Текст книги "Морские рассказы-были"

Автор книги: Владимир Коркош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

И в море выходят замуж.

Все женщины хотят замуж. Ну, почти все. Красавицы, уродливые, симпатичные и не очень – злые, добрые, холодные, темпераментные. Выходят замуж, разводятся, снова выходят, опять разводятся... Воистину неистребима тяга

к замужеству, к продолжению рода, генетически заложенная в них мудрой матушкой природой. Вот только разводятся, как полагают они, из-за несовершенства мужской половины человечества. Мужики в глазах разведенной женщины гадкие, грубые, пьяницы, бабники и.т.д. Конечно, не без исключений. Но их так мало... А вот мы, хорошие, ну что им еще надо! Так рассуждают одинокие молодые женщины, уже испытавшиe горечь неудачного замужества. В этом твердо была уверена героиня нашего рассказа, молодая смазливая женщина, от которой к другой недавно ушел муж.

– И чем она его приворожила, уж не медом ли смазала одно место? – грустно размышляла она. – Стерва, одним словом, а он сволочь, как и все мужики. Впрочем, нечего унывать. Поищу другого. Мужики, хоть и сволочи, а без них не обойтись. И в материальном смысле и в другом.– Эх, бабья доля...– горестно вздохнула Люся (так звали нашу героиню) и записалась посудомойкой или буфетчицей, как их еще иногда называют, на рыболовный сейнер в океанский рейс, где работают одни мужики. Исключение составляют кок, то есть повар, посудомойка и по совместительству – уборщица. По этой специальности разрешалось брать женщин.

Сейнер, куда устроилась Люся, был не совсем рыболовный. По договору с управлением судно работало в научно-исследовательском варианте, с группой научных сотрудников, начальником которых являлся я. Ихтиологи резали выловленную рыбу, делали биологические анализы, подсчитывали ее численность, а океанологи изучали водную среду, в которой она обитала, пути возможных миграций рыбы, в общем, все, что интересовало рыбаков.

После долгих проволочек, вполне обычных для уходящего в рейс судна, мы наконец вышли в море. Начались морские будни. Люся выполняла свои обязанности с ленцой, то есть работала не ахти как. Уборку на судне делала “спустя рукава”. Кок, уже пожилая женщина, была недовольна ее работой на камбузе и часто после нее перемывала посуду. В конце концов, она не выдержала и пожаловалась старпому. Но старпом после “разбора” с Люсей отмолчался и все оставил как есть.

Скоро мы пришли в промысловый район. Работы было много. Трюма заполнялись рыбой, а научные журналы материалами о ее биологическом состоянии и режиме водной среды. На третьем месяце рейса Люсенька, как ласково называли ее на судне, поняла, что пришел ее звездный час. Она навела тщательный марафет. В тесной и короткой юбке без конца вертелась, демонстрируя свою упругую попку. Остроконечная, с выпирающими сосками грудь, буквально выпрыгивала из прозрачной полурасстегнутой блузки в глаза ошалевшим от воздержания матросам.

Мужики “били копытами”. Старпом пускал слюни. Вот тут-то Люсенька и остановила свой выбор на Денисе, молодом ихтиологе, члене научной группы. Весь экипаж знал, что он не был женат, и лишь мне было известно, что у него есть девушка, которая училась в одном институте вместе с ним, и сейчас кончала четвертый курс. Моя супруга, его однокурсница, была в курсе его любовной истории. Причем, утверждала она, они любят друг друга и после рейса собирались расписаться.

Поэтому я был чрезвычайно удивлен, когда увидел, как она “клеится” к Денису, а тот благосклонно принимает ее ухаживания. Люсенька помогала Денису измерять рыб в нашей лаборатории, мыла инструменты, хотя это не входило в ее обязанности (лучше бы она на камбузе помогала коку). Они допоздна засиживались в лаборатории. Выходил Денис оттуда покрасневший, избегая встречаться со мной глазами, так как догадывался, что я все знаю о его невесте. Я забеспокоился, предчувствуя беду. И тут началось...

Вызывает меня капитан и говорит:

– Ты знаешь, о чем меня эта сучка спрашивала?

Я сразу догадался, о какой сучке идет речь.

– Нет, не знаю,– ответил я.

– Правда ли, что я имею право регистрировать в вахтенном журнале браки и действительна ли эта запись?

– Ну и что вы ответили? – спросил я.

– Ответил то, что есть,– сказал капитан.– Да, имею право и запись действительна. Другое дело, что эти браки, как правило, недолговечны. И по приходу из рейса зачастую распадаются.

Я объяснил капитану, что у Дениса есть девушка, с которой он собирается регистрироваться после рейса и надо что-то предпринять, чтобы не допустить

ошибки, которая исковеркает ему жизнь.

– Да,– согласился со мной капитан – надо что-то делать. Я ее, сучку, – закричал он,– заставлю сутками палубу драить, не разгибаясь, чтобы у нее не было сил не только соблазнять мужиков, но и разогнуться.

– А вот это зря,– глубокомысленно отвечаю я ему, – в такой позе она еще больше будет привлекать мужиков. Да и ночью не уследишь за ней. Тут надо что-то другое. А для начала я переговорю с Денисом.

Я вызвал к себе Дениса и стал, как говорится, читать ему мораль. Красочно обрисовал, что она из себя представляет и какая жизнь у него будет, если он на ней женится. Я напомнил ему, что его ждет девушка, точнее невеста, и выразительно посмотрел на него. Он покраснел, что-то пробормотал, промямлил, что все понимает и с Люсенькой больше встречаться не будет.

Довольный собой, я доложил о нашем разговоре капитану. Он почему то засмеялся, сказал, что это чепуха, и что если женщина захочет мужчину, особенно в такой ситуации, как у нас, то обязательно своего добьется. И посмотрел на меня глазами мудреца, прожившего долгую жизнь.

Вечером я их снова увидел вместе. Они сидели на корме. Она в полурасстегнутой кофточке и задранной до трусов юбке (и это при минусовой температуре). Он что-то еще пытался расстегнуть, хотя практически уже и расстегивать было нечего. Люсенька обнимала его, что-то шептала ему, целовала и мягко отводила его руки от дальнейших действий. Я плюнул с досады и пошел спать.

На утро Денис появился у меня с виноватым выражением лица, стал извиняться и потом вдруг спросил, правда ли, что капитан может их с Люсенькой зарегистрировать.

– Иди к капитану и спрашивай – грубо отрезал я. – Я не регистрирую.

– Но... он...– с трудом вымолвил Денис, ... отказывает, говорит, что надо подождать месяц или два...

– Ну и правильно, – обрадовался я. По закону положено проверить чувства и подождать с месяц или два, а может три, я точно не помню, после подачи заявления.

– Вы ответите,– закричал он и выскочил из каюты.

“Отвечу, отвечу...” про себя уже бормотал я и довольный вышел из каюты.

Шли дни, недели. Работали мы в открытых водах, без заходов в порты. Психологическая обстановка на судне ухудшилась. У многих были замечены нервные срывы. Взрывались, матерились буквально по пустякам. А Люсенька в их глазах была королевой, суперзвездой. Рыбаки с голодным блеском в глазах не сводили с нее глаз. Старпом зверел.

Капитан в сотый раз давал себе слово не брать больше в рейс молодых и красивых девок. И даже я при взгляде на нее чувствовал себя ну... не совсем адекватно, хотя и старался себя сдерживать. А ведь я взял себе за правило не давать себе в рейсах никаких расслаблений. Работа и только работа. Но это только теоретически. Попадется такая стервоза, которая трясет перед глазами голыми сиськами и вертит соблазнительной попкой, и вся твоя теория на пятый месяц вынужденного воздержания летит к чертям.

А что говорить о Дениске, который каждый вечер у нее пропадает и не только любуется ее прелестями, но и ласкает их. Мало ли что еще... А более, как мы поняли – ни, ни, ни... лишь после регистрации брака.

Ну, не стерва ли! Хотя, это с какой стороны посмотреть. Ну, в общем, у Дениса начала ехать “крыша”. Он подолгу смотрел на море отсутствующим взглядом, совершенно не реагируя на окружающих, автоматически выполнял заданную работу и зачастую с ошибками. Безразлично относился к моим замечаниям и снова не сводил глаз с моря. Я забеспокоился. И снова пошли бессмысленные консультации с капитаном и бесполезная воспитательная работа с Денисом. Мы с капитаном уже решили на все плюнуть и зарегистрировать их, как мне пришла в голову ну не совсем порядочная идея.

Дело в том, что кроме вахтенного журнала, который является официальным документом на судне, есть еще и научный журнал для тех работ, которые мы выполняем, где записываются координаты всех научных станций, результаты проведенных анализов и прочее. Этот журнал не является официальным, в него можно вносить изменения, исправления и даже вырвать лист, предварительно переписав записи. Он примерно такого же формата, как и вахтенный, и обложки практически не отличить. Вот я и предложил капитану зарегистрировать их в нашем журнале.

Капитан практически ничем не рисковал. Этот лист с записью, его подписью и судовой печатью мы просто вырвем и выбросим. И у капитана, а также и у меня останутся лишь угрызения совести за содеянное. Капитан колебался недолго. Я окончательно убедил его, когда нарисовал ему картину жизни на судне, если Денис выбросится за борт или свихнется, и последующего служебного расследования при возвращении домой.

Решили регистрировать их вечером, при свете тусклой настольной лампы в рубке. Мы сообщили им о нашем решении, чему влюбленные очень обрадовались. Капитан настоял лишь на одном условии, чтобы команда об этом не знала. Люся удивилась, но в общем ей было все равно, лишь бы была запись в вахтенном журнале. Ну а Денису тем более было безразлично, знает команда об этом или нет. Ему хотелось как можно быстрее дорваться до Люсеньки. Он согласен был на все условия.

Научный журнал мы предварительно подготовили, заменили надпись на обложке, подчистили... Положили журнал на вахтенный столик, убрав настоящий вахтенный журнал подальше от глаз, и пригласили их.

Невеста внимательно рассмотрела журнал лежащий на столике, и даже зачем– то потрогала его пальчиками, Жених, обалдевший, то ли от счастья, то ли от необычности ситуации, молча стоял рядом,

– Это здесь?– тыкая пальцем в журнал, спросила Люся.

– Здесь, здесь,– грубо ответил ей капитан, – и открыл журнал.

– Будете расписываться или нет?

– Да, да... быстро ответила невеста, – конечно, будем, правда, Дениска...

Денис кивнул головой и, переминаясь с ноги на ногу, вожделенно поглядывал на Люсеньку.

– Расписывайте,– кивнула Люся капитану.

– Так, начал капитан,– сегодня.... число...год..., регистрируются ф.и.о. невесты, так, жениха, свидетели, кто у нас тут, так.. начальник рейса... , третий штурман... так. Ах, да... вы должны сначала сами расписаться, так.. свидетели...моя подпись... так, вроде и все...

– А печать,– вскрикнула невеста, то есть уже почти супруга.

– Да, печать,– капитан со злобой посмотрел на нее и поставил печать.

– Все,– со вздохом отрубил он. – Вы теперь муж и жена, с чем и поздравляю и прошу освободить рубку. Однако Люся не спешила уходить, перечитала написанное, посмотрела внимательно печать ... и вдруг говорит капитану...

– А мне...

– Что тебе,– не понял капитан.

– Да вот такую же бумажку, что вы написали, с печатью... Капитан чертыхнулся.

– А это уже нет, моя милая. По приходу в порт, третий штурман с журналом пойдет с тобой в загс, там посмотрят, поставят штамп в паспорт или куда ты захочешь...

Но Люся почему-то не уходила. По-видимому, почувствовала по напряжению в рубке, что здесь что-то не так. Мы замерли. Необычную и щекотливую ситуацию спас Денис. Уж очень хотелось ему затащить ее в постель.

– Люсь, а Люсь... ну, пойдем...,– и на правах уже законного супруга буквально вытащил ее из рубки.

Мы с облегчением вздохнули. Капитан обратился к третьему штурману:

–Ни при каких обстоятельствах в период рейса никому вахтенный журнал не давать. И если хочешь быть вторым штурманом, никому ни слова.

–А теперь, – он обратился ко мне, – ваши действия.

Я спокойно вырвал лист из журнала, разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в море. Затем мы пошли в каюту капитана и “обмыли” содеянный грех. Угостили третьего штурмана, посмеялись вдоволь и пошли спать.

На следующий день я дал Денису выходной, а еще на следующий день он сам себе взял отгул. Вышел он на третий день на работу весь измочаленный, как мартовский кот, но довольный – глаза блестят здоровым блеском и с энтузиазмом втянулся в работу. Я с облегчением вздохнул.

Люся стала появляться в кают-компании судна в более приличной форме, в блузке, застегнутой на все пуговицы, веселая, а тарелки так и летали в ее руках. Все уже знали, что она живет с Денисом. Такого не утаишь на судне. Дело житейское. Но рейс уже давно перевалил за половину, и многие рыбаки, особенно женатые уже мыслями были дома. Так что на них и внимания уже почти никто не обращал. Сунулась как-то Люся в рубку, еще раз удостовериться в написанном, но третий штурман турнул ее из рубки и послал подальше. В порту, мол, будешь читать и перечитывать. На этом она и успокоилась.

Но мне снова не стало нравиться поведение Дениса. Опять он загрустил и в одиночестве на корме перечитывал какие-то радиограммы, рвал их на мелкие кусочки и снова подолгу не сводил глаз с моря. Я попросил капитана узнать, что за радиограммы он получает. Оказалось, что ему часто шлет их его девушка. Она сообщила ему, что скоро будет мамой и умоляет его ответить ей.

Положение снова осложнилось. На свою “жену” он уже глядел равнодушно и даже озлобленно, несмотря на все ее старания. Снова появились прозрачные блузки, короткие юбки. Но на Дениса они уже не действовали. Тут и ежу понятно, что когда любви нет, как ты не показывай свои прелести, которые знаешь вдоль и поперек, то, как говорят моряки, все это – на ветер. В конце концов она успокоилась, даже тогда, когда он перестал приходить к ней. Мол, куда ты от меня денешься!

А с Денисом снова дела стали настолько плохи, что, посоветовавшись с капитаном, мы решили, не дожидаясь берега, рассказать ему правду. Он не поверил мне, побежал в рулевую рубку, откуда третий штурман вытолкал его в шею. Пришлось капитану самому взять вахтенный журнал и показать ему. Денис придирчиво изучил каждую строчку на той странице, где их в тот день должны быть зарегистрировать, но ничего, кроме обычных морских записей, не нашел. Он обнял нас с капитаном, что-то обещал, в чем-то клялся... Тут же побежал в радиорубку и оттарабанил своей ненаглядной радиограмму длиной в лист. Что он там написал, мы не знали, но догадывались.

И в тот же день Денис повытаскивал свои последние тряпки из каюты, где они с Люсей жили. Люся на правах “законной супруги” пыталась устроить ему семейную сцену, но капитан быстро успокоил ее, пригрозив, что снимет премиальные. Вот так и закончилась у них семейная жизнь. Все посмеялись и успокоились, тем более что скоро домой идти. Все ждали с нетерпением прихода в родной порт, даже Люся, чтобы поставить в загсе штамп в паспорте.

По приходу в порт Денис, оказывается, был уже папой. После жарких объятий со своими родными мы с удовольствием наблюдали, как Денис тискал своего первенца. А Люся, с третьим штурманом и с вахтенным журналом немедленно побежала в загс, где долго искали запись о браке, но естественно не нашли его.

Люся никак не могла понять, почему нет записи в журнале. Уж не привиделось ли все это ей? Где она расписывалась? Третий штурман не дал ей вразумительного ответа. И по-моему она до сих пор ничего не поняла, впрочем, быстро успокоилась, утешилась и снова пошла в рейс искать себе мужа.

А Денис скоро пригласил нас с капитаном на свадьбу, долго благодарил и рассказывал какой у него замечательный первенец и какая чудесная жена.

Вот такая случилась история.

Как боцмана сняли с рейса и что из этого вышло?

Боцмана сняли с рейса за несколько часов до отхода из порта Керчь. Его увели под конвоем на берег. В подведомственной ему кладовой под грудой хозимущества таможенники нашли 23 килограмма бронзы. Я хорошо запомнил количество припрятанной бронзы, так как по их просьбе мне пришлось дать им весы, предназначенные совершенно для другой цели – для взвешивания рыбы и вообще всякой морской живности при проведении биологических анализов. Работали мы по программе морского научно-исследовательского института, где я работал, и занимались поиском рыбы и исследованием морских глубин.

Как мы сразу поняли, кто-то навел таможенников на бронзу, так как они сходу, целенаправленно пошли в боцманскую каптерку и стали освобождать ее, разбрасывая сапоги, телогрейки и вообще разнообразное боцманское имущество, и именно в том месте, где была спрятана бронза.

Всем стало ясно. Все молчали. Таможенники тоже. Они только увели боцмана и унесли оприходованную бронзу. Времени на замену боцмана не было. Это целая канитель, связанная с оформлением документов. На его место поставили опытного матроса, и судно ушло в рейс.

В то время, когда мы искали рыбу в Индийском океане, боцману “шили” дело.

“Раскаявшийся” боцман признался, что у него в другом месте на судне припрятано также около 20 кг. бронзы. Возвращаться обратно в Керчь нас не могли заставить, так как мы уже были далеко за пределами нашего родного государства. Капитан, по указанию сверху, нашел припрятанную бронзу (мне

опять пришлось ее взвешивать) и приказал перенести ее в одну из многочисленных кладовок судна, повесить замок и опломбировать.

Для смягчения своей участи, незадачливый боцман пустил в ход заграничные тряпки, купленные в предыдущих рейсах, а также чеки для отоваривания в магазине для моряков загранплавания “Альбатрос”, которые его жена не успела еще потратить. И уголовное дело ему “отшили”.

Отделался он легким испугом, не считая материальных затрат и закрытия визы на один год. Конечно, пришлось боцману отгулять в ресторанах с нужными людьми, в результате чего ему удалось узнать, кто его предал, что являлось страшной служебной тайной. Но в нашем ушедшем в небытие государстве и не такие тайны продавались, в том числе и разведорганам вражеских стран.

Все имеет свою цену, а иногда просто через ресторан. Проспавшись утром, после обильного возлияния боцман быстро побежал на телеграф и сообщил приятелям на судне имя предателя.

Дабы немного прояснить ситуацию, – по слухам, на некоторых судах работали стукачи, имеющие кое-какие грешки, как, например, провоз небольшой контрабанды туда или обратно. Таможенники на эти мелкие нарушения благосклонно закрывали глаза при непременном условии: провинившийся время от времени будет закладывать своих товарищей на предмет провоза контрабанды. И, как это ни прискорбно говорить, стукачи и в морском братстве завелись. К сожалению, во все времена и в любой среде находились людишки, предававшие своих товарищей, ради своих корыстных целей. Такой стукач нашелся и у нас.

Начальник радиостанции, получив радиограмму от боцмана, показал ее капитану. Капитан приказал радисту не оглашать никому ее содержания и тем более тем, кому она предназначалась, во избежание неприятностей.

А неприятности, причем очень большие, были впереди. Первым не выдержал капитан. Ничего не объясняя старпому он отстранил матроса – стукача от несения рулевой вахты в рубке послав работать его в траловую команду на палубу, от греха подальше. Мало ли о чем говорят в рулевой рубке штурмана, а порою и сам капитан. Иной раз самые непечатные выражения идут в адрес руководителей предприятия, а порою еще и много выше.

Команда судна с интересом восприняла эту новость. Матросы, стоявшие вахту в рулевой рубке, были в основном первого класса, с хорошими рекомендациями от вышестоящего начальства. А тут, без объяснения – и в палубные матросы...

– Что-то здесь не так, – зашептались в толпе.

Радист ходил с таинственным видом. Перед заходом в инпорт случилась вообще невероятная вещь. Капитан на судовом собрании вдруг заявил, что “подарков” (кофе, чай, жевательная резинка, соки и прочее) за счет сэкономленных денег на продукты не будет. При этом он как-то странно посмотрел в ту сторону, где сидел матрос-стукач. Вытер пот со лба и, махнув рукой на возмущение команды, мол, что хотите то и делайте, только без меня – и ушел с собрания. Мы решили, что он перегрелся на солнце и продолжили прения без него, со вторым штурманом во главе. Просчитали, что можно купить на сэкономленные деньги, и на этом закончили.

При увольнение на берег непонятно за что провинившегося матроса-стукача включили в группу вместе с поварихой и буфетчицей. И он, несчастный, терпеливо таскался вместе с ними по торговым лавкам, с тоской наблюдая как они бессчетное количество раз примеривали бюстгальтеры и растягивали на крепость миниатюрные нейлоновые трусики, совершенно неподходившие к ним по размерам.

А у остальных групп после отоваривания еще оставалось время посидеть

в барах, посмаковать местное пиво и ром, рассказывая друг другу морские байки. После усиленного вливания в себя рома с пивом радист не выдержал и рассказал содержание радиограммы членам своей группы, взяв предварительное обязательство... никому не говорить. Через час это стало известно всей команде.

Но в это время всем было не до того. Стоянка в инпорту из-за отсутствия разрешения на взятия топлива затянулась. Валюта у всех кончилась. Члены экипажа вовсю торговали ларьковым ширпотребом, таким, как одеколон, мыло, сгущенное молоко и т.д. Народ ходил навеселе. Капитан хватался за голову. Команде запретили не только выходить в город, но и ступать на землю в порту, где стояло пришвартованное судно. Однако местные аборигены сами приходили на судно, и торговля продолжалась. На матроса-стукача никто внимания не обращал. Лишь изредка кое-кто поглядывал на него с затаенной усмешкой, мол, время твое еще придет.

Члены экипажа продали или обменяли все, что можно было продать или обменять. Кто-то взломал опломбированный замок в каптерке, где хранилась оприходованная бронза, после чего она исчезла. Пропажу свалили на местных аборигенов, влепили выговор вахтенному матросу, составили акт и на этом дело кончилось. Один из матросов ухитрился обменять судовую кошку на бутылку рома. Мы потом долго искали нашу любимицу, решив в конце концов, что она, по примеру отечественных девчонок, нашла чужеземного жениха и осталась с ним. Лишь значительно позже провинившийся матрос признался в содеянном, и команда простила ему, благо причина была уважительной.

Тягостные дни ожидания кончились, и мы, получив долгожданное топливо, вышли в море. Пришло время расплаты для стукача за свершившийся грех, которому нет прощения.

Трое друзей незадачливого контрабандиста – боцмана, Герасим, Антон и Гришаня решили соблюсти форму законности и устроить ему суд, точнее самосуд, благо один из них – Гришаня, отсидел, по его словам, какой-то срок и в самосуде знал толк. Непонятно было, как он мог пройти визовую проверку и попасть в загранплавание. Скорее всего, врал. Он то и был инициатором самосуда над несчастным доносчиком.

Дождавшись шторма, Герасим, исполнявший должность боцмана, обманом завлек Серегу-стукача в боцманскую каптерку на носу судна, где не было жилых помещений, пообещав ему заменить изношенные сапоги. И тут-то они устроили ему самодеятельное “дознание”. Условия для подобного дознания были идеальными. Разбушевавшаяся стихия заглушала вопли и крики подследственного.

 Стукач, как и все стукачи, был трусом. Боли не выдержал и мигом “раскололся”. В конце исповеди уже в беспамятстве, обезумев от боли и страха, он упал на колени и стал биться головой о палубу, беспрестанно повторяя: ”Простите братцы!”. Но братки такие вещи не прощают и, завязав ему ноги, забив кляп в рот, вытащили на палубу. Руки они ему не связали, чтобы побольше помучился, как объяснил Гришаня, и под мощный размах на качающей и заливающей водой палубе бросили его в набежавшую волну. И, отряхнувшись, даже не оглянувшись на тонущего матроса, что впоследствии имело для них самые печальные последствия, они ушли в боцманскую каптерку, где происходило дознание, дабы помянуть его усопшую душу, благо брага была заранее приготовлена.

Индийский океан. Фото автора.

А в это время произошло невероятное. Как только тело провинившегося матроса полетело за борт, сильная волна развернуло судно лагом, то есть бортом на ветер, и, подхватив умирающего стукача, выбросила его обратно на палубу. Даже море не приняло такого грешника. Бледный, дрожащий от холода и страха несчастный матрос с трудом вытащил кляп, развязал себе ноги и зарыдал. Позеленевший от боли, заливаемый водой, он сидел на палубе и горестно размышлял, что ему теперь делать и кто его защитит. Если он все расскажет капитану, в том числе и о покушении на него, поверит ли он ему. И если поверит, то как его защитит.

Стукач был уверен, что в следующий шторм они опять выбросят его, но проследят уже до конца за его кончиной. Нет. Надо идти к своим мучителям и просить у них прощения. Хорошо просить. Не могут же они не простить того, кто уже пережил свою смерть. А может и в том мире, и он заливаемый слезами и водой поднял глаза к небу, не захотели принять такого грешника. Немного отдышавшись и приняв, как ему казалось, благоразумное решение, он под завыванье ветра подполз к каптерке, где как он полагал, еще сидят его обидчики. Набравшись сил, он привстал на колени, с трудом дотянулся до какой-то железки, валявшейся на палубе, и постучал ею в дверь.

В эту минуту трое друзей только подняли стаканы с мутной жидкостью помянуть раба божьего Серегу, ушедшего за грехи свои в мир другой.

– Тук, тук, тук... – раздался звонкий стук в дверь.

Услышав стук, друзья в недоумении переглянулись. Никто из членов экипажа не знал, что в такое позднее время, причем в шторм, они собрались здесь. Да и к тому же какой идиот может стучаться в боцманскую каптерку. Такое просто не принято на судне. “Тут что-то не так”,– с тревогой подумали члены судовой тройки, но стаканы не поставили на стол, а приподняли снова.

– Тук, тук, тук...– опять зазвенела дверь в каптерке.

– Кто там? – не выдержал Гришаня.

Медленно заскрипели ржавые петли. Дверь слегка приоткрылась и раздался, словно из преисподней голос того, кто только что туда ушел.

– Это я... к вам пришел.

Брага расплескалась из стаканов

– Господи, если ты есть, прости нас,– прошептал самый младший из них, Антоша.

Двое других с ужасом уставились на приоткрытую дверь, не в силах вымолвить ни слова. Дверь заскрипела еще больше, и перед ними предстал вновь явившийся на свет утопленник, мокрый, с безумными от страха глазами, бледнозеленым лицом и налипшими на голове водорослями. Он стоял на коленях и пытался что-то сказать опухшими и посиневшими от холода губами.

– У-а-а! Нечистая сила! – истошно завопил Гришаня.

– Покойник! – в тон ему вторил Герасим.

Антоша что-то невнятно шевелил губами, глаза его закатились и он упал.

Гришаня и Герасим пытались броситься к двери, но не смогли. Страх пригвоздил их к месту. У Гришани ритмично стучали зубы, рука никак не хотела опустить стакан с брагой, но стакан уже был пустой. Несчастный стукач Серега с искривленной как у идиота улыбкой и брызжущей изо рта слюной пытался что-то сказать и подползал все ближе...

– Братцы, – чуть донеслось до них его невнятное бормотание,– простите...

Но этих слов его никто уже не услышал. Младший лежал уже на палубе в беспамятстве. Двое других, оторвавшись наконец от своих мест, сбив стоявшего на коленях, дрожащего от страха Серегу, выбросились на палубу. Отчаянно завывая, они бросились к жилым помещениям, переполошив весь экипаж. Их быстро “успокоили” и закрыли в каютах. Антошу еще долго откачивали в лазарете, пока он не отошел.

А стукач в себя так и не пришел. Он перед каждым членом команды бросался на колени, бился головой об пол и что-то бормотал, вроде как просил прощения. В конце концов его заперли в отдельную каюту, пока судно не пришло в родной порт. Скоро их всех положили в психбольницу. Прошел слух, что и там Гришаня и Герасим пытались привести в исполнение свой приговор. Однако условия в больнице совсем другие. Там за ними строго приглядывали. Так что их преступная акция в больнице провалилась. А Серегу скоро выпустили.

Я видел его молчаливым, голодным и обнищавшим. На этом этапе новой жизни, со своими стукаческими талантами он оказался невостребованным. А Гришаня и Герасим, после освобождения быстро нашли себе место в какой-то бандитсткой группировке. Впрочем, говорят, что их посадили. Времена уже пришли другие.