Текст книги "В погоне за ураганом"

Автор книги: Владимир Аверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава V Берейтор Шурик Шкуро

Родители Дины и Вадика были знакомы, поэтому мама с легким сердцем разрешила сыну поехать за город, а отец помог собраться в дорогу и разбудил в пять часов утра, когда Вадик хотел только одного – хорошенько поспать.

Как и было условлено, Дина ждала во дворе. Вадик впервые опоздал на встречу с ней, но не стал оправдываться, а сразу предложил понести ее спортивную сумку. У Дины был угрюмый вид, она даже не поздоровалась, а молча отдала сумку Вадику и, сунув руки в карманы куртки, направилась к автобусной остановке. По ее хмурому лицу и по припухшим от сна векам Вадик догадался, что она тоже с трудом проснулась в столь ранний час.

– Что ты сказала бабушке? Как объяснила, зачем едешь к Шкуро? – спросил Вадик, чтобы начать разговор.

– Хочу повидаться с Ураганом. Соскучилась, – пробурчала Дина, с трудом подавив зевоту.

– Плохо, что у Шкуро нет мобильника, могли бы не вставать в такую рань, а просто позвонить и предупредить его. Плохо, правда? – попытался поддержать разговор Вадик, но у Дины явно не было настроения болтать в шесть утра, и она промолчала.

– Есть, – коротко сказала она, когда Вадик уже забыл о своем вопросе. – У Шкуро есть мобильник, – пояснила она, садясь в пустой автобус с запотевшими от утренней росы окнами. – Но я не знаю его номера.

На вокзале, пока ждали электричку, выпили кофе и съели по мороженому – настроение немного поднялось. В электричке они устроились напротив друг друга на мягких сиденьях в первом вагоне. Когда состав, дрогнув, тронулся и, постепенно набрав скорость, помчался из загазованной Москвы к деревням, лесам, полям и чистым рекам, Дина и Вадик сразу повеселели.

По дороге они обсуждали поведение Цыгана, строили версии и гадали, зачем ему понадобился Ураган. Вадик спросил, чем отличается ахалтекинец Ураган от лошадей других пород, и Дина охотно объяснила:

– Ахалтекинец – это самая древняя конская порода. Ученые уверены, что именно от ахалтекинцев произошли самые главные из современных пород: арабская и английская верховая. Сохранились даже древнеегипетские папирусы, на которых изображены ахалтекинцы.

– Здорово! Может быть, прапрапрапрапрадедушка Урагана вез каменные глыбы, из которых строили египетские пирамиды. Эх, жалко, что я фотоаппарат забыл, а то бы с Ураганом щелкнулся, – с сожалением сказал Вадик.

– Египетские пирамиды – это цветочки. Ахалтекинцы гораздо старше Древнего Египта. У египтян лошади появились только во втором тысячелетии до нашей эры, а самым древним центром коневодства считается Средняя Азия. Первыми, кто стал выводить чистокровную ахалтекинскую породу, были древние иранцы, они жили на территории современной Туркмении. Потом из Средней Азии эти лошади попали на Ближний Восток, в Средиземноморье и в Северную Африку, причем это были уже породистые лошади, которых специально выращивали как резвых боевых коней. Кстати, знаменитый конь Александра Македонского тоже был ахалтекинцем.

– Откуда ты знаешь, тебе Македонский сказал? – усмехнулся Вадик.

– Ты напрасно иронизируешь. Сохранились рисунки, барельефы с изображением Македонского на коне, воспоминания, жизнеописания…

– Неужели по описанию или по портрету можно определить породу лошади? – с сомнением спросил Вадик. – По-моему, у всех лошадей одно лицо, вернее, э-э-э… одна фигура. Если они чем-то и отличаются друг от друга, то только мастью, ну, цветом.

– Дремучий ты человек, если так думаешь, – вздохнула Дина. – Хотя ничего удивительного, ведь ты в этом не разбираешься. А специалист может определить породу лошади даже по картине или глядя на скульптуру. Видел памятник Юрию Долгорукому на Тверской площади?

– Ясный пень, видел, – уверенно сказал Вадик, но на всякий случай уточнил: – Это памятник в центре Москвы, да? Богатырь в шлеме сидит на кобыле и протягивает руку с растопыренными пальцами?

– Да. Но в этой скульптуре есть две ошибки. Во-первых, русские князья никогда не ездили на кобылах, а только на конях, и во-вторых, Юрий Долгорукий изображен сидящим на орловском рысаке, хотя этого не могло быть, потому что в те времена такой породы просто не существовало. Ее вывели только в конце восемнадцатого века, это любой ипполог знает.

– Кто? – не понял Вадик.

– Ипполог. Ну, специалист, который изучает лошадей. Такой специалист с одного взгляда может определить, кто перед ним: першерон или английская скаковая. – Заметив недоумение на лице Вадика, Дина спросила: – Чему ты, собственно, удивляешься? В этом нет ничего сложного, я, кстати, тоже различаю породы лошадей. Ты ведь легко можешь отличить болонку от бультерьера. Так же и с лошадьми.

За разговором они не заметили, как доехали до Можайска. У Дины было отличное настроение. Веселая, говорливая, улыбчивая, она захотела купить свежего хлеба, сказав, что в киоске на базарчике возле привокзальной площади всегда продают какой-то особенно вкусный местный хлеб.

Купив две буханки мягкого, еще теплого хлеба, Дина повела Вадика к автобусной остановке, но на полпути остановилась, увидев крепкого мужчину, который шел между торговыми рядами с тяжелым мешком на плечах.

– Сегодня нам везет, автобус отменяется. Это Шкуро, – улыбнулась Дина и направилась к мужчине, который погрузил мешок в кузов мотороллера «Муравей». – Шурик! – крикнула она, помахав ему рукой. Тот оглянулся, увидел Дину, и его лицо расплылось в добродушной, приветливой улыбке. Широкими шагами он подошел к ней, поздоровался и сразу засыпал вопросами:

– Привет, Динуля! Молодец, что приехала. Соскучилась по Урагану? Понятно, понятно. Как папа? Как мама? Ты проводила их? Они еще не звонили? Не говорили, как доехали? А это кто с тобой? Приятель? Вместе учитесь?

– Познакомься, Вадик, это берейтор Шкуро, собственной персоной, я тебе о нем рассказывала.

– Вадик, – представился Ситников, протягивая руку.

– Шурик, – в свою очередь представился Шкуро и так крепко пожал протянутую руку, что Вадик чуть не скончался на месте от болевого шока.

У Шкуро были выжженные на солнце желтые волосы, загорелое широкое лицо, веселые глаза и грубый боксерский рот с расплющенной верхней губой, как у Майка Тайсона. Несмотря на то что Шурику было лет сорок, он сразу предложил Вадику отбросить церемонии и обращаться друг к другу на «ты».

– Слушай, браток, – сказал он Вадику. – Я тут, понимаешь, затариваюсь на всю неделю. Надо принести еще два мешка с овсом для Урагана, мешок отрубей, ящик моркови и коробку тушенки. Не в службу, а в дружбу, помоги, а?

Оставив Дину возле мотороллера сторожить мешок, Вадик и Шкуро отправились за провизией. Они сделали несколько рейсов от торгового склада до мотороллера и обратно, наполовину заполнив мешками и коробками открытый кузов «Муравья»; и пока они ходили туда и обратно,*Шкуро смеялся, хлопал Вадика по плечу и все время что-то говорил таким тоном, будто они были давними приятелями. Общаться с Шуриком было легко, одно его присутствие поднимало настроение. Чувствовалось, что вспоминать разные истории и рассказывать их доставляет ему радость.

Когда все продовольствие было погружено в кузов, напоминающий прицеп легкового автомобиля, Шкуро сел за руль и отдал Дине свой шлем. Надев его, Дина устроилась за спиной Шурика, а Вадик забрался в кузов и сел на мешок с крупой, которая хрустела при каждом его движении.

– Неужели эта колымага тронется с места? – засомневался Вадик.

Услышав его, Шкуро громко сказал (он всегда говорил громко):

– Это мотороллер марки «Муравей»! Знаешь, чем отличается муравей от других насекомых? Тем, что может нести груз, в несколько раз превышающий его собственный вес! Эта машина только с виду такая маломощная, а на самом деле это не мотороллер, это танк! Ты сидишь в танке, понял, братишка?! – Он обернулся к Дине и Вадику, предупредил: – Немного потрясет! – и запустил двигатель.

Город проехали быстро. Выехали на трассу, по обе стороны которой стоял лес. Потом свернули на узкую гравийную дорогу; за поворотом показалось картофельное поле, лес отступил. Вскоре кончился и гравий. Шкуро гнал мотороллер, невзирая на бездорожье. «Муравей» несся по ухабистой дороге, оставляя за собой пыльное облако, сквозь которое едва пробивались солнечные лучи.

Стуча зубами от сильной тряски, Вадик вцепился в борта кузова и даже на секунду боялся разжать пальцы, чтобы не сдуло с мотороллера. Иногда казалось, что у «Маравья» выросли ноги, на которых он вперевалочку преодолевал очередной пригорок или впадину. В кузове мотались из стороны в сторону мешки, каталась спортивная сумка Дины, ползли от борта к борту ящики с консервами. Из-под колес летела пыль, забивала ноздри, рот, не давая возможности дышать.

Наконец впереди показалась широкая поляна, полого поднимающаяся к вершине холма, на которой виднелся бревенчатый дом за высоким частоколом. Мотороллер въехал на холм и остановился возле избы, рядом с «Жигулями», прикрытыми брезентовым чехлом.

Наступила долгожданная тишина. Пыль плавала в воздухе, переливаясь в солнечных лучах, за стальным бортом кузова стрекотали кузнечики, шелестела трава от легкого ветра.

Шкуро слез с мотороллера, расправив плечи, потянулся и, щуря глаза от пыли, посмотрел на Дину и Вадика и спросил:

– Ну как вы тут? Живы?

Дина сняла шлем и оглянулась на Вадика. Ей показалось, что Ситников сильно загорел во время поездки. Лицо его посмуглело, стало темно-коричневым. Вадик, одуревший от долгой тряски, шума и пыли, постепенно приходил в себя и, часто моргая, смотрел на Дину. Внезапно глаза его закатились вверх, он судорожно вдохнул пыльный воздух, несколько раз громко чихнул и рукавом вытер нос, оставив над верхней губой белую полоску, напоминающую седые усы.

– Ты похож на негра, – сказала Дина. Она провела рукой по щеке Вадика и показала ему слой пыли, оставшийся у нее на пальцах.

_ Чего сидите? Вылезайте! – крикнул Шкуро, открывая дверь дома. – Мойте руки, умывайтесь, завтракать будем!

Дом стоял у реки, возле самого леса. За частоколом рос густой кустарник. Между забором и домом находился покосившийся сарай и небольшая конюшня с широкими воротами, закрытыми на засов. Рядом с конюшней – колодец и баня, вокруг которой зеленела особенно густая и высокая трава.

– Как он здесь живет один? – спросил Вадик, вылезая из кузова и оглядываясь. – На несколько километров вокруг ни милиции, ни врачей, ни пожарников. Неужели он не боится?

– Чего? – спросила Дина, выискивая свою сумку среди мешков и ящиков.

– Ну мало ли. Бандиты, пожар… Или кондратий хватит…

– Не знаю, – пожала плечами Дина, – на труса он не похож. А чего бояться-то? И в городе горят, тонут, под машинами гибнут. Еще неизвестно, где страшнее.

Дверь избы открылась, на порог вышел Шкуро с кухонным ножом в руке и крикнул:

– Да идите же вы завтракать, черти!

– Я хочу посмотреть на Урагана! – сказал Вадик.

– Сначала позавтракаешь, а потом посмотришь! Я их, понимаешь, жду, рагу стынет, а ему Урагана подавай! Ну и молодежь пошла, никакого уважения к старшим! Абсолютно никакого! Ноль! – сокрушенно помотал головой Шурик и скрылся за дверью.

Глава VI Загадка Урагана

За завтраком Шкуро не умолкал ни на минуту, он говорил даже с набитым ртом. В лесничестве он жил один, и как все люди, страдающие от недостатка общения, жаждал беседовать, излагать свои взгляды, обсуждать события. На его вопросы Вадик и Дина отвечали односложно и довольно бессвязно. На свежем воздухе, после езды на мотороллере у них проснулся волчий аппетит; каждый уткнулся взглядом в свою тарелку и жадно поедал рагу из овощей и утки.

Прожевав нежный, сочный кусок тушеного мяса, Вадик хотел предупредить Шкуро о Цыгане, но не смог вставить и слова в длинный рассказ берейтора. Шурик расспрашивал Дину о здоровье ее бабушки, интересовался, чем занимаются родители Вадика, посетовал на дороговизну овса и в связи с этим припомнил Чапаева и какое-то историческое событие времен Гражданской войны.

Когда с рагу было покончено, Шурик Шкуро, не переставая говорить, поставил на стол огромную миску с фруктами, затем с хрустом разрезал арбуз и пустился в пространные рассуждения о важности питания для здоровья. Дина выбрала момент, когда он закрыл рот, чтобы проглотить сочную мякоть арбуза и без всякого вступления объявила:

– Урагана хотят украсть.

Шкуро умолк. Он молча смотрел на Дину, она на него. Ее взгляд остановился на черной арбузной семечке, прилипшей к его подбородку. Вадик разглядывал видеокамеру, висевшую на вбитом в стену гвозде, и мечтал сняться верхом на Урагане. В наступившей тишине на полке громко тикал старомодный будильник, в углу под половицей возилась мышь.

– Еще раз, – попросил Шкуро. – Я не расслышал.

– Урагана хотят украсть, – повторила Дина.

– Выкладывай все, что знаешь, – велел Шкуро, положил в тарелку арбузную корку и, поставив локти на стол, приготовился слушать.

Когда Дина рассказала ему про Цыгана, Вадик попытался уловить в глазах Шкуро отношение к этой неприятной новости. Похоже, что Шурик не был ни удивлен, ни возмущен, ни насторожен. Если и можно было что-то разглядеть на его лице, так это любопытство. Несколько секунд он с интересом ждал, что еще скажет Дина, а потом решительно встал и направился к выходу из комнаты, позвав за собой Дину и Вадика.

Подойдя к конюшне, он сдвинул засов, открыл ворота и вывел во двор высокую, светло-коричневую с золотистым оттенком лошадь. У ахалтекинца был нежный и шелковистый, как атлас, волос, который придавал масти особенный металлический блеск.

С первого взгляда на Урагана Вадик понял, о чем говорила Дина, когда нахваливала эту породу, рассказывая, что утонченные, благородные формы ахалтекинца шлифовались тысячелетиями. Сухой, поджарый, с высокой холкой, из-за которой длинноватая спина выглядела слегка наклоненной вперед, с сильным крупом, длинными тонкими ногами, ахалтекинец напоминал борзую собаку; это сходство подчеркивала и утонченная, изящная лицевая часть головы.

– Супер, – негромко произнес Вадик, восхищенно глядя на Урагана, который свысока смотрел на него своими большими, выразительными, немного удлиненными глазами. – Теперь я знаю, что такое настоящая породистая лошадь. Не обязательно быть иппологом, это и так видно.

– Знакомься, это и есть Ураган, ахалтекинец, – произнесла Дина.

– Класс, – не сводя с лошади глаз, сказал Вадик. – Только название какое-то чумовое, никак не могу его запомнить, на языке все время вертится какое-то «пахал лезгинец», «махал пекинец».

– На Руси во времена Ивана Грозного ахалтекинцев называли аргамаками, – сказал Шкуро. – А вообще название состоит из двух слов: ахал и теке. Ахал-теке, так правильно звучит название породы. Ахал – это оазис, небольшой городок в пустыне Каракумы, а теке – туркменское племя, которое издавна разводило этих лошадей.

Шкуро крепко ухватил поводья у самого мундштука во рту лошади и высоко поднял руку – Ураган выпрямил шею, послушно поднял голову, тряхнул ушами и, чуть занося в сторону крупом, пошел за Шуриком. Шкуро вывел его на поле и, пристегнув к сбруе один конец длинного брезентового ремня, отошел от Урагана на несколько метров, держа в руке другой конец.

– Садись на Урагана, – велел он Дине.

– С удовольствием, а зачем? – спросила она и, подойдя к лошади, легко запрыгнула ей на спину.

– Сейчас узнаешь, – сказал Шкуро и отошел еще на пару шагов – так, чтобы ремень натянулся. Заметив любопытный взгляд Вадика, он коротко объяснил: – Этот ремень называется кордой. Корда нужна для того, чтобы лошадь привыкала скакать по кругу, как в цирке. В корде ровно шесть с половиной метров.

– Почему именно шесть с половиной? Для чего нужна такая точность? – поинтересовался Вадик.

– Раньше в цирке гвоздем программы были лошади, в программу обычно включалось пять-шесть номеров с лошадьми. В каждом отделении было минимум два-три конных номера, поэтому издавна повелось устанавливать цирковую арену в расчете на лошадей. Наездники и дрессировщики вычислили, что самый оптимальный диаметр манежа – тринадцать метров. По манежу такого размера лошадь бежит под углом, при котором наезднику легче всего удержать равновесие стоя на лошади; а если наездник или наездница ошибаются, то попадают на опилки, а не на барьер и не в зрительный зал.

– Надо же, – покачал головой Вадик, – никогда не думал про такие тонкости. Мне и в голову не приходило, что размер манежа одинаковый во всех цирках, во всех странах мира.

– Дина, покажи Вадику четыре аллюра! – крикнул Шкуро.

– Разве Ураган обучен менять аллюры? – спросила Дина и легко тряхнула поводьями, от чего Ураган не спеша пошел по кругу.

– Обучен… В этом-то и загадка, в этом весь секрет, – себе под нос сказал Шкуро, наблюдая за Диной и сжимая корду в сильной, жилистой руке.

– Какой секрет, какие аллюры? – спросил Вадик. – Объясни, Шурик, я ничего не понимаю.

– Аллюр – это способ движения лошади. Видишь, сейчас Ураган идет шагом. Шаг – это самый простой и медленный аллюр.

– А что в этом особенного? – пожал плечами Вадик. – Не понимаю, зачем понадобилось называть это аллюром? Если я иду – это шаг, а если бегу – бег. Все просто, как апельсин.

– Просто, потому что у тебя две ноги, а не четыре. У лошади все гораздо сложнее, – сказал Шкуро и крикнул Дине: – Переходи к следующему аллюру!

Дина сделала едва уловимое движение корпусом, подвела повод, и Ураган побежал, подчинившись ее молчаливому приказу.

– Этот аллюр называется рысью, – крепко держа натянувшийся брезентовый ремень, пояснил Шурик. – Обрати внимание на ноги лошади. Видишь, теперь она одновременно опирается на две ноги, причем они ставятся диагонально – правая задняя вместе с левой передней, а левая задняя вместе с правой передней.

– Какая скорость у этого аллюра? – поинтересовался Вадик.

– Приблизительно тридцать километров в час, – ответил Шкуро, внимательно следя за Ураганом.

Вадик с интересом смотрел на Дину, подпрыгивающую в седле в такт лошадиным движениям, и его поражало, что девчонка, сидевшая с ним за одной партой, так легко управляется с массивным, крепким животным, силой которого измеряют мощность моторов самых крутых иномарок и даже танков и самолетов: десять лошадиных сил, сто, двести…

– Иноходь! – выкрикнул Шурик Шкуро название следующего аллюра и обратился к Вадику: – Видишь, теперь Ураган ставит на землю одновременно то две правых, то две левых ноги. Это самый удобный аллюр для всадника, почти не трясет. Говорят, монгольская орда преодолевала за короткий срок огромные расстояния именно из-за того, что их кони были приучены к иноходи. При таком быстром и в то же время спокойном аллюре воины могли спать в седле на скаку.

– Полный атас, – негромко произнес Вадик, восхищенно наблюдая за Диной и Ураганом.

– Возьми галоп и останавливайся! – крикнул берейтор Дине и двумя руками взялся за брезентовый ремень, который натянулся как струна, после того как Дина дернули повод и пару раз ударила пятками бока Урагана.

Лошадь понеслась по кругу, как ошпаренная, иногда казалось, что она не скачет, а летит. Пыль выскакивала из-под копыт, как дым из выстрелившей пушки, мускулы дрожали под атласно лоснящейся кожей Урагана.

– Супер, – негромко произнес Вадик. – Он летит. Сто пудов, летит! Глянь-ка, Шурик, летит!!!

– Это галоп, – усмехнувшись восторгу Вадика, объяснил Шкуро. – Ты заметил, что чем быстрее аллюр, тем меньше у лошади точек опоры о землю. При галопе происходит такое чередование ног: опора на заднюю ногу, диагональ ног, и положение без опоры – все ноги в воздухе, кажется, что лошадь летит. Затем опять опора на заднюю ногу и так далее.

– Клаа-а-асс! – выдохнул Вадик, восторженно наблюдая за бегом Урагана. – Галоп – это самый быстрый аллюр, да?

– О-о-о! – мечтательно поднял глаза Шкуро, на мгновение отвлекшись от Урагана. – Галоп – это аллюр скачек! На ипподроме скорость лошади может достигать шестидесяти километров в час. Мировой рекорд – километр за пятьдесят три секунды!

Дина сбавила темп, и конь, почувствовав, что поводья ослабли, с наслаждением мотал головой. Ураган замедлил бег, перешел на шаг и остановился. Дина спрыгнула на землю, отстегнула корду от сбруи и подошла к Шкуро и Вадику.

– Он такой послушный, так чутко чувствует поводья, будто с ним кто-то долго и серьезно занимался, – сказала Дина, озадаченно глядя на Шкуро.

– Ты тоже заметила? – спросил он.

– Еще бы! Я бы заметила это еще в Москве, если бы могла галопом промчаться по московскому бульвару. Но в городе слишком мало места и много народу, поэтому я приказывала Урагану ходить только шагом. Кто его научил аллюрам?

– Неизвестно, – пожал плечами Шкуро.

Вадик не понимал, о чем Шкуро говорит с Диной, и это его раздражало. Они беседовали, как два заговорщика, словно зная что-то такое, чего не знал Вадик.

– Нет, это никуда не годится! – возмутился он. – Или объясните мне, в чем дело, или я отойду, а вы тут посекретничайте.

– Ты знаешь, что такое племенная лошадь? – спросил Шкуро у Вадика и сам же ответил на свой вопрос: – Это лошадь, которая предназначена для улучшения породы. Племенные – это отборные, лучшие лошади, от которых на конезаводах получат потомство. Такие лошади очень дорого стоят, они участвуют в скачках, получают призы, медали, их покупают очень богатые люди.

– Конезавод – это что-то типа ранчо? – уточнил Вадик.

– Да. С племенными лошадями в конезаводах работают тренеры – берейторы, они, как говорится, заезжают лошадей, то есть приучают к уздечке и удилам, гоняют на корде, потом водят на вожжах, приучают к поворотам. Лошадей постарше приучают к седлу, потом на лошадь сажают ездока, а когда жеребец осваивается с такой нагрузкой, его учат аллюрам.

– Я не врубаюсь, в чем проблема? Пускай себе учат, – сказал Вадик.

– Ни один тренер в конезаводе не станет учить аллюрам неплеменную лошадь, – сказала Дина, грустно глядя на Вадика. – Ураган не племенной жеребец. Ураган – выбраковка. Он бракованный, понимаешь?

– Почему бракованный? Это классная лошадь! – воскликнул Вадик, ему стало обидно за Урагана.

– По внешнему виду лошади можно легко оценить ее качества. Посмотри, какая узкая грудь у Урагана, – сказал Шкуро, показывая пальцем на скакуна, который мирно пощипывал травку. – Это говорит о том, что у него слабые легкие и недостаточно развит дыхательный аппарат, значит, он не пригоден для скачек. Кроме того, у него короткие ребра, а это считается серьезным недостатком любой лошади.

– Это все равно, что спаниель с короткими ушами или лохматый бультерьер, – коротко и ясно пояснила Дина.

– Выбракованных лошадей обычно продают в конно-спортивные клубы, в конную милицию, в секции конного туризма, в цирк, в общем, туда, где не нужна особенная выносливость и безупречные внешние данные. Но это детали, – сказал Шкуро. – Главное, что кто-то работал с Ураганом перед тем, как он попал в цирк. Но кто и зачем – неизвестно. Вот в чем загадка.

– Непонятно, зачем Цыгану понадобилась бракованная лошадь? – задумчиво произнес Вадик, почесав затылок. – Это тоже загадка.

– Может быть, он хочет украсть Урагана, чтобы потом продать, – предположила Дина. – Сейчас это модно. Стало престижно иметь лошадей, ездить на них, покупать детям, участвовать в состязаниях. Собственный скакун – это покруче «Мерседеса».

– Неужели лошадь стоит дороже автомобиля? – засомневался Вадик.

– Х-х-ха! – усмехнулся Шурик и с улыбкой обратился к Дине: – Слушай, кого ты привезла?! Этот шкет наивней обезьяны! Он, наверное, думает, что лошадей продают на вес, как гусей в магазине! Запомни, братишка, нынче хорошая породистая лошадь может соперничать в цене с лучшими произведениями мирового искусства! В этом году самая дорогая картина Ван Гога была продана на аукционе за 70 миллионов долларов, а за чистокровного жеребца один арабский шейх выложил 75 миллионов баксов!

– Неужели семьдесят пять?.. – произнес Вадик, ошарашено глядя на Урагана. Он поднял глаза к небу и стал о чем-то сосредоточенно думать – так, словно решал в уме сложнейшую алгебраическую задачу. – Нет, без калькулятора я не посчитаю, – сказал он, отрицательно помотав головой. – Но по приблизительным подсчетам один волосок, выдернутый из хвоста Урагана, можно продать на Птичьем рынке за целое состояние, – сделал вывод Вадик и пояснил: – Это чисто теоретически.

– Ураган не стоит и миллиона рублей, – сказал Шкуро. – Но кое-какие деньги за него, безусловно, можно получить.

– Тогда и думать нечего, – уверенно сказал Вадик. – Ясный пень, что Цыган охотится за Ураганом, чтобы продать его! Это сто пудов!

– Может быть… – задумчиво сказал Шкуро. – А может, и нет. Ураган не единственная и не самая лучшая лошадь в Москве и Подмосковье, почему Цыган выбрал именно его? И почему Ураган умеет то, что в принципе уметь не должен? Кто научил его слушаться всадника, менять аллюры?

– Узнаем, когда поймаем Цыгана, – сказал Вадик. – Рано или поздно он придет за лошадью, тут-то мы ему и влепим по тыкве.

– Не нравится мне это, – покачал головой Шкуро, и его лицо впервые за день помрачнело.

– Не переживай, Шурик, – хлопнул его по плечу Вадик. – Чтобы победить врага, нужно знать его намерения. Мы тебя предупредили, теперь ты будешь запирать конюшню на замок. А днем мы с Динкой последим за Ураганом. Цыган не сможет незаметно приблизиться к лошади.

Шкуро ничего не сказал, он молча смотал корду и пошел в дом. Вадик попросил Дину:

– Научи меня залезать на лошадь, я хочу сняться верхом на Урагане. У Шкуро есть камера, сейчас я ее принесу, подожди, – сказал Вадик и, вбежав в избу, снял с гвоздя видеокамеру.

Он вышел на крыльцо, открыл экран жидкокристаллического монитора, навел объектив на Дину и Урагана, чтобы снять их на фоне леса, и вдруг почувствовал на своем плече тяжелую руку Шурика. То, что случилось в следующую минуту, поразило Вадика, он не мог найти этому объяснения. Шкуро резко развернул Вадика, отобрал видеокамеру, схватил его за шиворот и, притянув к себе, приблизил к растерянным глазам подростка свое покрасневшее, перекошенное от гнева лицо.

– В этом доме никогда ни к чему не прикасайся без спроса, – сквозь зубы сказал он, обдав лицо Вадика горячим дыханием. От Шкуро пахло жареной уткой и арбузом, на глазных белках проступили красные жилки. Внезапно он отпустил Вадика и, напряженно улыбнувшись, сказал: – Извини, братишка, погорячился. Просто я не привык, когда берут мои вещи. Люблю порядок. Удобно, понимаешь, когда вещи находятся на своих местах. А видеокамера тебе все равно не пригодилась бы, у нее батарейки сели. Еще раз извини.

Шкуро спрыгнул с крыльца, подошел к своим «Жигулям», откинул брезентовый полог и, открыв машину, положил видеокамеру в отделение для перчаток. Затем он закрыл дверцу на ключ и, опустив глаза, стараясь не глядеть на Вадика, ушел в избу.

Вадик не стал рассказывать Дине о странном поведении Шкуро, тем более что погода стояла отличная и не хотелось думать о плохом. Целый день они купались, загорали, бродили по лесу, Дина учила Вадика сидеть в седле, но у него это плохо получалось. Они не заметили, как наступил вечер, и Шкуро позвал их ужинать. Комнату освещал багровый свет заката; стеклянные стаканы и вазочки с вареньем отбрасывали на поверхность стола розовые тени. Шурик был по-прежнему радушен, весел и болтлив.

После ужина захотелось спать. Вадик объявил всем, что ляжет рядом с конюшней, в гамаке и будет охранять Урагана. Он читал в какой-то книге, что индейцы племени бороро туго натягивали сетку гамака, чтобы он дрожал от шагов подступающего врага.

«Цыган не пройдет», – подумал Вадик, лежа под одеялом на гамаке. Засыпая, он слышал, как в доме еще некоторое время ходила, копошилась, стелила постель Дина. Потом щелкнул выключатель, и все стихло.