Текст книги "Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага"

Автор книги: Владимир Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Спасённый ощутил у себя на голове маленькую, нежную, но сильную ручку, которая спасала его – могучего атлета, поэта, купца, стратега. Рядом прозвучал нежный женский голос:

– Я же говорила, дорогой стратег, что спасу тебя.

Изнурённый Солон жадно вдохнул глоток воздуха, открыл глаза и оказался липом к лицу со спасительницей, при этом тихо прерывисто молвил:

– Ах, Елена! Ты меня и впрямь спасла…

– Это ты мне говоришь? – спросила Элия, жена Солона, которая склонилась над ним и уже давно наблюдала происходящее с мужем.

И только теперь Солон по-настоящему проснулся от столь ужасных страстей.

– Тебе снилась женщина? – спросила супруга, нежно погладив его по вьющимся волосам, на которых ещё, казалось, не остыло тепло Елениной руки.

– Да, – тихо ответил Солон, – женщина, богиня, Афродита. Но лучше бы она не снилась. Впрочем, как знать, как знать… – последние слова он прошептал про себя.

И снова весь день Солон был в раздумьях, и вновь никакого решения не находил. О чём бы он ни думал, чтобы не предполагал, но умные идеи сторонились его. В таком сложном тупике ему не довелось бывать ещё ни разу за всю свою прошедшую жизнь. Снова и снова надлежало обсуждать этот вопрос с опытными людьми.

Но опять-таки звучали либо поверхностные, либо непреемлимые предложения. Всё было зря. Кто-то в сердцах посоветовал ему отправиться на Саламин и спросить совета у самих мегарян, каким образом можно отобрать у них остров.

Правда, одно замечание Солон принял к сведению. Известный кулачный боец, участник многих состязаний Поликсен утверждал, что мегаряне боятся кулачного боя. Бороться в схватке они умеют прекрасно, но если наносить им сильные удары в грудь, а то и в голову, то они весьма побаиваются, не любят.

«А кто же любит, если его бьют по голове?» – размышлял главнокомандующий. Но всё-таки счёл совет полезным.

Он и сам хорошо знал о такой слабости мегарян. Но одно дело, когда ты полагаешься только на своё мнение, и совсем иное, когда об этом говорят многие. К тому же вспомнился и Гомер, предпочитавший кулачный бой другим видам состязаний.

По ночам вновь снились чудовищные кошмары, от которых Солон стонал, просыпался, беспомощно сидел в терзаниях и муках, пребывал в задумчивости, забытьи и мучительных тяготах. Казалось, Гипнос и его сын Морфей намеренно одолевали спящего стратега роем тяжелых мрачных видений. Любящая его жена Элия с нежностью и сочувствием наблюдала за происходящим, но помочь ничем не могла. Ласково обнимая мужа, она нежно утешала его:

– Нельзя так, милый. Успокойся, не то мегаряне сведут тебя в могилу ещё до начала войны.

– Пусть только попробуют, – пытался отшучиваться Солон.

Но было не до шуток. Ближе к утру ему вновь снился берег, где сотни обнажённых афинских дев водили хороводы и пели гимны в честь Богини земледелия – Деметры. Рядом с ними почему-то расхаживали юноши, хотя быть их там не должно.

– Нет, это невозможно! Да что же такое происходит, что за бесстыдные, легкомысленные нравы у современной молодёжи?! – возмущался поэт. – Ведь девичьи празднества – тайны и священны. Подобное непристойно, недопустимо и кощунственно, – стонал он во сне. И сердце его сжималось от боли, а разум отказывался понимать происходящее на берегу.

Затем снова во сне ему явилась Елена. Ещё более прекрасная собственно, и более совершенная, нежели тогда – в первый раз. Идя навстречу, она тихонько, но отчётливо своими алыми устами шептала:

– Всё можно Солон. Не беспокойся, никакого кощунства здесь нет. Я спасу тебя и Афины.

Подойдя совсем близко, она так глубоко заглянула ему в глаза, а он погрузился в её распахнутые и безграничные карие очи, в результате чего появилось ощущение необъятного пространства и вечности. Он погружался, а его душа трепетала и восторгалась, наполнялась жаром, счастьем и блаженством. Трудно предположить, сколько он находился в этой чудесной, блаженной, беспредельной бездне, как вдруг, ему почудилось, да нет же, просто его осенила невероятная, неслыханно потрясающая мысль! В её благоговейных глазах, в милых утонченных чертах лица, в возвышенных нимфоподобных персях, тончайшей талии, округлённых бёдрах, статных ногах, во всём её теле, во всём этом потрясающем блеске, великолепии, этом божественнейшем создании, во всей ней – он нашёл ответ, который уже несколько дней искал.

– Нашёл! Нашёл! – буквально воспылал, возликовал Солон.

В ней, в этой юной, прелестной, нежной, совершенной, потрясающей, изумительной, обаятельной, дивной, богоподобной девушке, он нашёл искомое. Наконец-то, нашёл решение важного вопроса. Ему так захотелось её отблагодарить, обнять, прижаться, раствориться в ней, предаться неописуемому восторгу и блаженству, ощутить её тепло и жизненные силы, стать её частицей, сделать её собственной частицей, что он в неистовом восторге схватил её на руки и благодарственно закричал:

– Нашёл, нашёл, наконец-то нашёл! – Ты спасаешь меня во второй раз. Ты спасёшь Афины! Та, спартанская Елена, была губительницей, а ты – афинская Елена, будешь спасительницей. Женская красота – может не только губить, но и спасать! О, как я благодарен тебе!

И с этими словами проснулся в объятиях умилённой жены.

– Как давно не ласкал ты меня с такой страстью и нежностью, – сказала Элия. – У меня такое ощущение, как в ту памятную ночь – двадцать лет назад. Ты совсем, такой как тогда, молодой, страстный, обуреваемый, любящий. Я чувствую, Экклесия пошла нам на пользу. Она вызвала в тебе благодатные силы и возвышенные чувства.

– Ох, уж эта Экклесия, – тихонько проворчал Солон. – Знал бы о таких поворотах и тяготах, ничего б не затевал.

Но недовольство было мимолётным, скорее даже радостным. Афинский стратег начинал новый день в приподнятом настроении. После завтрака он уединился и стал мысленно по крупицам, по кирпичикам собирать здание будущего похода. Итак, Лисий рассказал о любви мегарян к чужим женщинам. Во сне, да и наяву, Елена дала Солону понять, что она, а, следовательно, и другие афинские девы, готовы помочь своему государству. Празднества Деметры через три месяца… Священные купания… юноши… мегаряне. Всё это не связуемое и хаотичное можно свести воедино и подчинить общей цели. Великой цели! Времени маловато, но можно успеть. Не только можно – надо успеть! Я обязан успеть! – настойчиво твердил себе Солон. – Какое счастье, что у человека есть сны. Какое счастье, что есть красивые девы. Вдвойне счастлив тот, кому они приходят во сне. И втройне – тот, кому они принадлежат наяву. Как всё в жизни связано, как переплетено. Явное и мнимое, действительное и желаемое, государственное и личное, мужское и женское. Казалось, к Солону пришло божественное окрыляющее вдохновение, и после некоторых раздумий, он вновь решил навестить Лисия, а точнее его дочь Елену. Чудесные виденья во сне дали ему живительную силу и большую надежду.

Тем временем многие афиняне ожидали от стратега быстрых действий, направленных на взятие Саламина. Но главнокомандующий, судя по всему, не помышлял о подобном. Всё, о чём было известно большинству граждан, так это одни лишь беседы Солона со многими ветеранами саламинских битв.

– И зачем, непонятно, он пустословит, зря тратит время, вместо того, чтобы поскорее заняться настоящим мужским делом? Что за странность? – непонимающе спрашивали друг друга засомневавшиеся люди.

Наиболее непримиримые хулители злословили, будто бы сейчас чудной поэт сочиняет элегии, с помощью которых намерен брать Саламин. Вот-де, предрекали они, станет Солон под саламинскими крепостными стенами и начнёт умолять мегарян сдаться. Или же утомит и устыдит их своими стихами, а те, не выдержав, либо пленятся, либо помрут от тоски, а то и вовсе покончат с собой. Кое-кто, намекая на его купеческое прошлое, да и настоящее, утверждал, что было бы больше проку от Солона-торговца, нежели от Солона-стратега. Ведь ублажив мегарян оливковым маслом, а то и вином, он добьётся больших уступок.

Тщеславный Аристей, в довершение всем сплетням, распустил дурной слух о замыслах Солона, якобы вновь прикинуться сумасшедшим, с намерением восстановить «Закон Аристодора».

– А что же ему ещё остаётся делать? – с наигранным возмущением восклицал он. – Ведь легче восстановить закон, нежели вернуть Саламин.

Многие, многие недостойные людишки распространяли небылицы, чесали языками, изобличали, злословили:

Где ему? И это не так, и то не так, и зачем было поэта и торговца избирать стратегом. А может он и вправду скудоумный, безумный?

Чего только не усматривали в его действиях, о чём не болтали, как не осуждали, укоряли и не попрекали Солона. Каких гнусностей не измышляли. Воистину правым оказался старый Лисий, утверждая о порочной говорливости афинян, их неуёмном стремлении быть наставниками истины, о которой сами не ведают.

Солон, знавший собственную цену, в свою очередь, хладнокровно относился к слухам. Если быть точнее, то они даже радовали его.

«Ну и пусть злословят, – пусть измышляют и изобличают, распускают молву, авось и мегаряне успокоятся, да и остальные будут знать самую малость о подлинном положении дел. Чему быть – тому не миновать», – так думал он наедине с собой.

Между тем даже из злостных поклёпов он извлекал разумный смысл и пользу для себя:

«Говорите, надо напоить мегарян вином, – размышлял стратег, – что ж недурно, весьма недурно. Вино, насколько я знаю, они обожают».

Касательно самих приготовлений к войне, то они начались, как было сказано выше – с первого дня, с первого часа после наделения Солона полномочиями стратега. Об их ходе Солон не оповещал никого. Нет, о разных деталях он беседовал со многими, но о главном пока молчал.

Для себя, да и для афинян стратег поставил удивительные задачи:

во-первых, привлечь к походу небольшое количество великолепно подготовленных воинов;

во-вторых, осуществить операцию неожиданно, молниеносно и абсолютно непостижимым образом;

в-третьих, добиться победы с минимальными потерями, как с одной, так и с другой сторон. Ибо Солон очень высоко ценил человеческую жизнь. Он даже лелеял надежду захватить Саламин без потерь.

«Но такое вряд ли возможно», – с сожалением размышлял он. В основе успеха, прежде всего, предполагалась всесторонняя подготовка участников похода. И действительно, началась усердная невиданная и невидимая тренировка воинов, чёрная трудная работа. Время попусту не тратили. Никогда ранее афиняне не готовились воевать с такой тщательностью и таинственностью. Для похода было отобрано шестьсот человек. Из них триста безбородых, безусых двадцатилетних крепышей. В интересах дела Конон съездил в Олимпию и привёз оттуда двух лучших в Элладе учителей кулачного боя, которые подготовили не один десяток победителей Олимпийских игр. Заплатив им большие деньги, главнокомандующий, потребовал обучить в течение двух месяцев триста юношей и столько же взрослых воинов искусству кулачного боя.

Вначале учителя не соглашались, считая, что Солонову затею вряд ли можно так быстро осуществить, но видя фанатичный знтузиазм, одержимость афинян и, конечно же, не малые деньги, предложенные Солоном, они, не щадя ни себя, ни воинов, основательно взялись за дело. Главнокомандующий самостоятельно наблюдал за подготовкой. Он знал в этом толк, сам был великолепным атлетом. Не случайно побеждал на Истмийских играх. Стать бы ему, возможно, и знаменитым олимпиоником, да смерть отца в самый канун Олимпиады помешала его честолюбивым намерениям. Впрочем в то время сила и слава истмийского чемпиона не уступала силе и славе олимпийского победителя.

Отрадно было видеть, как к исходу второго месяца каждый из шестисот обучаемых достиг хорошего мастерства в кулачном бою.

Помимо кулачного боя избранных афинян обучали искусству рукопашного боя, подводного плавания, умению штурмовать крепостные стены, вести морской бой, сражаться в условиях ночи. Последнюю задачу Солон считал исключительно важной, ибо с ней был связан любой вариант операции.

Каждую ночь две сотни отобранных для такой задачи афинян под руководством Гиппоника учились штурмовать самую высокую стену афинского акрополя. Для этого были изготовлены специальные металлические крюки и длинные верёвки. Упражнялись до изнеможения, но никто не жаловался, ведь все вызвались добровольно на это опасное дело. Все тренировались в скорости и особенно в ловкости. Солон предупредил, что в поход воинам придётся идти без щитов. Вся защита будет заключаться в ловкости рук, ног и ума, в собственной изобретательности.

Непонятно для чего стратег заказал у оружейных дел мастера Нико дема триста маленьких кинжалов. Когда хозяин мастерской получил заказ, то насмешливо спросил у главнокомандующего, не собирается ли он этими кинжалами вспаривать брюхо лягушкам. На что стратег спокойно ответил:

– Если доживёшь до того дня, то узнаешь для чьего брюха они предназначены.

Втайне от всех, даже от своих друзей, Солон попросил выковать две тысячи цепей, что вызвало у владельца мастерской ещё большее удивление, нежели у производителя маленьких кинжалов.

Двум десяткам владельцев кораблей он поручил подготовить всё необходимое для предстоящей экспедиции. Причём операция по его словам состоится не ранее, чем через полгода. Но корабли уже в ближайшее время должны находиться в боевой готовности и стоять у афинских берегов.

Дяде Конона – дельному торговцу вином Пандору – Солон рекомендовал зачастить с визитами на Саламин и расположить к себе мегарян, продавая им вино дешевле, нежели купцы из других полисов. Это был один из тонких и умных упреждающих ходов предстоящей операции.

Предпринимались и другие усилия. Афинские архонты, прослышавшие о том, что втайне от всех стратег занимается какими-то чудачествами, постоянно вмешивались в дело, требовали отчёта о его замыслах и делах. Неопределенность весьма тревожила их. Но Солон иногда отшучивался, порой намекал на полномочия, предоставленные ему Экклесией, то утверждал, что докладывать архонтам пока собственно не о чем, к тому же ещё не приспело время. Таким образом, не раскрывая истинных намерений, удавалось сохранить тайну общего замысла и хода подготовки к предстоящей войне. О её некоторых деталях знали немногие, но о полном плане, кроме самого главнокомандующего не ведал никто. Мегаряне имели в Афинах своих осведомителей и всеми средствами старались добыть ценные сведения.

Однако и здесь афиняне преуспели. Им удалось направить осведомителей по ложному пути. Дропид, распивая вино с одним из них, «проболтался» о том, что Солона интересует вовсе не Саламин, а сами Мегары. И что, дескать, он поклялся богами, что через год приступом возьмёт ненавистный ему город. Осведомители буквально через неделю сообщили своим «хозяевам» о планах афинян, на что, те ответили хохотом. Кто-то из них пошутил, что, дескать, через год безумный поэт и случайный стратег будет петь свои сумасшедшие песни под стенами Мегар. Но, тем не менее, умышленно организованная утечка сведений сработала. Мегаряне на всякий случай приняли дополнительные меры по защите города. И вместо того, чтобы укреплять Саламин и усиливать бдительность по охране границ острова, они занялись военными приготовлениями в столице своего государства.

Через три месяца всё было готово к экспедиции, В один из вечеров Солон пригласил к себе Конона, Клиния, Гиппоника и Дропида и в деталях изложил им план операции. Друзья восхищались его изобретательностью, но обиделись за то, что до сих пор всё держалось в секрете от них. На что стратег ответил, дескать, только сегодня он окончательно принял такое решение. Каждый из них получил конкретное задание и взялся за его осуществление.

На следующий день Солон проинформировал архонта-эпонима о начале операции по захвату Саламина, при этом изложил ему суть дела в самых общих чертах и попросил пока всё держать в секрете. Архонт сильно удивился услышанному от стратега и растерянно произнёс:

– Солон, ты навлечёшь беду и на себя и на Афины. Твои соображения – это же нелепица. Форменное безумие действовать таким образом! Чистая погибель! Имей в виду, если дело провалится, то тебя и твой род афиняне уничтожат. Тебя растерзают, родственников – забьют камнями, женщин закидают грязью, а могилы предков сравняют с землёй. Не поздоровится и мне глупцу, тебе поверившему.

Главнокомандующий таинственно посмотрел на него и спокойно ответил:

– Утихомирься, архонт. Совершенное «безумие», как тебе известно, у меня было в прошлом, теперь оно исчезло. Через три дня, Аристодор, Саламин будет наш! Можешь быть вполне спокойным за мою и за свою судьбу. Предвещаю наш полный успех.

Этим же вечером к нему пришёл Главкон и стал уговаривать, дабы его взяли в поход. Дескать, у меня свои счёты с этими мегарянами.

Солон, всегда сдержанный и обходительный, здесь внезапно вознегодовал:

– Откуда тебе стало известно о начале экспедиции?

Как ни уклонялся бывший стратег, но всё же признался. Оказывается, о предстоящем событии сообщил его сын, который был одним из трёхсот молодых воинов, отобранных для похода. Главнокомандующий в конечном итоге пожалел бывшего вояку и взял с собой на опасное дело, но его болтливого сына едва не исключил из числа участников. Во всяком случае, страстно отчитал его за многословие и неумение скрывать секреты.

Последние два дня тянулись мучительнее, чем предыдущие месяцы. Множество раз тщательно взвешивал Солон все детали будущей операции, боялся упустить даже мелочь. Кажется, пока всё шло по намеченному плану. И в этом солоновом замысле особое место отводилось празднествам Деметры. Афинский стратег возлагал большие надежды на милостивую помощь Великой Богини, и оставалось только догадываться, была ли она благосклонно расположена к нему, да и к остальным афинянам тоже. Но дожидаться осталось совсем-совсем недолго. Солон с беспокойством, тревогой и надеждой ждал этого дня и переживал, но не за себя, а за Афинское государство, за народ Аттики, за ионийцев.

5

И вот наступил день празднеств Деметры – этой величайшей из богинь Олимпа. Строго говоря, празднества Деметры были скромнее, нежели торжества в честь Зевса, Аполлона или Афины, но всё же это было большое и радостное событие, ибо афиняне солоновых времён искренне любили и почитали Деметру. Для жителей Аттики, как и для многих других эллинов, она была древнейшая среди божеств, гораздо древнее Артемиды, Афины, Аполлона, Посейдона, Геры, Гермеса, да и самого Зевса. Причём настолько древней, что её нередко отождествляли с Матерью богов – Землей-Геей. Собственно само имя Деметра буквально и означало «земля – мать». Так что, если позволительно заглянуть в толщу столетий, то мы обнаружим, что в древнейшем мировосприятии имена Геи и Деметры часто взаимопереплетались, рассматривались как две ипостаси одной и той же сущности. Шло время, шёл вперёд и человек, активно выделяясь из природы, всё больше становясь самостоятельным, созидательным, устроительным. В его сознании происходит разграничение представлений о Земле. Формируется образ Земли вообще как источника жизни, как сферы обитания, сферы бытия этой огромнейшей, глубинной, скрытой, непознанной субстанции – Земли-Геи и, Земли близкой – той на которой непосредственно живёт человек, которая, плодонося, его кормит, одевает, обустраивает, которую он обрабатывает и из которой черпает силы и знания. Эта вторая – почва-мать, становится важнее первой. Ибо первая – далёкая, абстрактная, а вторая – конкретная, непосредственная, многодарная. Она ближе к потребностям человека. И вот эта вторая как раз и ассоциируется с Деметрой, приобретая исключительную значимость в жизни древнего эллина. Столь существенную и влиятельную весомость, что её воспринимают как сестру, а то и супругу главы всех богов Зевса, от которого она рожает свою возлюбленную дочь Персефону.

Деметра-Персефона становится владычицей и символом времени, в смысле его чередования, в смысле жизни и смерти. Происходит это после того, как брат Зевса и Деметры, правитель подземного мира Гадес-Аид похитил Персефону собиравшую цветы и увёл её в бессветные покои подземного царства и совратил там. Даже Афина и Артемида, на глазах которых произошло похищение, ничем не смогли помочь юной богине. Зевс ищет компромисс между братом, сестрой-женой и дочерью и он находит его. По взаимной договорённости Персефона обязана проводить одну треть года в Аиде, в царстве смерти у мужа-насильника и две трети года на Земле, в царстве жизни у матери.

В то время, когда Персефона находится в мёртвом царстве, Деметра страдает, все её помыслы заняты только одним – как там дочь? Природа на это время тоже опечалена, она умирает, усыпает, дремлет, находится в забытьи. Но смерть и жизнь соседствуют рядом. Как только Персефона возвращается к матери в царство жизни, всё окружающее наполняется жизненной энергией. В природе пробуждается сила роста, тяги друг к другу, жизнь возрождается с новой силой. Всё оживает, ликует, расцветает, благоухает, плодоносит. На лугах пробивается трава, прозревают гиацинты, ромашки, нарциссы, розы, ирисы, фиалки, которые когда-то любила собирать Персефона. В лесах и садах зазеленеют деревья и кустарники, зацветают плодоносные деревья. В злачных полях начинают произрастать ячмень и пшеница. Ликует животный мир. Все жучки, паучки, бабочки, мухи, муравьи, пчёлки просыпаются ото сна. Всё вокруг гудит, жужжит, шуршит. Радуются и домашние животные, которых пастухи гонят на выпас. Вся природа, всё живое ликует и торжествует, а вместе с ними радуется и человек. И это величайший праздник, который людям дарит Деметра.

Деметра – это сама сердечность, доброта, заботливость, теплота. В её глазах и во всём восхитительном облике светится скромность и прелесть. Она, как никто другой из вечносущих, сердечна и доброжелательна к человеку. Богиня учит его оседлому образу жизни, устройству селений, городов и государств, заботится о его собственности и быте. Раньше великой Геры она покровительствует браку и человеческой семье. Собственно она учреждает брак и гражданский порядок. Она примирительница, способствует установлению мира между пеласгами – древнейшими жителями Эллады и эллинами, которые поселились здесь позже. Эллины почитают её как Фесмофорию – законодательницу, закононосицу, устроительницу. Это первейшая Богиня цивилизации.

Деметра приобщает людей к земледелию, дарит им деревянную соху, зёрна злаков, колесницу, фиговое дерево, учит пахать землю, сеять зерно, обрабатывать поля, собирать урожай и хранить его, молоть и печь хлеб. Что важнее зерна и хлеба насущного? Не её ли уста первыми изрекли: «Хлеб – всему голова»? Именно Деметра – обильная кормилица и повелительница полей. Она – Богиня мельниц.

Дочь Кроноса обучила человека выращивать скот, склонила головы тучных быков над ярмом, дабы те помогали земледельцам вспахивать нивы. Богиня учит хозяйничать и благоговеть перед трудом, открывает источники жизни, тайны природы. Деметра дарит людям богатство, а кто не хочет быть богатым? Но дарит не всем, а только тем, кто трудится, кто уважает и почитает труд. Её сын Плутос помогает матери в этом. Он становится Богом богатства, покровителем состоятельных людей. За всё подобное Деметру признают первейшей Богиней культуры, великой преобразовательницей и благодетельницей. Люди награждают её новыми именами: Хорофора (приносящая в благоприятную пору), Корпофора (дарительница плодов), Хлоя (посев, зелень), Сито (хлеб, мука). Каллигения (рождающая хорошие плоды, мать красивых детей), Питательница молодёжи.

Деметра очень близка к людям, поскольку является богиней страдающей, скорбящей – Несмеяной. Гадес похитил её возлюбленную дочь Персефону и увёз в подземный мир, увёз от жизни, от солнца, утащил во тьму, к теням. А кто из смертных, особенно женщин, не страдал по своим детям, не сох по пропавшим дочери и сыну?

Деметра – великая мать, возможно лучшая из всех. Скорбя и страдая на некоторое время, она даже забывает о людях, об их трудах и заботах, но всё же вскоре находит силы, чтобы самой утешать страждущих и скорбящих, нуждающихся в её помощи смертных.

Праздники, которые посвятили почитающие её, она разделила с дочерью. Для эллинов празднества Деметры становятся и празднествами Персефоны. Точнее это священства Деметры-Персефоны, священства торжества жизни, почитания великого женского начала.

Помимо того, что Деметра великая дарительница в материальном аспекте, она и в духовном смысле имеет приоритет перед другими богами. Её почитают как Фесмию, то есть как учредительницу великих священных обрядов и обычаев. Какой эллин способен прожить без них? Разве можно жить без обычая и обряда? Ведомо, что нет. Но самое важное в делах духовных состоит в том, что она дарит людям то, чего не дарует никто из других богов – надежду на будущее. Никто из великих и малых божеств эллинской религии не обнадёживает человека хорошим будущим. Всем смертным они пророчат только Аид – этот безрадостный, холодный, жестокий, подземный беспросветный мир теней.

Деметре по силам большее, да что там большее, просто великое, истинно чудесное, всеми желаемое. Она единственная способна дарить человеку блаженную жизнь в потустороннем мире. Богиня знает тайны природы и тайны загробной жизни, и не только знает, но и готовит к их познанию людей, истолковывает многое непонятное, формирует то, что в подлинном смысле называется верой. Она нравственно очищает человека, духовно обогащает его, учит нормам и правилам тайного культа.

Афиняне посвящали Деметре-Персефоне множество праздников. В конце июня праздновались Скирии, в которых участвовало всё население Аттики, а в конце октября – начале ноября отмечались сразу два праздника – вначале Стении, а затем – Фесмофории. Считается, будто-бы это были чисто женские торжества, участницами которых являлись только замужние афинянки. Великий комедиограф Аристофан написал по этому поводу комедию «Женщины на празднике Фесмофорий», где сами празднества и их участники являлись предметом насмешек. Но не будем столь легковерны, ведь у Аристофана и Сократ, и Еврипид, и Эсхил, и другие знаменитые люди выступают в образе наивных чудаков и простаков, веселящих публику. Аристофан смеётся надо всем и над всеми. Комедия она и есть комедия. А праздник это великое душевное торжество. В этом можно убедиться на собственном примере. Ведь мы, живущие в начале XXI века, празднуем и женские, и мужские, и государственные, и религиозные, и профессиональные, и личные, и чужие праздники. Празднолюбивые эллины солоновой поры в этом смысле были ничуть не хуже нас, ныне живущих. Они любили все торжества, тем более те, где речь идёт о празднике плодородия. Что это за плодородие без мужей?!

Итак, начинались Скирии, посвященные Деметре-Зеленеющей. Это был особый культ, не для всех, а для избранных, истинно уверовавших в неё, особо её любящих, почитающих, преданных ей людей. Для таких, избранных, и место особое, избранное – Элевсин, небольшое селение невдалеке от Афин. Там происходят малые и великие посвящения. Они закрыты, они окутаны завесою глубочайшей секретности. Все избранные дают обет молчания. Великий трагик Эсхил, который попытался нарушить подобное, был изгнан из Афин. Никто и по ныне, ни один человек, не может сказать ничего существенного об этих таинствах, ибо так желала повелительница духа, которой они посвящались. Впрочем, элевсинские мистерии в эпоху, нас интересующую, ещё не имели столь большого значения. Деметра тогда была более открытой и доступной Богиней. Вот что она устами Гомера говорит о себе:

 
Чтимая всеми Деметра пред вами.
Бессмертным и смертным
Я величайшую радость несу
и всегдашнюю помощь.
 

Великий поэт посвятил замечательной Богине гимн; самый краткий из написанных им гимнов, но самый сокровенный:

 
Пышноволосую петь начинаю Деметру честную
С дочерью славной её, прекрасною Персефонеей
Славься, Богиня! Наш город храни. Будь первая в песне.
 

Вот какая она – преславная, всеблагая покровительница Деметра. Именно такою, или почти такою, воспринимали её древние. Разве могли эллины не любить подобную владычицу, не воздавать ей высшие почести, не посвящать ей великие празднества?

В праздничный день, с самого утра, тысячи людей собрались на богослужения в предместье Афин – Аграх, у храма Деметры. Они вознесли страстные молитвы в честь Великой Богини. Основным действующим лицом здесь был главный жрец храма Деметры – хранитель святыни, наряженный в маску, собственно, олицетворявшую Богиню. Все остальные жрецы предстали одетыми в хламиды зелёного цвета, с изображением золотого серпа на груди. В руках они держали горящие факелы. От храма процессия направилась к жертвеннику Деметры, расположенному на берегу реки Кефис. У жертвенника были осуществлены великие жертвоприношения, так называемая гекатомба – заколото сто отборных свиней. После приношений огромная масса народа разделилась на множество потоков. Пожилые мужи и мужи среднего возраста, обладающие гражданским достоинством, готовились к приёму пищи, состоящей из мяса жертвенных животных, особого хлеба с маком и лучших специально приготовленных для празднества сортов вина. Пока Деметра принимала жертвы от афинян, последние вели возвышенные беседы о славной Богине, о секретах земледелия, о значении хлеба, мяса и плодов в человеческой жизни. Затем молодые поэты состязались в пении сатирических стихов-ямбов, которые обличали человеческие пороки.

Деметра первой из богов высоко оценила ямбическую поэзию, которая когда-то хоть ненадолго отвлекла её от горестных страданий. Предание гласит, что когда страдающая Деметра прибыла в Элевсин, крестьянка Ямба, видя горестную Богиню, что было силы выругалась и задрала свой подол перед её носом. Та, увидев обнажённую молодую женщину, развеселилась. Её смех символизировал возвращение к матери – Земле, к её любовной и плодоносной силе. С тех пор появилась ритуальная ругань, крепкие прямые и недвусмысленные словечки, сопровождающие земледельческие праздники. Молодые афинские поэты частенько грешили этим. Они любили поупражняться и посостязаться в ямбической поэзии. Тем более что в празднества победитель поэтических состязаний получал в качестве награды большую амфору, наполненную зерном.

Здесь среди празднующих афинян пребывал и мрачноликий Солон. Именно пребывал, а не участвовал в торжествах. В то время как все мужи оживленно беседовали, спорили, некоторые блистали своей эрудицией, он в раздумьях безмолвствовал. Его мысли были заняты другим делом, весьма отдалённым от земледелия. Солон никому ничего не говорил и у него никто ничего не спрашивал. Да и зачем? Он здесь, и этого вполне достаточно. Ведь Деметра, всё-таки, не Афина, она далека от тех вопросов, которые сейчас волновали стратега. Хотя сам Солон мысленно обращался к Деметре, полагая, что осуществить намеченный замысел без её благосклонного расположения вряд ли удастся.