Текст книги "Тайны городов-призраков (др. изд.)"

Автор книги: Владимир Бацалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Однако лучшие изображения Ахетатона и царской семьи сохранились в гробнице начальника фараоновой полиции Меху.

На росписи предстает царская семья, едущая в колеснице. Фараон целует Нефертити, а Меритатон палкой погоняет коней. Перед колесницей бегут Меху и еще пятнадцать стражников, везир и его помощники. Везир толстый, бежать ему явно трудно.

На другой росписи показана целая история о поимке Меху чужеземных шпионов.

Сохранилась и гробница Эйе, приближенного Эх-натона. В зрелом возрасте он наследовал Тутанхамо-ну и стал последним фараоном XVIII династии. Эйе был очень близок к царской чете, изображения в его гробнице показывают внутреннюю жизнь дворца.

Здесь изображен разделенный на множество комнат гарем Эхнатона, где женщины танцуют, играют на арфах, делают прически. Рядом скучают угрюмые евнухи. Фараон Эхнатон с балкона одаривает счастливого Эйе. Здесь же сидит Нефертити с дочерью на коленях. Подпись гласит: «Наследница трона, великая в благодеяниях, воплощение красоты, сладость любви, Владычица Юга и Севера, прекрасная лицом, радостная под двумя перьями (царского убора), возлюбленная живого Атона, первая жена фараона, любимая им, повелительница Обеих Земель, великая в любви Нефертити, живущая вечно!..»

Отдельно от гробниц вельмож, более чем в четырех километрах от города, на границе с пустыней стоит одинокая гробница. К ней ведет каменистая дорога. Предположительно, это гробница самого фараона Эхнатона.

Длинный наклонный коридор и крутые каменные ступени ведут в зал, где некогда находился саркофаг. Совершенно точно известно, что мумия Эхнатона не найдена вздумавшими ее уничтожить жрецами бога Амона. Где на самом деле захоронен фараон-реформатор, неизвестно:

Подле каменной лестницы располагается вход в меньшую гробницу: здесь покоились останки рано умершей дочери Эхнатона и Нефертити Меритатон. Эхнатон прожил в Ахетатоне одиннадцать лет. Здесь он умер (или погиб, или был отравлен) и похоронен.

Когда на престол взошел фараон Тутанхатон, могущество Египта пошатнулось. Жрецы приписали вину за ослабление страны реформам Эхнатона. Боги отвернулись от Египта. Тутанхатон изменил имя свое на Туганхамон и переехал в Фивы. После смерти фараона Эйе, наследовавшего Тутанхамону, имя Эхнатона было предано проклятью и соскоблено с надписей на домах и храмах. Имя царицы Нефертити соскабливалось уже при жизни Эхнатона, в последние годы его правления. Город Ахетатон был покинут жителями, а дворцы Эхнатона разгромили. Таким образом, построенная за два года столица фараона-реформатора просуществовала всего семнадцать лет. Она стала добычей песка и ветров.

В 1881 году женщина из племени бен-амарн, проживавшая в селении Телль-эль-Амарна, нашла в пустынном месте близ дома глиняные таблички, испещренные иероглифами. Зная, что за них хорошо платят на базаре, она отправилась на другой берег Нила и продала таблички какому-то торговцу.

Именно эта находка, в конце концов, привела в окрестности Телль-эль-Амарна археологов. В 1891 году английская экспедиция египтолога Флиндерса Пит-ри начала раскопки Ахетатона.

Но главная находка в мертвом городе была сделана немецкой археологической экспедицией Людвига Борхарда.

Начиная систематическое обследование Ахетатона, археологи условно разбили его территорию на квадраты со сторонами в 200 метров. По вертикали квадраты пронумеровали буквами, по горизонтали – цифрами. Поэтому дома Ахетатона обозначаются цифрами и буквами, по квадрату, в котором они обнаружены.

Под номерами Р.47. 1–3 в 1912 году Людвиг Борхард обнаружил мастерские скульпторов. Находились они в центре города, к югу от Главного дворца и невдалеке от дома верховного жреца Панехси. Одна из мастерских принадлежала скульптору Тутмесу.

6 декабря 1912 года в комнате № 19 дома Тутмеса был найден сильно поврежденный скульптурный портрет Эхнатона. Он был в натуральную величину и раскрашен естественными красками. Раскопки продолжились, и в тот же день в двадцати сантиметрах от восточной стены комнаты была замечена выступавшая из кирпичной пыли часть скульптуры – кусок окрашенного в телесный цвет затылка с изображением спускавшихся вдоль шеи красных лент. Археологи догадались, что это скульптурный портрет царицы в натуральную величину. Так была открыта одна из величайших скульптур мировой истории – портрет царицы Нефертити.

В тот же вечер Борхард, делая записи в рабочем дневнике, восторженно отметил:

«Описывать бесцельно – смотреть!»

Чуть позже здесь же был обнаружен и второй знаменитый скульптурный портрет Нефертити – 19-сантиметровый из кристаллического желтого песчаника.

Археологические раскопки были прерваны Первой мировой войной. Возобновились они в 1920 году. Но правительство Египта отказало немцам в праве вести раскопки в Ахетатоне. Согласно предварительным условиям проведения работ, все лучшие памятники, обнаруженные во время раскопок, должны были направляться в Каирский музей. Вместо этого немецкие археологи вывезли бесценный портрет Нефертити и ряд других скульптур в Германию, то есть украли.

С 1920 года концессия на раскопки в Ахетатоне перешла к англичанам – Английскому обществу исследования Египта.

В настоящее время раскопки Ахетатона продолжаются.

CENSEO CARTCHAGINEM ESSE DELENDAM

…Она стояла перед костром, который разожгли под городской стеной ее солдаты, и видела, как в мареве костра, дрожащем между пламенем и дымом, беззвучно распадался Карфаген, задолго до пророчества Катана.

И. Бродский

Местность эта и сейчас красива: круглые купола холмов в отрогах Атласских гор полуостровом вдаются в Средиземное море в центральной его африканской части. На их плавных склонах в IX–VIII веках до новой эры появились жилые кварталы переселенцев из Тира и Сидона. Но огни из окон домов (некоторые были шестиэтажными) не отражались в лазурных водах залива: город со стороны порта скрывался за тройным кольцом защитных стен. Наружная крепостная стена упиралась в береговую кромку. Вся из громадных отполированных каменных квадров, скрепленных свинцовыми скобами, она перемежалась башнями-бастионами, отстоящими друг от друга на 56 метров: именно это расстояние позволяло простреливать любую точку между башнями. Высота стены была 13,5 метра, ширина – почти 9 метров. Карфаген – могучий, знаменитый, многонаселенный (в нем жило около 700 тысяч человек), раскинувший, задолго до величия Рима, свои властные и торговые сети на пространствах античной ойкумены, – отчаянно заботился о своей защите. Ныне громадные плиты находятся на дне, и уже никто не может определить, какие из них находились в стене, а какими была вымощена набережная. Основная «заслуга» в этом принадлежит римлянам, которые в 146 году до н. э. буквально разнесли богатейший город африканского побережья Средиземноморья, распахали его территорию, посыпав борозды солью, прокляли Карфаген и навсегда запретили людям здесь селиться. Правда, сами же свою клятву и нарушили.

Естественными границами города были море, лагуна-залив, а с юга пресное озеро. В 1949 году генерал Дюваль сначала открыл с самолета, а затем раскопал ров, опоясывавший Карфаген. Ров проходил по самому узкому перешейку полуострова и достигал пресного озера на юге. С моря попасть в город можно было только через две гавани – военную, круглую, и торговую, в форме квадрата. Оба мола также были выложены плитами, скрепленными свинцом. Даже морское дно было устлано ими. Тут, правда, обнаружилась загадка: под карфагенским, пуническим, дном в военной гавани археологи обнаружили еще одно древнейшее искусственное каменное Дно, но чьих рук это дело – пока определенно не установили. Скорее всего, тех тирийцев первопроходцев, которые основывали торговые фактории и одновременно подыскивали места для новых колоний, ибо жившим в окрестных пещерах троглодитам такое не по плечу. Да и зачем? Главная, военная гавань находилась в самом Карфагене. На острове, посреди этой гавани, были построены доки, которые одновременно вмещали 220 боевых трирем. Стоянка остальных судов разрешалась лишь на внешнем рейде, в порту Саламбо.

Забота о безопасности не оставляла жителей Карфагена и внутри стен. Жилые дома поначалу ставили на расстояние полета стрелы от них (этот опыт впоследствии использовали римляне при строительстве военных лагерей), и многоязычная торговля «народов моря» и африканских племен кипела на площадях и рынках, раскинувшихся у самых стен. Арсенал Карфагена был таков, что им можно было вооружить несколько древних армий. В городе постоянно находились 300 слонов и 4 тысячи коней, оружия хватило бы на 200 тысяч пехоты.

С внутренней стороны к стенам города прижимались некрополи, в том числе и участки священных захоронений урн-ваз с жертвенным прахом – тофеты. Лишь впоследствии, когда город разросся внутри, жилые дома стали строить прямо над древними могилами (это характерно для многих городов, особенно современных), а кладбища вынесли за стены, на поля. В результате поздних культурных напластований эти могилы достались археологам. Так, в самом Карфагене остатки святилища со следами жертвоприношений – обгорелых детских костей – были обнаружены на глубине 6 метров. Эти маленькие каменные алтари-стелы высотой меньше метра, крошечные дольмены, то есть приставленные ребром друг к другу каменные плитки, сами по себе были священными оберегами карфагенян: ведь жертву отправляли к богу, как ходатая и заступника. Всего удалось найти около двух тысяч стел с грубыми изображениями, орнаментами и посвятительными надписями в честь богини Луны Танит (ее знак – треугольник, упирающийся нижним концом в крут) и Ваала-Аммона.

В самой верхней, центральной части города – цитадели – под названием Бирса стоял храм Эшму-Ну умирающему и воскресающему богу растительности, наделенному властью воскрешать мертвых. Символом Эшмуна было изображение змеи на шесте, позднее перекочевавшее в аптеки. К храму вели лестницы в 60 каменных ступеней.

Карфагенские боги были кровожадны и постоянно требовали жертв, предпочитая человеческие, а из человеческих – детские. И Молох («мерзость аммонитская», – называет его Библия), и Ваал (он же Ваал-Зебул, то есть Вельзевул), и Мелькарт (буквально «царь города»), покровитель Тира, прибывший в Карфаген вместе с финикийцами, и богиня Луны Танит. В честь последней устраивался праздник, на котором девушки дрались друг с другом палками и камнями. Проигравшие и побитые считались нечистыми, то есть нарушившими целомудрие.

Человеческие жертвоприношения известны во всем мире: помимо магических и религиозных целей, ими контролировали рождаемость. Величайшие герои сами всходили на костер и приносили себя в жертву богам. В Карфагене все было так же и не совсем так. Непонятная нам тайна заключалась в договоре карфагенян с богами. Действо, совершаемое ими, скорее походило на «повязывание» богов нерушимыми обетами: привыкшие торговаться карфагеняне и здесь ни в чем себе не потакали, требуя, как при сделке, принесения соответствующих клятв вести себя честно и обмениваясь задатком.

С приближением ритуальной ночи во дворе храма на жертвеннике перед статуей бога разжигали огромный костер. Вокруг него собиралась огромная толпа мужчин и женщин. Детей стерегли прислужники и воины. Олигархи, суфеты, правители Карфагена толпились возле жреца. В руках они держали эмблемы республики – синие деревянные шесты с навершием в виде конской головы или сосновой шишки (карфагеняне верили, что Земля имеет форму сосновой шишки). В момент появления луны жрец делал знак рукой, после чего в костер бросали жертвы. Это были младенцы, летевшие в огонь из рук собственных матерей. Все они первенцы. Никто не волен был уклониться от этого ритуала (весьма распространенного у древних народов).

Такие таинства вызывали ненависть к Карфагену в античном мире, как и сам «дух Ваала и Молоха», хотя через обычай жертвоприношения прошли все народы, и в Европе совершались до позднего средневековья, а на островах Полинезии и в нашем веке. Однако грекам и римлянам они уже были непонятны и вызывали только чувство омерзения. Чтобы понять (тем паче осуждать) поведение карфагенян, надо смотреть на мир не сегодняшними, а их глазами. К слову сказать, прославленный Фемистокл перед битвой при Саламине (480 год до н. э.) принес в жертву олимпийцам трех знатных персов.

Финикийцы (или пунийцы) были первым народом, который масштабно воспользовался мореплаванием как средством наживы и решением политико-демографических вопросов. Греки всегда наступали им на пятки. Главными городами финикийцев были Тир и Сидон – центры морской торговли. Отсюда же отправлялись люди, по каким-то причинам вынужденные оставить родину и поселиться на новом месте. Место это уже было разведано торговцами, там, как правило, уже находилась небольшая фактория, которая с прибытием колонистов превращалась в город, на первых порах экономически зависимый от метрополии-основательницы.

Северо-западное побережье Африки к моменту появления Карфагена (историк Тимей относит это к 814 году до н. э., что подтверждается археологически) было уже основательно изучено и заселено финикийцами, которых влекли сюда плодородие почвы и выгодная торговля с кочевниками, но еще более – лежащая на другой стороне моря Южная Италия. На нее финикийцы смотрели, как позднее испанцы – на Перу или Мексику. Основание первой колонии – Утики – если верить Плинию Старшему, произошло в 1187 году до н. э. За ним последовали Лике, Лептис, Гадрумет, Гиппон и другие. (Позднее все они попали в определенную зависимость к Карфагену.) По преданиям, финикийцы построили здесь и на западном побережье Африки (за Гибралтаром) 300 городов и факторий на протяжении 30 дней морского пути. Мы не в состоянии ни принять, ни опровергнуть этот факт. Но вернемся к Карфагену (на пу-нийском – Картхадашт), название которого далеко не оригинально и переводится как Новгород.

Греческая и римская традиции единогласно приписывают основание Карфагена Дидоне (другое ее имя Элисса). Дидона жила в легендарные времена и была дочерью царя Тира. Когда брат Дидоны Пигмалион убил ее мужа Акербаса, она бежала с верными людьми и со многими сокровищами в Африку и купила у берберского царя Ярба землю, поросшую хвойными лесами, пробковыми дубами, мастиковым деревом, дикой оливой и лавром. Наглый, дикий и необузданный Ярб согласился уступить столько земли, сколько покроет бычья шкура. Дидона оказалась достойной дочерью своего народа: она нарезала шкуру тончайшими полосками и покрыла им довольно значительный участок земли, ставший впоследствии акрополем Карфагена и так и называвшийся – Бирса, что значит «шкура». О дальнейшей ее судьбе рассказывают разное. Греки – будто бы Ярб, осознав, какую глупость совершил, стал грязно домогаться Дидоны, чтобы хоть привычным для дикого кочевника способом победить хитрую пунийку. При этом со свойственной варвару прямотой он, минуя конфетно-букетную стадию знакомства, пошел в спальню царевны напролом. Тогда, спасаясь от домогательств Ярба и в память о любимом муже, Дидона добровольно взошла на костер.

Римляне же (устами Вергилия) рассказывают, будто бы она слюбилась с приехавшим из поверженной Трои Энеем. Тот поначалу не сопротивлялся ласкам, тем более незадолго до того он овдовел, но вмешались боги: Эней как раз таскал камни для постройки стен Карфагена, когда прилетел Гермес и приказал поспешить в Италию, чтобы стать предком римлян. Видимо, и Энею со временем Дидона порядком надоела. Во всяком случае, с богами он спорить не стал, хотя мог: все-таки сам был родным сыном Афродиты. Брошенная царица не вынесла тоски и покончила с собой, взойдя на костер.

Римская версия не выдерживает никакой критики, ибо между Троянской войной и основанием Карфагена прошло лет четыреста. Греческая выглядит куда правдоподобнее. Даже поступок Пигмалиона находит в ней себе оправдание. Известно, что в древние времена царская власть передавалась по женской линии: царем становился тот, кто женился на дочери предыдущего царя. Это явилось причиной того, что во многих странах на протяжении долгого времени наследники вынуждены были жениться на родных сестрах. (Так, например, всегда было в Египте, и даже последние династы из македонских Птолемеев вынуждены были поступать именно так. Знаменитая Клеопатра VII была кровосмесительным плодом в десятом поколении.) И вот Дидона, вероятно, опять же от всепожирающей страсти, выбирает себе суженого не из царского рода, а со стороны, какого-то Акербаса! Как должен был среагировать на это законный наследник Пигмалион? Устранить конкурента и вернуть любвеобильную сестру-принцессу в свой гарем. Логично в этой истории и добровольное восхождение на костер, если оно действительно было добровольным. Приехавшим с Дидоной пунийцам вряд ли хотелось, чтобы их царем стал берберский дикарь, при всех вычесывавший из головы вшей и тут же пожиравший их. Логичный вывод: чем иметь такого царя, лучше отказаться от царицы. А чтобы столь ценная жизнь не пропала даром (типичный расчет торгаша), надо сложить Дидоне жертвенный костер: пусть ее душа вознесется к богам и попросит долгих и счастливых лет Карфагену. Наконец, если в Карфагене когда-нибудь и существовала царская власть, то очень скоро (но при неизвестных подлинной истории обстоятельствах) она была заменена Советом десяти, вместе с которым управлял городом существовавший всегда Совет старейшин.

Расцвет Карфагена начался с завоеваний ассирийского царя Тиглатгталасара III (745–727 годы до н. э.). Он обложил восточнофиникийские города непомерной данью. Тогда-то взоры Тира и Сидона обратились на запад, на свои колонии. Последним поневоле пришлось активизировать торговую и производственную деятельность, чтобы помогать в трудную минуту отцам-основателям. Проще, однако, было найти кого-то, кто бы платил дань. Финикийские колонии объединились в союз, в котором Карфаген, к тому времени достаточно усилившийся, играл ведущую роль, после чего войны с африканцами стали неизбежны. Довольно скоро все эти полукочующие народы удалось привести к покорности. Их сделали земледельцами, расселив по специально построенным городам и частично перемешав с финикийцами. Остальные продолжали кочевать, но платили дань. Получилась довольно забавная ситуация: берберам пришлось платить за то, что какой-то, совершенно им неведомый и живший, по их убеждению, в районе Луны ассирийский царь покорил Финикию.

Встав во главе финикийских колоний Африки и не удовольствовавшись окрестными землями, Карфаген обрушил всю свою предпринимательскую мощь на западные острова Средиземного моря, Лигурию, прибрежную Иберию (Испанию) и прибрежную Галлию (Францию). Однако здесь их уже поджидали конкуренты в лице жителей города Тартесса и греков-фокейцев, основавших Массилию (Марсель). Не собирались уступать карфагенянам Сицилию и греки-дорийцы. Карфаген, силами наемной армии, выиграл одну битву, затем проиграл две. Тем не менее, невероятной предприимчивостью, подкупом, внутренней корпоративностью и способностью всегда иметь что-то про запас Карфаген добился почти всего, чего хотел. Возможно, не последнюю роль сыграло и то, что Карфаген, как говорится, «никогда не перегибал палку»: даже беря с покоренных дань, он обставлял это так, словно произошла обычная меновая торговля. А набор мужчин в армию обставлялся как защита совместных интересов или границ.

Наиболее значимым для Карфагена приобретением была Сардиния, от которой зависела власть над западной частью Средиземного моря. Этот остров поставлял много хлеба, он был богат серебряными рудниками, в горах попадались драгоценные камни. Карфаген владел Сардинией до 237 года до н. э. и основал здесь свою колонию Каларис, ныне известную как Кальяри.

Второй по значимости была Сицилия, от нее тоже зависело владычество на море, а кроме того – продовольствие войск, торговля оливковым маслом и вином. Карфаген не жалел сил, чтобы подчинить себе весь остров, но здесь он столкнулся с греками, которые активностью превзошли пунийцев. После длившейся почти сто пятьдесят лет войны (410–264 годы до н. э.) за Карфагеном осталась только треть Сицилии.

Корсикой Карфаген владел вместе с этрусками. Совместно вытеснив греков-фокейцев, они основали Алалию.

На Балеарских и более мелких островах люди находились еще в полудиком состоянии. Но это не помешало им поставлять Карфагену вино, масло и caмую тонкую шерсть, а славившихся своей выносливостью местных мулов они выменивали на африканских невольниц, которые чем-то импонировали мужской части островитян. В карфагенской армии служили самые искусные в мире балеарские пращники. Завидев стаю летящих уток, они договаривались, кто какую будет бить.

Карфагену принадлежали Мадейра и Мальта. Последняя была крупным центром ткацких мануфактур. Канарские острова также лежали в зоне его торгового влияния. Другим европейцам и азиатам они были недоступны.

Не имея возможности открывать колонии и торговать на северном побережье Средиземного моря, Карфаген покрыл факториями все побережье до Гибралтара. (Позднее, во время III Пунической войны, нумидийский царь Масинисса захватил 300 таких колоний!) В период своего наивысшего расцвета Ган-нон Великий был послан для основания колоний на западном побережье Африки. Вернувшись, он выставил в храме Эшмуна надпись, из которой следовало, что флот его насчитывал 60 кораблей и 30 тысяч переселенцев. Их расселили в 6 колониях по 5 тысяч человек. Возможно, карфагенские выселки простирались до нынешнего Сенегала и Гамбии. Примерно в это же время финикийцы, по предложению фараона Нехо, обогнули всю Африку. В это тогда мало кто поверил, но теперь можно утверждать. Финикийцы сохранили одну подробность, из-за которой в древности их и подняли на смех: они утверждали, что во время плавания солнце вставало на западе, а садилось на востоке. Такое происходит только за экватором. Но объезд Африки по неизвестным причинам остался без последствий, южная половина этого материка не попала в границы обитаемого тогда мира. Одновременно с этими экспедициями Гамилькон был отправлен изучать торговые возможности западного берега Европы. Если он и основал здесь какие-то карфагенские фактории, то они не прижились, по крайней мере, судьба их неизвестна. Но возможно, что отдельным карфагенским купцам удавалось добираться даже до Скандинавии, так как на рынках время от времени появлялся янтарь.

Основанные Карфагеном колонии выступали только как помощники в торговле и служили складами. В результате такой политики ни одна колония не смогла подобно Карфагену возвыситься. Другим важнейшим аспектом этой же политики было монопольное право на использование своих портов. Карфагеняне допускали к торговле иноземных купцов, лишь заключив выгодные для себя условия на торговлю в их городах. Сами же карфагенские купцы охотно селились в Южной Италии и Сиракузах и доставляли сюда черных невольников, драгоценные камни, золото и ткани. Они продавали втридорога все, что собирали с остального мира. Даже информацию. Какие-то страны могли не подозревать о существовании друг друга, Карфаген знал всё. Вероятно, он знал даже об Америке. Периодически там находят какие-то финикийские тексты, но ни один крупный ученый еще не взял на себя смелость признать их подлинными.

Карфаген вывозил на рынки и собственную продукцию: стеклянные, бронзовые и серебряные изделия, ткани. Впрочем, в ремесле купеческая республика больших вершин не достигла, и сами карфагеняне предпочитали пить из аттических кратеров. Но в земледелии они достигли очень больших вершин. Таких огромных плантаций оливковых деревьев не было нигде в мире. Наибольшими были владения Га-милькара, отца Ганнибала. В уничтоженной библиотеке Карфагена хранился знаменитый (и первый, если не считать «Труды и дни» Гесиода) трактат о правильном ведении сельского хозяйства Магона, уроженца Карфагена, которого Колумелла назвал «отцом сельскохозяйственной науки». Позднее специальным постановлением сената трактат был переведен на латинский язык.

Богатства Карфагена привели к тому, что и финансовые издержки государства здесь были особенные. Например, должностные лица ему ничего не стоили: имея такие барыши, глупо требовать у родины зарплату. Для войска подвластные колонии все доставляли натурой, включая людей. Даже внешняя торговля с полудикими племенами не требовала звонкой монеты, так как большей частью происходила путем обмена товаров.

Доходы же у республики были следующие:

1. Дань, выплачиваемая покоренными народами натурой;

2. Подати с приморских городов в звонкой монете;

3. Подати с отдаленных от моря городов продуктами сельского хозяйства или ремесленными изделиями;

4. Таможенные доходы;

5. Золотые, железные и серебряные рудники.

Наибольший доход приносили серебряные рудники в Южной Испании на реке Гвадалквивир. Именно благодаря этим деньгам Ганнибал мог так долго сопротивляться Риму. Об испанском серебре ходили легенды. Первые купцы, побывавшие там, говорили, что корабли не вмещают все серебро, какое они могли бы увезти. Приходилось выбрасывать якоря и вместо них привязывать слитки серебра. Неизвестно, какой доход давала Испания Карфагену, но позднее у римлян здесь работали 40 тысяч невольников, которые приносили ежедневный доход в 25 тысяч драхм. Учитывая склонность римских прокураторов к воровству, доход был еще больше. Огромная территория и немереные богатства требовали соответствующей политической организации. Из приведенного Полибием договора между Ганнибалом и Филиппом V Македонским можно заключить, что Карфаген являлся союзной, федеративной державой. Правда, союзные города не могли заключать друг с другом союзов, содержать собственные войска, снаряжать военные суда, они не могли вступать в договорные отношения и с другими государствами. Получая покровительство в ведении торговли, города платили значительные пошлины с ввоза и вывоза. Зато им не требовалось защищать себя: военная помощь всегда приходила из Карфагена.

Он был главой всего государства, поэтому его жители пользовались исключительными правами. Во второй половине VI века до н. э. полководец Малх установил военную диктатуру, однако его удалось одолеть, после чего Карфаген стал аристократической республикой и в таком виде просуществовал до конца. Совет десяти был преобразован в Совет тридцати, Совет старейшин расширен до трехсот бессменных членов. Верховодил всем Совет старейшин, до Совета тридцати доходили только самые важные дела, уже рассмотренные старейшинами. Верховная исполнительная власть принадлежала двум суфетам (царям). Народное собрание выбирало сразу двух суфетов (при этом предпочитали, чтобы они были враждебно настроены друг к другу), но неизвестно, на какой срок. Вероятно, именно на них ориентировались римляне, когда создавали институт консулов. После суфетов первое место занимали полководцы, избираемые старейшинами и имевшие неограниченную власть в военное время. Суд и финансы также имели своих начальников. За порядком в государстве и сохранением образа правления следил Совет из ста четырех человек (прокуратура, по-нашему). Он впоследствии приобрел такую власть, что имущество, честь и жизнь граждан зависели от него. Народное собрание играло роль лишь в том случае, если между суфетами возникали серьезные разногласия, но до этого редко доходило.

В «Политике» Аристотель причислил Карфаген к идеальным государствам: «Доказательством того, что государственное устройство в Карфагене является правильным, служит то, что народ подчиняется государству и, как говорят, там не происходило восстаний и не возникало тирании».

Можно только подивиться, что такой просвещенный человек не удосужился собрать современную же ему информацию о Карфагене. Политический строй республики был насквозь порочен: все поклонялись богу наживы, и богатство служило мерилом достоинств человека. Именно поэтому некоторые семьи в Карфагене так возвысились, что только из них выбирали военачальников и суфетов. Народ перед выборами должностных лиц, как в Риме поздней республики, всегда оказывался куплен подачками и дармовыми угощеньями. Только в годину серьезной опасности голос разума брал верх над кошельком. И то не всегда. Обычной же чертой политической деятельности в Карфагене были взяточничество и коррупция. Поэтому спокойной жизни у государственных деятелей никогда не было, разве что у бессменных старейшин, но эти, стоя уже одной ногой в могиле, в серьезную борьбу и не ввязывались.

Уже в середине IV века до н. э. (как раз при жизни Аристотеля) во главе государства стояли два враждующих суфета – Ганнон Великий и Суниат. политическая борьба привела обоих к предательству. Суниат списался с сицилийским тираном Дионисием и известил его, что Ганнон готовится неожиданно высадиться в Сицилии. Суниата казнили довольно болезненным способом, а Совет тридцати принял беспрецедентный закон: ни один финикиец не должен учиться ни писать, ни говорить по-гречески, дабы не сноситься с врагом.

Вскоре погиб насильственной смертью и мореплаватель Ганнон. Он вообще был со странностями и жаждал общего преклонения. Надменный Ганнон решил переступить поставленные смертному границы и распространить о себе славу по всему миру. Он накупил великое множество певчих птиц и держал их в темном помещении, обучая говорить одну фразу: «Ганнон – бог». Когда птицы освоили его «науку», он выпустил их в надежде, что слава о нем разнесется повсюду. Однако пленницы, получив свободу, вернулись к привычной жизни и запели привычные песни.

Это не остудило пыл Ганнона на пути к мировой славе (возможно, ему не давали покоя лавры его современника Александра Македонского). Ганнон решил отделаться от Советов старейшин и тридцати, воспользовавшись свадьбой дочери. Предполагалось расставить столы с угощениями и гулять всем городом, сенаторы должны были пировать в доме Ганнона, где для них предусмотрительно сварили целый чан с отравой. Но рабы Ганнона выдали хозяина. Перепуганные до полусмерти народоправцы не знали, что предпринять: реальных фактов (котелка с отравой) у них в руках не было, а бездоказательный арест Ганнона явно пришелся бы не по душе черни, уже лредвкушавшей дармовую выпивку. Тогда они запретили будущему тестю использовать в угощеньях определенные продукты, из которых, по их сведениям, и готовилась отрава. Поняв, что разоблачен, Ганнон вооружил 20 тысяч своих рабов и поднял восстание, призывая поддержать его окрестных ливийцев и нумидийцев. Однако устоять не сумел. В присутствии всего города великого мореплавателя казнили вполне по-человечески по карфагенским меркам: высекли розгами до сползания кожи полосами, вырвали глаза, отрубили руки и ноги, а затем уж лишили и жизни.