Текст книги "Нуэла"

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Глава первая

Сообщение, переданное по радио, было кратким: сегодня, в 3 часа 47 минут по московскому времени, в воздушном пространстве России над небольшим поселком Рамино, что в ста сорока километрах к юго-востоку от Нижнего Новгорода, потерпел аварию самолет делийской авиакомпании «Боинг-747» с двумястами сорока шестью пассажирами и четырнадцатью членами экипажа на борту, рейс № 214, следовавший по маршруту Дели-Москва. По предварительным данным, никто из пассажиров и членов экипажа не остался в живых. Причины катастрофы выясняются.

– Над поселком Рамино! Это же где-то совсем неподалеку от нас! – воскликнул Андрей Семенович Радов, шестидесятидвухлетний пенсионер-геолог, отодвигая лежащую перед ним рукопись и поспешно подкручивая регулятор громкости приемника. Но веселый голос диктора, захлебываясь от восторга, уже расхваливал какой-то новый сорт жевательной резинки, «сохраняющий абсолютно свежее дыхание с утра до вечера».

– Боже! Такая трагедия, а им – жевательная резинка! -с болью прошептал старый геолог. – До чего мы дожили!

Он рывком распахнул окно дачного домика, расстегнул верхнюю пуговку на рубашке. Ему мучительно не хватало воздуха. А из приемника неслись уже бравурные, бьющие по нервам ритмы и завывающий женский голос непрерывно повторял одни и те же слова: «только меня, только меня...».

Радов с отвращением выключил приемник и выскочил на свежий воздух.

Утро было великолепным. Солнце только что поднялось над цветущими деревьями сада и яркими искрами брызнуло из бесчисленных капелек росы, обильно покрывшей молодую, только что распустившуюся зелень.

Но эта феерическая картина только усилила душевный шок, вызванный известием о гибели самолета. Да и было отчего. Здесь – такой праздник жизни! А там, у тех двухсот шестидесяти... Как можно совместить такое? Куда и зачем пустились они в путь, влекомые иллюзорным стремлением к перемене мест, положившись на более чем сомнительные блага цивилизации? Неужели было что-то более притягательное и значимое, чем этот пронизанный солнцем окоем, этот напоенный утренней прохладой воздух, этот божественный аромат пробуждающейся природы?

И вдруг словно молния пронзила его мозг. Как там было сказано: рейс № 214? Так это тот самый рейс, каким много лет назад он сам летел из Дели в Москву после длительной трехлетней командировки в Индию в качестве консультанта одной из геологических экспедиций.

Тогда также была весна. И также земля пробуждалась от долгой зимней спячки. Но как все изменилось за эти годы! Тогда он был молод, полон сил и здоровья. А главное – душа была переполнена огромным, ни с чем не сравнимым счастьем. И перед глазами неотступно стоял незабываемый образ той, которая только что проводила его в делийском аэропорту и с кем, как он думал, его не разлучит ни расстояние, ни время.

Рейс № 214... Рейс его ушедшей молодости. Рейс его надежд и разочарований. Рейс, навсегда отнявший у него самого дорогого, самого близкого человека. Так вот почему так поразило его в общем-то ординарное известие! Вот почему так полоснуло по сердцу сообщение о гибели в сущности чужого самолета и совершенно незнакомых ему людей!

Он взял лопату и принялся с ожесточением раскапывать оставшуюся необработанной пустошь. Только так он мог унять расходившиеся нервы, только так мог отделаться от навалившейся вдруг душевной боли. Так было всегда. Особенно в последнее время, когда он остался один.

Да, теперь он был один. Совсем один. Жена умерла. Дети разъехались. Друзья, его сверстники, замкнулись в своих невзгодах, своих болезнях, своих заботах. И только книга, над которой он работал в последние годы, осталась единственным смыслом его жизни, заменив ему и родных и друзей. Она должна была стать своего рода итогом его жизни, плодом его многолетних исканий и раздумий.

Нет, Радов не был профессиональным литератором. Первую свою книгу он написал как бы между делом вскоре после возвращения из Индии, прямо по следам своих путешествий по Гималаям и под впечатлением шока от потери любимой женщины, но совершенно неожиданно для себя встретил прямо-таки восторженный прием у читателей. Более того, год спустя книга была переведена на английский язык и

переиздана в Дели, а сам он был принят в члены Союза писателей СССР.

Казалось, сама судьба толкала Радова на то, чтобы всерьез заняться литературной деятельностью. Но уже следующая его рукопись была «зарезана» по идеологическим соображениям, и руководство Союза писателей «серьезно предупредило» своего молодого члена о возможности разделить участь некоторых опальных литераторов. Тогда Радов понял, что при своем прямолинейном и бескомпромиссном характере он может ужиться только с миром таежных дебрей и горных круч.

Этому миру он отдал всю жизнь, не изменил ему вплоть до выхода на пенсию и только теперь, став пенсионером, вновь решил взяться за перо, чтобы поделиться своим жизненным опытом, своими взглядами на жизнь.

Впрочем, была у него еще одна привязанность. Это его сад. С ним, с растущими в нем деревьями он общался как с близкими, одушевленными существами, разговаривал с ними, делился своими бедами и невзгодами, поверял им свои думы. И даже забывал средь них о своем одиночестве и своих все усиливающихся недомоганиях.

Вот и теперь, помахав с полчаса лопатой, он сел на небольшую скамеечку под сенью старой яблони и прижался лбом к ее шершавому стволу:

– Так-то вот, старина, мы с тобой еще скрипим, а там где-то ушли в мир иной абсолютно невинные, может быть, очень хорошие, только начинающие жить люди. И каждый из них, возможно, как и я, летел за своей мечтой. И у каждого была своя, уже прожитая, совершенно особенная, не похожая на другие, жизнь.

Радов тяжело вздохнул, и мысли его снова обратились к тем далеким временам, когда он, совсем еще молодой человек, но уже признанный специалист-геолог, оказался в далекой Индии, чтобы помочь своим коллегам из этой солнечной страны в поисках необходимых ей полезных ископаемых. Здесь Радов и познакомился с юной Джуной Парвати – тоненькой черноволосой, черноглазой девушкой, почти девочкой, со смуглым миловидным лицом и стройной, точеной фигуркой.

Впрочем, знакомство это было чисто вынужденным: индийское руководство экспедицией назначило ее на должность коллектора радовской партии и на первых порах не могло не вызвать ничего кроме обоснованного протеста.

– Не хватало еще с малыми детьми возиться, – недовольно буркнул он в разговоре со своим русским начальником.

– Ну, во-первых, этот «ребенок» успел закончить геологический колледж и получить степень бакалавра, – возразил тот, – а во-вторых, как ты знаешь, мы здесь, в соответствии с контрактом, должны не только работать, но и передавать свой опыт местным кадрам.

– Как же я буду передавать ей свой опыт, на пальцах объяснять? – не сдавался Радов.

– Не беспокойся, я слышал, Джуна немного знает русский язык. А потом... неплохо было бы и тебе помаленьку начать учиться индийскому языку, если ты всерьез решил здесь работать.

Что можно было возразить на это? Пришлось смириться. Тем более что юная коллектриса действительно оказалась очень дельным и старательным работником. А в один прекрасный день и вовсе поразила Радова сверх всякой меры.

В тот день они вели рекогносцировочную съемку на склоне небольшого, поросшего кустарником холма, и Радов, увлеченный работой, лишь услышав подозрительный шорох в траве, заметил в двух шагах от себя высоко поднятую голову королевской кобры.

Змея была небольшая. Но, увидев ее раздувшийся капюшон и хищно поблескивающие глазки, юноша мгновенно похолодел от страха. Ужас не позволил ему даже сдвинуться с места. Он словно окаменел в предчувствии неотвратимой развязки. И в тот же миг увидел, как его молодая помощница вихрем рванулась к разъяренной змее, прижала каблуком ее шею к земле и одним ударом молотка расплющила подергивающуюся из стороны в сторону голову отвратительной гадины, затем отбросила носком ботинка все еще извивающееся тело кобры далеко в сторону и совершенно спокойно произнесла:

– Когда приходится видеть такая змея, главное – нужно не есть бояться. На ваша родина нет, наверное, такой ядовитый хищник?

– Да, у нас нет таких страшных змей. Но нет и таких храбрых девушек, как вы.

Лицо Джуны покрылось ярким румянцем.

– Не надо говорить так. Это не есть храбрость. Это есть привычка.

– Ну, знаете!.. – воскликнул Радов. – Если бы не вы... -Он схватил руку девушки и крепко сжал ее. – Спасибо вам, Джуна. Огромное спасибо!

Пальцы девушки дрогнули в его руках:

– Не надо спасибо ко мне. Надо спасибо к вам. Это вы хотите научить меня, как надо работать.

Радов взглянул в ее глаза и впервые увидел в них нечто гораздо большее, чем просто уважение к своему учителю, нечто такое, что отозвалось в его душе мощным ликующим аккордом и заставило забыть и о только что пережитом страхе, и о всех неудобствах кочевой жизни геолога, и о начавшихся было терзать его муках тоски по родине. Он снова взглянул в бездонные, как омут, глаза девушки и неожиданно для самого себя сказал:

– Джуна, а вы не взялись бы научить меня вашему языку? Она потупилась:

– Если вы хотите... я была бы рада...

Так растаял ледок, доселе сковывавший их отношения, так началась их дружба, а затем любовь, и к концу пребывания Радова в Индии они поклялись друг другу быть вместе до конца дней своих.

Правда, Радов не мог остаться с Джуной в Индии – это было бы расценено как измена Родине, и не мог сразу захватить ее с собой – это потребовало бы длительного оформления всякого рода формальностей. Но он не сомневался, что сейчас же по приезде в Союз вышлет Джуне вызов, она приедет к нему, и они станут мужем и женой. Да и могло ли быть иначе?!

Могло! Слишком мало знал молодой геолог порядки, господствовавшие в его стране. Несмотря на все хлопоты, ему так и не удалось устроить приезд Джуны в Союз. Более того, на выезд самого Радова за границу было наложено жесточайшее табу. И осталась юная индианка лишь предметом его воспоминаний, да еще прототипом главной героини в его книге «В предгорьях Гималаев».

Вот о чем напомнило Радову краткое сообщение по радио. Вот что заставило его заново прочувствовать всю нелепость и жестокость нашей «высокоразвитой» и «высокогуманной» цивилизации. Там в прошлом злополучный рейс № 214 в прах развеял все его мечты, все надежды на счастье, сегодня тот же рейс № 214 оборвал жизнь других, почему-то проклятых судьбой, людей.

Долго еще сидел одинокий пенсионер под своим любимым деревом, перебирая в памяти события далекого, и не столь далекого, прошлого. Потом встал, оделся, взял свою неизменную кошелку и отправился в расположенный неподалеку райцентровский сельмаг, чтобы купить кое-что из продуктов.

Глава вторая

Путь до сельмага был недолгим. И все-таки около трех километров надо было прошагать по глухой проселочной дороге, где не то что машину или повозку, но и одинокого пешехода можно было встретить лишь от случая к случаю.

Однако Радов любил эту дорогу. Любил именно за ее пустынность. А еще за то, что пролегала она через светлую березовую рощу, полную птичьего гомона и запаха травы и цветов. Он знал каждый ее поворот, каждую пересекающую ее тропинку. И тем не менее всякий раз она открывалась перед ним как-то по-новому, какой-то иной, невиданной прежде, красотой.

Вот и теперь в небе появилось небольшое облачко, и тень от него побежала по дороге, как живая пугливая черепашка. Она торопливо перебиралась через длинные, неподвижно лежащие тени от деревьев, и оттого казалось, что сама дорога бежит путнику навстречу.

Увлеченный этой игрой теней, Радов остановился у знакомой молодой березки и вдруг вспомнил, что он уже видел нечто подобное. Да, именно такая картина осталась в его памяти от того дня, когда он впервые увидел представленного ему коллектора их геологической партии. Тогда он также стоял у небольшого деревца и смотрел на бегущую от облака тень, а на дороге, что вела к базе партии, показался начальник экспедиции с тонкой, как тростинка, черноглазой девушкой в белом сари и с непокрытой гладко причесанной головой.

Какая буря протеста поднялась в его душе, когда он понял, что с этим хрупким созданием ему придется ходить в маршруты по горным тропам и каменистым ущельям! И какой грустью и болью наполнилась она три года спустя, когда пришла пора расстаться с этим созданием, ставшим самым дорогим, самым желанным человеком на свете!

Радов обхватил руками прохладный ствол белоснежной красавицы и вновь, как это уже было сегодня утром, унесся в мыслях в те дни тридцатилетней давности, когда он знал, что такое счастье.

Но так продолжалось недолго. Что-то заставило его вновь взглянуть на дорогу, и он увидел, что из-за поворота показалась маленькая человеческая фигурка.

Менее всего расположенный к каким бы то ни было встречам, Радов хотел сейчас же отойти в глубь рощи. Но, как нарочно, именно в этот момент выкатившееся из бегущего

облака солнце особенно ярко осветило приближающуюся фигурку, и он застыл на месте от неожиданности и изумления. Навстречу ему шла девушка. Но не просто случайная незнакомка. Одного взгляда, брошенного на нее, было достаточно, чтобы увидеть, что она как две капли воды похожа на его Джуну: тот же рост, фигура, то же смуглое, сильно удлиненное лицо, те же жгучие темно-карие глаза и иссиня-черные, отливающие вороненой сталью волосы. Даже походка и характерный поворот головы, чуть вбок от направления взгляда, были точно такими, как у Джуны.

Что это, бред, галлюцинация, сон наяву? Или какой-то фантастический сдвиг во времени? Радову представилось даже, что он снова на геологическом маршруте, как бывало в незабываемые дни гималайской экспедиции, и навстречу ему идет его юная коллектриса, его верная помощница и возлюбленная. Но в это время из-за того же поворота вывернула легковая машина и, не сбавляя скорости, помчалась по узкой дороге.

Объехать девушку она не могла. Единственное, что оставалось путнице, это как можно скорее отскочить в сторону. Но девушка почему-то побежала прочь от машины прямо по дороге.

Этого не ожидал ни Радов, ни, видимо, водитель машины. Пронзительно взвизгнули тормоза, и...

Все дальнейшее произошло точно в каком-то кошмарном сне. Девушка упала. Машина на миг остановилась. Дверка ее раскрылась и вновь захлопнулась. Взревел мотор. Машина рванулась с места и, обдав Радова облаком вонючих газов, скрылась за следующим поворотом. На дороге осталась лишь распростертая фигурка девушки.

Радов подбежал к ней, поднял на руки, приложил ухо к груди. Глаза девушки были закрыты, но сердце прослушивалось отчетливо. Слава Богу, жива! Он снял у нее с шеи тонкий шелковый шарфик, расстегнул верхнюю пуговку на платье.

Легкий вздох вырвался из груди пострадавшей, веки дрогнули, но глаза оставались закрытыми. Сильная бледность покрыла смуглое лицо.

Радов растерянно огляделся по сторонам. Что же теперь делать? Сбившая девушку машина умчалась. Ждать здесь другую – бессмысленно. Значит, надо нести ее в медпункт.

До больницы, что была по соседству с сельмагом, оставалось не больше километра, а девушка, к счастью, оказалась

легче, чем он думал. Да что там легче, она была словно невесомой. Радову показалось даже, что на руках у него не прелестная молодая женщина, а всего лишь сгусток уплотненного воздуха, принявший вид человеческого тела. Но в тот момент это не удивило его. Мозг все еще отказывался воспринимать все происходящее как реальную действительность.

Однако в следующую минуту глаза девушки раскрылись. Она быстро, словно спохватившись, взглянула на Радова и вдруг вскрикнула на знакомом ему индийском наречии:

– Ой, что это?! Пустите меня!

– Простите, пожалуйста, – ответил он, с трудом припоминая слова когда-то выученного языка. – Я не хотел сделать вам ничего плохого, но...

Он осторожно опустил ее на дорогу, однако едва ноги девушки коснулись земли, как сдавленный стон вырвался из ее груди и она как подкошенная повалилась на траву.

– Вот видите, – продолжал Радов, едва успев подхватить ее за талию, – вам надо немедленно показаться врачу, а сами вы пойти пока не сможете.

– Что же делать?..

– Я попробую нести вас. Это недалеко. Потихоньку доберемся...

– Нести меня на руках?.. Как можно?! Мне, право, неудобно... И потом, кто вы? Я слышу, вы говорите на моем родном языке. Я просто не ожидала... Вы жили в Индии?

– Ну, это длинная история. А время не терпит. Ухватите меня за шею и постарайтесь расслабиться. Вот так... -он снова поднял девушку на руки. – Я не причиняю вам боли?

– Нет, мне повредили, кажется, только ноги... Но вам, наверное, будет тяжело.

– Ничего! Когда-то я носил тяжести и побольше. Кстати, на вашей родине. А как вы оказались здесь, у нас? И как мне называть вас?

– Мое имя Нуэла. Но больше я, к сожалению, ничего не могу сказать вам. Разве лишь то, что я с самолета, недавно разбившегося тут неподалеку. Поэтому у меня нет ни вещей, ни документов. Мы летели из Дели, и... Только ради всего святого, – вдруг спохватилась она, – не говорите никому об этом. Умоляю вас!

– Хорошо, хорошо, пусть будет так.

– Поверьте, это не каприз, – продолжала Нуэла, испуганно оглядываясь по сторонам. – Есть люди, которые преследуют меня. Могут даже лишить жизни. И эта машина... Вполне возможно, что это был не просто несчастный случай. И если бы не оказалось поблизости вас... Словом, мне невероятно повезло. Но если вы куда-то торопитесь...

– Никаких если! Я должен доставить вас в больницу. И как можно скорее. Потерпите немного, тут недалеко. Вам очень больно?

– Ноги... – прошептала девушка сквозь слезы. – Обе ноги как в огне...

– Бедная девочка! И надо же было случиться такому несчастью. Но сейчас вам помогут. Только бы добраться до медпункта.

Однако дойти до больницы оказалось действительно не так просто. И хотя Радов по-прежнему почти не ощущал тяжести Нуэлы, возраст и не совсем здоровое сердце его давали знать о себе. Тем более что день становился невыносимо жарким, а только что пережитое потрясение не могло пройти бесследно. Дыхание его срывалось. Несколько раз он вынужден был останавливаться и отдыхать то прислонившись к дереву, то опустившись на придорожный пенек.

В такие минуты Нуэла принималась убеждать его не рисковать своим здоровьем, оставить ее, ждать какого-нибудь попутного транспорта. Но он снова и снова подхватывал ее на руки и нес все дальше и дальше, пока не ввалился, вконец обессилевший, в крохотный вестибюль районной больницы.

И вот здесь его ждало испытание покруче. Едва он начал излагать сидящей за окошечком регистратуры женщине суть дела, как та, не поднимая головы от разложенных перед ней бумаг, грубо оборвала его на полуслове:

– Паспорт больной!

– Да понимаете, у нее нет паспорта, – снова принялся объяснять Радов. – Она шла по лесной дороге, и совершенно неожиданно из-за поворота...

– Без паспорта больных не принимаем! – еще резче отрезала регистраторша. – Следующий!

Радов беспомощно огляделся вокруг. Люди, столпившиеся у окошечка, сочувственно пожимали плечами. Но во взглядах всех читалось одно: жаль, конечно, но против правил не пойдешь. И только один из толпы, хорошо знакомый Радо-

ву майор КГБ в отставке, хлопнул его по плечу и зычно пророкотал:

– Ба, Андрей! Вот так встреча! – и, отведя Радова в сторону, доверительно добавил: – А чего ты растерялся? Скажи, что это твоя дочь, и дело с концом.

– Как моя дочь?! Что ты, Виктор! Ведь это...

– Вижу, что девушка из Индии. Так ведь ты три года прожил там. Все об этом знают. Вот и...

– Нет, как можно... – смутился Радов.

– Можно, Андрей, можно! С такими порядками, как у нас, все можно!

Радов взглянул на Нуэлу. Лицо ее исказилось от боли. На лбу выступили маленькие капельки пота. И он махнул рукой.

– Послушайте, – снова обратился он к регистраторше, – я привез свою дочь.

– Дочь? Так бы сразу и сказали. Что вы мне голову морочите! Давайте ваш паспорт. Так... Радов Андрей Семенович... Проживает... Так что с вашей дочерью?

– Ее сбила машина.

– Значит, к хирургу. Он как раз принимает. В десятом кабинете. Если не уехал на вызов.

Радов снова поднял Нуэлу на руки и поспешил в указанный кабинет.

В коридоре было пусто, и он шепнул девушке, что в силу кое-каких формальных обстоятельств он вынужден был назвать ее своей дочерью. В ответ Нуэла лишь слабо кивнула, но руки ее заметно дрогнули, а глаза наполнились слезами.

– Но это ничем не обяжет ни меня, ни вас, – поспешил успокоить ее Радов. – Просто в наших больницах приходится соблюдать иногда некоторые нелепые правила, так что вы уж не подведите меня.

– Я все сделаю, как вы скажете. Только... Мое лечение будет стоить, наверное, много денег. А у меня...

– Не беспокойтесь, в наших больницах лечат бесплатно. И вообще – постарайтесь пока ни о чем не думать, кроме того, чтобы как можно скорее выздороветь. А вот и десятый кабинет. – Он постучал в дверь. – К вам можно?

К счастью, больных в кабинете не оказалось и врач был на месте. Радов положил Нуэлу на кушетку, коротко объяснил, в чем дело.

– Тэк-с... – склонился над ней хирург. – Посмотрим, посмотрим. А вы, папаша, подождите за дверью.

Радов послушно вышел и принялся мерить шагами полутемный коридор. Так прошло минут двадцать. Наконец из кабинета выпорхнула медсестра:

– Кто здесь отец пострадавшей – вы? Радов поспешно подошел:

– Да, я. Что с ней?

– В общем, ничего страшного: переломов нет, вывих мы вправили. Но, возможно, есть трещинки в костях голени. Надо будет посмотреть. Так что дней на пять-семь мы положим ее в стационар. Сейчас прибудет санитарка с каталкой и отвезет ее в отделение. А она что, плохо говорит по-русски?

– Да... – растерялся Радов. – Она... в общем, она только что приехала ко мне из Индии, где все последние годы...

– Ладно, – махнула рукой медсестра, – пройдите с ней в отделение и там все сами объясните.

Санитарка не заставила себя ждать, и уже через несколько минут они катили Нуэлу к пристрою, где размещались хирургическое и терапевтическое отделения стационара.

– Как хорошо, что вы не ушли, – шепнула ему Нуэла, когда санитарка оставила их вдвоем перед дверью отделения. – Я ведь почти не знаю русского языка, и у меня действительно нет при себе никаких документов. Вы уж простите, пожалуйста, что из-за меня вам приходится терять столько времени.

– О чем вы говорите, Нуэла?! Каким временем можно измерить то, что случилось с вами! Я не оставлю вас, пока вы не выйдете отсюда абсолютно здоровой. И только после этого... Кстати, а есть ли здесь, в России, близкие или хотя бы знакомые вам люди?

Она лишь обреченно покачала головой:

– Были в самолете. Теперь нет никого...

– Так как же я могу бросить вас одну, больную, беззащитную!

– Спасибо вам, хороший, добрый человек. Только, пожалуйста...

Однако дверь в приемный покой раскрылась, и санитарка проворно подкатила каталку с Нуэлой прямо к столу заведующей отделением:

– Вот, принимайте.

Радов подошел, сдержанно поздоровался. Заведующая положила телефонную трубку на рычаг аппарата, отбросила со лба непослушную прядку волос:

– Да, мне только что звонил Игорь Петрович, хирург. А вы отец пострадавшей? Он сказал, что больная не совсем свободно владеет русским языком, так что помогите мне заполнить историю болезни.

Радов, уже свыкшийся со взятой на себя ролью отца Ну-элы и даже набросавший в голове ее «краткую биографию», без труда ответил на все вопросы врача, не преминув добавить, что она всего лишь несколько дней назад «вернулась» к нему из Индии.

– Ну что же, – заключила заведующая, – сейчас мы поместим ее прямо в палату. Можете больше ни о чем не беспокоиться. А завтра утречком принесите все необходимые ей предметы туалета, ну и что там еще найдете нужным.

Радов поблагодарил врача и, поцеловав Нуэлу в голову, шепнул ей на индийском языке:

– Там, в коридоре, вы что-то не договорили мне как будто? Да, я хотела еще раз просить вас никому не говорить,

что я с разбившегося самолета. Поверьте, так нужно.

– Хорошо, Нуэла. Выздоравливайте. И ни о чем не беспокойтесь. Завтра я навещу вас.

Она с чувством пожала ему руку:

– Вас послал мне сам Бог...

Глава третья

Вся оставшаяся часть дня прошла как в тумане. Радов то пытался браться за неотложные домашние дела, то выходил в сад поработать на грядках. Но, чем бы он ни занялся, мысли его неотступно вращались вокруг черноглазой смуглянки, что, как яркий болид, по какому-то щедрому капризу судьбы вдруг ворвалась в его тусклую, размеренную жизнь. И что самое удивительное – во всем этом он не увидел ничего случайного, неожиданного, ему казалось, что так и должно быть, что все прошедшие тридцать лет он только и мечтал об этой девушке, только и ждал встречи с нею.

Ночью мужчина почти не сомкнул глаз. Услужливая память то переносила его в дни далекой молодости, прошедшие в геологических маршрутах по горным тропам Гималаев, то рисовала во всех подробностях недавнюю встречу на лесной дороге и все, что произошло вслед за этим, вплоть до последнего взгляда, брошенного на него Нуэлой с больничной каталки в приемном покое.

А утром Радов быстро собрал все необходимое, наполнил сумку всевозможными гостинцами, нарезал букет самых лучших тюльпанов и отправился в больницу. Прибыл он туда, конечно, задолго до того как разрешалось свидание с больными, и ему больше часа пришлось просидеть на скамеечке в больничном сквере. Но от одной мысли, что он снова увидит прелестную индианку, будет говорить с ней и, может быть, как и вчера, прочтет в ее глазах искреннее расположение к себе, на душе у него стало светло и радостно.

День был воскресным и потому в сквере вокруг Радова постепенно собралась целая толпа пришедших, как и он, на встречу с больными. Тут были и мужчины и женщины, и молодые и старые, и скромно одетые и вырядившиеся как на праздник. Но все они стояли молча с унылыми лицами, точно пришли не на свидание со своими близкими, а на похороны. И лишь молодой мужчина – маленький толстячок в светло-коричневом костюме и соломенной шляпе явно не разделял общего подавленного настроения. Он суетливо шнырял в толпе, заговаривал то с одним, то с другим из собравшихся и каждого одаривал веселой, жизнерадостной улыбкой никогда не унывающего человека.

Подошел он и к Радову, даже присел с ним рядом на скамейку.

– Скажите, и долго еще нам здесь ждать? – заговорил он, приподняв шляпу.

– Сказали, в десять откроют. – Радов взглянул на часы. -Значит, через пятнадцать минут.

– А у вас, простите, кто здесь лежит?

– Дочка в хирургическом, – коротко ответил Радов, не желая вступать в разговор с незнакомым человеком.

Но незнакомец и не думал прекращать расспросов.

– Что, была сложная операция? – продолжал он участливым тоном.

– Нет, ее сбила машина, вот и...

– Какое несчастье! И эти негодяи, наверное, как всегда, укатили с места происшествия.

– Почему вы так думаете? – насторожился Радов.

– Я сам год назад был свидетелем такого случая. Эти автомобилисты-любители совсем распоясались.

– Да, машина уехала, – вздохнул Радов.

– Но вы запомнили ее номер? Или хотя бы марку, цвет?

– Нет, не запомнил ни того, ни другого. Не до этого было...

– Жаль, жаль! А как дочка, в реанимации?

– Нет, все обошлось без больших травм.

– Ну, слава Богу, слава Богу! – воскликнул толстяк с неподдельным участием, и Радов даже пожалел, что слишком холодно отвечал на его вопросы. Следовало, хотя бы ради приличия, и ему поинтересоваться, к кому пришел незнакомец в больницу. Но в это время толпа заволновалась и хлынула к дверям. Радов поспешил вслед за всеми.

Отыскать Нуэлу не составило большого труда. Но с каким волнением переступил он порог указанной ему палаты! '

Нуэла лежала в дальнем углу, у окна, и еще издали протянула обе руки ему навстречу, а в глазах ее было столько радостного ожидания, что тугой комок подкатил к горлу Радова и в груди стало тесно от нахлынувшей нежности и боли. Трудно было вообразить положение более безвыходное, чем то, в какое попала Нуэла, в сущности совсем еще девочка, оказавшись в чужой стране без родных и близких, без каких бы то ни было документов, без средств к существованию, да еще угодив на больничную койку. Но чем он мог помочь ей?

Радов постарался согнать с лица следы этих скорбных

мыслей и подошел к кровати Нуэлы.

Она приподняла голову с подушки, поправила на груди простыню. Глаза ее светились мягкой, доверчивой улыбкой.

– Ой, какие шикарные цветы! И это мне?! – воскликнула

она вполголоса.

– Конечно тебе, – ответил Радов, легонько сжимая тонкие пальцы девушки и даже не замечая, что говорит ей «ты».

Впрочем, Нуэла, кажется, тоже не заметила перемены в обращении к ней. Она зарылась лицом в тугие полураскрывшиеся бутоны роскошного букета, и только он один мог услышать ее прерывистый шепот:

– Как мне благодарить вас за такую радость? Чем отплатить за вашу заботу обо мне? Ведь я не знаю даже, как вас зовут, – добавила она чуть слышно.

– Как меня зовут? Разве ты забыла, что для всех здесь, в больнице, я твой отец?

– И значит, должна называть вас папой?

– По крайней мере, пока не выйдешь из этой палаты.

– О, я готова называть вас так всегда.

– Вот и отлично. А как ты себя чувствуешь?

– Да в общем... хорошо. Почти хорошо. Вчера мои ноги просветили рентгеном. Нашли небольшие трещинки.

Но сказали, что они срастутся без всякого хирургического вмешательства. А сегодня я пробовала даже ходить. И знаете, ничего...

Она не сводила с него больших блестящих глаз, а ему снова и снова казалось, что все это сон, галлюцинация, чудесное возвращение в прошлое; что не могло возникнуть столь поразительного сходства в силу простой случайности. Ведь даже выражение глаз Нуэлы, малейшая черточка ее лица, тончайшие оттенки ее голоса были точно такими же, как у оставшейся в его памяти Джуны. А само появление ее! Он отлично помнил, что именно о ней, Джуне он думал в тот момент, когда из-за поворота показалась Нуэла. А ее странная невесомость! А непонятная связь с только что разбившимся самолетом, на котором, как сегодня еще раз подтвердили, не спасся ни один человек!

Все это было более чем необъяснимо, и десятки вопросов готовы были сорваться с языка Радова. Но он видел нежелание Нуэлы рассказывать о себе и потому продолжал говорить лишь о ее самочувствии, о погоде, о больничных порядках и тому подобных вещах.

Впрочем, уже через несколько минут она сама вернулась к событиям вчерашнего дня:

– Скажите, а что нового говорят об этой кошмарной авиакатастрофе?

– По-прежнему ничего определенного. Предполагают теракт. Подтверждают, что никто из пассажиров и членов экипажа не остался в живых.

– Это ужасно, конечно. Но для меня даже лучше, что и я считаюсь погибшей.