Текст книги "Вишневая трубка
Повесть"

Автор книги: Владимир Коркош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава третья

Дорошенко приготовился протоколировать показания задержанного. Очень интересно было ему понаблюдать, как поведет разговор старый чекист Батов, повидавший за долголетнюю службу не одного такого Озерова.

Полковник не торопился, давая возможность задержанному освоиться с обстановкой, прийти в себя.

«С чего он начнет?» – подумал майор, мысленно строя план допроса.

Батов полистал тощую папку с материалами задержания, подымил папироской и наконец спросил, обратясь к Озерову:

– Как дела, Матвей Иванович? Может, закурите? – он протянул ему пачку «Казбека». – Курите, не стесняйтесь.

Озеров поднял лысеющую голову, взял папиросу, неумело закурил.

– Дела? Хныковые мои дела, товарищ полковник. Как сажа. Устроили вы мне тут сандаловы муки…

– Танталовы, – поправил полковник бывшего «географа».

– А шут с ним, танталовы они или сандаловы! – угрюмо буркнул Озеров. – Шел на родину, душой рвался домой, а засел у вас.

– Зачем же так мрачно? Три дня у нас гостите, и уже хозяева надоели? Нехорошо, – пошутил Батов. – Обижаете нас.

Озеров бросил недокуренную папиросу в пепельницу, наморщил лоб – Я серьезно… а со мной, как с младенцем. Лучше сказали бы, когда отпустите.

Полковник резко наклонился вперед, посмотрел Озерову прямо в глаза.

– Какого числа вам нужно быть в Одессе?

Озеров отстранился, насмешливо щурясь:

– За кого вы меня принимаете, товарищ полковник? Или у вас так принято? Мне не до шуток.

– Так, так, – постучал Батов пальцами по столу и принял прежнюю позу. – От ответа ушли в сторону? Хорошо, мы еще вернемся к нему, а сейчас, быть может, назовете свою настоящую фамилию?

– Озеровым родился, – зло ответил задержанный. – От деда-прадеда Озеров Матвей Иванович…

– Давно ли из мертвых успели воскреснуть, Матвей Иванович?

– Не понимаю…

– И я не понимаю, – тем же ровным голосом признался Батов. – Не понимаю, зачем вы, взрослый человек, пытаетесь с самым серьезным видом… Впрочем, – перебил он сам себя, – скажите, на какой улице вы жили в Одессе?

Озеров не замедлил с ответом:

– На Ласточкина.

– А старое ее название помните?

– Кажется, Тираспольская, если мне память…

– Изменяет, изменяет. Каждый ребенок в городе знает, что старое название улицы Ласточкина – Лонжероновская. Слушайте, довольно вам! – твердо сказал Батов. – Никогда вы в Одессе не бывали и план города изучили плохо! Расскажите-ка, кто и зачем послал вас сюда. Это единственная возможность облегчить свою участь.

Озеров сразу обмяк. На лысине засверкали бисеринки испарины.

– Разрешите воды, – попросил он.

Дорошенко налил из графина стакан воды, подал. Не поблагодарив, Озеров выпил ее одним глотком, поставил стакан на стол. Пот стекал тонкими ручейками по его побагровевшему, вдруг ставшему злым лицу.

– Жду, – напомнил Батов. – Зря время тратите.

– Вот вы действительно понапрасну тратите время, – резко ответил Озеров. – Я с первого дня рассказал о себе все начистоту. Добавлять нечего. Если вам нужно, могу наговорить на себя, что угодно. Напишите в протоколе, что я шпион, диверсант, мировой империалист. Что ж вы не пишете, майор? Пишите, бумага все стерпит. А я подпишу. После такой встречи мне и жизнь не мила!..

Батов вышел из-за стола.

– Очень трогательно, – иронически промолвил он. – Но не убедительно. Слушайте, Озеров, или как вас там, бросьте притворяться! Ведь сами не верите, что у вас что-нибудь получится… Ведь ясно, что Одессы вы не знаете. Ну, кто поверит, что человек, прожив около тридцати лет на одной и той же улице, не знает, как она называлась по-старому?

– Убедили. Сдаюсь! – Озеров и в самом деле поднял руки кверху. – В Одессе я никогда не был и… не являюсь Озеровым. Настоящий Озеров вместе со мною сидел в лагере военнопленных в Бреслау. Он мне часто рассказывал об Одессе, о своей работе, даже многих знакомых называл, и я их запомнил. В сорок третьем году Матвей Иванович умер. Настоящая моя фамилия Кузьмин. Федор Дорофеевич Кузьмин. А документы и имя Озерова я себе присвоил…

– Зачем?

Кузьмин облегченно вздохнул, вытер рукавом вспотевшее лицо.

– Родился я в Серпухове. Там у меня и сейчас проживает жена с детьми. Но отвык я от них на чужбине, решил домой не ехать. Явишься, а там и начнется… алименты… «милый папочка»… А с меня какие алименты? Впору бы самому на дешевые хлеба пристроиться…

Дорошенко не сдержался:

– Не умно, Кузьмин. Врете!

– Вру? – вскинулся Кузьмин. – Да как вы можете? Я душу выложил… И вы не верите, товарищ полковник? – повернулся он к Батову.

Батов покачал головой:

– Нет! Сказочка для детей дошкольного возраста. Однако постараемся разобраться и в ней. Скажите, голубчик, за какие такие заслуги лагерное начальство к вам благоволило? Даже за пределы лагеря отпускало?

– Ложь! – выкрикнул Кузьмин. – Увидел бы того человека, что напраслину на меня возвел, на куски бы разорвал!..

В его голосе звучало столько неподдельного гнева, что Дорошенко даже усомнился в своих подозрениях. Батов перехватил взгляд майора, улыбнулся одними глазами.

– Что ж, такую возможность сейчас же и предоставим вам, голубчик Федор Дорофеевич. И пяти минут не пройдет. Прикажите привести Вознюка, – велел он Дорошенко.

Эффект этих слов не замедлил сказаться.

– Можно не звать, – выдавил из себя Кузьмин.

– Может быть, позовем все-таки? Или будете говорить правду?

– Правду, – буркнул Кузьмин, и лицо его стало жалким, просительным. – Видать, после этой правды девять граммов свинца мне отвалят?

– Думаю, нет, – успокоил Батов. – Видно, здорово вас напугали там? В Федеральной республике? Страхов наговорили о зверствах ГПУ…

– Говорили, – подтвердил Кузьмин, – Полковник Стивенс предупреждал… Ладно, чего там вспоминать, опишу я вам веселенькую свою биографию…

Биография, далеко не «веселенькая», повествовалась унылым голосом опустошенного человека.

– Родился в Петрозаводске, в семье богатого лесопромышленника. Отец в 1922 году умер, оставив в наследство дом да кое-какое имущество, уцелевшее от национализации. Был молод, не очень умен, к труду питал органическое отвращение. Очень скоро промотал дом и пошел катиться по наклонной. Десятки приводов в милицию, дебоши, хулиганство. В результате – тюрьма. По выходе из нее попал в армию. Мог стать человеком, но при первой же возможности сдался в плен. В лагере нашел «общий язык» с охраной… С тех пор и пошел по этой специальности…

– Говорите яснее! – прервал Батов.

– Ну, сообщал начальству, о чем заключенные говорят, кто порядки ругает.

– Какому начальству?

Кузьмин замялся:

– Всякому… Сначала немецкому, а потом, когда американцы нас освободили, им сообщал… Вы разрешите еще стакан воды?

Напившись, Кузьмин продолжал рассказывать. Жилось ему в лагере неплохо, пока не втянули его в знакомство с полковником Стивенсом.

– Может быть, товарищу полковнику эти подробности не интересны?

– Рассказывайте все!

– Рассказывать так рассказывать… Кроме Стивенса, пришлось побывать и у его шефа. Фамилию не помню.

Перехватив недоверчивый взгляд Батова, Кузьмин прижал руки к груди:

– Ей-богу, не помню! Короче говоря…

– Мы условились говорить начистоту!

– Разве не говорю я все? Все до единого слова верно!.. Полковник Стивенс дал шефу самую лестную характеристику обо мне. Под видом советского гражданина, бежавшего из лагеря, я должен был перейти советскую границу и выдать себя за жителя Одессы Озерова. Стивенс предложил напарника, которого ни в коем случае нельзя было посвящать в существо задания, а только уговорить на совместный побег. Он назвал фамилию Вознюка… Все остальное пограничникам известно.

– Все ли?

– О, простите меня! О самом главном забыл. В Одессе должен связаться с парикмахером Мазуркевичем. Мастерская, в которой он работает, расположена на Канатной, недалеко от мореходного училища. Портсигар и лезвия должны служить средством для опознания друг друга. Пароль: «Не купите ли шведские бритвы? Продаю по дешевке». Теперь все…

Кузьмин сидел усталый, с жалким осунувшимся лицом. Сейчас он ни о чем не просил, не заглядывал в глаза, как делал вначале, пытаясь вызвать жалость к себе.

Страницу за страницей он прочитал протокол и вывел под ним корявую подпись.

– Кажется, и я начинаю кое-что понимать, – сказал Дорошенко, когда Кузьмина увели. – Оказывается, все гораздо сложнее, чем мне представлялось.

Батов дружелюбно посмотрел. на своего помощника.

– Дошло, говорите? – и тут же перешел на деловой тон: – Срочно запросите Одессу, известен ли им Мазуркевич. Мне почему-то помнится, что парикмахерской водников на Канатной не было…

Глава четвертая

После ночи, проведенной у своей знакомой, Стивенс заехал домой. Дверь открыла заспанная служанка. Стивенс похлопал ее по голому плечу, заговорщически подмигнул:

– Спит? – спросил он, кивнув головой в сторону спальни жены.

Служанка поспешила доложить:

– Миссис Стивенс возвратилась под утро.

– Хорошо, Хильда, приготовьте ванну и завтрак, – распорядился он, пропустив мимо ушей сообщение прислуги.

Он давно махнул рукой на причуды жены. Пожилая женщина точно с цепи сорвалась. Сейчас спуталась с этим Карлом Винертом и, не стесняясь детей, разрешает ему посещать ее здесь, дома. Старая потаскуха! Ей все еще что-то мерещится…

Правда, Карл выгодно сбывает для Стивенса кое-какие товары, например крупные партии лежалых сигарет. Этот делец и пройдоха готов не только сигареты, а и самого папу римского продать с аукциона. Нет худа без добра…

Стивенс стал раздеваться перед зеркалом, готовясь принять ванну. От излишне выпитого вина побаливала голова, в ушах неприятно шумело, чувствовалась усталость. Да и годы давали себя знать.

В зеркале отражалось одутловатое лицо с выпученными насмешливыми глазами и отечными мешками под ними. В черных, гладко зачесанных назад волосах уже серебрилась седина. Внимательно разглядывая себя, Стивенс произнес:

– Стареешь, парень, сдавать начинаешь! – И плутовато подмигнул.

Напоминание о старости нисколько не опечалило его, так как он давно уже замечал ее приближение. Человек со всем свыкается… Но каждый раз, встречая новую, приглянувшуюся ему женщину, Стивенс забывал о возрасте, о детях и даже снисходительно смотрел на увлечения жены. Он был человек далеко не сентиментальный и никогда не чувствовал угрызений совести за свои поступки.

Теплая вода плескалась через край ванны на восково-желтый кафель. Тихо жужжал вентилятор. Распаренный докрасна Стивенс блаженствовал. Пока Хильда накрывала на стол, полковник предался раздумью. «Черт возьми! Совсем недурно все складывается. За несколько лет райской жизни в Европе дела пошли в гору. Служба ничуть не мешала его коммерческой деятельности. Да, Карла гнать не стоит, еще парочку лет – и можно будет возвратиться домой. Пока же нужно держаться. Бизнес есть бизнес. Даже в ведомстве Даллеса…».

Приведя себя в порядок и позавтракав, Стивенс поехал на службу. Сегодня его ждали неотложные дела. Нужно было подготовить Горлориза к возможной встрече с шефом, если тот захочет с ним разговаривать.

«Обрадую старика, – предвкушал полковник. – Вот удивится, когда узнает, что у меня есть человек для посылки в Россию. Старик последнее время рвет и мечет».

Стивенс почти бегом поднялся к себе. У двери кабинета остановился, глубоко вздохнул и переступил порог.

Поздним вечером к особняку на Фридрих-штрассе, стоявшему в глубине темного двора за высокой оградой, бесшумно подкатил автомобиль. Из машины вылез Стивенс в сопровождении двух человек с поднятыми воротниками демисезонных пальто. Стоявшие у ворот охранники в штатском молча открыли чугунные ворота и пропустили ночных посетителей.

Автомобиль, сверкнув лаком и никелем, скрылся в глубине двора.

Пассажиры уверенно направились по мокрой от дождя асфальтированной дорожке к затемненному особняку с единственным освещенным окном. Поднявшись по ступенькам лестницы к парадной двери, Стивенс нажал кнопку звонка, а минуту спустя дверь автоматически отворилась. В вестибюле зажегся свет.

– Подождите здесь! – бросил через плечо Стивенс своим спутникам.

Перед кабинетом шефа полковник поправил костюм и постучался.

Как только Стивенс скрылся за дверью, один из оставшихся в вестибюле опустил ворот пальто и бесцеремонно уселся на диван, всем своим видом показывая, что он здесь свой человек. Это был Стецько, один из руководителей «Центрального провода ОУН», ведавший вопросами разведки. Впрочем, ничем он не «ведал», а лишь послушно выполнял приказы Стивенса. И все-таки в эмигрантских кругах, в глазах тех, кто оказался за пределами Украины и влачил жалкое существование, Стецько был фигурой! Элегантный костюм, модные ботинки, дорогой перстень на пальце – все говорило о том, что этому немолодому человеку с благообразным лицом живется недурно.

Догадываясь о причине приглашения в роскошный особняк, со вкусом обставленный старинной мебелью, он, как и Стивенс, решил, что сегодня представится удобный случай сорвать с хозяев немалую толику. Только бы не отказался Горлориз. Только бы согласился еще на одну ходку…

Он искоса посмотрел на Горлориза, продолжавшего стоять у дивана. Горлориз стоял неподвижно, уставившись тяжелым взглядом на закрытую дверь в кабинет шефа.

– Садитесь, друже Петро, – любезно предложил Стецько, освобождая место рядом с собою. – Пока пан шеф позовут нас, поговорим немного.

Петро Волченко – это был он – угрюмо оглянулся, и на душе у Стецько вдруг стало тревожно: а что, если откажется? Ведь с Горлоризом окончательно не договорились. Может быть, сделать это сейчас, пока Стивенс разговаривает с шефом? Но тут же успокоил себя: выбора у Волченко нет…

А на душе у Волченко было тревожно. Тонкие его пальцы нервно теребили пуговицу обтрепанного пальто. На худом, испитом лице ходили тяжелые желваки… Особой прозорливости не требовалось, чтобы догадаться, зачем приглашен он сюда, в этот тихий особняк, охранявшийся днем и ночью. И Стецько не просто так скалит в доброжелательной улыбке свои золотые зубы. Видать, опять понадобился…

Сегодня шеф пребывал в отличном настроении. Лучший «специалист по России» развалился в кресле, положив вытянутые ноги на мягкую, обитую темной кожей подставку. Предупрежденный по телефону, он приветливо кивнул вошедшему Стивенсу, даже некое подобие улыбки появилось на его пергаментном усохшем лице.

Стивенс почтительно поклонился:

– Господин генерал! Я привел курьера, о котором докладывал вам днем! – громко доложил он глуховатому шефу. И с первого шага не угодил, перестарался.

Глубоко запавшие глаза генерала недовольно сверкнули из-под мохнатых седых бровей:

– Не орите! Что за странная манера…

Ладно, ладно, не огорчайтесь. Тащите сюда своего курьера, – проскрипел он.

– Курьер не один. С ним Стецько.

– Какой еще Стецько? Разве мы двоих посылаем?

– Но мы с ним координируем акцию…

– «Координируем», – передразнил шеф. – Ничего мы ни с кем не координируем! Разве собаку спрашивают, хочется ли ей сидеть на цепи? Гоните в шею этого кретина!

Стивенс поспешно вышел в вестибюль. При его появлении Стецько вскочил с дивана.

– Вы, мистер Стецько, сегодня шефу не нужны, – сказал Стивенс. – Поезжайте в контору и ждите меня. Думаю, часам к…

– Но, господин полковник…

– Никаких «но»! Делайте, что велят! – возвысил голос Стивенс и, считая разговор оконченным, обратился к Волченко – Пойдемте, вас ждут.

Этот неожиданный оборот нарушил все планы Стецько. Обычно изворотливый, умеющий найти выход из самой сложной ситуации, он сейчас вынужден был покорно выполнить неприятное, прямо-таки оскорбительное в присутствии Горлориза распоряжение.

«Невежа! Хам! – негодовал Стецько, уходя в слякотную ночь. – Хоть бы ради приличия машину предложил. Тащись теперь под дождем. Ничего, мистеры, вы еще поклонитесь Стецько в ножки!»

Шеф любезно пригласил Стивенса и Горлориза к столу. Горлориз опустился в кресло, почти утонул в нем. Чтобы видеть лицо шефа, он вынужден был вытягивать шею. Узкая, как редька, голова Горлориза торчала над высокой резной спинкой старинного кресла. Лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным, и только неспокойные, с желтинкой, глаза, окаймленные воспаленными веками, выдавали его беспокойство.

Шеф бесцеремонно осмотрел гостя и обратился к Стивенсу на чистом немецком языке:

– Я представлял его этаким русским Геркулесом, а он, оказывается, пигмей.

Но Горлориз не реагировал на реплику.

– Впрочем, не в росте дело, – поправился шеф, – русские верно говорят: «Мал золотник, да дорог». Умные слова! Как вы считаете, полковник?

– Так точно! Абсолютная правда, – вскочил Стивенс с кресла. – Мистер Волченко храбрый человек… – и тотчас умолк под хмурым взглядом старика.

Шеф пожевал тонкими губами и снова заговорил, обращаясь к Волченко:

– Я много слышал о вас. Вы смелый человек! О ваших делах буквально легенды рассказывают… А мы, как известно, умеем ценить смелых людей.

Волченко явно по душе пришлась эта лесть, однако он тут же подумал: «Стелешь ты мягко, но каково спать будет? Не первый раз меня хвалят, когда нужно таскать каштаны из огня…».

Стивенс между тем волновался, так как не был уверен в благополучном исходе пере-говоров. Наблюдая за лицом своего подопечного, он еще и еще раз убедился в своей излишней, ничем не оправданной торопливости. Ничего бы не случилось, если бы эта аудиенция состоялась несколькими днями позднее… А тут старый хрыч еще вздумал Стецько прогнать. Шеф и так обозлен недавним провалом в Польше. Шутка сказать, целая резидентура провалилась! Больше трех лет ушло на ее создание, столько денег ухлопали…

– Вы давно были в России? – продолжал генерал.

– В позапрошлом году, – ответил Волченко и зябко передернул плечами при воспоминании, что едва не оставил там свои кости. Будь проклято все!

Волченко твердо решил ни за какие блага не соглашаться на ходку в Советский Союз. Не пойдет, и все! Пусть Стецько хоть раз туда сунется. Узнает тогда, что такое настоящая работа. Перед его мысленным взором промелькнули подробности последней ходки на Украину. И сейчас по ночам снится оскаленная пасть овчарки, готовой броситься и разорвать…

– Вы меня не слушаете? – ворчливо проскрипел шеф и толчком ноги отбросил в сторону подставку.

– Нет, нет, я внимательно слушаю, – очнулся Волченко от воспоминаний.

Шеф прошел по комнате. Длинные ноги его тонули в мягком ковре. Ступая, он старчески шаркал подошвами. Затем опять сел.

– Мне рассказывали, что ваш последний вояж в Россию был не совсем удачный и будто выручил вас какой-то старый приятель. Так ли?

– Верно. Помог давнишний друг Лютый.

– Что он сейчас делает?

Волченко воспрянул духом. Кто знает, быть может, его пригласили сюда не для посылки за границу? Возможно, он потребовался для наведения каких-либо справок? И охотно заговорил:

– Лютый? Он так законспирировался, что сам господь-бог и тот не узнает грозу Карпат! – Новая мысль осенила Волченко, и он глубокомысленно изрек: – Если вас интересует мое мнение, то могу доложить пану шефу, что Лютый не из того десятка, кто любит долго сидеть без дела. Но он осторожный. Осмотрится, освоится в новой ситуации и только тогда – дело… годика два на это потребуется, не меньше.

«Парень не промах!» – подумал Стивенс, поняв, к чему Волченко клонит.

Шеф криво усмехнулся. Проницательные глаза его с любопытством рассматривали тщедушного человечка.

– Здорово у вас развит инстинкт самосохранения, дорогой друг! – с иронией заметил он.

О Лютом шеф имел довольно точные сведения, и в его плане, в который и Стивенс до времени посвящен не был, Лютый занимал не последнее место.

– Слушайте, Волченко, – продолжал старик, – мы с вами старые разведчики, давайте говорить открыто. Идти вам придется при любых обстоятельствах, – шеф опустил на плечо Волченко костлявую ладонь и сверху глядел на него в упор. – Дела требуют, чтобы вы побывали на Украине. Для этого я и позвал вас. – Крючковатые пальцы шефа больно сдавили плечо Горлориза. – Неужели вам не хочется посмотреть на свое хозяйство в Дубовичах?

– Дубровичах, – поправил Волченко, заерзав в кресле.

– Вот, вот, в Дубровичах. – Шеф отступил на шаг в сторону. – Я убежден, что скоро с нашей помощью вы попадете в свои Дубровичи не тайком, не ночью, а среди бела дня на шикарном автомобиле! Что вы на это скажете? С нами не пропадете, господин Горло-риз. – Шеф впервые назвал Волченко по кличке и даже цокнул языком – Звучный у вас псевдоним – Гор-ло-риз! – протянул он.

Но Волченко решил не сдаваться. Разные посулы приходилось ему слышать. О реванше говорили немцы, едва окончилась война. Он верил и не верил в это и, питая крупицу надежды, рискуя каждую минуту собственной головой, держался до последнего. Как голодный волк, рыскал по Львовщине, резал, вешал, не щадя ни старых, ни малых… «Будет война с советами», – твердили и за кордоном. Только на нее и ставили «самостийники». О том же прозрачно намекал и шеф…

– Господин генерал, – твердо сказал Волченко. – На Украину я больше не пойду! И заставить меня не можете…

Стивенс завозился в кресле и зло уставился на Горлориза. Эдакое дерьмо! Еще вздумал упрямиться…

В кабинете наступило тягостное молчание.

– В прошлую ходку я потерял двух человек, как только перешел границу, – продолжал он. – Да и сам еле спасся. Не могу я туда пойти!

Генерал рассердился не на шутку. Но он был опытнее в подобных случаях и сдержаннее Стивенса, которого наградил таким взглядом, что тот съежился, поняв его значение.

– Вам придется выполнить мое задание, – настаивал шеф. – И никому другому, кроме вас, я не доверю его. Вы хорошо знаете границу, имеете опыт, наконец, связи. Там вас укроют и помогут выполнить любой приказ. – Старик вкладывал все свое умение, сочетая лесть, нажим, обещания. – Видимо, полковник Стивенс не совсем точно разъяснил вам смысл задания, и предложение оказалось для вас неожиданным.

– Нет, – возразил Горлориз, встав с кресла.

– Что нет? Я не знаю такого слова. Садитесь!

Волченко сел, но весь напрягся. По лицу пошли багровые пятна.

– Нет, – повторил он, – господин полковник предупредил меня, и я все понял. Но я не пойду!

Терпение шефа лопнуло:

– Пойдете! – почти крикнул он. – Поползете, черт вас возьми! А не то отправлю к русским… в берлинскую комендатуру. Там вас с радостью примут. У русских есть про запас намыленная веревка… Память у них хорошая, не сомневайтесь.

Шеф взял со стола отпечатанное на машинке письмо и протянул его Горлоризу.

– Читайте!

Горлориз быстро пробежал текст: русские требовали выдать советского гражданина Петра Андреевича Волченко для привлечения к ответственности за совершенные на Родине преступления.

Эффект был поразительным.

– Вы не сделаете этого! – растерянно забормотал Горлориз. Руки его задрожали, нервно задергались губы. – Вы так не поступите со мной. Я ненавижу коммунистов больше, чем вы. Я не заслужил такой кары!

Горлориз протянул руки к шефу, но тот брезгливо отмахнулся:

– Сделаю! Обязательно сделаю! Завтра же… Нет, сегодня! Плевать я хотел на ваши «заслуги». Вы – жалкий трус, а не идейный националист! Стивенс, позвоните охране, пусть заберут это дерьмо.

И отвернулся.

– Господин генерал, хоть выслушайте меня, – умолял Волченко. Растерянный, жалкий, он взывал к милосердию.

Шеф поднял хмурое лицо:

– Опять будете говорить о заслугах?

Горлориз отрицательно покачал головой.

– Стивенс, – уже спокойно сказал шеф. – Достаньте-ка бутылочку. Налейте по рюмке себе и ему.

Полковник с готовностью распахнул дверцу старомодного буфета. Наполнил две рюмки, одну протянул Волченко. Тот ее выпил залпом, закатив глаза.

– Еще одну. Можно?

Шеф отрицательно покачал головой.

– Нет! Вернетесь, пейте хоть бочку. А сейчас выкладывайте, что хотели.

Волченко облизнул пересохшие губы:

– Из наших людей на Украине остались единицы. Да и те отошли от активной борьбы, притаились…

– Отлично! Надо собрать эти притаившиеся кадры, – старик сжал костлявый кулачок, – и заставить их работать. Не думаете ли вы, что мы преподнесем ваше имение в Дубровичах на тарелочке?

От одного лишь упоминания об имении у Горлориза больно защемило сердце. Ой, как хотелось ему туда! Да, действительно, и самому надо что-то делать. Еще немного поколебавшись, он сказал, что согласен.

– Прекрасно! Я так и думал, что столкуемся, – усмехнулся шеф. – Интересы у нас с вами одни, а раз так, то и усилия должны быть общими. С завтрашнего дня полковник начнет готовить вас в дорогу.

Старик направился к сейфу, что стоял в углу комнаты, вставил в замочную скважину ключ. Тяжелая дверь со скрипом открылась.

Вынув вчетверо сложенную карту, он аккуратно развернул ее.

– Подойдите сюда! – приказал он обоим. – Мне нужны некоторые пояснения. – Шеф взял цветной карандаш, подтянул к себе карту. – Насколько я понял, вот эти две точки на вашем пути обозначают места остановок?

Ответил Стивенс:

– Разрешите доложить. Я полагаю, что по условиям конспирации курьеру не следует пользоваться даже этими явками, хотя они дважды проверены. Так безопаснее. Кто знает, что изменилось за это время. Ведь свыше года он не был там. Можно допустить, что они провалены, а на проверку не остается времени.

– Об этом нужно было думать раньше, – буркнул старик.

– Безопаснее доставить его на машине до ближайшего пограничного пункта, – продолжал Стивенс, не реагируя на замечание. – Там «Консул» переправит через кордон, а дальше он пойдет один. Ночи длинные– успеет. За железным занавесом у него надежная явка, у Лютого. Тот все…

Шеф прервал Стивенса, прикрыл карту ладонью.

– Маршрут мы окончательно не утвердили. Пока все это предположительно, и к вопросу о маршруте мы еще вернемся. Расскажите, Волченко, как вы в тот раз условились с Лютым о связи с Остапом? Вспомните все до мелочей.

Горлориз стушевался, поднял на Стивенса умоляющие глаза. Перехватив этот взгляд, шеф осклабился:

– Волченко, обо всех ваших неприятностях я информирован. Знаю, что людей потеряли, рацию не сберегли. Я не совсем уверен, что и деньги тогда погибли, но – бог с ними. Не случись неприятности, не было бы необходимости посылать вас сейчас. Так что не мнитесь, рассказывайте. Можете опустить подробности о стычке с красными пограничниками.

Горлориз облегченно вздохнул: шеф избавил его от необходимости пересказывать неприятное.

– С Лютым я разговаривал не более десяти-пятнадцати минут. Вы сами понимаете, пан шеф, что в моем положении было не до разговоров, – подобострастно усмехнулся он. – Я сказал ему, что шел с радиостанцией и деньгами, которые он должен был спрятать у себя, пока не получит письмо от племянника с просьбой приехать к нему на свадьбу. Я все в точности выполнил, как велел пан полковник Стивенс. Предупредил Лютого, что как только получит письмо, должен поехать в область и встретиться с Остапом. Место, приметы и пароль я ему сообщил…

– Что ж, не так плохо, – подытожил старик, потирая руки. – Но вы уверены, что Лютый поедет в область, когда получит письмо?

– Как в самом себе! – энергично ответил Горлориз.

Кивком головы шеф отпустил засидевшихся гостей и склонился над картой.