Текст книги "Короли абордажа"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Ранним утром внезапно адмирал услышал со стороны Генуи сильную пальбу. Встревоженный, он послал узнать их причину. Доклад вернувшихся лазутчиков был неутешителен: французы, извещенные об его приходе, решили бежать, пожертвовав для этого двумя оставленными в гавани галерами. Эти отданные «на заклание» галеры и палили во всю мочь, прикрывая пальбой шум весел уходящего французского флота. Вместе с собой Барбесбью увел и все находившиеся в гавани генуэзские купеческие суда. Это был серьезный удар не только по экономическим интересам Генуи, но и по личному престижу адмирала. Ведь он упустил противника прямо с порога своего дома, да еще позволил ему вывезти из него все, что тот только пожелал. «Дориа жалел, что не знал об этом прежде, – пишет биограф адмирала. – Он не сомневался, что если бы напал на французский флот во время его замешательства, то взял бы его весь. Как уже прошло довольное время, как французы ушли, то Дориа и не рассудил за ними гнаться и жертвовать неизвестностью погони, верному освобождению своего отечества, которое было его единственным предметом».

Тем временем к Дориа на галеру прибыли депутаты республиканского сената. Требования депутатов были просты: Дориа не рекомендовалось заходить в порт, ибо в таком случае французы запрутся в цитадели и будут сражаться до конца, подвергнув город разрушениям и грабежу. Во-вторых, адмиралу, во имя спокойствия республики, предлагалось попросить прощения у французского короля и не поднимать более вопроса о порте в Савонне. Выслушав депутатов, Андре Дориа сразу заподозрил неладное. Проводив их, он немедленно послал в Геную своих лазутчиков, которые уже через несколько дней вернулись и доложили адмиралу суть событий, происходящих в городе. А смысл происходящего сводился к тому, что ненавистный Дориа лидер профранцузской партии Тривульс принудил сенат послать к Дориа депутатов, чтобы обмануть адмирала и тем самым выиграть время, необходимое для прихода французской армии, расположившейся лагерем на реке Тесине. Взбешенный этим известием, Дориа немедленно собрал своих офицеров:

– Поспешим на помощь нашему отечеству! Время дорого сейчас как никогда! Если потребуется, прольем за родную Геную последнюю каплю своей крови!

Дядюшку поддержал стоявший тут же верный племянник Филипп:

– Смело пойдем, друзья! Наше дело правое, и Бог нам помощник!

Дориа немедленно разделил свой флот на три отряда. Подойдя к окрестностям Генуи с трех сторон, отряды высадили десант. Наступление на город началось одновременно. Сборным местом всех отрядов адмирал назначил центральную площадь Замка. Все произошло столь быстро, что никакого сопротивления нигде не было встречено. А располагавшиеся в центре города полсотни швейцарских наемников сдались адмиралу без всякого сопротивления. Однако всех поразило иное – город выглядел абсолютно безлюдным, словно вымершим. Улицы Генуи были непривычно пустынны, ставни окон наглухо заперты, а на площадях горели чадные костры – вестники беды. От плененных швейцарцев Дориа узнал, что по Генуе во всю гуляет чума, занесенная из-под Неаполя, а к самому городу сейчас спешат посланные Парижем свежие войска, с наказом короля Франциска жестоко покарать отступника-адмирала.

Некоторое время Дориа, отбросив в сторону все иные дела, занимался борьбой с заразой, устраивал карантины, укреплял городские стены, собирал ополчение.

В истории Генуи этот факт отмечен следующим образом: «Дориа полюбопытствовал взглянуть на свой дом и нашел в нем только одну старуху. Чума, опустошая весь город, с некоторого времени принудила почти всех жителей удалиться по деревням. Он велел звонить в большой колокол, чтоб собрать оставшихся граждан в городе и с ними посоветоваться о том, что должно предпринять в таких тесных обстоятельствах, но он сам не смел войти в башню, куда снесли проветрить все тюфяки и имущество умерших от чумы. Тогда Дориа пошел на площадь и сказал им: „Любезные граждане, мои желания исполнятся, когда увижу между вами согласие, тогда можете не страшиться чужеземного ига. Любовь к отечеству заставит умолкнуть честолюбие, и ни один из вас не станет домогаться верховной власти, прекратится в Генуе несогласие, которое, ослабляя государство, увеличивает силу его неприятелей, тогда граждане не станут презирать одни других, своих соотчичей и возбуждать справедливый гнев этих последних“. Слушавшие его были убеждены, что Дориа руководствует не частная выгода, но одна польза отечества и они обещались следовать его советам, которые даже станут почитать законом. Они переменили тотчас правителей, избрали двенадцать человек из главнейших граждан для наблюдения над управлением республикою и поклялись забыть прежние свои раздоры… Набрали воинов из окрестных деревень, вооружили всех граждан, которые в силах были носить оружие, и избрали Филиппа Дориа губернатором города от республики».

Называя вещи своими именами, можно сказать, что Дориа пришел к верховной власти, несмотря на сложную ситуацию в городе, а может, именно благодаря ей. А к городу уже подступали наемники графа Сен-Поля, который еще не потерял надежды вернуть французской короне мятежную Геную. Основания у графа для этого были. В цитадели города еще держался запершийся с частью гарнизона и своими приверженцами сенатор Тривульс, и Дориа пока никак не мог его оттуда выковырнуть. Обстановка оставалась весьма напряженной, и взгляды генуэзцев были снова обращены на адмирала. Дориа должен был доказать им свое право на владение республикой Святого Георга. И адмирал сумел сделать это.

Действуя решительно и энергично, он перерезал наступавшим все тыловые коммуникации и этим не только избежал рискованного генерального боя, которого не слишком воинственные генуэзцы весьма боялись, но и практически бескровно заставил французов убраться восвояси. Расправившись с Сен-Полем, Дориа, не теряя времени даром, привел в повиновение все земли Легурии. Восторженные таким развитием событий, генуэзцы хотели было тут же избрать Андре Дориа своим пожизненным дожем, но он от такой чести отказался.

– Для меня славнее было заслуживать эту честь, чем ей пользоваться, – заявил он при огромном стечении народа, – я буду покоряться нашим законам, как рядовой гражданин, и принесу больше пользы, заслуживая покровительства разных государей!

Слова его, по отзывам современников, вызвали неописуемый восторг и восхищение.

– Наш Андре самый бескорыстный человек во вселенной! – говорили одни.

– Наш адмирал истинный Диоклетиан! – вторили другие.

В те дни популярность Дориа достигла в Генуе своего наивысшего предела. Наверное, если бы тогда кто-нибудь хотя бы намеком посмел усомниться в добродетелях адмирала, его бы непременно убили на месте!

Что ж, видимо, Дориа был прав, предпочтя европейскую славу унылому прозябанию в Генуе, где кроме бесчисленных тяжб и склок заняться бы ему было совершенно нечем Кроме этого, адмирал вовсе и не собирался отказываться от власти. Отныне вся политическая, финансовая и даже церковная власть в Генуе прочно была в руках фамилии Дориа, а один из его племянников стал дожем республики. Однако заслуги адмирала перед республикой местный сенат оценил все же очень высоко. Андре Дориа был публично объявлен «отцом-освободителем Отечества», на центральной юродской площади, названной отныне Дориевой площадью, поставили за счет городской казны статую адмирала, а затем начали, опять же за казенный счет, строить ему большой дворец.

На исходе 1528 года Карл V Испанский подписал указ о приеме Андре Дориа на свою службу. Историк пишет: «Карл V… радовался, когда Дориа поступил к нему на службу. Он повелел всем губернаторам своих владений в Италии не предпринимать ничего без совета Дориа и подавать скорое пособие ему или Генуэзской республике, пожаловал его генерал-адмиралом своего флота, предоставил ему власть действовать как заблагорассудит. Все спешили изъявить этому великому человеку почтение и уважение. Папа возвел в достоинство кардинала Жерома Дориа, его близкого родственника, который Андре Дориа был предан». Все правильно! И почему бы не радоваться испанскому королю, когда он в одно мгновение стал обладателем сильнейшею флота всего Средиземноморья, да еще и с лучшим из христианских адмиралов во главе, за спиной которого была богатейшая Генуя!

Сам адмирал тем временем, пожиная лавры всеевропейской славы, предавался отдыху со своим семейством на загородной вилле. Впрочем, скоро его известили, что французские войска во главе со знакомым уже ему графом Сен-Полем вновь объявились в границах Лигурии. Откуда-то французы пронюхали и о местонахождении самого адмирала. Для захвата Дориа Сен-Поль немедленно выделил тысячу пехоты с полусотней конницы.

– Окружите ночью дом этого изменника! – велел французский командующий. – Самого доставьте мне живым или мертвым!

Но и Дориа понял, что к чему. Наскоро побросав в сундук драгоценности, он с женой и слугами успел добежать до стоявшей под берегом грузовой барки. Обозленные неудачей, французы стреляли ему вслед, а затем, мстя за неудачу, сожгли адмиральскую усадьбу.

Так уж получилось, что захват Дориевой виллы стал последним аккордом затянувшейся франко-испанской войны.

5 августа 1529 года между Мадридом и Парижем был заключен почетный мир.

Покончив с войной, испанский король Карл V решил короноваться императором Священной Римской империи. Действо это решено было провести в Болонии, а возлагать императорскую корону должен был сам римский папа. Доставить же себя к месту коронации морем Карл поручил Дориа. «Его императорское величество встретил его (Андре Дориа. – В. Ш.) у дверей своих покоев и даже обнажил голову, когда Дориа к нему приближался. Радость государя при виде этого великого человека изобразилась на его лице. Дориа хотел обнять его колени, но его величество не допустил до того. Дориа клялся ему в полной преданности и непреклонной верности. Карл V отвечал ему, что его добродетели и его таланты ему известны» – так, разумеется, не без некоторого преувеличения, писал биограф Дориа о первой встрече монарха и флотоводца. Как гласят старинные хроники, царедворцы отговаривали Карла от путешествия на галерах Дориа. Все-таки наемник, да и на службе без году неделя! Вдруг как что замыслит! Но Карл проявил твердость и оставил последнее слово за собой.

Кем же был Карл V, человек, которому продал свою шпагу генуэзский адмирал? Сын Филиппа Красивого и безумной костильской королевы Хуаны, Карл с детских лет жил среди сумасшедших. Его мать, заподозрив в измене, отравила мужа, а затем, раскаявшись, в течение четырнадцати лет возила его труп за собой, после чего впала в буйное помешательство и была заточена собственным сыном в башне. Влияние матери не прошло даром, и Карл всю свою жизнь возил за собой… собственный гроб. Внешне Карл был худ, сутул и бледен. По характеру молчалив, скрытен и злопамятен, напоминая собой загробное привидение. Никто никогда не видел, чтобы он улыбался, а потому королевский дворец был скорее похож на склеп, чем на дворец монарха. Являясь Карлом I – королем Испании, он был одновременно Карлом IV – королем Сицилии и Карлом V – императором Священной Римской империи. Империя при этом не была ни священной, ни тем более римской. Она была прежде всего германской. Под тяжелой дланью Карла были многочисленные германские княжества, а также Австрия, Нидерланды и Испания, Люксембург и большая часть Италии, Мексика и Перу.

– Над моей империей никогда не заходит солнце! – не без гордости любил говорить Карл, но при этом почти всегда неизменно добавлял: – Однако хочется еще расширить границы моею священного царства!

Испанского деспота боялся (и не зря!) дядюшка Дориа – папа Климент VII. Папа императору доверия тоже почему-то не внушал. В 1527 году ревностный католик Карл обрушился со своей армией на Рим и подверг его такому разорению, который Вечный город не помнил со времен вандалов. Ландскнехты императора убивали и насиловали, грабили и бесчинствовали. Сам Карл разъезжал по улицам, равнодушно смотря на происходящую бойню.

Устрашенный и посрамленный Климент безропотно водрузил на голову Карла сразу две золотые короны – римскую и ломбардскую. В ответ довольный император вернул папе, как представителю семейства Медичи, Флоренцию.

Более всего мешали Карлу французы и средиземноморские пираты. А потому надобность хорошего флота и талантливого флотоводца против тех и других была для него весьма и весьма злободневной.

Именно поэтому знаки внимания сыпались на адмирала как из рога изобилия. Еще не сойдя с галеры, Карл объявил, что желает видеть Дориа на переговорах о мире между Парижем и Мадридом, а также пригласил на свою коронацию официальным императором Священной Римской империи.

Все переговоры в Болонье прошли успешно, и мирные договора были заключены не только с Францией, но и с Венецией и папой. После этого Карл убыл в подвластные ему германские земли, а Дориа вернулся в родную Геную.

Шпага против ятагана

В самый разгар мирных торжеств пришло тревожное известие о том, что новый знакомец Дориа по перевозке императора испанский адмирал Родерик Портуна наголову разбит со всей своей эскадрой барбарийским пиратом Сели Диаболом, а знаменитый мореход морей – алжирский правитель Барбаросса, желая напасть на Кадис, собирает пиратов со всего Средиземноморья.

Рассказы о подвигах нового вожака берберийцев рождались и множились по всему побережью моря. Имя Барбароссы уже начало обрастать легендами. В удачливости его многие видели перст провидения. Все это удручало испанцев и, наоборот, воодушевило африканских пиратов…

Не так давно в бою с испанцами погиб старший брат – рыжебородый Арудж. Сражаясь за Алжир с восставшими горожанами и присланной Карлом V знаменитой «страшной испанской пехотой», Арудж был разбит, бежал с остатками войска, а затем был настигнут у Тлемсена своими преследователями. Имея при себе большие запасы золота и камней, он принялся их разбрасывать на дороге в надежде, что испанцы займутся сбором сокровищ и отстанут от него. Но пират ошибся, командовавший погоней маркиз Комареса оказался человеком долга и чести. Испанцы проскакали мимо сокровищ и настигли беглецов при переправе через какую-то речушку. Видя, что уйти уже не удастся, Арудж встал во главе своих воинов и, сражаясь до самого конца, геройски погиб в бою.

Но дело его не пропало. Теперь пиратское сообщество возглавил его младший брат Хайраддин. От старшего он унаследовал семейное прозвище Барбаросса, при этом был выше его ростом, атлетически сложен и имел величественную осанку. Как и Арудж, он был так же опытен в морских делах и столь же тщеславен. Выкрасив свою бороду по примеру погибшего брата хной, он тоже стал рыжебородым, а значит, по восточным поверьям, счастливым. В отличие от Аруджа Хайраддин обладал большим государственным умом и талантом не только удачливого пирата, но и настоящего большого флотоводца. Немного окрепнув и реорганизовав доставшиеся ему от брата силы, Хейраддин Барбаросса начинает действовать весьма энергично. Для начала он разослал свои суда по всему Средиземноморью грабить и топить христиан.

Как показало время, Хайраддин оказался проницательным и мудрым политиком. Пока старший брат был жив, младший держался в тени. Теперь же настал его час. На протяжении долгих лет именно Хайраддин Барбаросса будет главным противником Андре Дориа, а потому познакомимся с ним поближе.

Биограф Барбароссы так описывает его внешность: «…у него были лохматые брови, густая борода и толстый нос. Его толстая нижняя губа пренебрежительно выступала вперед. Он был среднего роста, однако обладал богатырской силой. На вытянутой руке он мог держать двухлетнюю овцу до тех пор, пока та не погибала… Поистине необычайное влияние, оказываемое им на своих командиров и простых пиратов, поклонники его объясняют огромной храбростью и ловкостью этого человека, а также тем, что даже самые отчаянные его предприятия всегда оканчивались успехом. Ум и храбрость в нападении, прозорливость и отвага в обороне, огромная работоспособность, непобедимость – все эти похвальные качества заслонялись приливами неумолимой и холодной жестокости…» Добавить к этому можно, что Хайраддин знал несколько языков и был весьма популярен во всех слоях мусульманского мира, как очень удачливый человек, защитник угнетенных, благочестивый хранитель веры, проводящий долгие зимы в богословских беседах и молитвах.

Пользуясь среди всех остальных пиратов наибольшим авторитетом, Хайраддин Барбаросса по существу возглавил нашествие африканских пиратов на купеческие коммуникации христиан. С особой яростью мусульмане бросились прежде всего на богатую Испанию. Высаживаясь на испанское побережье, пираты сжигали города, стоявшие даже в нескольких милях от города. Цена на рабов на африканских невольничьих рынках стала стремительно падать. 15 октября 1529 года начальник испанских галер Родриго Портонд настиг полтора десятка загруженных награбленным добром галиотов рейса Какчи. Но к полному удивлению испанцев, пираты вовсе не собирались бежать. Наоборот, приняв наступательную позицию, они решительно сами атаковали галеры Портонда. В отчаянном бою испанский предводитель был убит, а семь его галер были захвачены. Последняя же, восьмая, была сожжена. Этот подвиг стоил пиратам всего двух десятков людей. Довольный Хайраддин послал султану Селиму лучшую часть добычи, а в придачу, еще и императорский штандарт Испании, что было для короля Карла особым позором. Затем, как бы между делом, Хайраддин встретил флот Венеции и в жестоком бою разбил его вдребезги, большую часть венецианских галер при этом пленив. После этого Хайраддин Барбаросса уже с шестидесятью судами решился на настоящее серьезное нападение. Он двинулся к Испании с целью осадить Кадис. Еще двадцать пять галер под началом рейса Али-Карамана Хайраддин отослал к мысу Мирцелло для заготовки провизии. Авторитет Испании был основательно подорван.

– Вот вам и первый случай отличиться на моей службе! – такими словами Карл V напутствовал своего нового адмирала – Я же буду молиться за вас и ждать победных вестей!

Присоединив к себе все, что только было возможно, Андре Дориа немедленно покинул Болонию. Гребцы изнемогали на усиленной гребле. Адмирал торопился перехватить Барбароссу, но тот ускользнул. Тогда Дориа повернул к мысу Мирцелло. По пути к Дориа присоединился небольшой отряд французских галер, посланный королем Франциском на помощь Испании. Однако, когда испанский флот подошел к мысу, галер Али-Карамана уже нигде не было видно. При виде весьма превосходящих морских сил реис счел за лучшее самому затопить у берега свои галеры, гребцов-невольников с помощью арабов угнали в пустыню, сам же рейс со своими верными командами заперся в глинобитной цитадели – касбе. Высадив десант, Дориа выгнал турок из близлежащих селений и осадил касбу. Но здесь испанского адмирала поджидала неудача. Солдаты-ландскнехты, почуяв запах добычи, предались дикому грабежу, совершенно не обращая внимания на все призывы к дисциплине. А в это время из-за окрестных холмов внезапно ударили засевшие там барбарийские пираты, подкрепленные тучей арабской конницы. Караман немедленно выступил из-за своих глинобитных стен. Испанцы попали в два огня. Ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи. Испанцев истребляли сотнями. Жалкие остатки добивали прямо в пене прибоя. Почти полторы тысячи солдат погибло в той страшной резне. Еще шесть сотен было пленено. В этот раз мусульмане решили не брать пленников, а всех до единого замучить изощренными пытками. До судов смогли добраться единицы.

Историк пишет: «Турки, видя беспорядок в войске Дориа, вышли из цитадели и, подкрепляемые арабами, напали на христиан и ужасное множество вырезали. Дориа, видя, что не слушают отбоя, приказал отвалить галерам от берега, надеясь, что солдаты, не имея возможности бежать, соберутся защищать свою жизнь. Видя, что и это не удается, он решился пожертвовать частью своих людей для спасения другой и велел садиться на суда всем, кого мог собрать с восмью сотнями освобожденных невольников, оставив четыреста человек солдат и матросов. Ему пора было отступать…» Прекрасно понимая, что дело безнадежно проиграно, и не строя никаких иллюзий, Дориа вывел свои галеры в море, и тут перед ним на всю ширину горизонта показался флот самого Барбароссы. Казалось, что теперь неминуем и морской разгром, но, проявив немалое искусство, Дориа сумел все же оторваться от преследовавшего его противника. Добычей Барбароссы стали лишь несколько самых тихоходных и обезлюдевших галер. Однако это ничуть не помрачило славы Барбароссы, ведь он победил самого грозного из христианских адмиралов. Так состоялась первая встреча двух противников, тех, кому на протяжении еще долгих и долгих лет предстоит не раз скрещивать между собой оружие. В дебюте более удачливым оказался Барбаросса. Всем было ясно, что на мировом небосклоне взошла звезда нового великого флотоводца. Возвращение Хайраддина в Алжир было поистине триумфальным.

Однако, как это ни покажется на первый взгляд странным, и Дориа заслужил похвалу императора Карла. Дело в том, что, лишившись двух с половиной десятков галер и оказавшись на грани голода, Барбаросса вынужден был, скрепя сердце, отменить свой поход на Кадис, которого так боялись в Испании. А спустя какой-то месяц Дориа нашел все же возможность еще и отомстить Барбароссе за свой досадный проигрыш. Узнав от лазутчиков, что алжирцы, нуждаясь в хлебе, послали за ним четыре судна в Египет, Дориа срочно вышел в море и легко перехватил все груженные пшеницей барки. Однако неудача у Цирцелло все же продолжала его угнетать. Не так думал Дориа начинать свою карьеру на испанской службе! Впрочем, Карл V довольный кадисской неудачей Барбароссы, наоборот, объявил Дориа кавалером Золотого руна и подарил ему Мельфисское герцогство… за успешное дело при Цирцелло! Доподлинно известны слова самого Дориа, сказанные в благодарность за эти весьма неожиданные для него награды:

– Я принимаю этот дар, чтоб доказать вашему величеству, что я решился посвятить вам остаток своих дней!

А на востоке сгущались большие тучи. Султан Сулейман Великолепный во главе огромной армии вторгся в Венгрию, а затем, покорив ее, и в Австрию. Вена была осаждена, однако устояла. Потеряв под стенами австрийской столицы более шестидесяти тысяч человек, Сулейман был вынужден отступить, но там же поклялся отомстить. Едва переведя дух, он набрал новое бесчисленное войско и выступил в новый поход. Карл V лихорадочно собирал войска по всей Европе, пытаясь противостоять нашествию мусульман.

Тем временем не сидел без дела и Хайраддин Барбаросса. Однако теперь знаменитого пирата волновали дела не морские, а «домашние». Дело в том, что рядом с Алжиром на скалистом островке вот уже много лет существовал испанский форт Пинос, контролировавший вход и выход из алжирской гавани, что постоянно доставляло пиратам массу хлопот. Однако неоднократные попытки овладения фортом всегда заканчивались неудачей. И вот теперь Барбаросса решил заняться Пиносом серьезно. Тем более что один из побывавших в форте купцов евреев рассказал Хайраддину о трудностях малочисленного гарнизона с продовольствием, а также показал, как строить печи для литья ядер.

– Я вырву эту христианскую занозу из тела моей земли! – объявил Барбаросса во всеуслышание, показывая рукой на ненавистный ему форт.

Для начала он предложил коменданту Пиноса храброму Мартону Варгесу капитулировать. Тот, разумеется, ответил отказом. Затем была долгая осада и непрерывные бомбардировки крошечного форта, но все напрасно, испанцы упорно держались. Отчаянная защита маленького форта навечно вошла в анналы мировой истории как образец высочайшего мужества. Сто пятьдесят человек сдерживали натиск более чем пяти тысяч врагов и оставляли свой пост, только погибая. Отчаявшись одолеть защитников форта, Барбаросса хотел было уже прекратить бессмысленную трату времени, денег и людей, когда к нему неожиданно явился перебежчик, рассказавший, что у защитников Пиноса на исходе порох. Хайраддин немедленно назначил штурм, и после ожесточенных схваток Пинос пал. Израненного коменданта привели к победителю.

– Ну, кто из нас одержал верх ныне? – обратился к пленнику рыжебородый пират.

Истекающий кровью испанец лишь усмехнулся:

– Этой победой ты обязан не собственному мужеству, а измене злодея. Если б не она, я держался бы и ныне! Сейчас в твоей власти лишь мое избитое тело, но дух мой по-прежнему не сломлен, и я презираю твою жестокость!

– Чего ты желаешь? – поинтересовался Хайраддин.

– Накажи изменника! – хмуро бросил Варгес.

– Хорошо, – пожал плечами Барбаросса. – Пусть будет по-твоему!

Приведенному предателю тут же отрезали голову ятаганом.

– Видишь, как я уважаю тебя! – сказал пират. – Так уважь и ты меня! Прими мусульманство и я сделаю тебя своим любимым пашой!

Испанский гранд спросил:

– Ты думаешь, что задобрил меня, и я смогу изменить своей совести? Запомни, что честь моя отвергает все посуленные тобой предложения!

– Рубите голову и этому! – крикнул в ярости рыжебородый.

Храброго Мартона Варгеса тут же изрубили на куски, которые и выбросили в море.

Спустя несколько дней был взорван, а затем напрочь срыт и захваченный Пиносский форт.

– Я сдержал свою клятву и вырвал ядовитый шип из сердца Африки! – гордо заявил Барбаросса.

Из остатков крепости по приказу Барбароссы построили мол, который соединил Алжир с островками бухты и скалой Эль-Джезаир. За нехваткой камня, его возили из ближайших развалин древнеримских городов. Теперь алжирская бухта, ранее открытая всем ветрам, была надежно защищена, став одной из лучших гаваней всего Средиземноморья и надежнейшим пиратским убежищем.

А на следующий год началась новая большая война. Сулейман снова вторгся в Европу. Пытаясь хоть как-то умерить пыл воинственного султана, Карл V выслал в Архипелаг свой флот во главе с Андре Дориа. Впервые под началом генуэзца была собрана столь большая морская сила: сотня галер, десятки транспортов и более двадцати тысяч пехоты. Дориа, правда, настоятельно просил императора дать ему еще пехоты и пушек, чтобы он мог нанести более сокрушительный удар в спину Сулейману, но Карл не согласился.

…На траверзе острова Занте впередсмотрящие авангарда Дориа усмотрели частокол мачт. То был флот давних соперников Генуи на торговых путях венецианцев. Более тридцати галер под флагом адмирала Венцента Капеля дремотно ворочались на пологих волнах. Флагманские галеры сошлись бортами.

– Присоединяйтесь к нам бить турок! – облокотясь на кормовые перила, кричал венецианцу Дориа. – Ведь нынче это дело всех христиан!

– Увы, мой брат, – развел руками чернобородый адмирал Капель. – У нас с Сулейманом мирный договор, и следовать за вами я не имею права. Но при том обещаю, что буду присылать порох и хлеб!

– Остерегайтесь доверять туркам! Они никогда не упустят случая, чтоб отрезать голову христианину! Решайтесь! Я добуду победу и без вас, и тогда к вам придет позднее раскаяние!

– Что я могу! – еще раз развел в бессилии руками венецианский флотоводец. – Мы всего лишь пешки на досках наших правителей!

– Салютации не давать! – велел Дориа своему пушечному помощнику.

Оба флота разошлись в полном безмолвии…

Узнав от местных рыбаков о местонахождении турецкого флота под началом Гемерат-паши в Латрском заливе, Дориа бросился туда, но опоздал и Гемерат-пашу уже там не застал. Тогда испанский адмирал повернул к крепости Корон, бывшей в ту пору главной базой турок на всем Пелопоннесе. Блокировав крепость с моря, адмирал высадил было десант, но контратакой был отброшен с большими потерями. Тем временем галеры Дориа, невзирая на обилие мелей, вплотную подошли к крепостным стенам и принялись их громить из всех пушек. Минуло несколько дней непрерывной изнурительной бомбардировки, и турки капитулировали.

Биограф адмирала так повествует обо всех перипетиях коронской эпопеи: «…Дориа поставил свои галеры полумесяцем около стен, омываемых морем, поместил свои грузовые корабли позади галер, закидав якоря за окружавшие скалы, воротами притянул к стенам свои корабли, на которых устроил мосты, по которым солдаты могли бы войти в город. А чтобы осажденные не мешали, то поставили легкие пушки по марсам. Тогда Дориа разделил свою армию на три отряда, из которых два вверив опытным офицерам, приказал каждому из них бить брешь и потом идти на приступ. Сам с третьим отрядом пошел громить крепостную стену в другом месте. Начальство же над галерами, на которых учреждены были мосты, поручил Антонио Дориа, своему родственнику, приказав ему дожидаться своих повелений. Один отряд скоро сделал пролом, пошел было на приступ, но был отбит с довольно сильною потерею. Андрей Дориа сильно вел атаку и послал сказать Антонио набросить мосты с галер на стены города и отправить людей на штурм. Турки, пораженные новизною такового штурма, оробели и отступили в цитадель, а 700 мусульман окрестных под начальством турецкого военачальника пришли на помощь Корону… Но один из отрядных командиров Дориа, известясь о движении этих 700 турок, велел на пути их вырыть глубокий ров, прикрыть его хворостом и землею, а сам с отрядом засел. Когда турки попались в ров, он напал на них и переколол всех. Гарнизон, находившийся в цитадели, сдался на капитуляцию и ему позволили удалиться и вынести лучшие свои вещи. Многие из Дориевых офицеров, заметив, что при Короне есть весьма удобные места для гавани, предложили учредить тут порт и выстроить цитадель, говоря, что это будет надежное прибежище для христиан и где они всегда могут держать турок под ударом. Дориа не согласен был с этим мнением. Он сказал, что лето удобно для предприятий, не должно его терять на устройство новой гавани, которую везде найдешь готовою, что не должно делать бесполезных задержек и что, наконец, для охраны цитадели придется оставить солдат, а они ему нужны…»

Не задерживаясь в Короне, а лишь оставив там небольшой гарнизон, Дориа поспешил к острову Патрас. Ночью он внезапно овладел городом. К сдавшимся без боя туркам испанцы и генуэзцы отнеслись с почтением. Когда несколько ландскнехтов принялись насиловать местных турчанок, Дориа без всякой жалости тут же велел повесить их на деревьях в назидание прочим.

– Пусть мусульмане знают о наших христианских добродетелях! – говорил он своим офицерам.

Теперь Дориа замахнулся не на что иное, как на сами Дарданеллы – средиземноморские ворота Стамбула. Удача сопутствовала адмиралу и в этом. Сильнейший из дарданельских замков Риумом сдался ему почти без сопротивления. Но далее случилось непредвиденное. Подошедшие во втором эшелоне испанские полки были весьма раздосадованы тем, что не успели к грабежу Риумома, и подняли из-за этого настоящий мятеж. Дориа пришлось принимать самые крутые меры, чтобы навести порядок. Поначалу он хотел повесить каждого десятого, но затем сжалился и велел провинившимся смыть свой позор кровью в бою. Спустя сутки прощенные мятежники бешеной атакой взяли еще одну турецкую крепость. Одновременно было наголову разгромлено и шедшее на выручку крепости войско анатолийского сераскира.