Текст книги "Короли абордажа"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Когда гневный пыл царя царей несколько спал и он сам понял всю нереальность своего плана завоевания Саламина, Ксеркс обратился к своему первому министру Мардонию:

– Нам предстоит оставить Афины!

– Я хочу остаться здесь и прорваться несмотря ни на что в Пелопоннес! – заявил министр.

– Хорошо! – кивнул Ксеркс. – Я оставляю тебе триста тысяч лучших воинов, с остальными же возвращаюсь домой!

Грекам Мардоний послал следующее послание: «Вы победили вашими морскими корытами людей сухопутных, не умеющих работать веслами, но теперь перед нами широкая и ровная земля Фессалии, да и Беотийская равнина хороша для состязания между добрыми всадниками и гоплитами.»

На следующий день основные силы персов начали отход к Геллеспонту. Остатки флота были к этому времени кое-как собраны, и теперь каждый из оставшихся в живых морских военачальников стремился показать царю, что он предан ему и готов сделать все возможное для безопасного перехода Ксеркса по мосту. Однако команды были настолько деморализованы после Саламина, что теперь они панически боялись всего. Когда персидские корабли достигли мыса Зостера, подле которого море усеяно множеством небольших утесов, то испуганные египтяне и финикийцы приняли их в сумерках за греческие триеры. Тотчас, невзирая ни на какие сигналы, корабли отвернули от скал и начали разбегаться в разные стороны. Собирать беглецов пришлось в течение нескольких дней. Ксеркс, наблюдая эту горестную картину с берега, к удивлению многих, даже не возмущался:

– Это следовало ожидать! Ведь у Саламина погибли храбрейшие, а уцелели трусливейшие!

Греки несколько дней после Саламина приводились в порядок и напряженно ждали, что предпримут персы.

Осматривая на берегу моря остовы выброшенных на отмели неприятельских кораблей и трупы персов с золотыми ожерельями на шеях и браслетами на запястьях, афинский наварх сказал сопровождавшему его:

– Возьми себе все это золото! Ты не Фемистокл, тебе можно!

По-прежнему стоя в боевых порядках, греческие триеры были готовы в любой момент продолжить сражение за Саламин. Узнав же об отходе Ксеркса, Фемистокл отдал команду о его немедленном преследовании. Греческий флот пустился в погоню. Однако у острова Андрос персы были потеряны в густом тумане.

Фемистокл разгадал намерения Ксеркса. Здесь же у Андроса он настойчиво призывал совет навархов произвести бросок к Геллеспонту, чтобы, опередив Ксеркса, разрушить мост, а заодно и добить деморализованный персидский флот. Но его разумная инициатива, как всегда, вызвала возражения. Более иных горячился воспрявший дух ом после Саламина Еврибиад.

– Если мы разрушим мост, то Ксерксу некуда будет уходить, и он опять вернется в Грецию, а потому идти к Геллеспонту никак нельзя и надо дать персам золотую дорогу! Нам же надлежит напасть на персидские берега, – вещал он.

– Ксеркс уходит, чтобы вернуться вновь! – пытался образумить говорившего Фемистокл.

Но опасность со стороны персидского флота для Еврибиада миновала, а с ней отпала необходимость прислушиваться и к разумным речам афинского наварха. Фемистокл остался в меньшинстве, и союзный флот так никуда и не двинулся. Совсем скоро грекам придется об этом горько пожалеть.

Вне всяких сомнений, что уничтожь тогда греческие триеры геллеспонтский мост и добей остатки персидского флота, положение Ксеркса сразу же стало бы критическим. Ему немедленно пришлось бы отводить еще оставшиеся в Аттике войска Мардония и общими силами прорываться на родину. Ни о каком продолжении войны, конечно же, уже не могло идти речи. Но Ксеркс был отпущен, и война продлилась еще долгих тридцать лет…

Геродот приводит в своих трудах слова Фемистокла, которые тот сказал, видя, что его предложение о походе к Геллеспонту провалилось: «Я сам часто видел, как побежденные устремлялись на победителей, когда те доводили их до крайности. Не станем же преследовать бегущего врага, раз уж нам неожиданно посчастливилось избавиться от него. Ведь не мы совершили это, а боги и герои, которые не захотели, чтобы один человек стал властелином Азии и Европы. Ксеркс нечестивец, который не пощадил ни святилищ богов, ни человеческих жилищ, даже море бичевали по его приказу и наложили на него оковы. Для нас будет лучше, если мы останемся дома и подумаем о себе и своих домочадцах. Пусть каждый восстановит свой дом и старательно возделывает свое поле. А весной мы отплывем к Геллеспонту и в Ионию».

В этой речи Фемистокла много непонятного и даже загадочного. Почему флотоводец столь быстро отказался от своего же более чем разумного предложения? Почему он не согласился с предложением Еврибиада, может не самым лучшим, но все же вполне приемлемым в тех условиях, о нанесении удара непосредственно по персидским владениям? Геродот и некоторые иные усматривают в этом подготовку Фемистоклом для своей последующей службы у Ксеркса. Что именно произошло тогда на совете навархов, в точности неизвестно… Быть может, уже тогда Фемистоклу стало известно, что, несмотря на всю свою популярность как истинного победителя Саламина, врагов среди влиятельных соплеменников у него не только не уменьшилось, а наоборот, более чем прибавилось. В желающих примерить на себя лавровый венок героя Саламина отбоя не было.

Может, именно поэтому Фемистокл вновь отправляет своего верного слугу Сикинна с секретной миссией, на этот раз уже прямо к Ксерксу. Триера с лично преданными Фемистоклу людьми незаметно покинула стоящий на якорях флот. Царю царей Сикинн передал слова своего хозяина:

– Послал меня Фемистокл, сын Неокла, военачальник афинян, самый доблестный и мудрый человек среди союзников, сообщить тебе, что он, желая оказать тебе услугу, отговорил эллинов преследовать твои корабли и разрушить мост на Геллеспонте. Ныне ты можешь совершенно спокойно возвратиться домой.

Передав это, посланники отправились обратно. И снова вопрос: почему Фемистоклу было так важно выглядеть перед персидским царем как его тайный друг и осведомитель? Что это, какая-то очередная военная хитрость, суть которой так и не разгадана до сих пор, или желание обеспечить себе приют на будущее в случае своего политического краха в Афинах? Вопросы, ответы на которые, мы, наверное, уже никогда не получим.

Неизвестно, как отреагировал на это сообщение и Ксеркс. Скорее всего, тогда ему было глубоко безразлично, кто именно из греков не допустил уничтожения спасительного моста. Главное, что мост был цел и невредим! Самого Фемистокла он оценит, но несколько позднее, когда узнает о его предупреждении накануне Саламина и о роли в разгроме своего флота.

Оставив отходящее войско на военачальника Гидарна, Ксеркс отправился к Геллеспонту на корабле. Едва отойдя от берега, он попал в жестокий шторм. Ветер и волны все усиливались, а корабль был переполнен свитой.

– Что нам делать? – спросил царь кормщика.

– У нас слишком много людей и мы можем опрокинуться! – ответил тот.

– Может, выкинуть за борт гребцов-финикийцев, а на их место посадить моих вельмож? – подумав, подозвал к себе кормщика Ксеркс.

– Это не улучшит, а ухудшит наше положение! – отвечал тот. – Ваши приближенные совершенно не умеют слаженно грести, а этому искусству за несколько минут не научишь!

Ксеркс повернулся к своим испуганным подданным:

– Персы! Теперь вы можете доказать свою любовь к царю! От вас зависит мое спасение!

Исполняя волю монарха, вся свита бросилась в волны, и корабль был спасен. Было ли на самом деле все именно так, сказать сегодня трудно. Но так, по крайней мере, гласит легенда. Впрочем, вполне возможно, что свитских просто-напросто выбросили за борт, вовсе не спрашивая при этом их желания. Когда же все опасности остались позади, и Ксеркс сошел на берег, первое, что он сделал – пожаловал кормчему золотой венец за собственное спасение и тут же распорядился отрубить ему голову за то, что тот погубил столь много жизней знатных персидских вельмож.

Обратный путь персидской армии был тоже не прост. Ряд греческих городов, которые при наступлении Ксеркса, были вынуждены подчиниться ему, теперь после Саламина уже отказывались подчиняться персам и нападали на их отряды. Большое поражение понесли отступающие под приморским городом Потидеи, которые в течение трех месяцев выдерживали осаду персидских отрядов, а затем, воспользовавшись сильным отливом, а затем и приливом, перебили всех осаждавших.

Персидский флот постепенно перебрался к азиатским берегам, оказав по пути некоторую помощь в переправке войск. С наступлением следующей весны морские силы Ксеркса стали понемногу стягиваться к острову Самос. Теперь флот состоял лишь из самых надежных и проверенных: из персов и мидян. Во главе флота царем был поставлены Мардонт и Арамит, помощником же их назначен племянник Артанита Ифамитр. Вновь идти к берегам Эллады персы не решались, а стоя у Ионии, ждали, когда Мардоний ворвется в Пелопоннес.

Меж тем Фемистокл занимался тем, что карал слабодушные острова, примкнувшие к персидским агрессорам. Карательную акцию он начал с того, что потребовал денег за измену с жителей маленького Андроса.

– Мы прибыли к вам с двумя великими богинями – Убеждением и Принуждением – и заставим вас заплатить за свое гнусное предательство! – объявил Фемистокл.

– У нас тоже есть две свои великие богини! – отвечали ему андросцы. – Это Бедность и Беспомощность! А потому никаких денег у нас попросту нет!

История умалчивает, удалось ли жителям Андроса отказать афинскому флотоводцу в дани. Тогда же, не теряя времени, Фемистокл отправил своих послов и на другие острова, чьи жители передались в свое время Ксерксу из-за своей беззащитности. Везде афиняне собрали немалые суммы. Все это афинский наварх проделал втайне от своих союзников, твердо полагая, что коль Афины понесли больше всех потерь и их вклад в морскую победу над врагом наибольший, то и все собранные деньги также полагаются только им. Когда союзники узнали об обмане, вышел большой скандал, но Фемистокл, однако, несмотря на это, деньгами ни с кем так и не поделился.

Покорив ряд островов, греческий флот вернулся к Саламину. Здесь, по предложению Фемистокла, греки посвятили богам три трофейных финикийских корабля. Затем все самое лучшее и дорогое из захваченного добра отправили в Дельфы, а остальное разделили между собой. Отослав дары в Дельфы, эллины спросили через прорицательниц, доволен ли Зевс подношением.

– Зевс доволен всеми, кроме эгинцев! – сообщили прорицательницы.

Удрученные эгинцы привезли дополнительный дар: медную декоративную мачту триеры с тремя большими золотыми звездами – символами одержанной победы.

– Теперь Зевс доволен и вами! – заявили умные прорицательницы.

После раздела добычи союзный флот направился к Истму, где решено было вручить награду достойнейшему из отличившихся при Саламине. Процедура выбора достойнейшего была такова: у храма бога морей Посейдона все навархи получили от жреца два камешка, чтобы ими голосовать за своего избранника. Каждый из них положил первый камешек за себя, а второй за Фемистокла. Когда начался подсчет голосов, то оказалось, что первого героя таки и не смогли определить, зато вторым единодушно был признан афинский наварх. Переголосовка для определения самого-самого происходила несколько раз, но опять и опять все клали камешки только за себя. Не договорившись ни о чем и переругавшись, навархи увели свои отряды по родным городам.

Однако для всего греческого народа главный герой Саламина был уже давно определен. Это, разумеется, стал Фемистокл. И чем более завистливые соратники отказывали афинянину в заслугах и воздаянии почестей, тем большую популярность приобретал Фемистокл среди рядовых обывателей. Когда ж он отправился в Спарту, то лакедемоняне приняли его с поистине царскими почестями, вручив наварху оливковый венок за мудрость и прорицательность, подарив ему лучшую колесницу и сопроводив до самой границы отрядом из трехсот лучших гоплитов. Впрочем, не забыли спартанцы и своего Еврибиада. Он также был награжден оливковым венком за доблесть в бою. Говорят, что популярность афинского наварха после Саламина стала в народе столь велика, что когда на ближайших Олимпийских играх зрители увидели его на трибуне, то, забыв о том, зачем они сюда пришли, они весь день рукоплескали своему флотоводцу. В тот день Фемистокл сказал своим друзьям:

– Сегодня я в полной мере пожал плоды своих трудов, понесенных мной ради Эллады!

До нашего времени дошел бюст Фемистокла, изготовленный, вероятнее всего, в этот период его наибольшего величия. Наварх изображен в боевом шлеме с поднятым забралом. Небольшая кучерявая борода, длинные вьющиеся волосы, красивое продолговатое лицо, ровный нос и прищур умных глаз. У Фемистокла открытое волевое лицо уверенного в себе и знающего себе цену человека. Плутарх, говоря о внешности Фемистокла, отмечает, что «героем он был не только душой, но и внешним видом».

Однако, несмотря на, казалось бы, всегреческий триумф, дома в Афинах Фемистокла ждало горькое разочарование. Завистники обрушили на него целый поток брани и лжи.

– Фемистокл не скромен и опасно честолюбив! – кричал на улицах города некий Тимодем, давний недоброжелатель наварха. – Он ездил красоваться перед спартанцами, когда не самому себе, а лишь Афинам он обязан всеми почестями!

Не выдержав, Фемистокл дал болтуну достойную отповедь:

– Будь я каким-нибудь бельбенитом, спартанцы, быть может, и не оказали столь высоких почестей, но тебя, человече, они уж точно не почтили бы, хоть ты и был афинянином!

С изгнанием персидского флота война не закончилось. На суше боевые действия еще шли полным ходом, и вскоре Греция узнала о громких победах своего сухопутного воинства при Платеях и Микале. По-прежнему успешно продолжал действовать и союзный флот, возглавляемый теперь спартанцем Левтихидом. Афинские же триеры возглавил бывший помощник Фемистокла в Саламинском бою Ксантип.

Сам же Фемистокл более участия в сражениях не принимал, сосредоточив отныне свой авторитет, опыт и силы на восстановлении Афин и укрепление их стен. Особое же внимание, верный своей морской идее, Фемистокл уделял порту Пирею. Поэт Аристофан однажды сказал, что Фемистокл привязал Афины к Пирею, а море к городу. Именно Фемистоклу принадлежит идея создания мощных оборонительных стен от Афин к Пирею, дававших возможность даже при осаде не быть отрезанными от моря. Собрание же и поручило Фемистоклу воплотить свою идею в жизнь, что он блестяще исполнил, создав небывалые в то время по длине крепостные стены. Именно благодаря Саламину Афинам удалось установить господство над Геллеспонтом. Именно благодаря настойчивости Фемистокла караваны греческих судов ворвались в Понт Эвксинский. Началось энергичное заселение старых и создание новых приморских колоний. Афины постепенно становились первой морской и торговой державой мира, не знающей ни достойных соперников, ни достойных врагов на всех морях.

Обеспечив своему городу военное могущество на море, бывший наварх, несмотря на продолжение войны, упорно и последовательно закладывал фундамент его будущего всемирного морского торгового господства.

Именно об этом периоде времени скажет позднее не менее выдающийся политический и морской деятель Афин Перикл: «Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными. Мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла».

Как всегда, Фемистокл при достижении поставленных целей в средствах не стеснялся, действуя по принципу «цель оправдывает средства». На высшие должности в Афинах он смело выдвигает своих воспитанников – бывших триерных клевестов и рулевых, триерархов и простых матросов. Власть, влияние и богатства Фемистокла повышаются и растут день ото дня.

Для достижения афинской гегемонии на море Фемистокл, казалось, был готов пойти на все. Плутарх пишет на сей счет: «…Он питал еще более широкие замыслы в отношении морского могущества Афин. После отступления Ксеркса флот эллинов, войдя в Пагасийскую гавань, зимовал там. И вот, Фемистокл, выступив перед афинянами в народном собрании, заявил, что им задумано некое дело, для них полезное и спасительное, но не подлежащее широкой огласке. Тогда афиняне приказали ему сообщить о деле лишь одному Аристиду и исполнить свой план, если последний выразит одобрение, после чего Фемистокл объявил Аристиду, что он имеет в виду сжечь верфь эллинов. Аристид, в свою очередь, выступив перед народом, заявил, что план Фемистокла столь же полезен для государства, сколь и беззаконен. Услышав это, афиняне велели Фемистоклу дело это оставить».

Не безынтересно, что многим позднее, когда к власти в Афинах пришли тираны, то построенную ораторскую кафедру на Пниксе они в отместку памяти о Фемистокле велели поставить так, чтобы та была повернута в сторону суши, ибо считали, что владычество над морем породило в Афинах демократию.

Так в понимании вершителей судеб Эллады слились воедино морское могущество, демократия и Фемистокл.

Однако с устранением угрозы персидского нашествия стало постепенно меняться и отношение к Фемистоклу. Его независимость, авторитет и популярность, помноженные на осознание своей значимости и интеллектуального превосходства над подавляющим большинством афинской аристократии и зависть последних, просто не могли не создать ему множество противников.

И снова обратимся к Плутарху: «…Так как клеветам уже начали из зависти охотно внимать и граждане, а Фемистокл часто напоминал в народном собрании о своих прежних заслугах, то он поневоле стал всем в тягость. „Что же, разве устаете вы получать по нескольку раз благодеяния от одних и тех же людей?“ – спрашивал он недовольных. Удручающе подействовала на народ и постройка храма Артемиды, которую Фемистокл назвал Аристобулой как бы в знак того, что наилучшие советы давал городу и всем эллинцам не кто иной, как он. Построена была эта святыня возле его дома в Мелите… Остракизму же подвергли Фемистокла несомненно с той целью, чтобы сокрушить его чрезмерно поднявшийся авторитет, как это обычно делалось со всеми, чье влияние считали тягостным и нарушающим демократическое равенство. Ибо изгнание остракизмом не было наказанием, а служило лишь успокоительным и облегчающим средством для зависти, которая находит радость в унижении выдающихся людей и выход своему озлоблению в таком их поругании».

Быть может, на этом бы все беды для Фемистокла и закончились, если бы в это время спартанцы не разоблачили предательство своего царя Павсания. Он командовал спартанским войском в знаменитой битве при Платеях, но затем вел тайную переписку с персами и, что самое страшное, хотел дать права граждан рабам-илотам. Героя Платей заживо замуровали в храме, где он и умер от голода. При обыске в его доме нашли несколько писем Фемистокла. Налаживая связи с персами, Павсаний хотел привлечь к своему делу и своего афинского друга. И хотя текст писем однозначно говорил за то, что последний участвовать в деле Павсания отказался, это дало повод к началу гонений на Фемистокла. Толпа быстро забывает своих вчерашних кумиров. Тех, кого еще вчера носили на руках, сегодня с таким же воодушевлением забрасывают камнями…

Для бывшего наварха началось время изгнаний. Он проживает в Аргосе, затем бежит от преследования своих бывших сограждан на Керкиру (Корфу), оттуда в Эпир, оттуда к царю молоссов Адмету. Тиран Сицилии Гиерон объявил за поимку беглеца, который когда-то, будучи на вершине афинской власти, очень насолил ему, фантастическую сумму денег – 200 талантов. Естественно, что сразу же нашлось немало желающих поймать и убить Фемистокла. И он бежал все дальше и дальше, меняя города и страны, пока не оказался в персидских владениях.

Говорят, что Ксеркс, узнав, что у него просит убежища столь знаменитый и уважаемый противник, не спал всю ночь, то и дело вскакивал с кровати с радостным криком:

– У меня Фемистокл! У меня Фемистокл!

Бывшего афинского наварха Ксеркс назначил наместником приморской провинции Магнесии. Одновременно Фемистокл должен был создать персам и боеспособный флот по примеру афинского. История умалчивает, как управлял знаменитый эллин персидской провинцией, однако флота, способного победить греческий, он Ксерксу так и не создал. Почему так случилось, можно только догадываться… В Магнесии Фемистокл прожил довольно долго, пользуясь всеми милостями своего бывшего врага, пока не настал роковой для него день принятия решения идти ли на своих соотечественников войной, или избрать иной, более достойный выход…

При Перикле, сыне Ксантиппа, в Афинах наконец-то пришло понимание выдающейся роли Фемистокла в спасении государства от персидского нашествия. Теперь уже афиняне просили магнесийцев отдать им прах Фемистокла, но те ответили отказом. Тогда афиняне воздвигли мраморный кенотаф у Перейской гавани на мысе, откуда открывался вид на остров Саламин. На мраморе выбили надпись:

 
На дивном месте лежит могильный холм,
Он мореходам всем привет свой будет слать.
Кто с моря держит путь, кто в море – видит он,
И смотрит, как, спеша, суда с волной вступают в спор.
 

В жизни Фемистокла были взлеты и падения, периоды славы и забвения, величия и прозябания, но звездным часом всей его непростой жизни был и остается Саламин, принесший ему вечную славу. А потому прав Плутарх, говоря, что греки «одержали блестящую и знаменитую победу, славнее которой нет подвига на море, когда-либо совершенного как эллинами, так и варварами, и которая добыта благодаря мужеству и общему воодушевлению сражавшихся в этом морском бою, с одной стороны, разуму и таланту Фемистокла – с другой».

Ныне имя Фемистокла по праву занимает свое достойное место в пантеоне самых великих флотоводцев всех времен и народов. А потому, вспоминая первых из первых, не будем забывать и древнеафинского наварха, создавшего самый могучий флот и выигравшего самое знаменитое морское сражение античности.