Текст книги "В ритме вальса"

Автор книги: Владимир Митин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

«Библиотека Крокодила» – это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.

booktracker.org

НА ПОЛПУТИ К ЗАГСУ

ЭЙ, ТАКСИ!

СОГЛАСНО ЗАКОНАМ ГОСТЕПРИИМСТВА

КО ДНУ

ЭСТЕТИКУ МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ

ВЫВЕРНУЛСЯ

КАК Я БЫЛ У КОЛДУНА

СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО

ВСТРЕЧА ЦИВИЛИЗАЦИЙ

БРОШЕНО СЛОВО НА ВЕТЕР…

В РИТМЕ ВАЛЬСА…

«ФИТИЛЬ» СРЫВАЕТСЯ В ПОЛНОЧЬ

ТРОГЛОДИТЫ

ВЕЩИ МОЕЙ ЖЕНЫ

ТАЙФУН В БОЛЬШИХ БЕЛОУХАХ

ТРЯСУНЫ

ЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ ВЕЧЕРОМ?

МЕСТЬ

Более подробно о серии

INFO

notes

1

Вл. МИТИН

В РИТМЕ ВАЛЬСА

*

Рисунки И. СЫЧЕВА

М., Издательство «Правда», 1966

Характеристика на тов. Митина Владимира Васильевича,

сотрудника журнала «Крокодил»

Тов. Митин Владимир Васильевич, 1931 года рождения, работает в редакции журнала «Крокодил» с мая 1962 года в качестве специального корреспондента.

За время работы в редакции тов. Митин В. В. проявил себя политически грамотным, инициативным сотрудником, квалифицированно выполняющим оперативные редакционные задания.

Принимает активное участие в общественной жизни коллектива редакции, продолжительное время являлся членом редколлегии стенной газеты.

Тов. Митин В. В. настойчиво повышает свой идейный и культурный уровень, пользуется авторитетом в коллективе, морально устойчив.

Настоящая характеристика дана для представления читателям.

НА ПОЛПУТИ К ЗАГСУ

Они встретились на танцах в городском саду. Он подошел к ней и спросил, не кажется ли ей, что вон те облака похожи на фламинго. Она не знала, что такое фламинго, но храбро ответила: «Да, кажется».

Был тот чудный предэкзаменационный день, когда третьекурсник охотно воображает себя хирургом Пироговым и казначеем кассы взаимопомощи. И третьекурсник рассказал ей, что недавно вернулся из Уругвая, где был в срочной научной командировке.

Она никогда не бывала в Уругвае, но подумала, что перед ней явно незаурядный парень. При известной игре воображения, сопутствующей таким вечерам, нетрудно представить, что твой новый знакомый – вообще герой, светлая, чистая индивидуальность.

С танцев Полина И., лаборантка хлебозавода, и Альфред Поджарский, студент сельскохозяйственного института, пошли вместе. Разумеется, шли они не по изрытой коммунхозовской мостовой, а по дивной дороге, вымощенной кисейным лунным светом. Пожилых жуликов такие дороги ведут в следственные изоляторы, людей совестливых и молодых – в районные отделы загса.

Впрочем, споткнувшись о выбоину (о, эта коммунхозовская мостовая!) и приметив большой палец собственной ноги, предательски вылезавшей из ботинка, Альфред попросил Полину сделать кратковременную остановку в ее доме, поскольку собственным жильем не обладал.

Попутно выяснилось, что новый знакомый Полины – пока еще не хирург Пирогов, не герой. Впопыхах Полина простила и то обстоятельство, что насчет Уругвая он тоже прилгнул, ибо дальше Кукуйска не выбирался. Но Полина не придала этому значения. Тем более, что Поджарский поклялся достичь высот ветеринарного дела, тонкость которого постигал в качестве студента третьего курса. Полина поверила ему на слово.

Поджарскому многие верили на слово. Он убедительно говорил о незыблемости идеалов, и студенты избрали его казначеем кассы взаимопомощи.

Поджарский образно и горячо объяснял Полине, сколько фосфора, белков и углеводов необходимо передовому студенту для постижения таинств ветеринарной науки, и Полина готовила ему вкусные, высококалорийные блюда. Она регулярно давала ему незначительные суммы на проезд. Туда – до храма науки – и обратно – до ее дома, где они теперь жили одной семьей. Другие, незначительные суммы давались Альфреду на папиросы и на пиво. Альфред утверждал, что бочковое жигулевское пиво повышает у него тонус, столь необходимый для усвоения учебных материалов.

Кроме того, Полина как-то субсидировала Поджарского и более ощутимой суммой для восполнения кое-каких стихийных брешей, образовавшихся во вверенной ему кассе. Перетрусивший казначей утирал лоб вышитым дарственным платком, кланялся Полине в ноги и благодарил. А помимо всего, клятвенно обещал вернуть Полине вышеуказанную сумму в дни грядущего расцвета.

Надо заметить, что Альфред не был бесчувственной свиньей. Он благодарил Полину не только устно. Уезжая на практику, он обращался к ней письменно: «Спасибо тебе, родная, любимая! Чем бы я был без тебя? Ты самый верный для меня человек. Береги себя. Навсегда твой Альфред Поджарский».

Полина читала эти пламенные строки и верила на слово. И потому не спрашивала: а не затянулась ли кратковременная остановка на пути к загсу? Ведь аисты вот-вот должны были принести им в клювах хорошенького малыша.

Аисты оказались на высоте. Точно в положенный срок они принесли то, что им полагается приносить. Это было очаровательное дитя мужского пола, наименованное Валерием. Дитя грозно посапывало в люльке и требовало к себе внимания. Легкомысленное создание ввиду своей крайней неопытности и по причине малых лет не верило пышным словам. Ему требовалось дело: коляска, пеленки, слюнявчики…

Все это вынуждало к дополнительным капиталовложениям, и все это чрезвычайно не понравилось папе Поджарскому. Но тут Альфред вдруг с облегчением вспомнил, что человек-то он, в общем, не обязательный; то есть на словах, для общества, казалось бы, крепкий, не требующий гарантийного морального ремонта, а для себя, в душе, – не связанный никакими обязательствами.

В день, когда на институтском выпускном вечере пленительно запели саксофоны, Поджарский наконец оформил надлежаще свое «гражданское состояние». Но не с Полиной, которая верила на слово, а с другой, менее доверчивой гражданкой, потребовавшей перейти от словесных уверений к фактическим действиям. Сразу же после сочетания браком молодожен метнулся со своей новой подругой в зерносовхоз «Волжская коммуна» для прохождения ветеринарной службы.

А Полина продолжала верить, поскольку Альфред вызвал ее в совхоз. «Приезжай, – писал Альфред, – побудешь здесь, и все образуется. я с новой супругой поживу немного и вернусь к тебе».

Полина бросила работу и с ребенком на руках приехала в «Волжскую коммуну». Для Альфреда это было ударом. На деле это никак не входило в его планы. Он стал умолять Полину не разбивать его новую жизнь, не растаптывать нежные и хрупкие всходы законного брака.

Однако к тому времени Полина успела избавиться от излишней доверчивости. Она обратилась в парторганизацию. И Альфреда призвали к ответу. Он очень испугался и смутно, но красиво заговорил о разбитом чувстве.

И ему опять поверили.

Верили же до сих пор! В хлопотах о повседневных делах как-то недосуг было заглянуть поглубже, покопать, все ли в порядке у Поджарского по части не только производственной, но и в сфере, так сказать, нравственных принципов и идеалов. Тем паче, что хозяйство большое, народу много. Разве за каждым уследишь? А Поджарский – он как-никак с высшим образованием. Да и производственник вроде неплохой…

А этот неплохой производственник предал близкого человека, бросил его в самую трудную минуту.

Мы понимаем: в этой печальной истории повинен не только Альфред. Виновата и сама Полина, чересчур поспешно согласившаяся соединить свою жизнь с Поджарским на полпути к загсу. Виноваты институтские товарищи. Виноваты руководители зерносовхоза. Все они верили Поджарскому на слово.

Говоря это, мы отнюдь не ратуем за вотум всеобщего недоверия. Более того, мы утверждаем: верить на слово можно и нужно. Только не Поджарским. Слушая таких сладких резонеров, как Поджарский, надо всматриваться в них более пристально. И немедленно проверять их словеса живым делом. Чтобы сразу все было ясно.

ЭЙ, ТАКСИ!

Инструкция для пассажиров

Автор этих строк – давняя жертва таксомотора. Если бы он не ездил в такси, то

а) никогда не опаздывал бы,

б) не посещал психиатра и

в) вообще был бы счастлив.

Приведя эту необходимую оговорку, приступим к делу.

Передвижение в такси под праздник сопряжено с особым риском для жизни и достоинства пассажира. Поэтому, прежде чем отправиться в путь, еще раз внимательно прочитайте прилагаемую инструкцию.

ЧАСТЬ ОБЩАЯ

ЗАКОНЫ ТАКСИ

Мир такси, как и всякий другой, подчиняется своим объективным законам. Вы заметили, что по вечерам достать такси невозможно? Раньше еще удавалось. А сейчас нет, так как открылись новые таксомоторные парки.

Итак, чем больше машин, тем труднее их найти. Таков парадоксальный закон такси № 1.

У вас уйма времени. Вы идете себе, спокойно и глубоко дыша. Навстречу и обгоняя вас, катят зазывно мигающие, очаровательные зеленые огоньки. Но вам такси ни к чему. И только тут вы вспоминаете, разиня, что рандеву, от которого зависит ваша дальнейшая жизнь, назначено не на шесть, а на пять и сейчас уже без десяти. «Такси!» – кричите вы. Но они уже все заняты.

Это непостижимый закон № 2.

Всеми правдами и неправдами вам удается достать шашечную «Волгу», или, как ласково называют ее стиляги, «рябуху». И вы едете на аэродром с хорошим запасом времени. Ровно на половине пути в машине ломается особо ответственный механизм. И пока шофер лежит под мотором, как задавленный пешеход, вы, сжимая кулаки, провожаете тусклым взглядом самолет, легший на курс. Это ваш самолет.

Так проявляется третий фатальный закон.

А сколько их еще!..

Но инструкция должна быть краткой, и поэтому перейдем к следующему разделу.

ЧАСТЬ ОСОБЕННАЯ

КАК ЛОВИТЬ ТАКСИ

Методы те же, что при охоте на крупного зверя. Иногда нужно затаиться и выжидать, а подчас действовать решительно и напролом.

Ни в коем случае не стойте на тротуаре и не машите руками, как вентилятор. Это смешно и бесполезно.

Выбрав момент, мужественно, всем корпусом бросайтесь под колеса таксомотора. Старайтесь сделать это неожиданно, иначе шофер успеет вас объехать. Прочно вцепившись в передок машины, быстро перебирайте руками, пока не ухватитесь за дверную ручку. Открывайте ее и кидайтесь внутрь. Все это парализует психику шофера – и он в ваших руках.

Если шофер все-таки успеет вас объехать, спокойно отряхнитесь и идите пешком. Придя домой, высчитайте по карте преодоленный километраж и помножьте его на копейки. Только в этом случае вы уснете, не задохнувшись от гнева.

Сев в машину, не называйте сразу точный адрес. Гордо скажите шоферу: «Домой!» Дождитесь, когда он включит счетчик, и уж тогда говорите, куда ехать.

ЧАСТЬ СПЕЦИАЛЬНАЯ

НА СТОЯНКЕ

Если уж пришли на стоянку, стойте и ждите. Желательно иметв с собой раскладной стул. Циник может прихватить легкую походную кровать. Невзирая на хихиканье окружающих, он ложится на кровать и ждет своего часа.

Смиритесь с тем, что из двух очередей ваша всегда оказывается длиннее. Поэтому не бегайте от одной очереди к другой. Если вы едете с тещей, поставьте ее во вторую очередь. Не забудьте, что язык тещи при любых обстоятельствах острей вашего.

Очередь – это пятьдесят или сто взволнованных мужчин, женщин и грудных детей. Не следует выдавать себя за

а) женщину в интересном положении,

б) человека, которому «вот так нужно на вокзал».

Вас высмеют.

Абсолютно недопустимо хватать окружающих за грудки, использовать по отношению к ним приемы самбо или джиу-джитсу. Рекомендуется помнить, что лучше провести лишний час в очереди, чем 15 суток в отделении милиции.

ОТДЕЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ

Не пытайтесь вызвать такси по телефону. Если вы все же решились это сделать, позаботьтесь, чтобы в максимальной близости с телефонным аппаратом находились валидол, бром, валерьянка, капли Зеленина.

Не разбивайте аппарат об пол и не бейте себя трубкой по голове. Это не помогает.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Помните, что прогулка пешком в праздник – лучший отдых. И вообще способ пешего хождения укрепляет мускулы ног, отлично влияет на печень, благотворно действует на нервную систему. Поэтому лучше всего вовсе не пользоваться услугами транспорта.

Ну, а автор… Что ж, он человек закаленный. Кстати, он может сказать совершенно секретно (причем только вам, читающим эти строки), что на праздники он приглашен сразу в несколько интеллигентных компаний Посудите сами, как тут обойдешься без такси, если захочешь везде побывать?

СОГЛАСНО ЗАКОНАМ ГОСТЕПРИИМСТВА

Принято считать, что иностранный гость – это нечто вроде полпреда своей страны. Воображению тут же рисуются изысканные улыбки, расточаемые чужеземцем, белые перчатки, смокинг, одним словом, сплошной «файф’о’клок». Так сказать, «мерси» и «бонжур».

Также принято встречать иностранных полпредов хлебосольно, оказывая им всевозможный сервис. В свою очередь, хорошо воспитанный гость горячо благодарит хозяев, ласково машет им рукой в белой перчатке и с криками «адью» отбывает к себе в заграницу.

Увы, с недавних пор некоторые западные и восточные джентльмены по мере нахождения на территории Советского Союза начинают проявлять определенное хамство. И порой с известной долей безобразия. То ли сказываются тут пробелы по линии хорошего тона, то ли нервная система у этих господ расшаталась, только происходят с ними всяческие курьезные метаморфозы. Приехал человек человеком, в перчатках. Покушал черной икры. Ну, может быть, водочки выпил. И – пошло! Начал, как говорится, гладью, а кончил гадью.

Эрик Густавссон, матрос норвежского судна «Викинг», на некоторое время вообще перестал быть человеком. Это прискорбное событие имело место в ресторане одного черноморского порта. После «третьей» у истерзанного норвежским сухим законом моряка лицо превратилось в рыло. Нахрюкивая скандинавскую «Рябинушку», матрососвинья подошла к дружиннику Ч. и ударила его ниже пояса.

Дружинник Ч. потерял сознание.

Очевидно, движимые чувством любви к животным, местные власти отнесли Густавссона в вытрезвитель, где произошел процесс относительно очеловечивания.

Тем же вечером профсоюз моряков выделил Эрику путевку в лучшую здравницу, дабы уставший мореход мог подлечить издерганные нервы. Из здравницы общественность вынесла Эрика на паланкине. Осыпаемый розами и лавром, мореплаватель на плечах лучших людей города был принесен в клуб, где состоялся мемориальный концерт с исполнением Грига и Сибелиуса. Наконец, не сказавший «мерси» Густавссон отбыл восвояси на своем славном корабле «Викинг».

Бред?

Отчасти. Мы только чуть-чуть сгустили краски.

Все произошло согласно законам гостеприимства. Поскольку подобные метаморфозы с иностранными подданными зафиксированы во многих пунктах Советского Союза, мы хотим продемонстрировать читателям несколько образцов неистового, самозабвенного гостеприимства.

Джентльмен из южного полушария

В отличие от потомка северных викингов сеньора Энрике привели в Одессу южные муссоны и пассаты. Он приехал из Буэнос-Айреса. Как и полагается, в белых перчатках, с идеальной фрачной парой, спрятанной для подходящего случая.

Поначалу сеньор Энрике тщательно маскировался под джентльмена. Это давалось с колоссальным трудом. В конце концов, не выдержав, сеньор Энрике надел фрак и, буквально не снимая белых перчаток, ударил гостиничную лифтершу Петренко.

Изнемогая от чувства гостеприимства, обслуживающий персонал отвел Энрике в сторонку и попросил сеньора не волноваться и хотя бы на минутку превратиться обратно в человека.

Гордый Энрике не внял гласу персонала и, спрятав фрачную пару, недовольный, уехал в свою Аргентину.

15 турок и бочонок рому

В 18 часов ноль-ноль минут по среднеевропейскому времени моряк турецкого корабля «Айдат», матрос первой статьи Кучукоглы, сойдя на пирс, принял его за одно из подсобных помещений своего судна и стал, пардон, нарушать известное постановление местного горсовета. Не теряя драгоценного времени, соотечественник матроса рулевой Имдат Эданли, находясь в горячечно-пьяном виде, пытался взять на абордаж женское общежитие. С холодным оружием в зубах ему помогал второй помощник капитана.

И тут береговые власти приняли беспрецедентное в морской истории решение: запретили спуск на берег пятнадцати особо опасным мореходам из экипажа «Айдата».

Затем власти поднялись на борт, чтобы выразить официальный протест капитану – господину Тёффику Юлдызсеверу, Капитан долго качал головой и от возмущения не мог выговорить даже традиционный приветственный «салям». Впрочем, возмущение оказалось ни при чем. Просто гордый морской орел был пьян, как самый последний стамбульский сапожник.

Власти удалились в смятении. В порту они едва не споткнулись о тело невероятно толстого господина с непропорционально маленькой головой. Вероятно, его свалил с ног какой-то особо мощный турецкий зеленый змий. Только в вытрезвителе выяснились причины чудовищной диспропорции головы пьяного господинчика с его туловищем. На поджаром животе Нейята Тюцюнера была упрятана контрабанда. Вы, наверное, думаете, дорогой читатель, что «джентльмены удачи» с «Айдата» взяли-таки метлы в руки и принялись бодро подметать улицы Одессы? Ничуть не бывало. Все кончилось согласно законам гостеприимства. В полном составе «джентльмены» поднялись на борт «Айдата», и корабль отбыл к берегам родимой Турции.

Кабояси делает харакири

Пока ворочались в тяжелом, похмельном сне моряки «Айдата», упоительный одесский вечер спустился на город. В такие вечера мужчина сам себе кажется особенно богатым, красивым и здоровым. И Кабояси Асахи с японского судна «Хоккайдо мару», взойдя на мостик, страстно крикнул: «Банзай!» Затем он вернулся в кубрик и выпил там два литра саке, малодоброкачественной японской водки.

Саке и вечер сделали свое дело.

Шатаясь по трапу, как хрупкая вишня на склоне Фудзиямы, Асахи сошел на берег. Далее лирика немеет. Передаем слово милицейскому протоколу:

«…Будучи в нетрезвом состоянии, при выходе с судна Асахи приставал к стоящему у судна гражданину Кравченко В. Т. Последний сделал ему замечание, но Кабояси на замечания не реагировал и дважды нанес гр-ну Кравченко удар кулаком в область лица…»

По всем законам караульной службы упомянутый в протоколе гражданин Кравченко мог поступить с господином Асахи, как с бешеной собакой. Тем более что он не праздно глазел на японское судно, а был сержантом пограничных войск и с оружием в руках охранял государственную границу СССР.

Сержант-комсомолец Кравченко мог поступить и не поступил. Проявил гуманность.

Дальше все развивалось соответствующим образом. Из Москвы срочно прилетел секретарь посольства. Он просил, настаивал и даже умолял. В судебном заседании полностью признавший свою вину Асахи покаялся и с помощью двух квалифицированных переводчиков попросил прощения у пограничника. А если тот, мол, его не простит… Асахи показал жестом, что может сделать себе харакири…

Кабояси отпустили с миром, согласно все тем же законам гостеприимства. Господин секретарь посольства взял его на поводок, посадил в самолет и увез в Страну восходящего солнца.

* * *

У автора этих строк лопнуло терпение, и он отправился в милицию. Тут ему разъяснили, что великие сатирики-одесситы Ильф и Петров кое в чем малость ошиблись. На данном отрезке эпохи статистика точно знает, сколько в Одессе стульев: 3 654 241. Включая тот, на котором сидел автор.

Не знает же статистика одного: сколько раз иноподданные нарушили наши законы за последние пятнадцать лет. Может, тысячу раз, а может, и две. Только, наверное, больше.

Тут же прояснилось и еще одно обстоятельство. Нервы иностранных господ к вышеописанным метаморфозам отношения не имеют. Нервы у господ стальные. Или, как говорят герои некоторых молодежных романов, в большом порядке. Просто все получается согласно законам гостеприимства, того самого, по которому повар Мартья-ныч из Ташкента кормил принца Антона Палыча Вюртембергского.

Это не они, не эти господа в белых нитяных перчатках и фраках, а мы. Это мы: наша общественность, милиция, суд и прокуратура – «мерси» и «бонжур». Это мы забыли дивное правило: встречать по одежке, а провожать по уму. Это мы, вместо того чтобы отправить заграничного скота за решетку, подбираем его на улице и в казенном экипаже отправляем на борт корабля или в гостиницу. Чтобы он, упаси боже и «Интурист», часом не заблудился. Или чтоб его не обобрали мазурики-коллеги.

Над одним валютчиком, неким Хасанбеем с судна «Гюлюль», жулики с другого корабля произвели любопытный эксперимент. За его лиры и доллары они дали ему сторублевки. Не фальшивые. Ассигнации эти действительно были в обращении и обеспечивались золотом, драгоценностями и прочими активами Российскаго императорскаго банка. И малоопытный бизнесмен прибежал за помощью в милицию!

Советские люди гостеприимно встречают тех, кто приехал в СССР учиться, работать и отдыхать. Советские люди говорят им: «Хау ду ю ду», «бонжур», «салям». Наши люди гостеприимны.

Но кто и когда сказал, что нежное опахало советского гостеприимства должно веять и над теми, кто плюет нам в душу, за добро платит злом да к тому же уверен в полной безнаказанности?

Валютчик Хасанбей твердо знал, что его не накажут, что в худшем случае дело кончится анекдотическим легким испугом.

Положа руку на сердце, ответьте на следующие вопросы:

Стоит ли напичкивать трехразовым интуристовским питанием густопсового хама, ударившего женщину? Так ли уж необходимо отпускать с миром бандита, оскорбившего солдата Советской Армии? Нужно ли помогать валютчику в розыске контрагента, объегорившего его в темном подъезде?

Не нужно. И, честное слово, ничего страшного не случится. Надо помнить, что на территории нашей Родины абсолютно все равны перед законом, будь то доморощенный хулиган или налетчик с загранпаспортом.

КО ДНУ

К лету у меня выросло брюхо, и я решил посоветоваться с другом – профессором медицины.

– М-да, – сказал он, скептически оглядев мою фигуру, – я прописал бы диету, но ты слишком любишь шашлык и «Цинандали». Ты слабовольный.

Я холодно распрощался с другом. Встреченный на улице знакомый игриво похлопал меня по солнечному сплетению и спросил:

– Растем?

– Перестань! – недовольно ответил я. – Человек погибает, а ты плоско остришь. Лучше посоветуй что-нибудь.

– Есть, – сказал он. – Придумал. Бассейн!

На другой день я отправился в закрытый водоем. Над окошком администратора висели строки классика:

Пусть заменит вам бассейн

Водку, пиво и портвейн.

Развивая страсть к вину,

Ты скорей пойдешь ко дну!

– А справка из поликлиники есть? – привычно спросила сидевшая за окошечком дама в пенсне.

Пришлось пойти за справкой.

– В бассейн, говорите? – мрачно молвила амбулаторная регистраторша. – Ишь вы! Купаться, значит, захотели. Что ж, пройдем диспансеризацию – получим справочку…

Клянусь, не стоило тащить Иисуса Христа на Голгофу и приколачивать его дефицитными по тем временам гвоздями. Устроили бы ему лучше диспансеризацию…

Выстояв километровую очередь к терапевту, я несколько дней пробивался к хирургу. Окулист швырнул меня к урологу, тот спровадил к фтизиатру. Месяц ушел на ожидание очереди в рентгеновский кабинет, еще две недели – на «ухо, горло и нос». Невропатолог страстно допытывался, не было ли у меня в роду случаев мании величия и не гуляю ли я при луне босиком.

Когда я решил, что все в порядке, меня заставили сделать электрокардиограмму… Я возмутился, и регистраторша сказала, что я вовсе не астеник, как записано в истории болезни, а тип, который просто бесится с жиру.

Она явно преувеличивала. К концу схватки с районными эскулапами от меня осталось то, что в детской литературе квалифицируется как «ножки да рожки».

Наконец справку я получил.

– Так, – тихо сказала дама в пенсне. – А кожник?

– Какой кожник?

– Вы что же, – рассвирепела дама, – одевши собираетесь плавать?

После придирчивого осмотра врач-специалист завизировал справку. Фотокарточка нашлась дома, и я наклеил ее на драгоценный пропуск.

– Не пущу, – заявила вахтерша, рассмотрев пропуск на свет. – Личность не ваша наклеена. Тут эвон какой гражданин – гладкий, молодой. А вы чисто шкилет и седой!

– Да он это, – с отвращением подтвердила дама в пенсне.

И меня пропустили.

Я погрузился в воду и утонул. Не до смерти, как видите. Дежурный санитар так и написал в протоколе: «Недоутонул ввиду дистрофии».

А вы говорите – купаться!..

ЭСТЕТИКУ МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ

Ивана Сидорова, выпускника средней школы, на вступительном экзамене в вуз спросили:

– Что написал Шекспир?

– «Гамлет», – отчеканил абитуриент. – Быть иль не быть, вот в чем вопрос!

И выпускник бодро рассказал о классовом соотношении сил в средневековом королевстве, а также дал толковую оценку мировоззрению его высочества, принца датского.

Все было правильно, все было «железно», как говорят ученики старших и младших классов. И уже потянулся председатель комиссии, чтобы поставить в ведомости хрестоматийную пятерку, как кто-то задал Сидорову дополнительный вопросик:

– А что еще подарил Шекспир читающему человечеству?

– Ничего, – кротко сказал Иван.

– Позвольте, – забеспокоился экзаменующий товарищ. – А «Ромео и Джульетта»? А «Отелло», наконец!

– Мы этого не проходили, – свободно отвечал испытуемый. – Вот Гете, тот железно написал «Фауста». Лишь тот достоин жизни и свобо…

– Правильно, правильно! – замахал руками экзаменатор. – Ну, а Байрон?

– Не проходили, – последовал безмятежный ответ.

Вообще из собеседования с учеником Сидоровым выяснились разительные вещи. Оказалось, что западная литература представлена всего двумя писателями – Шекспиром и Гете, отечественная – Пушкиным, Толстым и еще несколькими великими. С точностью известно также, что существовали Горький и Маяковский.

Имели ли место в литературе, скажем, Достоевский, Куприн и Ромен Роллан, – это уже факт сомнительный. Во всяком случае, недостаточно «железный».

Не верится? Да, не верится. Но вот программа по литературе для девятых и десятых классов. Черным по белому. Учпедгиз, Москва. В девятом классе – 117 часов литературы – и про Бальзака ни гу-гу. В десятом – 132 часа – и о Брехте ни полслова.

Это непростительная оплошность. И вот почему.

В девятом классе Иван Сидоров вдруг читает Ремарка и по этому случаю обращается к своему любимому преподавателю с разными наводящими вопросами. Педагог, как вы понимаете, цепенеет. В программе Ремарк не значится, хоть и издан в стране огромными тиражами. А нести отсебятину не хочется. Точнее, некогда. Как, в самом деле, на уроках, где все полезное время посвящено «элементарному лингвистическому и бытовому комментарию» (цитируется из программ), объяснить, что кальвадос – это дрянной яблочный самогон, а не напиток дерзких и сильных? В течение пяти часов, подаренных составителями Шекспиру, физически невозможно рассказать хотя бы вкратце о Шейлоке, Ричарде III и десятках других образов, созданных бессмертным британцем.

Будь жив Шекспир, он, конечно, вызвал бы на дуэль составителей программ. Но что мог бы. сделать гениальный одиночка против отдельного корпуса членов-корреспондентов, вооруженных скальпелями для дотошного синтаксического потрошения классиков?

Не лучше дело обстоит и с рисованием, каковое тоже призвано служить эстетическому шлифованию учащихся. Не взята еще тут желаемая академическая высота.

Кое-какая, высота, впрочем, достигнута. В одной школе я видел картинную галерею. На очень приличной высоте (два метра от пола) висят репродукции. Под ними, на лестнице, – учитель рисования, а еще ниже, задрав головы, стоят ученики. Учитель быстро объясняет проблемы, отображенные в картине «Старики-родители на могиле сына», а ученики тщетно силятся разглядеть, что же именно происходит на погосте.

Рассказав о могиле, учитель спохватывается и печально говорит:

– А теперь, дети, идемте рисовать птицу.

Ненавистное пернатое будут рисовать до появления у Сидорова первых нелегальных усов. Считается, что это – «знакомство с явлениями сближения уходящих в глубину линий» (цитируем из программы по рисованию. Учпедгиз, Москва).

Слов нет, изображение различных птиц и зверей наравне с «плоскими прямоугольными предметами, повернутыми в глубину» – занятие полезное и возвышающее ученическую душу. И полные 189 учебных часов, конечно, отведены ему в расчете на то, что Сидоров воссияет как новый Репин.

Он бы, Сидоров, и хотел послушать о Врубеле (что-то упоминалось об этом мастере в календаре). Но какой уж тут Врубель, когда на весь разговор об искусстве отведено всего 28 часов и учитель вынужден сломя голову нестись по историческим эпохам, школам и манерам!

Собственная картинная галерея – это, конечно, вызывающая роскошь. Во многих школах нет даже репродукций, но и это не самое страшное. Во многих школах нет преподавателей рисования!

Откуда, кстати, вообще берутся учителя рисования? Кто они? Неудавшиеся Тицианы, недоучившиеся Маковские или маляры-сезонники в изгнании? Во всяком случае, найти дельного учителя трудней, чем дефицитные пластинки сладкоголосого Лоретти. Кузница педагогов рисования окутана непроницаемой тайной.

Но это уже другая, кадровая история. Она повторяется и в подготовке учителей пения. Почему-то считается, что пение могут преподавать люди менее профессиональные, чем учителя других предметов. А пение – оно тоже эстетически облагораживает! Уж это-то совершенно «железно».

Что же получается в результате?

Из пригородного дома отдыха приглашается затейник дядя Леша. Он два года работал вахтером в краеведческом музее и играет на баяне. Кроме того, он, безусловно, надежный и свой человек.

Переговоры с дядей Лешей начинаются в до-мажоре. Когда идейная часть вопроса обговорена и приступают к безыдейной (финансовой), культурник без прелюдий берет директора за горло. Тот пускает «петуха»: таких денег в школе нет. Дядя Леша, высоко подняв голову, уходит в родной дом отдыха.

В школе экстренно собирается родительская тайная вечеря. При одном воздержавшемся решают привлечь частный капитал – по пятерке с родительского носа. Воздержался родитель-фининспектор. Он знает, что проворачивать такой номер с дядей Лешей нельзя, не положено. Но в конце концов и он сдается. Дядя Леша приходит и под рев баяна учит детей песне «И тебе и мене хо-ро-шо!..».

Разумеется, директор школы чувствует, что баянные экзерсисы дяди Леши – не бог весть какая полифония. Но это – хоть какое-то выполнение программы.

Кончается предприятие плачевно: дядю Лешу арестовывают на 11 суток за мелкое хулиганство, а ученики сбегают в «морг» – не в тот, где лежат синие бездушные покойники, а в Дом культуры, названный так из-за близкого соседства с настоящим моргом.

В «морге» весело! Джаз-оркестр исполняет «Кукарачу» пополам с чем-то безобразным. Попав туда, Сидоров с братьями по классу наскоро распивает в туалете «кальвадос» – перцовку, купленную на мамашины рубли, а затем начинает танцевать нечто, не предусмотренное никакой программой. Увы, дядя Леша не успел да и при желании не смог бы научить Сидорова хорошим танцам.