в котором есть уай-фай, либо через USB-модем – можно купить СИМ-карту, отправить сообщение и выбросить ее.

– А что, разве симку без паспорта можно купить? – спрашивает Воронько.

– Ты, Степаныч, отстал от жизни. Пацаны, которые в центре стоят, предлагают симки, они, думаешь, спрашивают паспорта?

– Но они ведь на кого-то оформлены?

– Я сам в это дело не вникал, не было необходимости. Но могу поспрашивать у ребят. Либо симки оформлены на каких-то левых людей, либо их можно какое-то время не регистрировать, и они этим пользуются. Поспрашивать?

– А смысл? Если это все равно ничего не даст…

* * *

Двор университета. На лавке сидят Женя, Иван и Вика.

– …ну, это еще не самое худшее, – говорит Женя. – А помните того фрика, который у нас на первом вел русский?

– Анатолий Петрович? – спрашивает Иван. – Фамилию уже забыл…

– Калистратов, – подсказывает Женя.

– Да, точно, Калистратов…

– Фрик был реальный. – Вика улыбается. – Подсаживается, прижимается… Помните, я ему раз открытым текстом говорю: «Анатолий Петрович, что вы все ко мне прижимаетесь? Я, если что, и показать вам что-нибудь могу – вы только попросите. Но вот как насчет зачета?»

– И что он? – спрашивает Иван.

– Сделал вид, что не услышал. И больше не подсаживался…

– Что-то его в последнее время не видно, – говорит Женя. – Я давным-давно его не видела. На третьем курсе, наверно, ни разу.

К лавке подходит парень в косухе, со множеством сережек в ушах и бровях, панковским гребнем, с гитарой в чехле. Он кивает девушкам, здоровается за руку с Иваном.

– Вот’c’ап? В смысле, как дела?

– Так, ничего выдающегося.

– Репетируете?

– Да, в ДК металлургов.

– Мы тоже там репали раньше… Но там аппарат говнистый. Поэтому мы сейчас на заводе имени Чкалова. Там клуб – прямо на сцене репаем. И аппарат, ты знаешь, для такого места неплохой. Комбики Fender, колонки Peavy… Да, могу, кстати, дать тебе телефон человека, который там всем рулит. Гондон он, конечно, но база – нормальная. Может, и вы тоже захотите там репетнуть. Пока мало кто знает про это место, поэтому прухи особой нет. Только вторник и четверг с восьми вечера не занимайте, это наше время, о'кей?

– О'кей.

Парень достает из кармана мобильник. Иван вытаскивает свой.

– Блин, разрядился… – говорит Иван.

Он вытаскивает из рюкзака книгу – «Субкоманданте Маркос. Другая революция», – ручку, записывает номер вверху на последней странице.

– Ну, ладно, я пошел, – говорит парень.

– Удачи.

Он жмет руку Ивану, кивает девушкам, отходит.

* * *

Из курсовой работы по политологии студентки группы 403 Никитиной Ольги на тему «История левых и анархистских движений Европы с конца 19-го века до наших дней»

Название: Народная воля

Страна: Россия

Годы активности: 1879–1887

Идеология: социализм, «народничество»

Группировка знаменита прежде всего тем, что совершила один из крупнейших за всю историю России террористических актов: 1 марта 1881 года в Петербурге ее членами был убит император Александр II. Царь возвращался в Зимний дворец после войскового развода в Михайловском манеже, и народоволец Игнатий Гриневицкий бросил в него две бомбы. Первая не взорвалась, но вторая нанесла императору смертельные ранения, от которых он умер чуть более чем через час.

«Народная воля» была ничтожной по своему численному составу и пользовалась поддержкой лишь небольшой части российской интеллигенции, но огромная энергия ее участников позволила создать мощнейшую террористическую организацию, совершившую ряд громких убийств, в том числе – генерала Стрельникова и жандармского подполковника Судейкина. Судейкин внедрил в партию своего агента Дегаева, который его впоследствии и убил.

Исполнительный комитет «Народной воли» принял решение об убийстве Александра II, известного прежде всего отменой крепостного права, в 1879 году. Члены «Народной воли» считали, что убийством царя они смогут уничтожить самодержавие. В том же и следующем году были предприняты два неудачных покушения на императора. 19 ноября 1879 года произошла попытка взрыва императорского поезда под Москвой, но царь находился в другом поезде и не пострадал. 5 февраля 1880 года Степан Халтурин произвел взрыв на первом этаже Зимнего дворца. Император, обедавший на третьем этаже, не пострадал, но погибли 11 солдат – героев недавно закончившейся русско-турецкой войны, за свое отличие зачисленных на службу в императорский дворец. Еще 56 человек были ранены.

После ареста одного из лидеров «Народной воли» Андрея Желябова убийством Александра II руководила Софья Перовская. Она лично начертила план расстановки «бомбистов» и взмахом платка подала Гриневицкому сигнал бросить бомбу. Гриневицкий получил при взрыве смертельные ранения и умер в тот же день. Перовская была опознана и арестована несколько дней спустя и казнена вместе с Желябовым и несколькими другими народовольцами на плацу Семеновского полка. При этом организация просуществовала еще несколько лет, однако арест в 1884 году ряда видных народовольцев, включая Германа Лопатина, первого переводчика «Капитала» Карла Маркса, нанес по ней серьезный удар.

Между тем в 1886 году возникла «Террористическая фракция» «Народной воли» во главе с Александром Ульяновым и Петром Шевыревым. Группировка планировала осуществить покушение на императора Александра III 1 марта 1887 года, но попытка провалилась. Шевырев был арестован, приговорен к смертной казни и повешен в Шлиссельбургской крепости. В 1887 году «Народная воля» прекратила существование.

* * *

Редакция «Областной трибуны». Маленькая комната с высоким потолком. Андрей сидит у компьютера с громоздким старым монитором, набирает на клавиатуре текст. За соседним столом парень с дрэдами играет в компьютерную стрелялку. За окном – железнодорожная насыпь и кусок индустриальной зоны. Андрей отрывается от компьютера, снимает очки, трет глаза, снова надевает, смотрит в окно. По железной дороге идет товарняк, тянутся, одна за другой, грязно-желтые цистерны.

– Курить пойдешь, Витя? – спрашивает Андрей.

Парень мотает головой.

Андрей берет со стола пачку сигарет, зажигалку в кожаном чехле, встает, протискивается между столом и стеной.

Курилка. На стене – распечатанная на принтере картинка-демотиватор: котенок в полицейской машине и надпись «Моя милиция меня бережет».

Андрей сидит на табуретке, курит. Он достает из кармана телефон, находит в записной книжке номер, звонит.

– Алло, Игорь? Привет, это Андрей.

– Привет, – отвечает в трубке Воронько.

– Как дела?

– Ты меня этим говном не грузи, лучше сразу говори конкретно, что тебе надо?

– Ты знаешь. Ну или хотя бы догадываешься.

– Не еби вола, ты понял? Знаешь, догадываешься… Что это за хуйня? У меня что, дел других нет?

– Нападение на ОВД.

– Это не телефонный разговор.

– Когда сможем встретиться?

– Завтра. Если получится. Перезвони. Все, давай.

– Пока.

* * *

Воронько кладет телефон на стол. Он – в своем кабинете. Рядом – Кабанов. На другом конце стола – Белобровов, мужчина под пятьдесят, в черном свитере под горло.

– Короче, продолжай, – говорит Воронько и кивает Кабанову.

– Значит, на чем мы остановились… – говорит Кабанов. – Ты сказал, что понятия не имеешь, кто это мог сделать, и что сам не имеешь к этому никакого отношения.

– Разумеется. Это просто абсурд какой-то… Вы что, серьезно считаете, что я мог бросать бутылки с зажигательной смесью через забор отделения милиции? – Он хмыкает. – Это в моем-то возрасте?

– Кто тебя знает? – говорит Воронько. – Вы же устраиваете все эти «марши миллионов». Ваша задача – расшатать лодку. А для этого вы готовы идти на все, разве нет?

– Нет, – говорит Белобровов. – Вот в этом вы глубоко заблуждаетесь. Как раз мы-то и не готовы идти на все. Мы действуем исключительно в рамках закона.

– Это ты можешь кому-нибудь другому рассказывать, ясно? – говорит Кабанов.

– Ну, это ваше право – верить мне или не верить. Вы меня в чем-то конкретном обвиняете? Я могу позвонить своему адвокату?

– Никто тебя ни в чем не обвиняет. Это был вызов для беседы. Все, свободен.

* * *

Вечер. Саша и Оля спускаются в подземный переход. Сворачиваются торговцы книгами, цветами и сим-картами. Слепой мужчина в черных очках играет на баяне фрагмент из «Времен года» Вивальди. Рядом с ним сидит пес, подвывает.

– …ты зря его защищаешь, – говорит Оля. – Шнур для меня – воплощение фальши и попсни, только в какой-то другой, чуть более скандальной форме.

– Я его не защищаю. Я только говорю, что он – талантливый человек и что на фоне всех остальных он все равно выделяется…

– Да, талантливый, но еще и хитрожопый. Он берет какие-то непопсовые элементы и строит из них коммерческий продукт, очень даже попсовый…

– Если Шнур – попсовый, то кто тогда Филипп Киркоров?

– Для меня они одного поля ягоды. Да, Киркоров более тошнотворный, но Шнур – такая же фальшь и попсня, только рассчитанная на другую аудиторию. Более продвинутую, более циничную. Для такой аудитории Киркоров – это просто отстой вообще. А Шнур – самый раз. Для офисного планктона, который хочет в пятницу вечером набухаться, расслабиться, поматериться…

Оля и Саша выходят из перехода, подходят к киоску с хот-догами. Саша покупает два кофе в прозрачных пластмассовых стаканчиках.

Они идут по путепроводу, останавливаются на середине. Внизу проносятся машины. Вдалеке – панорама города: масштабные сталинские здания в центре, районы однотипных хрущевок и девятиэтажек, заводские корпуса с трубами.

– Знаю, это звучит, наверно, банально… – говорит Оля, делает глоток кофе. – Но я все же спрошу…

– Можешь не спрашивать. Я знаю, о чем ты хочешь спросить, и я сразу могу тебе ответить. Я чувствую себя хорошо. Я чувствую себя офигенно.

По синеющему небу пролетает самолет, оставляя размазанный след.

* * *

Кафе. На стенах – несколько цветных фотографий: пляжи, пальмы, девушки в купальниках. Андрей и Воронько сидят за столиком в углу. На столике – графин с водкой, тарелки с нарезанной колбасой, огурцами, помидорами, хлебом.

За соседним столиком – два молодых мента и две искусственные блондинки в коротких юбках, еще за одним – седой лысоватый дядька за пятьдесят.

Андрей кивает на него головой.

– Тоже ваш кадр?

– Да, из «Центрального» ОВД. Подполковник Скуратович.

– Сюда вообще, кроме ментов, кто-нибудь ходит?

– Ходят. Те, кто не знает. – Воронько хмыкает. – А Скуратович – он дядька известный. Помню, лет пятнадцать назад, он еще старлеем был тогда, три отморозка захватили супермаркет, заложников взяли…

– Чего-чего?

– Пришли в супермаркет. Со стволами. Это был один из первых супермаркетов крупных в городе, еще до кризиса девяносто восьмого. Когда это было, по типу, дорого, только богатые могли себе позволить. Не помню уже, как он назывался – на улице Русакова. Помнишь?

– Помню, конечно. Он менял хозяев и названия много раз, а потом вообще закрылся, и на его месте построили жилой дом…

– Ну, да… Короче, пришли три отморозка со стволами, охранников сразу скрутили, начали чистить кассы… Покупателей, само собой, всего ничего. Кроме того, уже поздно было, часов, может, одиннадцать. И, короче, один охранник успел нажать на тревожную кнопку. Приехал патруль, а там такая херня… Ну, эти гондоны закрылись изнутри и говорят: берем всех, кто в магазине, в заложники. Согнали всех, на хер, в бытовку, и закрыли на ключ. Доложили на самый верх, а начальником ГУВД был тогда Шмаков. И он, короче, перессал. Ведите, говорит, переговоры. И сам закрылся в кабинете, трубку телефона снял и бухал, пока все не кончилось. А эти хуи выдвинули, падла, требования: вертолет и миллион долларов. Кино насмотрелись, уроды. Расчетов, чтоб тебе не спиздеть, двадцать прибыли на место, подтянули ОМОН… И хуй его знает, чем бы все закончилось. Но, короче, повезло. Эти долбоебы открыли бутылки с дорогим вискарем, коньяком – сидят, бухают. Набухались – и вырубились, на хер. А Скуратович решил понтонуться – типа, герой, хуё-моё. Взял двух своих пацанов, и они через канализацию пролезли в туалет, выломали стенку из гипсокартона. Заходят в торговый зал – а эти пидарасы там все спят бухие… Их, само собой, повязали, дали лет по восемь за вооруженный грабеж…

– Да, ничего история. И как ее смогли замолчать?

– А ты знаешь, кто тогда был хозяином супермаркета? Соломатин. Не мэр, а сын его. Ему лишний шум был не нужен вообще. Он всем, кто участвовал, выплатил неплохой, как теперь говорят, «бонус». Само собой – и продавцам, и покупателям, кто был в магазине. Оказался, по типу, не в то время и не в том месте… Ладно, что-то мы заговорились…

Воронько берет графин, наливает в рюмки. Он и Андрей чокаются, выпивают.

– А про нападение на «Ближний» ты мне что-нибудь расскажешь? – спрашивает Андрей.

– Не-а. Не могу. Пойми, я, по типу, тебе скажу, что зацепок нет, и ты про это напишешь. И на нас сразу посыплется все говно: менты ничего не делают, не расследуют, их надо всех разогнать. А ведь, с другой стороны, это могло значить, что зацепки у нас есть, и хорошие, но мы не хотим спугнуть этих говнюков раньше времени. Поэтому я тебе ничего не скажу, ты понял? Вообще ни слова. «Ноу коммент», короче.

* * *

Двор университета. Кевин и Иван сидят на лавочке. Вокруг них стоят группками студенты.

– …Два дня не отвечает на звонки? – спрашивает Иван. – Упс…

– Да. ВКонтакте тоже нет. Я беспокоюсь.

– Ну, я тоже беспокоюсь… Хотя… Но ты ведь знаешь ее…

– Немного.

– Мать ее не слишком контролировала, то есть она всегда жила независимо. Могла все бросить, например, и поехать к родственникам – они у нее под Москвой, в Раменском. Сами родственники эти ей вообще по фигу, но зато Москва близко – полчаса на электричке или около того. Поедет на Арбат, затусит с какими-нибудь неформалами. А их там много – и местных, и из других городов. Поедет потом на «вписку» с ними, зависает…

– Что такое «вписка»?

– Любое жилье в чужом городе.

– Один раз она мне говорила, что трахала богатых мужчинов. За деньги…

– Может, это и гонки… Ну, то есть неправда. Даже, скорей всего, неправда. Она любит всех шокировать. С самого первого курса. Всегда одевалась вызывающе. Преподам не то чтобы грубила, но спорила с ними, не соглашалась. Она же умная, способная – в школе ничего не делала, пропускала постоянно, но ЕГЭ сдала хорошо и поступила на бюджет. Олька тоже такая, вроде нее. Поэтому я не удивился, что они сдружились с самого начала. А то, что Женька с ними затусила, это меня, наоборот, удивило. Мне кажется, Женька совсем другая…

– Я заметил – ты ее не сильно любишь…

– Не то чтобы я ее не люблю. Просто она другая. Мы с Олей и Викой нашли общий язык на почве музыки. Оля играла в группе, я играл, Вика тусила… А у Женьки всегда были другие интересы – сноуборд, виндсерфинг, поездки за границу…

– Ты когда-то хотел гулять с Викой?

– Нет. Мы всегда были просто друзья.

* * *

На кухонном столе стоит начатая «картонка» дешевого полусладкого вина. Андрей открывает холодильник, достает батон колбасы, отрезает от него кусок, кладет на хлеб. На ходу жуя бутерброд, он выходит из кухни в комнату. На диване с бокалом вина сидит его жена, смотрит сериал. Андрей проходит через проходную комнату в смежную, закрывает за собой дверь.

В комнате – шкаф, кровать, письменный стол с громоздким старым компьютерным монитором. Над столом – вырезанные из журналов фотографии групп: «Гражданская оборона», «Последние танки в Париже», «Адаптация». Андрей садится к компьютеру, открывает закладку. The Neo Noir/Modern Noir (Post-1964) – список фильмов. Он копирует название первого – Angel’s Flight, заходит на торрент-трекер, вставляет название в форму поиска.

* * *

Кабинет Санькина. На стульях сидят три скинхеда. Один – в кожаной куртке, два других – в «бомберах». Все трое – в светлых джинсах и высоких ботинках. Санькин, сидя за столом, просматривает бумаги, откладывает, поднимает глаза на парней.

– Значит, так, ребята, – говорит он. – Это – абсолютно неофициальная беседа. Поэтому хочу, чтобы вы меня поняли правильно. Вас никто ни в чем не обвиняет, просто есть разговор.

– На тему? – спрашивает один, с прыщавым лицом.

Санькин смотрит на парней, переводя взгляд с одного на другого.

– Нападение на ОВД «Ближний».

– Ну а мы тут при чем? – Второй парень, невысокий, плотный, с круглым лицом, хмуро смотрит на Санькина, сжимает и разжимает кулак.

– Ребята, я разве сказал, что вы имеете к этому отношение? Я еще раз повторяю: вас никто ни в чем не обвиняет, мы выясняем ситуацию. В молодежной среде, так сказать. Вдруг вы что-то слышали…

– Как мы могли что-то слышать? – говорит прыщавый. – Это анархисты могли сделать, антифа. Что мы можем знать про это?

– Ну, ребята, вы, боюсь, нас несколько недооцениваете. Мы на то и центр «Э», чтобы знать про все ваши взаимоотношения. Думаете, мы не знаем, что вы «пасете» антифа, а они «пасут» вас? Шагу друг без друга ступить не можете…

– Это все неправда, – говорит круглолицый. – Никто никого не «пасет». Они нам не нужны. Их на весь город пять человек. И то они только в Интернете сидят и на заборах пишут.

– Значит, получается, что никто ничего не знает?

Скины пожимают плечами.

– Ну а сами вы как думаете, кто это мог сделать?

– Это ваша работа – думать, – говорит прыщавый. – Вам за это деньги платят…

– Ну, как знаете, – говорит Санькин, морщит лоб. – Но если что все же узнаете…

– Само собой, – говорит круглолицый, хмыкает.

* * *

Квартира Стаса.

– …Согласен, – говорит Стас. – Этим можно показать, что мы не боимся совершать дерзкие акции, средь бела дня. Но важно действовать четко по плану. Чтобы каждый знал свою задачу и строго ее выполнял. И не забывать оставлять дома мобильники, даже когда приходим на наблюдение.

– А ничего, что дэпээсник? – спрашивает Сергей. – Я-то их, гадов, ненавижу, но это, получается, не совсем мент…

– Как это – не совсем? – говорит Саша. – Такой же мент, действующий по таким же понятиям. Вместо того чтобы заниматься безопасностью движения, они думают только о личном обогащении. Кроме сбора взяток, их ничего не интересует. Так что все нормально…

– Да, даже какое-то разнообразие, – говорит Оля.

– Ладно. – Стас оглядывает ребят. – Значит, на сегодня все. Как всегда, выходим «частями».

– Мы тогда первые, хорошо? – спрашивает Саша.

Остальные кивают. Парни пожимают руки. Оля целует Ивана, Сергея и Стаса в щеку.

Оля и Саша выходят.

Оля и Саша садятся в лифт. Двери закрываются.

– Есть новости про Вику, – говорит Оля. – Я не хотела при всех. Она, оказывается, оставила матери записку: не ищите, у меня все в порядке, я нахожусь с хорошими людьми в надежном месте, выйду на связь сама. А мать была в очередном своем отъезде и прочитала ее только сейчас.

– И ее не беспокоило, что от Вики нет никакой информации, звонков, эсэмэсок?

– Это для них нормально.

– Но почему тогда она оставила записку ей, а не тебе, скажем? Или Жене? Или Кевину?

– Это как бы в ее стиле.

– Куда она могла уехать?

– Понятия не имею…

Лифт останавливается, двери раздвигаются. Оля и Саша выходят, идут мимо почтовых ящиков, набитых рекламным спамом. Саша нажимает на кнопку домофона, открывает дверь подъезда.

– Я ничего необычного в ней не заметила, – говорит Оля. – Вела себя, как обычно. В смысле, с некоторой долей странности, но в пределах обычного…

– Ну, давай надеяться, что у нее все в норме.

Оля и Саша идут через двор. На лавочке сидит компания тинейджеров. Они пьют пиво, передавая друг другу двухлитровую «бомбу».

– …и он всем рассказал, что она ему дала, и минеты, и все прочее, – говорит один. Остальные хмыкают. – И она тогда сказала: я выпускаю на тебя брата. А он у нее в ОМОНе. Он тогда у нее на коленях прощенья просил, подошвы лизал. Нормально?

– А она?

– Не простила. Чувак готовится к смерти.

Все хохочут.

* * *

Полиция. Кабинет Кабанова. На стульях – два парня и девушка.

Кабанов курит, перекладывает на столе бумаги. Он тушит в пепельнице сигарету, хмуро смотрит на ребят.

– Конкретный вопрос. Что каждый из вас делал в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое сентября? Отвечаем по очереди, четко и конкретно.

– Я не помню… – говорит парень с «ирокезом». – Давно уже было. Я вообще живу сегодняшним днем…

Кабанов качает головой.

– Нет, я что, плохо объяснил? Отвечаем четко и конкретно.

– Ну а если я не помню?

– Так и скажи: не помню. Два слова. Не. Помню. Или ты тупой?

– Не. Помню, – говорит панк, подражая интонации Кабанова.

– Зря выебываешься. Думаешь, я тебя не могу прессануть? Прессану, если что, как надо. Время пока не пришло. Следующий.