Текст книги "Чесменский бой"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава вторая

Радостно веяло море

Дыханьем богов,

И светозарной весной человека,

И.небом Эллады цветущим.

Г. Гейне

Уже в Виттуло Спиридов начертал следующий план действий: пока повстанческие легионы будут освобождать Морею, эскадра, пользуясь отсутствием турецкого флота, захватит главные турецкие крепости на побережье Корон, Гаварин и Модон, а затем, опираясь на них, с подходом Второй эскадры приступит к поиску и уничтожению морской силы неприятеля.

В последний день февраля главные силы Первой Средиземноморской эскадры, выбрав якоря, направились через Массиниканский залив к ближайшей от Виттуло крепости Корон.

Корон – орешек крепкий, с ходу его не раскусишь. Крепость стояла на отвесной скале, имела многочисленный гарнизон и большие запасы. Подойдя к Корону, корабли легли в дрейф, поджидая идущие берегом греческие отряды. Вахтенные офицеры в оптические трубы высматривали на прибрежных кручах знамена с ликом Спасителя. Наконец отряды подошли.

Ударила сигнальная пушка, заскрипели шлюпбалки. Срывая с волн пену, прямо в круговерть наката устремились шлюпки десанта.

– С передовой десант сошел! – сообщили Спиридову с марсов.

– Хорошо! – Адмирал наводил предметное стекло трубы на зубчатые стены Корона. – Чего же не палят-то басурманы?

Ветер доносил с берега приглушенный рокот полковых барабанов. Спрыгнув на прибрежные камни, солдаты и матросы строились в колонны и скорым шагом двигались к крепости. Во главе десанта – подполковник Лецкий, один из бывших орловских «купцов». Передовой отряд расчищал дорогу, отгонял немногочисленных турок выстрелами, остальные, напрягая силы, тащили в гору осадные орудия. Запалив предместье, турки без боя укрылись в цитадели. Охватывая Корон в кольцо, подошли греческие отряды. Со скрипом затворились кованые ворота, грянули крепостные пушки.

Бравируя, Лецкий расхаживал под самыми стенами, высматривая слабые места. «Фортеция сия сильна крепко, приступом ее не возьмешь!» – доложил он запиской Спиридову.

– Ничего, – сказал, прочтя бумажку, без особой печали адмирал. – Кольберг куда сильнее был, а все одно пал перед штыком российским! Будем вести работы осадные по всем правилам!

Желая избежать лишнего кровопролития, послал Лецкий в Корон греков-парламентеров. Через полчаса комендант крепости Сулейман-паша выставил на стенах головы казненных послов…

Первый день осады прошел тихо, пальбы не было. С кораблей свозили на берег пушки и припасы, рыли шанцы и закладывали батареи. На второй день поутру эскадра подошла вплотную к берегу и легла в дрейф у восточного фаса крепости. Разом ударила корабельная артиллерия, сотрясая воздух тупыми короткими ударами. Вторя ей, открыли огонь и пушки осадных батарей. Турки отвечали вяло.

В гондеке «Трех Святителей» от беспрестанной пальбы дым стоял коромыслом. Готлангер Васька Никонов действовал у пушки на подаче кокоров, таскал их на плечах из кормовой крюйт-каморы. После каждого выстрела артиллеристы дружно накатывали орудия, подбадривая себя криками. Куда ни кинь взгляд, в пушечном деке всюду красный цвет: им окрашены внутренние крышки портов, артиллерийский инструмент, орудийные лафеты – сделано так, чтобы кровь, проливаемая в сражениях, не отвлекала служителей от дел ратных…

Отдуваясь, окинул Васька очередной кокор тяжеленный, дух перевел.

– Ну как, парень, страшно, поди, впервой? – окликнул его коренастый канонир, пыж в жерло прибойником забивая.

– И вовсе нет! – улыбнулся чумазый Васька. – Страшно, поди, когда ядро по тебе стукнет?

– Нет, – рассмеялись в ответ, изготовляя пушку к стрельбе, – вот тогда-то как раз ничего уже и не страшно! – Пали!

Гремел очередной залп. Рвались назад, опутанные брюками, чугунные громадины. И снова бежал Васька за кокором в крюйт-камору…

Подожженный Корон пылал. Отскакивая от стен, прыгали по камням каленые ядра.

Около полудня в мутной дали забелел чей-то парус. На пересечку незнакомцу бросились дозорные суда, будто сторожевые псы на незваного гостя. Однако тревога оказалась ложной. Возмутителем спокойствия оказалась «Венера», наконец-то нашедшая эскадру.

Еще в штормовом Немецком море маленький пинк отбился от остальных судов. Английский канал капитан Поповкин проходил в одиночку на свой страх и риск, без карт и лоцманов. В Гибралтаре «Венера» нагнала отряд Грейга, но при выходе в Средиземное море вновь потеряла его из виду. Сильный норд-вест отбросил судно далеко к берегам Африки. Команда спала, не раздеваясь, у заряженных пушек. Непрерывно жгли фитили. Было тревожно. Рядом шныряли флотилии берберийских разбойников.

На Мальте, куда занесло судно, эскадры не оказалось. Поповкин повернул к острову Корфу, но и там не нашел никого. Далее курс «Венеры» лежал к Занте. Плескались у борта волны моря Ионического, двадцать две пушки грозно смотрели в горизонт. Лишь у Занте, узнав от местных моряков, что русский флот уже достиг берегов Морей, капитан пинка повернул туда. Семен Поповкин был героем дня.

– Вот, господа, – говорил офицерам Спиридов, – вам достойный пример для подражания!

Судьба этого человека была на редкость богата взлетами и падениями. Сейчас взлет – Архипелагская экспедиция, но минуют года, и начальник галерного порта капитан 1 ранга Поповкин будет с позором изгнан за пьянство и взяточничество с флота. В жизни бывает и так…

Осада крепости продолжалась. Ежедневно русские корабли обрушивали на Корон новые сотни ядер.

Погода меж тем портилась, усиливался ветер. Крутые волны быстро наваливались шипучими пенными шапками. У якорных канатов ошалело мотало сигнальные красные буи. На третий день разразился шторм, и адмирал велел уходить в море.

– «Соломбалу», смотрите, «Соломбалу» сносит! – внезапно закричали на кораблях.

И точно, несмотря на отданные якоря, маленькое судно неудержимо волокло на камни. Вот пинк с размаху швырнуло на берег. Крик, скрежет, треск… Капитан «Соломбалы», при орденах и шпаге, ободрял команду: – Ребята, умрем с честью!

Внезапно судно приподняло на волне и с силой отбросило от берега.

– Не иначе, провиденьем Божьим спаслись соломбальцы! – крестились на кораблях.

Однако дважды чудес не бывает. Буквально в несколько минут прибоем разбило в щепки греческую полярку «Генрих-Корон»…

К вечеру вдобавок ко всему зарядил проливной дождь. Загремел гром. В полночь в «Евстафия» ударила молния. Натужно стонали обожженные и задавленные рухнувшим такелажем люди. По стародавнему обычаю пожар от молнии заливали пивом. Следующий удар пришелся в «Иануарий», а вдали, среди бушующих волн, полыхал во тьме грот-мачтой «Три Святителя». Эта ночь запомнилась русским морякам надолго.

Далеко в море, охраняя эскадру от возможных неожиданностей, несли дозор фрегат «Николай» и пакетбот «Летучий». Наполняя паруса попутным люфтом, дружно пенили они морские воды. На их долю выпало первыми встретить нагнавший эскадру отряд контр-адмирала Елманова. Встретили, проводили до Корона – и снова в дозор. Так проходили дни. Наконец утром 12 марта на горизонте появился одинокий парус.

– Дождались кого-то! – радовались матросы, разбегаясь по артиллерийской тревоге.

Несколько часов хода – и в зрительную трубу уже стал хорошо виден рангоут неизвестной шебеки.

 
Корабль! Корабль! – нам шлет трофей судьба.
Чей флаг? Скажи, подзорная труба!
 

Но флага на шебеке не было.

– Предупредительный под ветер! – махнул рукой капитан «Летучего»

Погонные пушки пакетбота коротко ударили, испустив клубы дыма. Ядра с легким посвистом легли в воду.

В ответ с шебеки грянул полновесный залп. Прибавив парусов, обнаруженное судно пыталось оторваться от преследователей. На палубе шебеки метались, путаясь в широкой мотне шароваров, потревоженные турки. Меж ними в черных просмоленных куртках – матросы-европейцы.

– Что за чертовщина? – недоумевали на «Летучем». – Какой же они нации?

– Ничего, возьмем – разберемся! – решил за всех капитан пакетбота Ростиславский*.

Над «Николаем» и «Летучим» трепетали красные флаги погони.

– Алло! – кричал в рупор с фрегата капитан Поле-кутти. – Впереди подводные каменья. Когда осман в них упрется, тогда и возьмем! – Поняли! – махнули с пакетбота.

«Святой Николай», меняя курс, заходил на пересечку. Еще четверть часа погони – и ловушка захлопнулась. Деваться беглецам было некуда: впереди камни, слева берег, справа и позади русские суда. На шебеке суматошно брасопили паруса.

– Нами одержана первая виктория на здешних водах! Ура! – выхватил из ножен шпагу капитан «Летучего». – Ура-а-а! – летело над морем. – Глядите, глядите!

Над притихшей шебекой медленно поднимали французский флаг, белый с золотыми лилиями.

– Тьфу-ты, вляпались! – ругались на дозорных судах. – Держава французская ведь только случая ждет, чтобы к нам придраться. Теперь скандала не оберешься!

Выход из затруднительного положения нашел решительный Полекутти:

– По нам первым палил? Палил. Османов на борту имеет? Имеет. Чего думать, будем брать!

С шебеки тем временем прибыл шлюпкой капитан. Уверенный в своей безнаказанности, он нагло грозил местью со стороны Версаля. К крикам француза отнеслись спокойно… Посланная же на пленное судно досмотровая партия нашла в трюмах под мешками с халвой и орехами ружья и ядра. Узнав о находке, капитан шебеки поутих. Пойманный с поличным, он сознался, что вез оружие из Туниса в Смирну для нужд тамошнего гарнизона.

– Судно и товар арестованы! – забрал у француза шпагу и пистолет Полекутти. – Взять под стражу и запереть в каюте!

В тот же день приз был доставлен и сдан адмиралу. Спиридов, благодаря капитанов, вспомнил слова петровские: – Большому делу малый почин сделан!

Захват «Генрикса» (так называлось французское судно) неожиданно обернулся огромным политическим скандалом, несмотря на то, что адмирал после конфискации контрабанды отпустил капитана Журдана вместе с судном на все четыре стороны.

Неприятность с французом неожиданностью не была еще до отплытия эскадры с Балтики. Особое внимание, по мнению Екатерины II, предстояло уделять французским судам. «Поступать относительно нейтральной, особенно французской торговли с крайнею осмотрительностью…» – писала Екатерина II Алексею Орлову. В свою очередь Орлов, понимая всю сложность взаимоотношений с Францией, предложил французской стороне утвердить в Ливорно совместную комиссию для разбора всех спорных вопросов, которые могли бы возникнуть при нечаянном захвате каперами французских судов. Однако французский консул участвовать в работе комиссии не пожелал.

Теперь сразу же замаячили в Архипелаге французские фрегаты, а посол Людовика в Константинополе предложил Порте помощь королевского флота за известные субсидии. Перед эскадрой появилась угроза борьбы на два фронта.

Консул Федор Алексиано доносил с Минорки Алексею Орлову: известие, что Версаль и бурбонские державы намереваются вскоре выслать свои эскадры для нападения, вновь подтверждаются!

Теперь все зависело от российских дипломатов. Сумеют или нет они спасти эту почти проигранную партию? И они с блеском выиграли ее! Мусин-Пушкин развернул бурную деятельность в Англии, взывая к союзническому долгу англичан, а Никита Панин через Берлин и Вену вышел на прусского и австрийского послов в Константинополе.

Значительно пополнив состояния за счет русской казны, послы Тугут и Пегелин свое дело сделали – великий визир отклонил предложения Людовика. Сделка не состоялась.

Теперь следовало дать понять Версалю, что Россию подобными демаршами не запугать!

Посол во Франции советник Николай Константинович Хотинский немедленно заявил решительный протест министру иностранных дел Шуазелю.

– Мы полны решимости в точности соблюдать международные правила, согласно договорам и трактатам коммерческим, но требуем, чтобы ваши суда прекратили перевозки оружия к нашему неприятелю, а равно съестные припасы в места, нашим флотом блокируемые. Бели же нет, то мы и впредь будем подобные суда отсылать обратно, а груз конфисковывать!

– Я передам ваши слова его величеству! – зло ответил Дюк Шуазель.

И Версаль отступил… Дело же с задержанием «Генрикса» тянулось еще без малого пятнадцать лет. Франция настойчиво требовала возвращения груза и возмещения всех издержек за счет российской казны. В 1785 году Екатерина II не выдержала:

– Мы ничего не нарушали, и деньги вам платить не за что! Бумаг по делу капитана Журдана более в коллегию не принимать!

Канонир корабля «Святой Евстафий» Алексей Ившин вместе с другими артиллеристами был отряжен в десант для установки на осадных батареях кугорновых мортирок.

Под Короном жарко, турки так и сыпали со стен пулями и ядрами. Вдобавок ко всему этому подхватил Леха где-то еще и лихоманку трясучую, спасаясь от которой пил отвар оливкового корня.

Торопясь, осаждающие работали не только ночами, но и днем, под ядрами. Глаз у Алехи острый. Разглядывая как-то неприятельский бастион, обнаружил он слабину в обороне турецкой, кинул кирку и бегом к начальнику осадному. Подполковник Лецкий, на слово не веря, полез самолично проверить слова матроса. Долго глядел на стены и не приметил ничего.

– Где же ты слабину-то отыскал, шельмец? – покосился на Леху недоверчиво.

– А вона, ваше скородие, ворота ихние под камень выкрашены, вона она, удача наша!

Пригляделся внимательнее Лецкий, и точно – ворота деревянные! Не имея времени на замену, раскрасили их турки под вал крепостной искусно.

– Знатно! – ухмыльнулся подполковник. – Ежели не знать заранее, ни в жизнь бы не углядел. Как же тебе удалось высмотреть сие? – обернулся он к матросу.

– Да утром по нерадивости басурманской щель была меж воротными половинками, вот я и узрел!

– Ну, спасибо, флотский! Удружил так удружил! – похлопал его по плечу Лецкий. – Теперь главное – с толком фортуной сей распорядиться.

Забывшись, высунул он было из-за камней голову, и сразу завжикали вокруг пули. Покатился кубарем вниз к своим подполковник, а за ним и Леха.

Вечером у костра, ложкой в котелке орудуя, рассказывал канонир сотоварищам:

– Летит пуля, жужжит, я вбок – она за мной, я в другой – она за мной, я пузом в куст – она меня в лоб, я цап рукой – ан это жук!

Смеялись матросы, хохотали солдаты, вежливо улыбались не понимающие разговора греки.

Едва нашли в обороне противника уязвимое место, сразу стали готовиться к решительному штурму. Ночами возводили против старых ворот сильную брешбата-рею, накапливали в близлежащих оврагах отряды.

Испортил все дело Федор Орлов. Оглядев ворота, заявил он ни с того ни с сего громогласно: – Назавтра буду в сей фортеции парад чинить!

И велел среди бела дня пушки для приступа открыто готовить, к воротам подтаскивать. Столь явное передвижение, конечно же, не ускользнуло от Сулеймана. Поняв, в чем дело, велел комендант Корона тотчас оббить ветхие ворота листовым железом, а сзади завалить огромными камнями. Удачный случай был упущен.

Теперь оставался один выход – рыть под стену подкоп и заложить пороховую мину.

С кораблей доставили лопаты, заступы, и работа закипела.

В Морее грунт – сплошной камень, поэтому дело продвигалось медленно. Ночами землю скрытно вывозили, а днем, заглушая удары кирок, беспрестанно палили. Пока шла работа, Спиридов решил произвести нападение на Наварин – сильнейшую турецкую крепость на побережье Морей. Кому возглавить Наваринскую экспедицию, решали капитанским советом. Мнение было единодушно – Ивану Абрамовичу Ганнибалу!

Невысокий, но плотно сбитый цейхмейстер, выслушав приказ, вскинул курчавую голову: – Сделаю как должно!

Под команду ему определили «Три Святителя» и «Иануарий», фрегат и три транспорта с десантом. В тот же день отряд покинул Коронский рейд.

Меж тем рытье подземного хода продолжалось. Землекопы, набранные из греков-добровольцев, кротами вгрызались в каменистый грунт, пока галерея не уперлась в подземную скалу. Перемазанный глиной Лецкий долго щупал непроходимый камень и велел рыть в сторону, а оттуда вести новую галерею. Свечи едва мерцали, от недостатка воздуха люди мучались страшными головными болями, но работа не прекращалась ни на минуту. Наконец настал день 1 апреля 1770 года, когда подкоп был введен под стену.

Дозорные, прижав к земле трубки, слушали, не замышляют ли чего турки. И верно, откуда-то сверху доносился подозрительный стук. Это, заподозрив неладное, велел Сулейман рыть вокруг крепости колодцы. Землекопы тотчас покинул подкоп, а трое из них поползли к стене узнать, что к чему. Работавшего в колодце турка они застрелили, а сами под градом пуль вернулись назад.

– Палить из пушек всею силой! – распорядился Лецкий, пытаясь воспрепятствовать турецким контрдействиям. Но было поздно, осажденные подорвали галерею…

Теперь приходилось начинать сызнова, благо галерея была разрушена лишь наполовину. А тут и радостная весть – отряд цейхмейстера Ганнибала взял Наварин.

Русский флот наконец-то обрел удобную гавань. Дух осаждающих был как никогда высок, люди рвались на приступ. В Короне, наоборот, царило уныние, у турок кончались порох и вода. Спиридов отдал ордер готовиться к решающему приступу.

Однако прибывший 14 апреля из Ливорно Алексей Орлов распорядился иначе. Он велел прекратить осаду и уходить в Наварин.

С сожалением покидали войска осадный лагерь. Вслед им торжествующе кричали турки. Настоящая война еще только начиналась…

Сообщения с театра военных действий за февраль – май 1770 года:

4 февраля. Имея целью захват Журжи, отряд генерал-поручика Штофельна при подходе к крепости был атакован многочисленной турецкой конницей, которая была отбита, а затем и обращена в бегство. Одновременно была отбита и неприятельская пехота, вышедшая навстречу русскому отряду из крепости. Несмотря на сильную канонаду, Московский пехотный полк под командой подполковника Петерсона смело атаковал передовой бастион. Перейдя ров, солдаты начали взбираться на вал, который был так высок и крут, что они принуждены были втыкать в вал штыки и на них подниматься. Овладев бастионом, московцы захватили восемь пушек. Сбитые с валов турки засели в домах и на улицах города, но вскоре были выбиты и оттуда, бежав в замок, укрытый на острове посреди Дуная.

Не имея возможности овладеть замком и испытывая недостаток в фураже, генерал-поручик Штофельн отошел к Бухаресту. Турки потеряли за время сражения более трех тысяч человек убитыми. В плен захвачено 20 пушек, 9 знамен и 276 пленных. Наши потери – 77 убитых и 294 раненых.

13 апреля. Отряд майора Зорича, находясь в поиске, напал на большой турецкий обоз и захватил его. Попытка трехтысячного отряда татар отбить обоз не удалась. Отбив все атаки, Зорич сумел вывести обоз. В плен захвачено большое количество пороха и съестных припасов, три тысячи лошадей и коров, 180 пленных. Освобождено 300 христианских семей. Убито более тысячи татар. Наши потери – 16 убитых.

23 апреля. В день Святого Георгия Первая армия под командованием генерала Румянцева выступила из зимних квартир к Хотину.

25 мая. Первая армия вышла из Хотина. Движению мешал необыкновенно сильный разлив рек. Войско беспокоила чума. Сообщения из Польши:

8 апреля 1770 года. Командир Люблинского отряда бригадир Александр Суворов с двумя сотнями солдат, сотней кавалерии и двумя единорогами, идя по следу тысячного конного отряда конфедератов под началом полковника Мощинского, настиг его у деревни Новодице и решительно атаковал. Ожесточенное сражение длилось более дух часов. Неприятель был обращен в совершенное бегство, в плен захвачены все пушки, обоз и знамя.

Глава третья

Вы в прах надменну мысль срацинов обратили,

За дерзость их, за злость, за греков отомстили,

В Морее страждущи утешили сердца,

Достойны, Россы, вы лаврового венца!

М. М. Херасков

20 февраля 1770 года в четыре часа утра на центральной площади Виттуло барабаны пробили вместо зори генеральный марш, и греческие повстанцы выступили в поход. Князь Долгорукий повел свой легион на Месенею, капитан же Барков повернул на Спарту. С восточным легионом покинул родной город и Дементарий Константинов.

Григорий Барков – офицер неприметный. Роста малого, худ и визглив, треугольная шляпа то и дело сползает на нос. Казалось, что кто-то ради смеха обрядил недоросля в офицерское платье. Однако репутацию капитан имел самую боевую. Раны, полученные при Гросс-Егерсдорфе, Кунерсдорфе и под Берлином, говорили сами за себя, а до перевода в Кексгольмский полк был Барков одним из лучших ротных командиров в Суздальском полку полковника Суворова.

Хорошие дороги скоро закончились, и легионеры с трудом пробирались через колючие заросли маквиса. С горных троп падали камни. Впереди до горизонта громоздились бесчисленные хребты.

На третьи сутки восточный легион достиг наконец маленькой деревушки Пассаве. Здесь было решено стать на дневку, и Барков распорядился кампироваться – разбивать лагерь. Неразговорчивые маниотские женщины в черных юбках и безрукавках угощали усталых повстанцев козьим молоком. Сам Барков с Дементарием Константиновым и известным корсаром Псаро опрашивал местных жителей о турецкой силе.

А с гор спускались все новые и новые отряды. Только за сутки стоянки к легиону присоединились семь маниотских и греческих капитанов со своими людьми.

Внизу в долине, преграждая путь легиону, располагался хорошо укрепленный Бердонский замок, обойти который не представлялось никакой возможности. Оглядев поле предстоящего боя, велел Барков своим отрядам спускаться в долину. Испуганно ржали кони, люди то и дело срывались в пропасть. А внизу на зеленой равнине их уже поджидали турецкие войска.

– Ура! – Барков выхватил шпагу и первым бросился на врага.

Следом, перепрыгивая через камни, с боевым кличем «зито!» бежали легионеры. Не выдержав стремительного удара, турки бросились врассыпную. Часть их укрылась в замке, другие спаслись бегством до самой Мизитры. Их преследовала конная полусотня капитана Занети.

Окружив Бердонский замок, легионеры взяли его в осаду. На третий день турки отворили ворота и сдались на милость победителей. Дав сутки на отдых своим легионерам, Барков выступил на Мизитру.

Мизитра – не что иное, как древняя Спарта, сильнейшая крепость горного Пелопоннеса. Когда-то спартанцы с гордостью заявляли, что их столице не нужны стены, лучшая ее защита – это доблесть гоплитов. Спустя века, не очень-то доверяя своим янычарам, турецкие наместники обнесли город высочайшими стенами.

У Мизитры располагался трехтысячный турецкий карательный корпус, прибывший для подавления восстания с Дуная. Противники встали друг против друга на расстоянии ружейного выстрела.

– Поручик! – подозвал Барков храброго Псаро. – Деплояда наша будет следующая: ты с полутысячью лучших воинов обойдешь турок и ударишь им в спину, я же с остальными буду тем временем ломить с фронта.

– Понял, капитан! – широко улыбнулся Псаро. – Считай, что я уже там. До встречи!

Намного раньше назначенного времени Псаро ударил в тыл неприятеля. Одетый в ярко-красную куртку, расшитую черным шнуром, и зеленые шаровары, он был виден издалека, поспевал везде! Рядом с Псаро неотступно следовали шесть солдат-кексгольмцев, наводивших ужас на турок.

Избиваемые со всех сторон, каратели бежали под защиту мизитрийских стен. Началась еще одна осада. В первый же день по совету местных горцев Барков велел перекопать городской водопровод. Семь дней жестоко страдали от жажды турки, а на восьмой день сдались.

– Славная виктория! – радовался малорослый капитан. – Пленных напоить и отдых дать!

Спустя неделю после отправки легионов Спиридов принял решение подкрепить их армейской артиллерией, которая пока мертвым грузом лежала в трюмах. Флаг-капитан Плещеев в два дня сформировал две батареи и отправил их в Леонтари на соединение с легионами. А потому как армейских артиллеристов от болезни в строю осталось немного, подкрепил он их флотскими.

В восточную батарею, предназначенную для легиона Баркова, попал с «Трех Святителей» и Васька Никонов. На флоте все решается скоро: раз-раз – и вперед. Даже с девкой-гречанкой попрощаться Васька не успел. Неудобно вышло как-то, будто сбежал. Удастся ли когда еще свидеться?

Шли скоро, надрываясь, тащили пушки по козьим тропам. Короткая дневка в какой-нибудь горной деревушке – и снова вперед. В пути приставали вооруженные греки, и скоро батарея обросла целым отрядом. Теперь шли уже открыто, не боясь турок, а те, в свою очередь, едва завидев пушки, отходили прочь.

– И что за страна такая, – чертыхались матросы, – хоть бы дубравка али лесок какой, сплошь кручи! А басурманы, все одно, на чужую землю зарятся.

В Леонтари наконец получили батарейцы роздых. Деревушка лежала в живописной долине, цвели сады, весело журчал по камешкам ручеек… Не место, а рай земной. Скоро и легионы подошли – вначале западный, а затем и восточный.

Почти полмесяца потерял под Мизитрой Барков, пытаясь создать из вольных маниотских ватаг подобие регулярного войска. Не получилось! Упущено было и время для быстрого захвата центральных областей Морей. Ждать более было нельзя, и, оставив сильный гарнизон в Мизитре, Барков двинулся к небольшой деревушке Леонтари, где встретился с Долгоруким.

Боевые действия у князя Петра тем временем протекали тоже успешно. Нанеся туркам сокрушительное поражение под деревней Каламента и взяв до двух тысяч пленных, он приводил теперь свои войска в порядок, готовясь к новым боям.

Там же, в Леонтари, ждал Ивана Баркова и приятный сюрприз – посланные адмиралом Спиридовым два десятка солдат и столько же матросов-артиллеристов с двумя пушками.

Ряды повстанцев все пополнялись. Скоро восточный легион насчитывал уже более восьми тысяч воинов.

Из Леонтари Барков выступил на Триполицу. Был апрель, и вовсю цвели оливки.

Морея пылала огнем восстаний, и почерневший от тревог турецкий наместник Муссин-заде метался со своими янычарами из конца в конец полуострова, тщетно пытаясь затушить разгоревшийся пожар.

После двадцатидневной осады пал перед греками сильно укрепленный город-крепость Патрос. На Коринфском перешейке македонцы, наголову разгромив турок, прорвались в Морею на помощь повстанцам.

Двенадцатитысячное греческое войско под началом вождей Метаксы и Макрозанте разгромило сорокатысячную армию наместника, заманив ее в тесное ущелье. Одна за другой пали крепости Гостуна и Арта.

Русские захватили Витулло, Наварин, осадили Корон. Их легионы брали один город за другим, заняли большую часть полуострова, а флот стал хозяином в прибрежных водах.

Не находя иного выхода, Муссин-заде засыпал дорогими подарками албанских и дульцинистских разбойников, слезно молил султана о незамедлительной помощи. С Дуная подходили к нему все новые и новые войска. К Триполице спешили сорок тысяч отборнейших воинов Дунайской армии, отозванных по приказу султана с главного фронта. Впереди, во главе со своими капитанами и чербаджи – раздатчиками супа, двигались еничеры-секбаны, а за ними – лучшие отряды столичного гарнизона. В облаках пыли тянулась многочисленная конница – тимарлы-сипахи. Помимо регулярных отрядов «рабов августейшего Порога» – капукулу – собирал наместник по всей Морей и турецкое ополчение.

Муссин-заде скапливал силы для решающих боев за обладание Мореей. Морским разбойникам-дульцинио-там турецкий наместник велел опустошать прибрежные селения, алчных наемников-албанцев бросил он на захваченный восставшими греками город Миссолунги.

Не в силах защищать свой родной город, погрузились греки со всем скарбом на стоявшие в порту фелюки, но уплыть не успели. В гавань ворвались на быстроходных барках дульциниоты, бросились на беззащитные суда, но просчитались. Дружными залпами немногих пушек и ружей горожане отбили нападение. Не растерявшись, построили фелюки полукругом и приняли неравный бой! Целую неделю длилось сражение, и дульциниоты отступили. В бухте плавали распухшие трупы, на спинах мертвецов мерно качались чайки…

Греческие фелюки уплывали на Архипелагские острова. А дульциниоты уже высадились под Патрасом. Была Страстная пятница, а разбойники, ворвавшись в город, убивали людей прямо в церквах…

Обманом была захвачена дульциниотами и Анжелика. Нарушив данное обещание, албанцы вырезали поголовно всех ее жителей.

Венеция, встревоженная выступлениями греков, распространившихся на ее владения, принялась давить повстанцев своим войском.

Тем временем Муссин-заде стоял у Трипольцы, поджидая греческие легионы. Для поднятия духа по турецкому лагерю водили беглецов из-под Бердона и Мизитры. Рассказы о восстании будоражили воинственных гвардейцев султана.

– Грязные шакалы! – кричали они в исступлении. – Мы не успокоимся, пока не намотаем их кишки на свои ятаганы!

А легионы Баркова уже подходили к Триполице. Не желая кровопролития, передал капитан наместнику предложение о капитуляции на почетных условиях. Муссин-заде ответил презрительным молчанием.

– Упрямый паша! – опечалился Барков. – Придет ся биться!

Развернувшись в боевые порядки, легион двинулся на приступ крепости. Но не успел проложить и половины расстояния, как из распахнутых настежь ворот повалили тысячи турок.

– Победа! – радостно закричал храбрый Псаро. – Я поскачу, чтобы притащить проклятого Муссина за его облезлую бороду!

Обрадованные легионеры самовольно разбредались во все стороны.

«Неужто коварный Муссин так легко дал себя одолеть?» – засомневался Барков, видя, что турки не собираются расставаться с оружием.

Попытался он было образумить повстанцев, но было поздно, легионеры не слушали своего капитана. Грянули первые выстрелы. Обливаясь кровью, помчался назад Псаро:

– Братья, к оружию! Османы вышли биться! Позади тяжело бежали янычары. Муссин-заде и не думал сдаваться: наоборот, стремительно атаковал.

– Самое главное – отрезать московитов от остального сброда! – наставлял он своих сераскиров.

В считанные минуты турки разметали повстанцев и с яростью принялись истреблять разбегавшихся маниотов. Восточного легиона больше не существовало…

Янычары рубили головы жертвам, скидывая их в огромную кучу. Русские остались одни.

– Скорее строить карею! – скомандовал нерастерявшийся Барков.

Рядом с капитаном отбивался от наседавших турок Дементарий Константинов. Кексгольмцы и матросы, сомкнув ряды, ощетинились штыками. Их было всего пятьдесят семь против шести тысяч лучших воинов султана, но сдаваться они не собирались.

– Не запятнаем славы российской! Умрем с честью! – Барков взмахнул шпагой. – Залп!

Турки стремительно отхлынули. Сидевший в тени миртовых деревьев наместник был удивлен: – Растопчите безумцев!

И вновь толпа янычар, подбадривая себя криками, устремилась вперед. Залп, слабое, но дружное «ура» – и турки бежали вновь. Муссин-заде неистовствовал:

– У презренных гяуров помутился разум, они не хотят умирать! Но Аллах уже предопределил их судьбы!