Текст книги "Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов»"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

СССР. Москва
Апрель 1930 года

…Корреспондентов набралось около двух десятков. Три дня назад их собрали в зале Наркомата земледелия, и Николай Иванович Ежов, заместитель наркома, пригласил их в поездку по СССР, пообещав, что без сенсации они не вернутся. Кое-кто из корреспондентов, лично знавшие замнаркома, попытались что-нибудь разузнать, но Ежов улыбчиво отмолчался, а сотрудники Наркомата только кивали на своего шефа. Вообще в чем суть обещанной сенсации, так никто и не понял. После недавней оглушительной новости от Советов можно было ждать чего угодно… Жизнь словно сговорилась с большевиками и старалась доказать, что СССР идет по верному пути. Газеты всего мира писали о собиравшем кровавую жатву кризисе, а из Москвы шли новости об успехах народного хозяйства, о строительстве дорог, каналов и новых городов.

Желающих принять участие в путешествии оказалось человек двадцать – финны, поляки, американцы, французы и немцы.

– Поверьте мне, господа. За неделю нас далеко не увезут. Повозят вокруг Москвы, покажут два-три образцово-показательных совхоза и электрифицированную дойку, – мрачно вещал корреспондент от «Нью-Йорк пост», – этим дело и закончится… Дойка будет американская, разумеется! – закончил он.

Американец ошибся, и это стало ясно уже в первый же день.

Утром понедельника их на двух автобусах привезли на Ходынское поле, где корреспондентов ждал дирижабль «Матрос Железняк». Понимавший в этом деле немец из «Фолькишер беобахтер» восхищенно качал головой. Разумеется, внутри не оказалось вызывающей роскоши, однако все разумные удобства были налицо – от индивидуальных кают до горячей воды.

За два дня чудо советского авиастроения домчало их до Средней Азии. Из иллюминаторов стала видна рыжая пустыня, кое-где покрытая пожелтевшей от солнца травой.

Там товарищ Ежов, собрав всех в кают-компании, опершись на небольшой кабинетный рояль, словно собравшись петь, объяснил, что к чему.

– Господа! Не так давно каждый из вас наверняка писал о прорыве человечества в космос, о первых советских космонавтах. Все это удалось нам благодаря культурной революции, новой пролетарской культуре, которую несут в массы коммунисты и комсомольцы!

Кто-то из корреспондентов зааплодировал, но получилось это так неискренне, что на него шикнули свои же. Не умеешь тонко поиздеваться – так и не берись за это дело вовсе.

Николай Иванович, как ни в чем не бывало, кивком поблагодарил.

– Так вот, господа! Советскими учеными совсем недавно открыт новый способ строительства каналов, который мы сегодня хотим представить мировой общественности…

Корреспонденты зашумели.

– Вы обещали нам сенсацию, Николай Иванович, а не шутку… – оглядываясь на коллег, крикнул финн из «Хельсингин саномат». Смех взбурлил и стих. Ежов рассмеялся вместе со всеми.

– Предложение о сенсации остается в силе. Мероприятие планируется провести за пять минут…

– Вы привезли нас, чтоб мы увидели начало работ?

– И начало и окончание.

Меж корреспондентами пробежал шумок. Расслабленные ожиданием люди собрались оттого, что услышали что-то необычное.

– Вы шутите? – повторил вслед за финном немец. – Как это можно?

– Это возможно, – серьезно ответил замнаркома. – Не забывайте, что вы находитесь в Советской Стране. Вы увидите это своими глазами… Минут через десять.

На смотровой площадке корреспонденты получили по биноклю и, привыкая к оптике, обежали взглядами горизонт, только ничего интересного там не обнаружили. Пустыня была такой же, как, наверное, и сто и двести лет назад – океан рыжего песка, кое-где украшенного кустиками саксаула. Товарищ Ежов снял трубку телефона.

– Готовность?

Как ни прислушивались корреспонденты, ответа они не услышали.

– Добро. Готовность полторы минуты.

Он вскинул руку, посмотрел на часы.

– Итак, господа… Смотреть следует по левому борту. Через несколько минут вы все увидите своими глазами, и тогда…

Он не успел закончить.

С неба с самого зенита упал… Несмотря на свою долголетнюю корреспондентскую жизнь, корреспондент «Фолькишер беобахтер» затруднился так вот сразу описать то, что увидел. Луч? Столб света? Это было похоже, но все-таки не то… Но все же этокак-то надо было назвать. Пусть все-таки луч, но не простой. Живой. Расширяющийся словно веер, состоящий из неотчетливых полосок тумана, он заскользил по пустыне, словно узкая метелка из перьев, смахивающая пыль с книг и фарфоровых безделушек.

Там, где он касался песка, в воздух взмывала туча не то пыли, не то пара, хотя откуда тут вода, в этой обезвоженной пустыне? Желтые клубы рвались оттуда в разные стороны, но, словно привязанные к песку небесным лучом, двигались вслед за ним по пустыне.

Немец воевал в Мировую и поэтому вполне представлял, что может поднять так высоко песок и землю.

Мощь, которая на их глазах перепахивала пустыню, не поддавалась осознанию. За этими желтыми облаками творилось бог знает что. Бинокль тут уже не помогал, и, опустив их, люди смотрели своими глазами, как совсем рядом бушует неведомая сила. Дирижабль качнуло, он словно попятился.

– Что это? – раздалось несколько голосов. – Что это?

В словах сплелись самые разные акценты, но ощущение тревоги слышалось в каждом голосе.

– Объяснения потом, – спокойно отозвался хозяин. – Смотрите…

Все, как он и обещал, продолжалось минут пять, потом луч исчез, а облако расползлось и осело. Вместо него прямо по курсу светилась багровая полоса. Свет её уже не резал глаза. Что бы там ни происходило, оно уже закончилось.

– Итак, господа, вы стали свидетелями эксперимента. На ваших глазах советская орбитальная станция «Знамя Революции» произвела опытный цикл работ по постройке оросительного канала.

– Что это? Оружие? – прямо спросил немец.

– Оружие?

Замнаркома пожал плечами.

– Оружие разрушает. Мы же – созидаем!

– Но этим же можно… – начал было француз из «Фигаро», и все поняли, что он хотел сказать, но тут же поправился, – … прорыть канал через середину Парижа!

Хозяин посмотрел на того так, словно посчитал идею настолько глупой, что постеснялся сообщить об этом в присутствии коллег француза.

– Не думаю, что парижанам такой канал необходим, – совершенно серьезным голосом сказал Ежов. – Париж – прекрасный город, и, по-моему, ему вполне хватает Сены.

Он улыбнулся открыто, и словно сократил расстояние между ними.

– Честно говоря, я не вижу возможности использования нашего аппарата в Европе. Здесь нет проблем с ирригацией, а вот наши Среднеазиатские республики нуждаются в этом! Недостаток воды при выращивании хлопчатника…

Его почти не слушали. Дирижабль плыл вдоль канала.

Идеально прямая линия, уходящая за горизонт, продолжала светиться вишневым светом остывающего муранского стекла. Глубину канала отсюда определить было трудно, но шириной он был не менее десяти метров. Корреспонденты смотрели на пустыню, и каждый из них представлял внизу развалины родного города.

Болгарское царство. София
Май 1930 года

…Пролетка резво катилась по проспекту Царя Освободителя, ничем не выделяясь из числа десятка точно таких же изящных экипажей. Внутри сидели двое солидных мужчин, также ничем не отличавшихся от обеспеченных подданных царя Бориса, кативших рядом, – хорошие костюмы, золотые цепочки с брелоками. Но если в соседних пролетках под шуршание пневматических шин признавались в любви и обсуждали коммерческие предприятия, то тут шли совсем иные разговоры.

– В чем им не откажешь, так это в энтузиазме. Я даже по-хорошему удивлен! Всего два месяца, и их стараниями станция практически готова!

– Придет время – скажем спасибо большевичкам, – скрипуче отозвался второй.

– Да уж скажем. Долго, я думаю, ждать не придется… Газеты читали?

– Вы об установке? Читал, конечно… Канавокопатели…

– Значит, у вас два-три дня…

Князь сжал товарищу руку и по-детски недоверчиво спросил:

– Правда?

– Правда!

Кося глазом в сторону – мало ли что могут подумать люди, – первый освободил руку.

– Вы, князь, как пылкий влюбленный… Истомились?

Князь кивнул. Новость не то чтоб ошеломила – ждал он её, все к тому шло… Но все-таки как ни жди, а если срок подходит и рубеж приближается, то нервы как-то по-другому под кожей позванивают. Сколько пережито! Сколько вытерплено! Видно было, что сдерживает себя он, сдерживает желание вскочить на ноги и замахать котелком, привлекая мир к своей радости.

– Еще немного терпения. А Владимиру Валентиновичу скажите, что аппарат свой пусть держит в постоянной готовности. Все решится на этой неделе! Связь с Екатеринбургом есть?

– Есть. Красные должны были послать один аппарат сегодня, а второй – через день-два.

– Успеете?

– Успеем. Нам второй корабль очень пригодится.

…Болгарию господин Кравченко толком и не разглядел – что там увидишь с высоты, особенно когда не разглядывать красоты нужно, а, напротив, думать о том, куда сесть так, чтоб не поломать чего ненароком. А теперь, когда время появилось, смотреть было не на что.

Из головной части «яйца» он видел только кусочек берега – оплавленные камни и маленькие смерчики из пыли и морского песка. Никакой живой травки вокруг, конечно, не осталось. Ту малость, что росла когда-то на этом скорбном месте, его аппарат сжег при посадке. Сжег, а пепел вплавил в камни, и теперь стеклянная проплешина окружала профессорский аппарат, словно капище какого-нибудь пустынного бога.

Со стороны все это так напоминало полуугасшее кострище, что от одной этой мысли постоянно свербило в носу. Однако, как Владимир Валентинович ни принюхивался, отовсюду тянуло не гарью, а цветочными ароматами.

В воздухе висел запах ракии, а поднимался он снизу, где за стальными стенами корабля прятались от жары офицеры десанта. Во чреве «Пролетария», недавно перекрещенного в «Святого Георгия Победоносца» и освященного митрополитом Софийским, сидели и лежали девять человек. Четыре казака, два авиатора и два морских офицера.

Прислушавшись к профессорским рекомендациям, людей для необычного дела отобрали по двум признакам – хороший вестибулярный аппарат и отменное владение холодным оружием. Летчики и моряки идеально подходили по первому пункту, а казаки-пластуны – по второму. У профессора, правда, были серьёзные основания надеяться, что ножами и шашками махать не придется, но и лишним это умение в их ситуации наверняка не окажется.

Немного особняком сидел только вчера прибывший из матушки Москвы сотрудник Краснознаменной лаборатории товарища Иоффе. Член Организации, нелегально работавший в лаборатории и еще не успевший сбросить с себя личину совдеповского служащего, еще не стал органической частью десанта, но в офицерскую компанию уже вроде как влился – ракию, во всяком случае, употреблял наравне со всеми… Кстати… Профессор наклонился и сказал в пока еще прохладную темноту:

– Вы там не злоупотребляйте, господа… Про печень не забывайте.

– Не беспокойтесь, Владимир Иванович. Мы меру знаем, – ответил за всех князь Гагарин. Голос его звучал бочковой гулкостью. От такого голоса веяло уверенностью. Профессор невольно улыбнулся.

– Вы, господа, земную меру знаете, а не небесную…

– А нам, профессор, все едино – у нас на все одна мера!

СССР. Москва
Май 1930 года

…Небо за начальственным окном голубело настолько ослепительно, что волей-неволей товарищ Ягода представил прожаренную солнцем Лубянку. Жара… Мучительно захотелось холодненькой сельтерской или кваса, на худой конец… Одинокое облако, медленно плывущее от одного края окна к другому, выглядело насмешкой. Генрих Григорьевич непроизвольно коснулся рукой потного затылка.

– Продолжайте, Генрих Григорьевич…

Ягода встрепенулся.

– По имеющимся сведениям, их должно быть немного. Всего восемь или девять человек. Командир десантной партии – князь Гагарин.

– Когда планируется акция?

– Точного времени мы не знаем. Но, очевидно, в самое ближайшее время.

– Почему вы так считаете?

Снизу из папки он аккуратно вытащил несколько скрепленных листов, положил перед Менжинским.

– Я связываю подготовку к диверсии на станции с тем, что они покупают рекламные площади в ряде европейских газет. Видимо, одновременно с акцией хотят сделать заявление…

– Свердловская стартовая площадка предупреждена?

– Шифротелеграмма ушла еще ночью.

– Каким образом они планируют достигнуть станции?

– Скорее всего, им удалось овладеть утерянным нами аппаратом. Тем самым, на котором исчез наш немецкий друг.

– Просто получить аппарат – это мало, – сказал, подумав, Менжинский. – Как считаете, Генрих Григорьевич?

– Согласен с вами, Вячеслав Рудольфович. Кто-то должен был обучить их, приготовить горючее.

– Вам не кажется это странным? Неизвестная организация… Неизвестный учитель… Что-то мы проглядели…

САСШ. Вашингтон
Май 1930 года

… Круг доверенных лиц американского президента был крайне узок.

Однако вопрос стоял настолько остро, что выносить его на более широкое обсуждение не имело никакого смысла. Тут меж своими договориться бы, выработать общую точку зрения.

Рядом с президентом сидели глава военного департамента, секретарь войны Патрик Джей Хёрли, госсекретарь (куда же без него?) и глава департамента юстиции Уильям ДеВитт Митчелл. Все проверенные, трезво соображающие политики… Только такие ему сейчас и были нужны. Слишком уж неожиданной оказалась свалившаяся на голову беда.

– Как? Как им это удалось? Как, черт побери!

Президенту никто не ответил. Вопрос звучал столь часто, что уже перешел в разряд риторических. Время от времени этим возгласом президент выплескивал досаду на окружающих. Первое время ему пытались объяснять, говорили о немецком ученом, но потом перестали. В очередной раз сжав пальцами голову, президент Гувер произнес:

– Ладно, хорошо… В смысле плохо, конечно, но это свершившийся факт. Господь дал нам его, и мы должны, смирив гордыню, принять испытание! Большевики подвесили над нашими головами какую-то дрянь. Что мы можем им противопоставить?

Задав один вопрос, он получил сразу два ответа.

– Сегодня? Ничего…

– Дипломатию. Нужно признать их и…

Это было уже слишком. Второй ответ оказался чистой воды провокацией. Признавать большевиков он не собирался.

– О признании не может быть и речи!

Голос секретаря департамента войны перекрыл весь штатский писк, словно сирена морского парохода свистки речных катеров.

– Самые действенные решения – это решения простые… Устранить угрозу государству нужно самым простым способом – уничтожив и корабль и станцию!

Юридический монокль блеснул неодобрительно.

– Может быть, у вас там, на Индейских территориях, это и возможно, но среди цивилизованных наций это как-то не принято… – заметил юрист. – Они пока ничего нам не сделали…

Генерал миролюбиво улыбнулся.

– И слава богу! Не думаю, что дело следует доводить до того, чтоб у нас появился повод. Пусть они называют её хоть трижды исследовательской, пока мне не докажут обратного, я буду считать её боевой. Я надеюсь, что уроженец Миннесоты в этом согласится с уроженцем Индейских территорий? Политики исходят не из намерений, а из возможностей…

– Чем, генерал? Чем вы станете их уничтожать?

Военный отмахнулся.

– Отлично понимаю, что свою чернильницу вы туда не докинете… Придется искать что-то другое.

– Вот именно «что-то другое»! А что?

Генерал браво отмахнулся от вопроса.

– Технические сложности пусть решают специалисты. Мы, я полагаю, принимаем сейчас политическое решение?

Он посмотрел на президента. Гувер кивнул.

– Ну так и давайте определяться – либо мы спокойно терпим большевиков у себя над головой, либо сбиваем их к чёртовой матери!

И опережая гневно засверкавшего глазами юриста, добавил:

– А наши Теслы и Годдарты пусть думают, каким образом реализовать решение президента САСШ…

– Я не политик, – внушительно сказал глава военного ведомства, – я – военный. И я считаю, что это заявление – прекрасный повод разобраться и со станцией, и с самими большевиками, пока они не нарыли каналов через центр Нью-Йорка! Уверен, что нас поддержит вся Европа. Новый крестовый поход сметет большевиков на Шпицберген или Землю Франца-Иосифа… А возможно, и дальше, если мы этого захотим.

– А у нас короткие руки, или они успели отрасти?

– Короткие… – нимало не смутившись, ответил генерал. – Но мы их очень быстро отращиваем!!!

САСШ. Полигон Окичоби
Июнь 1930 года

…Стрелка на циферблате скачками, словно вырвавшаяся из вольера застоявшаяся гончая, двигалась к зениту, обозначенному двумя цифрами – единицей и двойкой. Кто-то за спиной миллионера хриплым от волнения голосом (не рядовое все-таки событие, а запуск первого американца в космос) бубнил:

– Тридцать восемь, тридцать семь, тридцать шесть…

Пристукивая от нетерпения ногой, мистер Вандербильт посмотрел вперед. Машины мистера Годдарта лежали на эстакадах, словно… Словно… Во всяком случае, избитого, но так любимыми газетчиками сравнения с акулами, лежащими на берегу, они не выдерживали. Металлические веретёна на стартовых платформах смотрелись куда как изящнее, да и размером были побольше. Над чёрно-красными телами, предназначенными для броска за атмосферу, дрожал воздух, словно и ему не терпелось узнать, чем все это закончится. Успехом? Неудачей?

У другого окна толпились снедаемые предстартовой лихорадкой репортеры.

Эти готовы были снимать все – и успех, и неудачу. Возможно, неудача гиен пера устроила бы даже больше – трагедии более красочны: взрывы, обломки, огонь… Да и горе людское подчас выразительнее, чем радость.

– Что, мистер Годдарт, каковы наши дела? – не выдержал миллионер.

Он вполне имел право и смотреть так и говорить – это ведь его деньги через десяток секунд могут обратиться там в дым или, укрытые легированной сталью, улететь по эстакаде в неизвестность. Не отводя глаз от циферблата – белый диск с делениями был куда важнее мецената, уже вложившего свои деньги в предприятие, – ученый откликнулся.

– Чего гадать? Сейчас все сами увидите…

К старту готовили две ракеты. Создатель назвал одну из них «Мэри», а вторую широким жестом предложил назвать мистеру Вандербильту. Тот не задумываясь нарек ту «Сьюзан». В эту минуту на старте стояла старшая из сестер – «Мэри»…

– Ноль! – взревел сиплый голос за спиной.

Годдарт, словно дрессированный тюлень из цирка, наклонился вперед и перебросил рубильник с рукоятью, раскрашенной в цвета американского флага, вниз. Вспыхнули блицы.

– Зажигание!

Облаченные в белые халаты помощники бросились крутить и переключать. Щелчки электрических разрядов доносились и справа и слева, но на эстакаде ничего не изменилось, хотя ясно было, что какие-то процессы там уже начались. За спиной разом заголосили еще несколько лаборантов. Молодые люди наперебой выкрикивали цифры, считывая показания приборов, а организатор всего этого бедлама, Новый Американский Колумб, Открыватель Дверей в Царствие Небесное, вертел головой и все успевал – понимать, говорить, улыбаться в объективы и раздавать приказы.

Все это длилось секунд десять, не больше, потом там, где лежали ракеты, что-то грохнуло. Звук получился такой, как будто уронили огромный церковный колокол, а мгновением спустя на эстакаде взревело. Корреспонденты завопили, словно стая мартышек, и бросились к амбразурам, снимая вырвавшийся из сопел разгонной платформы факел. Оттуда повалил жёлто-белый дым, махина под ракетой задрожала и, трубя, словно сотня слонов или десяток паровозов, медленно двинулась с места. Миллионер почувствовал в этом движении тяжесть. Ту тяжесть, что несла в себе ракета. Он даже наклонился вперед, добавляя силу своего тела к силе, что поднимала летающее железо все выше и выше.

– Давай! – неожиданно для себя завопил мистер Вандербильт и затряс кулаками над головой. – Давай, девочка! Задери-ка юбку повыше!

«Мэри» послушалась и плавно понеслась по эстакаде, набирая скорость.

Оттолкнув кого-то, миллионер выбежал наружу и, прикрывая глаза ладонями, стал смотреть, как по серебряным нитям эстакады в ореоле бело-желтых облаков, окрашенных местами алыми всполохами огня, черно-красный ответ Америки большевистской России поднимается все выше и выше…

Ракета, наконец, сорвалась с платформы и ушла в самостоятельный полет. Пробив облачный слой, огненное пятно становилось все тусклее и тусклее, а потом и вовсе пропало. Только сейчас он вспомнил о человеке, что прятался за железной скорлупой.

– До свидания, мистер Шепард!

Орбита Земли. «Святой Георгий Победоносец»
Июнь 1930 года

… После часа перегрузки на «Святом Георгии Победоносце» невесомость показалась его пассажирам чем-то вроде награды за перенесенные испытания…. Господин Кравченко осторожно сунул голову в нижнюю часть корабля, посмотреть, как там пассажиры.

Кряхтение и оханье сменились радостными возгласами. Сперва осторожно, а потом все смелее и смелее люди начали двигаться в пространстве корабля – с шутками, смехом и неуклюжими попытками научиться летать.

Глядя на них, профессор почувствовал себя волшебником из сказки, что позволил осуществить детям, жившим в этих крепких мужчинах, давно забытые мечты, когда, кажется, все можно: захотел и полетел.

А хотели все…

Все они были одеты в одинаковые плотные облегающие куртки и бриджи, заправленные в сапоги. Он еще не успел разобраться в молодых лицах, знал только князя, да и казаков отличал по пышным усам.

– Знаете, господа, кого мы сейчас напоминаем? – сказал кто-то сквозь смех, сопровождавший его после нескольких неудачных попыток сползти с потолка. – Майских жуков! Мы с братом набирали их, бывало, полную банку и смотрели, как они там мечутся и по стенам ползают.

– Головами о стенки бьются? – засмеялся кто-то. Эйфория полной свободы не проходила.

– Не без этого…

Понимая радостное возбуждение пассажиров, профессор все же сказал:

– Подождите, господа, подождите. Еще налетаетесь…

Какое-то время он смотрел на них снисходительно, но только до тех пор, пока один из них, пролетев мимо него на второй этаж, не врезался головой в пульт управления кораблем. Слава богу, обошлось без последствий. Поймав незадачливого летуна за ногу, господин Кравченко отправил его к товарищам.

– Господа! Вы же не дети. Остановитесь, – воззвал он.

Но где там! Любое неловкое движение, и всех сызнова разбрасывало по каюте.

Желая отвлечь их от опасных забав, профессор убрал с иллюминаторов металлические заслонки, и пассажиры, забыв о радости движения, разом прилипли к окнам. Какая там невесомость, если за стеной такое!

– Матерь Божья! – перекрестился кто-то из казаков. – Неужто это все взаправду?

– Да уж поверьте ученому человеку, Антон Семенович. Все как есть правда, – отозвался князь.

– Что ж, я теперь Еноху уподоблен? – растерянно спросил усач, разглядывая занавешенную облаками Атлантику. Под кисеёй водяного пара проступали очертания берегов Южной Америки.

– Ну, про Еноха – это преждевременно… Это, друг мой, еще не царствие небесное. Царствие небесное еще заслужить надобно…

– А это что, вон там выпирает?

– Это Луна.

Вечный спутник Земли висел над ощутимо закруглявшейся голубой окраины планеты еще более яркий и желтый, чем можно было бы увидеть с Земли.

– А большевики где?

– Будут вам большевики. Никуда не денутся.

За разглядыванием Земли и угадыванием того, что видели (тут себя показали моряки), прошел почти час.

Голоса за спиной потихоньку стихли. Люди устали хлопать друг друга по плечам и удивленно ахать. Да и смотреть особенно было уже нечего – ну Земля, ну Луна, ну звезды… Короче, ничего нового…

И тут над нежно-голубым ореолом атмосферы показалась яркая звезда.

– Станция, господа!

На мгновение профессор почувствовал себя не то кондуктором, не то начальником подходящего к перрону поезда. Его пассажиры, гроздьями висевшие у иллюминаторов, зашевелились и горстью тополиного пуха вновь разлетелись по кораблю.

Встреча с большевиками должна была состояться на темной стороне Земли. Никакого умысла в этом не было, но так получилось.

Издалека станция казалась изломанным набором труб, но чем ближе «Святой Георгий Победоносец» подлетал, тем яснее становилось её устройство.

Все, что незваные гости знали о ней, они почерпнули из большевистских газет. Большевики, конечно, как им свойственно из классовой этики, могли все придумать для обмана классовых врагов, но другого источника информации попросту не было. В этих условиях приходилось надеяться на отвагу десанта, да и на русский всепобеждающий «авось».

– Смело мы летим… – заметил князь, вися у иллюминатора вниз головой.

– Нам опасаться нечего. Как родных примут, можете не сомневаться.

– Так у них, что, и наблюдателей нет?

– Как не быть. Наверняка есть… А вот связи с Землей нет..

– И что с того?

– А то, каждый, кто оттуда, – свой!

– Как это связи нет? – удивился князь. – Это что, от бедности?

– Нет. Денег на свою игрушку большевики не пожалели, а только есть в атмосфере такая штука – слой Хэвисайда. Он отражает радиоволны назад, к Земле. Люди его пока пробивать не научились, так что на станции не знают, кто к ним летит, а корабли у них все одинаковые.

Князь успокоенно усмехнулся.

– Ночью все кошки серы?

– Вот-вот…

Когда станция заняла собой две трети иллюминатора, навстречу «Святому Георгию» из темноты рванулись два щупальца.

Гибкие тросы с магнитными наконечниками плыли навстречу кораблю, словно две змеи. С отчетливым щелчком, от которого все вздрогнули, бока корабля коснулся сперва один, потом другой. Приятно удивленный профессор тут же отключил азотный бустер. Радостно было видеть, что ни одну из загодя подброшенных идей большевики не обошли вниманием. Об этом способе швартовки он много говорил со знакомыми коммунистами, да и кое-что написал в своей рабочей тетради, оставшейся у них. Вот и пригодилось.

Натянувшиеся тросы бесшумно потащили махину корабля к станции.

– Отойдите от иллюминаторов, господа, – прошептал профессор. – Могут увидеть…

Офицеры не так ловко, как птицы в небе, и не так изящно, как рыбы в воде, сгрудились внизу, подальше от стекла. Свет в кабине уже не горел, и в отсветах Земли темнота впереди обрела оттенки и протяженность, превратившись в ворота стояночного ангара. Они медленно разъезжались, словно беззубая пасть великана, готовая поглотить корабль, и темнота заливала проем, в который аккуратно вмещался «Святой Георгий».

Несколько секунд профессор прислушивался, смотрел на приборы, потом обернулся.

Створки люка позади них закрылись, стало темно. Воздух на глазах превращался в холодный пар, через минуту иллюминатор покрылся инеем, который вскоре превратился в капли воды. Глядя на манометр, профессор сообщил:

– В шлюзе воздух.

– Прибыли.

– Принимайте команду, князь…

Офицеры по земной привычке хотели построиться, но ничего у них не вышло. Они впрямь напомнили профессору комариный рой.

– Хочу только еще раз напомнить, господа… Никакой стрельбы! Если уж возникнет необходимость действовать – действуйте холодным оружием.

Князь, ощупывая себя – все ли на месте, – ответил:

– Вы, Владимир Иванович, о нас не беспокойтесь.

С точки зрения пассажиров, долетев до станции, он совершил то, что было не под силу им, а дальше должно было произойти то, что не под силу было сделать самому профессору – ворваться на орбитальный оплот большевизма и захватить его.

Профессор заволновался, хрустнул пальцами. Сколько всего было сделано, сколько узлов завязано и сколько распутано, чтоб все они сегодня оказались здесь… Понимают ли они все значение того, что произойдет? Князь почувствовал его состояние и добавил:

– Вы, Владимир Иванович, не волнуйтесь. Вы свое дело сделали – спасибо вам. Теперь наш черед – мы свое сделаем…

Чтоб обнадежить некстати разволновавшегося профессора, добавил:

– На пулеметы за тремя колами проволоки ходить не страшнее было, а хаживали.

Профессор понял, но не оценил.

– Может быть, на пулеметы и не страшно было, только ведь цена таких эскапад жизнь…

– А это не так уж и мало, – суховато перебил его слегка опешивший князь.

Профессор взмахнул рукой, словно огорчился, что его не поняли.

– … а тут все наше дело на кону…

Князь дернул щекой – не понравилась ему профессорская нотация.

– Спасибо, Владимир Иванович! – за всех суховато ответил он и, принимая команду на себя, скомандовал: – Маски!

Едва створки разошлись и за ними сквозь рванувшийся туман князь различил фигуры обитателей, как туда полетели газовые шашки, а потом… Князь скомандовал:

– С Богом!

Офицеры поступили так же, как, верно, поступали во время войны – выскакивая из окопов под пули, чтоб сократить расстояние до противника. Сработали рефлексы. С криком, заглушенным противогазами, незваные гости прыгнули вперед.

Все трое шутихами улетели внутрь станции, опережая газовую волну. Там кто-то засмеялся. Видно, что-то похожее бывало с каждым из хозяев, но уже через пару секунд комсомольцы-добровольцы сообразили, что что-то не так. Кто-то закричал, правда, скорее удивленно, чем испуганно.

Четверо оставшихся в ангаре сделали правильные выводы и поползли вперед, придерживаясь за стенки. Шашки с газом должны были сделать почти всю работу. Князь плыл последним, сильно рассчитывая, что так все и случится.

Только не все пошло так гладко, как хотелось бы.

Мимо него пролетел не то обрезок трубы, не то газовый ключ. Железо за спиной лязгнуло по железу и отскочило.

Он прижался к стене. Из-за поворота вынесло одного из незваных гостей в обнимку с ящиком, и, завертев, отбросило в сторону. Ящик распался щепками, посыпались и поплыли по коридору болты и гайки… Князь не раздумывая бросил вперед газовую шашку и только после того, как задымивший брикет, словно маленькая ракета, улетел в стену желтоватого тумана, подхватил товарища. Из-за респираторной маски он не мог понять, кто перед ним. Тот помахал, держась одной рукой за грудь, показывая, что жив.

Бах!

Звук ударил по ушам, словно водяной столб.

Однако!

Стрелять в стоянии невесомости мог только тот, кому терять было уже нечего. Оттолкнувшись от стены, князь бесшумно пролетел в соседнюю секцию, краем глаза успевая отмечать висящие то тут, то там безвольные тела коммунаров. Они походили на дирижабли, заблудившиеся в облаках. Все шло как надо! Не подвели германские химики!

Бах! Бах!

Дважды «однако»!

Шевельнув рукой, командир десанта направился к видневшемуся за газовой завесой комингсу, но на полпути зацепился пальцами за стену. Тонкий свист, напоминавший не шипение, а неуместный тут стрекот кузнечика, приковал его к месту.

От этого звука чесались зубы и покрывалась мурашками спина. За стеклом, пробитым насквозь револьверной пулей, воздух превращался в поток хрусталиков, создавая образ фонтанной струи, бьющей прямо в звездное небо. Вместе с фонтаном за борт уходили тепло, воздух и водяной пар. Он там леденел, превращаясь в сверкающие звезды, и закручивался в спираль, добавляя черному небу еще одну галактику.