Текст книги "«Спасите наши души»"
Автор книги: Владимир Шигин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
Многое изменилось после «кубинского похода» и в советском флоте. Начали разрабатываться новые тактические приемы борьбы подводных лодок с противолодочными силами, немедленно была усовершенствована организация связи, многочисленные улучшения с учетом действий в тропических широтах претерпело техническое оборудование подводных лодок, обращено было внимание и на улучшение их обитаемости. Ведь в самом разгаре была «холодная война» и впереди у советских подводников было еще немало походов в далекие океанские воды.
Спустя несколько месяцев Северный флот принимал прибывшего с визитом в Советский Союз Фиделя Кастро. Лидеру кубинской революции показали в Североморске новейшие подводные лодки, а также участвовавшую в походе на Кубу Б-36. Затем был небольшой банкет в честь гостя. На него командующий Северным флотом адмирал Касатонов пригласил всех четырех командиров подлодок, ходивших к Кубе, представив их Кастро. К сожалению, это была единственная награда, которой он мог тогда поощрить своих подчиненных...
РЕКВИЕМ К-8
...Под напором воды отворятся незримые врата...
Пусть не будет в обиде на нас даже вечный Христос,
Вы не в храме свечу нам поставьте, на карте,
Где радист передал наш прощальный тоскующий «SOS».
Из песни подводников
Прошлр уже немало лет, но я прекрасно помню тот солнечный апрельский день. Как всегда, придя в школу, мы доставали тетради, готовясь к первому уроку. Затем долго, ничего не понимая, сидели одни в классе, а учителя все не было и не было. Наконец объявили, что занятий сегодня не будет, и мы помчались домой. А дома я застал рыдающую мать и только от нее узнал, что в море погибла подводная лодка, на которой едва не ушел в море отец. Тогда трагедия обошла стороной нашу семью, но не обошла другие. Не вернулись домой отцы моих одноклассников Аллы Ермакович и Игоря Петрова. Я помню, как стояли во дворе машины «скорой помощи», как страшно кричали женщины, и огромная тяжесть огромного горя обрушилась на всех нас. Тогда мне казалось, что вместе с нашим маленьким гарнизоном по павшим скорбит весь мир. Только повзрослев, я понял, что все было не так. И, наверное, именно тогда появилось непреодолимое желание узнать тайну гибели К-8, желание рассказать о подвиге ее экипажа, о тех, кто, исполнив свой воинский долг, навсегда остался в стылых глубинах Атлантики, воздать павшим долг памяти от поколения их сыновей.
Атомному флоту быть!
В канун нового, 1960 года министр обороны СССР Малиновский рапортовал по телефону тогдашнему главе государства Хрущеву:
– Никита Сергеевич, мы наконец-то имеем собственный атомный подводный флот!
– Спасибо, Родион Яковлевич. Это лучший новогодний подарок нашей стране, а уж американцам какой сюрприз – и представить себе нельзя! Пусть теперь затылки чешут!
Генсек смеялся в трубку. Маршал тоже. Оба понимали, что нынешний сюрприз серьезно огорчит обитателей Белого дома...
В последних числах уходящего 1959 года на судостроительном заводе в Северодвинске вступили в строй сразу три подводных атомохода с тактическими номерами К-14, К-5 и К-8. И хотя американцы к этому времени имели почти десяток атомных лодок, их монополии на подводный ядерный флот пришел конец
Теперь же с учетом ранее построенной атомной экспериментальной подводной лодки К-3 (позднее ее назовут «Ленинский комсомол») на Северном флоте приступили к формированию отдельного дивизиона атомоходов.
Надо ли говорить, что ввод в строй первых атомных подводных лодок был тогда задачей государственной значимости! А потому и работы шли на них круглосуточно, не прекращаясь ни на минуту. Приказ правительства был выполнен точно в срок. На последней из головной тройки атомной подводной лодке К-8 военно-морской флаг был поднят 31 декабря уходящего года под крики «ура» и бой курантов.
Достроечная лихорадка, однако, как вскоре оказалось, имела не только парадную лицевую, но и обратную сторону, о которой в Политбюро уже старались не докладывать. Все первые атомоходы вступили в строй с массой недоделок, да еще каких!
В свой первый морской поход из Северодвинска на базу постоянной дислокации Западная Лица подводная лодка К-8 шла, как говорят подводники, «на одной ноге», то есть на одной энергетической установке. Так, лихой «ответ Чемберлену» уже в первые дни обошелся многими миллионами рублей, попросту вылетевшими в трубу, а впереди была еще одна плата за чье-то начальственное легкомыслие, плата кровью... Но об этом в те, теперь уже далекие от нас дни мало кто думал. Экипажи же по праву гордились пусть еще далеко не совершенными, но своими мощными кораблями, еще бы, ведь именно им было доверено осваивать эту новейшую и необычную технику!
Сейчас, наверное, мало кто знает, но у истоков наших первых атомоходов стоял всесильный Лаврентий Берия. Именно ему поручил Сталин кураторство над разработкой совершенно секретной морской техники. Одновременно Берия занимался атомными бомбами и ядерными реакторами, баллистическими ракетами и реактивными самолетами. Много дел было у трудолюбивого министра, а потому с проектантами атомоходов он был лаконичен. Вызвав их к себе, Берия объявил:
– Надо сделать атомную лодку с атомной торпедой! И чтоб торпеда была такая огромная, что как в американский берег попадет, то от всей Америки одни воспоминания!
Конструкторы нервно переглянулись, но спорить с Лаврентием Павловичем никто не решился. А работники бериевского ведомства уже требовали представить чертежи, где бы мечта шефа обрела конкретные очертания. Тогда-то и родился в недрах военно-морских НИИ проект подводной лодки № 627. Ветераны атомного флота и сегодня, вспоминая те чертежи, качают седыми головами. Почти через половину подлодки тянулся один гигантский торпедный аппарат-контейнер диаметром в 180 сантиметров. Именно там должна была покоиться огромная бериевская торпеда, называемая еще иногда атомно-водородным снарядом! Обслуживать реакторный отсек, по задумке, должен был некий фантастический огромный робот, управляемый по проводам. Чертежи Берии представили, на стапелях заложили сами атомоходы, однако как делать торпеды, а тем более таинственного робота, не знал никто. Проблема, однако, к счастью, вскоре решилась сама собой. В один прекрасный день Лаврентия Павловича объявили американским шпионом и расстреляли, а на вооружение вскоре приняли первые наземные баллистические ракеты, затем решили ставить их и на подводные лодки. Вопрос о неведомом атомно-водородном снаряде с роботом сам собой отпал. Не испытывая более судьбу, конструкторы быстро нарисовали в чертежах вместо одного огромного торпедного аппарата шесть обычных, а сам «усовершенствованный» проект № 627 получил дополнительный литер «А». 627А и стали первыми отечественными атомоходами. Именно им пришлось открыть новую, еще неведомую страницу отечественного Военно-морского флота. К подводным лодкам проекта 627А принадлежала и К-8 (открытое наименование – войсковая часть 10412) вместе со своими «систершипами» К-14 и К-5. Всего же лодок этого проекта было построено ровно тринадцать – чертова дюжина, одна из них была явно лишняя, одной суждено будет погибнуть, так распорядится судьба. Но это произойдет не сразу, провидение еще не определило свою жертву...
Несчастливая «восьмерка»
На долю первых тринадцати 627-х выпали первые подвиги и первые аварии, первые Герои Советского Союза атомного флота и первые жертвы еще никому не ведомых лучевых болезней. Дважды первыми на нашем флоте эти лодки всплыли на Северном полюсе, трижды совершили (тоже первыми!) переход с Северного флота на Тихоокеанский подо льдами Арктики, приняли участие в первом отечественном кругосветном подводном походе. Уже одного этого достаточно, чтобы вписать «шестьсот двадцать седьмые» в скрижали российской истории. Но одной из тринадцати суждено было стать первой в несколько ином списке, в скорбном списке наших погибших атомоходов. Замечено, что у каждого из кораблей, как и у каждого человека, своя судьба. Третий советский атомоход К-8 был кораблем с судьбой несчастливой...
Вспоминает бывший главнокомандующий ВМФ СССР адмирал флота Владимир Чернавин, сам длительное время командовавший одной из лодок 627А проекта: «Первые лодки были, конечно же, ненадежны по своему техническому состоянию. Были и конструкторские просчеты. Однако одной из самых ненадежных серийных лодок этой серии, конечно же, была «восьмерка». Буквально каждый ее выход в море заканчивался очередным ЧП. Сколько помню, она больше стояла, чем плавала, и все равно постоянно ломалась.
Я в те годы командовал однотипной с ней К-21, но и моему экипажу досталось от К-8. Однажды после очередной аварии ее ядерного реактора нам пришлось заниматься дезактивацией ее отсеков».
Первая поломка на «восьмерке» была не столь серьезна, сколько обидна: лодка едва добралась до своей базы, где ее ждали с таким нетерпением. Впереди же были новые нелегкие испытания. В орбиту своей трагической судьбы К-8 увлекала все новых и новых людей, ломая и безжалостно калеча их жизни.
Следующая, куда более серьезная, авария произошла в октябре 1960 года, когда во время одного из выходов в море произошла течь воды в парогенераторе.
Лодка немедленно была возвращена в Западную Лицу. По официальным документам, тогда переоблучилось шестнадцать человек. На самом же деле облучился практически весь экипаж.
Об этой аварии вспоминает бывший командир дивизиона К-8, ныне контр-адмирал в отставке Л.Б. Никитин: «Дату аварии – 13 октября 1960 года – помню хорошо, так как это и день моего рождения.
Лодка готовилась к подледному плаванию, отрабатывая в полигонах боевой подготовки отдельные элементы управления, специфические для плавания в Арктике.
Как раз при вручении мне командиром праздничного торта в кают-компании из центрального поста прозвучала команда, вызывавшая меня в турбинный отсек. Пробегая через центральный пост, узнал от вахтенного инженера-механика А.И. Татаринова о большой потере запаса питательной воды. В турбинном отсеке я со старшиной 1-й статьи Т.Г. Шевченко, оценив обстановку, приступил к ликвидации аварии. Работа подходила к концу, когда, находясь глубоко в трюме среди работающих механизмов, мы поняли, что наверху что-то случилось – по беготне и многочисленным командам по боевой трансляции.
Послав Шевченко наверх для руководства личным составом отсека, я устранил неисправность и вышел наверх. В отсеке было пусто. В это время из пульта управления ГЭУ стали поступать команды, связанные с выводом обоих реакторов и турбин из действия, что мне и пришлось выполнять. Объясняясь с пультом управления ГЭУ, я с ужасом обнаружил значительное изменение условий прохождения звука в отсеке и догадался, что это связано с выходом в турбинный отсек вместе с паром второго контура газа из компенсаторов объема первого контура (в то время использовался гелий). Очевидно, произошел разрыв парогенератора. Сразу же предложил Е.П. Бахареву (командир электромеханической боевой части. – В.Ш.)начать проливку реактора для предотвращения перегорания стержней урана, но это не дало положительных результатов, о чем мне через некоторое время сообщил Бахарев. Как потом выяснилось, в штатном трубопроводе оказалась заглушка, поставленная туда при строительстве корабля (видимо, для проверки систем на герметичность). Меня к этому времени вызвали в центральный пост. Концевые отсеки интенсивно вентилировали в связи с большой радиационной загрязненностью. Я предложил смонтировать нештатную систему проливки реактора, что потом и выполнил вместе с Шевченко и Фурсом – старшиной трюмных реакторного отсека. Система оказалась эффективной, температура реактора стала быстро падать. Для пролива использовали и пресную воду.
Подводная лодка между тем шла в базу. Почти у всех наблюдались первичные признаки лучевой болезни – рвота, головная боль. Корабельный врач выдал облученным лекарство.
В базе быстро отправили всех отдыхать, остался только личный состав первого дивизиона, которым я командовал, для приведения в исходное состояние систем ГЭУ и проведения периодического расхолаживания установки. Оценить в море загрязненность концевых отсеков не могли, так как приборы зашкаливали. В базе оценку сделали, но она была уже не первичной. Знаю только, что после приведения систем ГЭУ в исходное состояние, нас на контрольно-дозиметрическом пункте отмывали около трех часов. В результате такой «отмывки» у меня на спине почти не осталось кожи. На другой день прибывший из Москвы специалист по радиационной медицине отобрал по внешним признакам группу из 13 человек, в которую лошел и я. Нас отправили в Полярный, в госпиталь, где спешно открыли специальное отделение. Там, кроме меня, прошли лечение А.Н. Рубайло, Н.Д Скворцов, В. Бондаренко, Тимошин, Т.Г. Шевченко, Фуре, М.Б. Джанзаков (остальных не помню). Прошли, скорее, обследование, чем лечение. Никаких отметок в медицинских книжках, кроме регистрации, у нас не было. Однако меня, например, не допускали к работе с ионизирующими и радиоактивными источниками три года. Нам лишь сообщили, что мы получили по 180—200 бэр, но это не очень много, и обнадежили: все пройдет.
Объективно свои ощущения в тот момент могу охарактеризовать так: повышенная утомляемость, непроходящее чувство усталости, потливость (особенно ладоней и ног), плохой сон, повышенная нервозность, возбудимость, нетерпимость к окружающим. Неприятно удивило нас выпадение волос уже после госпиталя.
Экипаж лодки в целом сохранился, но из 13 человек, прошедших обследование, матросов и старшин срочной слркбы отправили в запас, офицеров и сверхсрочников спросили, где хотят служить, и по возможности перевели. В. Бондаренко ушел на дизельные лодки, а затем через пять лет вернулся командиром БЧ-5 на атомные, Н. Скворцов перешел в учебный центр, А. Рубайло вскоре тоже туда перевелся. Я длительное время был за штатом, так как не соглашался на береговую должность, а затем все-таки получил назначение в экипаж. Т.Г. Шевченко длительное время служил в учебном центре, а затем вновь, уже мичманом, плавал на подводных лодках второго поколения. Он как-то сказал, что старшина 1-й статьи Фуре умер через два года после демобилизации, то есть в 1962 году. Явилась ли эта смерть результатом переоблучения, не знаю, но думаю, что да, ведь ему в то время было 22 года».
Авария парогенератора на К-8 была первой столь тяжелой для всего советского атомного флота Именно на опыте ее устранения были разработаны инструкции по эксплуатации ядерных корабельных установок. Авария 1960 года стала настоящей трагедией для экипажа атомохода, трагедией, которая сказалась на здоровье каждого из них. Но трагедия «восьмерки» позволила предотвратить и десятки подобных трагедий на многих атомных лодках. Наверно, именно так подставляет свою грудь пулям впереди идущий солдат, прикрывая собой бегущих сзади-
Следующий год – и еще две аварии, 1 июня и 8 октября, и снова с весьма тяжелыми последствиями. Об одной из них вспоминает бывший член экипажа К-8 тех лет капитан 1-го ранга запаса Паньков: «Случилось это, когда находились в море на учебных торпедных стрельбах. Внезапно начала подниматься активность в турбинном отсеке. Причиной тому была течь радиоактивной воды из парогенератора Первый контур «светился», и командир принял решение закрыть его свинцовыми листами. Химик наскоро рассчитал примерное время нахождения в реакторном отсеке. Матросов, которые таскали листы, мы меняли строго через десять минут. Офицеры электромеханической боевой части находились там столько, сколько требовала обстановка От часа до полутора По молодости вроде ничего серьезного и не было. Зато сейчас с кем из сослуживцев ни встречусь, всем та авария боком вышла Так как мне тогда пришлось находиться в реакторном отсеке едва ли не больше всех, то и болезнь меня нашла быстрее других. Едва пришли в базу, меня послали на обследование. Определили лейкемию. Потом списали из плавсостава Тогда у нас многие лишних рентген нахватались».
В 1965 году очередной выход в море едва не стал для К-8 последним По плану командования «восьмерка» должна была обозначить начало флотских учений выстрелом боевой торпеды по одной из скал мыса Пикшуев. Но когда залп был произведен, случилось совершенно невероятное: пройдя некоторую часть дистанции, выпущенная торпеда 53-56 К внезапно развернулась на обратный курс и устремилась прямо на лодку. Как выяснили впоследствии, на торпедной базе забыли снять смазку в рулевой машинке. При перекладке рулей машинка заела, рули застопорились в положении «поворот влево» и торпеда начала описывать циркуляцию. Лодка в тот момент находилась на перископной глубине на 12 метрах. Торпеда шла на десяти. Вероятность столкновения была реальной. Как бы то ни было, в распоряжении командира атомохода капитана 2-го ранга Андросова оставались считаные секунды. Подводную лодку спасли опыт командира и мастерство экипажа По другим сведениям, команду на срочное погружение дал старший на борту замкомандира дивизии капитан 1-го ранга Рыков. При срочном погружении подводники перекрыли все мыслимые нормативы. Начиненная смертью торпеда пронеслась буквально в метрах над лодкой. Матросы и офицеры, находившиеся в отсеках, хорошо слышали шум ее винтов. Мы еще вернемся в нашей книге к страшному и необычному происшествию в жизни этой подводной ЛОДКИ.Уж очень много необъяснимого и даже мистического связано с этой едва не ставшей роковой торпедой.
В 1969 году, уже перед самой боевой службой – еще одно аварийное происшествие. На этот раз К-8 при всплытии сильно ударилась об лед. К счастью, на этот раз все обошлось сравнительно благополучно.
Было бы неправильным утверждать, что подобные происшествия случались лишь с «восьмеркой». Хватало трагедий и на других атомных лодках. Вот только неполная хроника подобных случаев на советских атомоходах за несколько лет, предшествовавших гибели К-8.
Год 1967-й. Страшный пожар на «Ленинском комсомоле» (К-3), погибло 39 человек.
Год 1968-й. Массовое отравление парами ртути на атомном ракетоносце К-172, госпитализирован весь экипаж; авария реактора на К-27, от переоблучения скончалось четыре человека
Год 1969-й. Пожар на К-33, погиб один матрос; взрыв в центральном посту на К-166, есть раненые.
Что ж, аварий на атомных флотах всех государств хватало во все времена, но именно К-8, словно увлекаемая «Летучим голландцем», неотвратимо шла к своему страшному будущему.
Последний ремонт К-8 длился около двух лет. Атомоход не только полностью отремонтировали, но и частично модернизировали. Специалисты пытались исправить те огрехи, что были допущены при постройке лодки, но, к сожалению, многие конструктивные недостатки исправить они были бессильны. Из воспоминаний ответственного сдатчика К-8 Александра Васильевича Куликова* «-.Пожалуй, это была первая АПЛ, которую «Звездочка» сдавала заказчику летом, накануне Дня Военно-Морского Флота Подписание акта передачи корабля ВМФ происходило в море у Никольского буя на борту буксира «И. Плюснин». Хорошо запомнился разговор на рубке только что переданной флоту подлодки. Г. Просякин, находясь в приподнятом настроении, обратился ко мне и членам сдаточной команды: «Ребята, просите что надо. Постараюсь сделать для вас». Я ему тут же отвечаю: «Нам бы летний отпуск.-» В ответ. «Хорошо, считайте, что договорились». А затем мы, сдаточная команда и экипаж К-8 (командир В. Бессонов), совершили переход к будущему месту службы корабля в Гремиху, на север Кольского полуострова. А там праздник – День Военно-Морского Флота: торжественная встреча, духовой оркестр.
Командир дивизии подводных лодок прошел через все помещения подлодки, осмотрел их взглядом опытного подводника, поблагодарил нас за труд и высказал несколько замечаний, которые мы в тот же день и устранили. При выходе на берег обратили внимание на строгий радиационный контроль, которому подвергались все независимо от рангов и званий. И это оправдано: атом шутить не любит...»
По окончании ремонта во время глубоководного испытания произошел невероятный случай (опять сказалась невезучесть лодки). В прочном корпусе на месте отверстия одного из ранее удаленных кабелей обнаружили закрашенную деревянную пробку... В тот раз обошлось...
Подготовка к боевой службе
Еще во время ремонта К-8 ее принял капитан 2-го ранга Всеволод Борисович Бессонов, ранее служивший на ней же старшим помощником. За плечами у нового командира было училище подводного плавания, многие годы службы на атомоходах. В свое время за опытовую стрельбу атомной торпедой у Новой Земли он был награжден орденом Боевого Красного Знамени – награда по тем временам немалая!
Из служебной характеристики В. Бессонова: «-Исключительно партийный, грамотный, требовательный и принципиальный офицер-» А вот отзывы тех, кто служил с ним бок о бок
Бывший главнокомандующий ВМФ СССР Герой Советского Союза адмирал флота В.Н. Чернавин: «С Бессоновым мне пришлось встречаться по совместной службе в дивизии атомоходов, где я был начальником штаба, а он – старпомом одного из кораблей. Мне он импонировал. Внешне был очень красив: высокий и голубоглазый. Отличался пунктуальностью. Когда он стоял дежурным по дивизии, всегда были четкость и ясность. Обладал хорошими знаниями нашего подводнического дела; как умелый организатор, пользовался авторитетом и в соединении, и на корабле».
Вспоминает бывший член экипажа К-8 капитан 2-го ранга в запасе Геннадий Алексеевич Симаков: «Всеволод Борисович был высокообразованным, волевым и физически очень сильным человеком, имел разряд по боксу. К тому же мы его уважали за душевность и незлопамятность. Долго сердиться на подчиненных он не умел и никогда не припоминал былые огрехи...»
Из письма бывшего матроса К-8 Николая Семенова: «На всю жизнь остался в моей памяти командир лодки – капитан 2-го ранга Всеволод Борисович Бессонов. Настоящий «морской волк». Высокого роста, с темными усами, грубоватым голосом Требовательный, но справедливый, чем и подкупал нас, матросов». Была у командира К-8 сокровенная мечта – вывести свой невезучий атомоход в океанский поход, доказать, что его экипаж может выполнить боевую задачу!
Из воспоминаний бывшего старшины команды электриков штурманских, а ныне капитана 2-го ранга запаса Станислава Посо– хина: «Яи несколько человек прибыли в Западную Лицу. Сначала нас определили в резервный экипаж, который базировался на плавбазе. Я почему-то сразу попал в вестовые кают-компании личного состава, где пробыл несколько недель. Потом нас перевели в действующий экипаж К-8. Мы стали вместе со всеми ходить на подводную лодку. Я был в БЧ-5 в команде турбинистов в 6-м отсеке. У меня были хорошие старшины из старослужащих. Они нас и учили и оберегали, так как мы были их преемниками. За время нахождения на подводной лодке изучил масляную систему. А где-то через месяц экипаж К-8 сдал корабль резервному экипажу и убыл в отпуск. Остались первогодки и старослужащие для охраны и ремонта казарменных помещений, а также несения различных нарядов в дивизии. Помню, как прибыл из отпуска старший помощник капитан 2-го ранга Каширский В.А. для сдачи дел капитану 3-го ранга Бессонову В.Б. Через некоторое время мы уехали в Ленинград, чтобы начать учебу в школе старшин-техников, но уже по другой специальности электрика-штурманского.
После завершения учебы в 1967 году мы убыли на стажировку по местам службы. Но до этого в школе старшин-техников были представители соединений Северного флота для отбора специалистов, т.е. «покупатели». Вот меня и «купили» на К-8. Нас было несколько человек различных специальностей и мы сначала прибыли в Гремиху. Но, как оказалось, К-8 находилась в ремонте в Северодвинске. Нам выписали документы на проезд и в тот же день мы направились в г. Северодвинск. Сколько по времени мы пробыли в Северодвинске на острове Ягры, не помню, но замполита капитана 2-го ранга Шустова помню, а он меня запомнил еіце матросом БЧ-5. Я помогал оформлять Ленинскую комнату. По окончании стажировки мы уехали в г. Ленинград на сдачу государственных экзаменов и на первый выпуск школы старшин-техников, который состоялся 10 октября 1967 года.
После выпуска и отпуска в ноябре 1967 года прибыл в Северодвинск на остров Ягры, где базировалась бригада ремонтирующихся АПЛ, для прохождения дальнейшей службы. Вот так и продолжилась моя тесная связь с подводной лодкой К-8. До июля 1968 года, т.е. до окончания ремонта, мы занимались изучением новой техники, которая была установлена на ПЛ. Я имею в виду новый навигационный комплекс «Сигма» и перископ ПЗНС. Все это мы изучали в школе техников и теперь тесно трудились с наладчиками, которые охотно делились с нами всеми тонкостями управления этой техникой. Весной мы успешно прошли швартовные испытания, но из-за неполадок в системе гидравлики перископа ПЗНС задержались с выходом на целый месяц. Экипаж жил на корабле, семьи и имущество уже было отправлено на место базирования. И только в июле 1968 года мы вернулись в свою базу Островная.
Вскоре после прихода в базу меня откомандировали на атомную подводную лодку К-11 для обеспечения сдачи курсовых задач. В течение двух месяцев мы отрабатывали курсовые задачи с выходом на торпедные стрельбы. После отработки всех курсовых задач в октябре 1968 года мы (т.е. четыре члена экипажа К-8 – один офицер, два старшины сверхсрочника электрик и электрик штурманский, один матрос спецтрюмный) вместе с экипажем К-11 ушли на боевую службу. За время несения боевой службы нам пришлось заменять трос для подъема и опускания перископа, кабель, питающий перископ ПЗНС, а после форсирования Гибралтарского пролива выяснять причину отказа эхолота Подводная лодка К-11, завершив несение боевой слркбы в Средиземном море, вернулась в базу незадолго до Нового года Участников похода отпустили в отпуск и новый 1969 год я встречал дома в г. Астрахани, прилетев из Ленинграда за три часа до наступления Нового года По прибытии из отпуска продолжил службу на К-8».
* * *
Вскоре после выхода из ремонта К-8 приняла участие в экспериментальных учениях под кодовым названием «Панель». На учениях исследовались варианты покрытий корпусов подводных лодок, какое лучше поглощает импульсы гидроакустических станций. Учениям придавалось большое значение. Прилетели ученые из Москвы и Ленинграда Три атомохода 17-й дивизии, имевшие разные покрытия корпусов, под общим командованием контр-адмирала Н.Ф. Рензаева развернулись в районе острова Медвежий, вместе с ними надводные корабли. Корабли, включив гидроакустические станции, расположились большим треугольником, а лодки, меняясь местами, поочередно маневрировали около каждого из них на различных скоростях и глубинах. Показания гидроакустических станций тщательно записывались, чтобы потом в тиши лабораторий и кабинетов сделать вывод, как лучше защитить атомный флот страны от акустики вероятного противника В этих учениях приняла участие и К-8, заслужив по их итогам благодарность флотского командования.
Однако для невезучей «восьмерки» и этот выход в море не обошелся без происшествий. Вспоминает капитан 2-го ранга в запасе Г.А. Симаков: «В сентябре 1969 года мы вышли в море для отработки экспериментальных исследований. При срочном погружении лодка внезапно стала валиться на корму. Буквально за считаные секунды дифферент достиг 43 градусов! А ведь аварийным считается уже 15 градусов! Нас всех буквально швырнуло на палубу. Все, что было можно, сорвалось и полетело к носовым переборкам Казалось, что все, конец! Спасли нас лишь высочайший профессионализм и хладнокровие командира Бессонова. Ребята, бывшие вместе с ним в центральном посту, потом говорили, что командир очень переживал происшедшее и в эти мгновения, наверно, не один седой волос прибавился на его голове. Всплыли. Бессонов приказал проверить все механизмы. Проверили – вроде в норме! Почему лодка внезапно повалилась на нос, – непонятно. Чтобы выяснить все до конца, Бессонов решает повторить маневр, и опять подводная лодка заваливается. Снова нас выручает быстрота действий командира. Но теперь причина столь непонятного поведения корабля, наконец, выясняется. Дело в том, что матрос, прикомандированный с другой лодки, вращал один из вентилей так, как на своем корабле, а у нас необходимо было эту операцию производить в обратном направлении. Кажется, мелочь! Но от этой мелочи на волоске была жизнь полутора сотен человек!»
Капитан 1-го ранга в отставке В.И. Поляков (тогда командир БЧ-3) вспоминает: «Я стоял вахтенным офицером. Командир дал команду погружаться. Я задраил кремальеру и по поручням начал спускаться в центральный пост. Но вместо палубы слетел на переборку второго отсека. Дифферент был столь большой, что все, буквально, встало на попа. Командир дает команду осмотреться в отсеках. Доклады, что все в норме. Всплываем Снова срочное погружение и снова я скатываюсь на переборку второго отсека. Все то же самое! Лодка уходит в воду с диким дифферентом на нос. Только в третий раз установили, что молодой матрос перепутал порядок открытия клапанов вентиляции».
Из воспоминаний капитана 2-го ранга запаса Станислава Посо– хина: В августе—сентябре 1969 года мы находились в Норвежском море, работали с «наукой» и одновременно несли боевую службу, ходили различными скоростями на разных глубинах и разными галсами. Погружений и всплытий за сутки было много в том числе и срочных погружений. В конце этого похода получился небольшой казус 14 сентября 1969 года при очередном погружении вдруг нос ПЛ стал проваливаться, а корма почему-то оказалась почти на поверхности. Ход подводной лодки был самый малый, но в итоге дифферент на нос достиг 45 градусов. В этот момент я находился в гиропосту, отдыхал около счетно-решающего прибора 26 после вахты. Чувствую, что меня прижимает к гироазимуту, одновременно слышу аварийный сигнал. Не поднимаясь протягиваю руку, чтобы выключить тумблер. Выключаю, но сигнал продолжает реветь, поднимаюсь и вижу множество красных аварийных лампочек Это при увеличении дифферента сработали электрические стопора приборов. Как потом оказалось, турбинисты в 6-м отсеке, когда дифферент достиг 20 градусов, включили реверс на турбину. В центральном посту дали пузырь в нос, но по инерции лодка погружалась. Нос провалился на глубину 100 метров, а дифферент достиг 45 градусов на нос. Лодка замерла и медленно пошла на всплытие. После выравнивания подводной лодки оказалось, что у всех гироазимутов шары развернулись на 180 градусов, а у двух гирокомпасов гиросфера тоже развернулась на 180 градусов. Это был действительно «непредвиденный эксперимент». Через некоторое время все встало на свои места После этого по экипажу ходила шутка, что мы сейчас нырнем последний раз и пойдем домой».