Текст книги "Украсть у президента"

Автор книги: Владимир Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Спим, – кивнул Корнышев. – Но только каждый в своей постельке. Все, до свиданья! Жди звонка!

* * *

Глеб, воспользовавшись тем, что Женя ушла в магазин, вошел в ее комнату. Он никогда не говорил ей, что периодически сюда наведывается, и ни за что в этом не признался бы, хотя ничего постыдного в своих поступках не видел. Лечащий медицинский персонал должен знать как можно больше о жизни своих пациентов, это помогает назначить правильный курс лечения и своевременно его корректировать по мере необходимости, а Глеб как раз и считал, что с Женей у него тот тип отношений, который складывается в паре «врач – больной».

Его интересовало все. Новые вещи, которые появлялись в комнате Жени. Месторасположение старых вещей. Какая-нибудь видеокассета, оставленная Женей на столе, могла подсказать Глебу, что за фильм Женя смотрела накануне допоздна, и почему сегодня утром за завтраком их разговор коснулся именно той темы, которой он коснулся, а не какой-то другой, и откуда в речи Жени появились новые фразы, никогда от нее прежде не слышанные Глебом – из фильма они появились, из этого самого, – и так еще одной загадкой в поведении Жени для Глеба становилось меньше. Или вдруг однажды он мог увидеть неизвестно откуда взявшуюся икону на столе, а рядом – открытый молитвенник, и текст молитвы подсказывал ему, что творилось в душе у читавшего молитву человека.

Глеб осмотрел стол, стоявший у окна, пробежал взглядом по книжным полкам – никаких изменений с момента его последнего визита в эту комнату. Цветы в горшках на подоконнике вот только подвяли. Запустила Женя. Забыла? Чем-то отвлеклась? А еще пыль на столе. Раньше он не замечал. Надо к Жене присмотреться. Откуда эта рассеянность?

Встал на стул, чтобы проверить, нет ли чего-либо на книжных полках сверху. И увидел сложенный вчетверо бумажный лист. Недавно туда положенный и не успевший еще запылиться.

«На твой мобильный телефон будут приходить SMS-сообщения. Каждый раз это будет адрес, по которому тебе надлежит явиться. Делай это без опаски, это делается для тебя твоими друзьями. Ключ для первого посещения находится в этом конверте. Деньги предназначены тебе, можешь их тратить. Ни в коем случае не делись этой информацией ни с кем. Этот листок сожги после того, как прочитаешь».

Глеб прочитал отпечатанный на принтере текст, ничего толком не понял, и еще раз тщательно проверил, нет ли чего-либо на полках, но не обнаружил ни конверта, ни ключа, ни денег, о которых говорилось в тексте. Все еще не понимая, как к прочитанному следует относиться, он быстро осмотрел комнату и под магнитофоном нашел вскрытый конверт без каких-либо надписей. В конверте лежали одна тысяча долларов стодолларовыми купюрами. Никакого ключа в конверте не было, но теперь он понимал, что и ключ тоже был. И из абракадабры, больше похожей на чью-то неумную шутку, никем не подписанный текст превратился в пугающую реальность. Впервые за последнее время Глеб обнаружил, что Женя вовлечена в какие-то события, которые происходят за его спиной и о которых он даже не догадывается. И еще Женя что-то предпринимала втайне от него. Последнее открытие испугало Глеба.

* * *

Виталия Сергеевича Иванова привезли в Москву, но поместили не в следственный изолятор ФСБ, а доставили на один из спецобъектов в черте города, представляющий собой особняк за глухим забором.

Несмотря на ранний час, в особняке уже были и генерал Калюжный, и Горецкий. Они прошли в комнату, где под присмотром двух охранников находился Иванов. Когда Калюжный и Горецкий вошли в комнату, Иванов вскочил со стула и вытянул руки по швам. Горецкий отметил про себя, как этот человек изменился за последнее время. Еще больше похудел, и во взгляде добавилось безысходной тоски.

– Садитесь, – сказал Калюжный и сделал движение рукой, выпроваживая охрану за дверь.

Комната представляла собой каменный мешок без единого окна и освещалась только светом зарешеченных ламп. Кричи – не докричишься.

Иванов опустился на стул и исподлобья наблюдал за перемещениями Калюжного. Генерал прошелся перед Ивановым, не сводя с него глаз, а когда оказался за спиной у сидевшего на стуле человека, Иванов заметно сжался, будто ожидал удара.

– Кто вы? – спросил Калюжный.

Иванов вскочил, будто он сидел на сжатой пружине, и заученно затарабанил:

– Осужденный Иванов Виталий Сергеевич, статья…

Калюжный похлопал его по спине, сказал негромко:

– Ладно, сядьте.

И Иванов послушно плюхнулся на стул. Калюжный из-за его спины выразительно посмотрел на Горецкого, кивнул ободряюще, сказал:

– Работайте!

Он вышел и плотно закрыл за собой дверь. Иванов проводил Калюжного взглядом, после чего перевел взгляд на Горецкого.

– Вы меня помните? – спросил Горецкий.

– Да, – ответил Иванов и нервно двинул кадыком.

– Кто я? Откуда вы меня знаете?

– Вы приезжали ко мне. Вы и еще один товарищ. Недавно.

– О чем мы с вами говорили?

– Про мое дело.

– А что у вас за дело?

– Уголовное. По факту убийства.

– А о чем еще мы говорили?

– Про людей про этих. Которые убиты, в смысле.

– И еще мы с вами кое-что интересное обсуждали, – напомнил Горецкий и выжидательно посмотрел на собеседника.

– Так точно, – осторожно согласился Иванов.

– Что мы с вами обсуждали?

– Вы мне сказали, что моя фамилия – не Иванов.

– Правильно, – кивнул Горецкий. – Видите, вы все помните. Надо только постараться. Скажите, за то время, которое прошло после нашей первой встречи, вы что-нибудь еще вспомнили?

– Нет, – замотал головой Иванов, но по нему было видно, что он готов вспомнить все, что угодно, если уж этим людям так хочется.

И снова Горецкий, как тогда, в первую их встречу, выложил на стол удостоверение полковника Ведьмакина Александра Никифоровича.

– Вам это знакомо? – спросил он.

– Да.

– Откуда?

– Вы мне показывали.

– Правильно, – подтвердил Горецкий. – Но показывали мы вам его совсем недавно. А еще раньше, несколько лет назад, вы этим удостоверением пользовались лично. Ежедневно носили его в кармане, отправляясь на службу.

Иванов смотрел на собеседника так, будто хотел сказать, что прекрасно понимает, что гражданин начальник вешает ему лапшу на уши, но только пока не понимает – зачем.

– Вы когда-нибудь видели президента? – спросил Горецкий.

– Нашего президента? – осторожно уточнил Иванов. – А как же!

– В Кремле?

– Зачем в Кремле? По телевизору.

– А в жизни?

– В жизни – нет.

– А если подумать?

– А чего тут думать? – пожал плечами Иванов. – Я же в Кремле не был. Я и в Москве никогда не был.

– А преступление, за которое вы осуждены, вы совершили в Москве, – напомнил Горецкий.

Иванов посмотрел озадаченно.

– Ведь так? – участливо уточнил Горецкий.

– Да, – не очень уверенно подтвердил собеседник.

– И вот посмотрите. По материалам дела, вы участвовали в распитии спиртных напитков на территории воинской части в Северном административном округе Москвы. Вы как туда попали?

Иванов растерянно пожал плечами в ответ:

– Я не помню. Пьяный был.

– Пьяным ехали на своем «КамАЗе»? – не поверил Горецкий. – Вам, чтобы с юго-востока проехать на север Москвы, надо было или через всю Москву ехать… Пьяным… Или по Кольцевой отмотать пятьдесят километров… Тоже пьяным… И вас ни на одном посту ДПС не остановили?

И снова Иванов пожал плечами.

– Я навел справки, – сообщил Горецкий. – У вас действительно есть водительское удостоверение. Но там открыта только категория «В». Вы могли водить только легковой автомобиль.

– А «КамАЗ»?

– А «КамАЗ» – это грузовик. Другая категория. У вас ее не было.

– Как же я водил?

– Вы не водили, – терпеливо объяснял Горецкий. – Вы, Ведьмакин Александр Никифорович, никогда в жизни близко к «КамАЗу» не подходили. Это Иванов Виталий Сергеевич «КамАЗ» водил в Рязанской области.

– Правильно. Потому что я Иванов и есть, – осторожно сказал собеседник, явно боясь хоть что-то сделать не так.

Горецкий покачал головой и сказал печально:

– Иванов Виталий Сергеевич умер в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году. На старый Новый год. Выпил поддельной водки и скончался.

Иванов обездвижел.

– Я неспроста спросил у вас про президента, – сказал Горецкий. – Вы запросто могли его видеть. Потому что работали на него и теоретически могли лично с ним встречаться.

– Зачем?

– Вы выполняли для него работу и, может быть, докладывали о том, что сделано. Или докладывали вы другим людям, но сначала все равно были представлены президенту. Для знакомства, так сказать. Чтобы он на вас посмотрел, прежде чем дать «добро» на ваше участие в операции.

– Какой операции?

– Вы создавали секретный президентский фонд. Прятали деньги, которые впоследствии могли пригодиться президенту. Такая президентская заначка, – сдержанно улыбнулся Горецкий, чтобы несколько разрядить обстановку.

– Заначка, – пробормотал Иванов.

– Да, – кивнул Горецкий. – У вас было целое подразделение. И из всего подразделения у нас пока есть информация только на двоих человек: на вас и на некоего Ивана Алтынова.

Горецкий положил на стол фотографию человека в милицейской форме. Иванов всмотрелся.

– Я же его убил, – вспомнилось ему.

Горецкий не был готов дискутировать о том, действительно убит Алтынов или жив.

– Но до убийства вы его знали? – осведомился он.

Иванов смотрел задумчиво.

– Вы что-нибудь можете вспомнить об Алтынове? – проявил настойчивость Горецкий.

Иванов снова всматривался в лицо на фотографии. Поднял глаза на Горецкого.

– Я хотел его убить, – сказал он.

– Давайте пока оставим момент убийства, – предложил Горецкий. – Забудем о нем на время. Будем думать только о том, что было раньше. Еще до убийства. Задолго до убийства. Вот этот человек был у вас в подчинении, – ткнул в фотографию пальцем Горецкий. – Что вы о нем можете вспомнить?

– Я хотел его убить, – упрямо повторил Иванов.

– За что? – вздохнул Горецкий.

– Я не помню.

* * *

Ранним утром в номере у Корнышева раздался телефонный звонок. Корнышев в полудреме прополз по своей огромной кровати, дотянулся до аппарата, снял трубку с рычага, сказал сонно:

– Алло!

И услышал женский голос:

– Доброе утро! Это Катя. Извините, что я так рано. Или не рано? В общем, я внизу.

Корнышев посмотрел на часы. Половина восьмого утра. А в Москве уже половина девятого.

– Нет, что вы, Катя, совсем не рано. Сейчас мы с женой спустимся. Вы подождете нас минут пятнадцать?

– Конечно!

После этого Корнышев позвонил Эльвире. Долго никто не брал трубку, и Корнышев занервничал, но тут Эльвира ответила.

– Алло, – произнесла она со вздохом.

– Это Корнышев. Через пятнадцать минут встречаемся у лифта.

– Как это вы себе представляете? – сонно спросила Эльвира. – Я еще сплю.

– Если через пятнадцать минут тебя не будет у лифта, я выволоку тебя из гостиницы в том виде, в каком застану в номере.

– Вы ужасный! – вздохнула Эльвира.

Корнышев принял душ, побрился, оделся и вышел к лифту. Эльвира уже ждала его. Она была сонная и мрачная.

– Что за вид? – попенял ей Корнышев.

– Я обычно встаю в час дня! – огрызнулась Эльвира.

Корнышев потрепал ее по щеке.

– Давай-давай, просыпайся! – потребовал он. – Ты мне нужна веселая и жизнерадостная. Внизу нас ждет девушка Катя. Ты должна ее очаровать.

– Хорошо, – вздохнула Эльвира. – К полудню я влюблю ее в себя.

К тому моменту, когда они на лифте спустились вниз, с Эльвирой произошла удивительная метаморфоза. Она выпорхнула из лифта любопытной жизнерадостной туристкой, готовой отправиться на экскурсию по острову за новыми впечатлениями, и с поджидавшей Корнышева Катей поздоровалась даже раньше, чем сам Корнышев. Когда Катя пошла им навстречу, Эльвира взяла Катины руки в свои, по-свойски чмокнула в щеку и сказала радостно:

– Вы Катя? Славик мне рассказывал! Я так рада!

– Простите, что я так рано, – пробормотала не рассчитывавшая на подобное радушие Катя. – Я по утрам бегаю. Потом плаваю в море. Как раз в это самое время…

– А где плаваешь? – спросила Эльвира.

– Под Курионом. Это недалеко от Лимасола. Хороший пляж, там почти не бывает туристов, только местные. Хотите, поедем туда?

– А купальные принадлежности? – озадачился Корнышев.

– Купим по дороге, – сказала беспечно Эльвира. – Хотя можно и голышом. Катя, здесь есть такие места, где можно голышом?

– Есть, – ответила Катя и засмущалась.

– Когда-нибудь туда съездим, – сказала Эльвира.

Корнышев видел, как быстро она взяла Екатерину в оборот, и у него отпали последние сомнения. Эльвира не подведет и разыграет свою роль как по нотам.

Они вышли из отеля. Катя приехала на японской малолитражке. Решили все вместе ехать на ее машине. Катя села за руль, Эльвира бесцеремонно заняла кресло рядом с Катей, и Корнышеву осталось заднее сиденье.

Лимасол еще только просыпался. Редкие машины катились по улице, вчерашним вечером забитой автомобилями. Рестораны еще только открывались. За столиками не было видно ни одного посетителя. Официанты стояли в дверях ресторанов и провожали редкие автомашины скучающими взглядами. Почти все магазины были закрыты. Наконец им удалось отыскать место, где продавалось все для пляжа. Купили купальные костюмы, полотенца, средства от загара. Эльвира, смекнув, что расплачиваться будет Корнышев, взяла себе солнцезащитные очки за сорок девять фунтов. Корнышев, обнаружив, что только что Эльвира фактически умыкнула из его бумажника сто долларов, помрачнел. Эльвира сделала вид, что этого не заметила.

Дорога на Курион пролегала через апельсиновые рощи.

– Мама миа! – потрясенно говорила Эльвира. – Разве так бывает? Апельсины растут, как яблоки! Катенька, вы счастливый человек, если живете здесь!

Катя неопределенно пожала плечами. Кажется, сама себя она счастливой не считала. Она оживилась, когда справа по ходу промелькнула четырехгранная башня, сложенная из крупного камня.

– Замок Колосси, – сказала Катя. – Здесь жили рыцари ордена Святого Иоанна. Замок построили, когда командором ордена был человек по фамилии Де Маньяк.

– И чего же он тут наманьячил? – спросила с интересом Эльвира.

– Отсюда пошло кипрское вино «Коммандария». Знаете такое?

– Ага, – кивнула Эльвира. – Сладенькое. Как у нас «Букет Молдавии».

– Я все это уже забыла, – покачала головой Екатерина.

– Что ты забыла? – спросила Эльвира.

– Вино «Букет Молдавии», – протянула мечтательно Катя.

Корнышев засмеялся.

– Когда вы уезжали из России, вам еще не было восемнадцати, – сказал он. – Неужели вы в столь юном возрасте уже настолько привыкли к вину?

– Я вообще тогда не пила спиртное. А «Букет Молдавии»… Я помню, что у нас в домашнем баре стояла бутылка такого вина.

Она окунулась в прошлое и загрустила.

– А у нас сейчас мода на продукты из прошлого, – сказал Корнышев. – Самые популярные продукты в магазинах – микояновская колбаса, сгущенка с синей этикеткой, конфеты «Мишка на Севере»…

– И мороженое «48 копеек»! – добавила Эльвира. – Обожаю!

– А еще мне хочется хлеба! – ни с того ни с сего вдруг сказала Катя. – «Бородинского»!

– Здесь нет хлеба? – не поверила Эльвира.

– Здесь он не такой.

– Это ностальгия, – сказал Корнышев. – Просто вы давно не были на родине, Катя. Всегда манит то, что недоступно. Нас поражает вид апельсинов, которые валяются на земле. А вам хочется зайти в московскую булочную…

Он намеренно произнес «булошная» на московский манер.

– Хочется, – призналась Катя. – И в булочную хочется. И по Москве-реке прокатиться. И на Нижнюю Масловку свою попасть…

– О, это совсем просто, – пожал плечами Корнышев и достал из кармана мобильный телефон. – Хотите на одну минутку перенестись на Нижнюю Масловку?

Катя еще не успела ответить, а он уже набирал телефонный номер.

– Алло! Илья? Срочное пионерское поручение! Сейчас же дуй на Нижнюю Масловку… Катенька, вы где на Нижней Масловке хотите оказаться? В какой точке?

– Перекресток с Башиловской, – пробормотала растерявшаяся от неожиданности Катя.

– Илья! Перекресток Нижней Масловки и Башиловской! Дуй туда, встань на перекрестке и набери меня!

– Слава! Что случилось? – сказал недовольным тоном Горецкий. – Я занят!

Он все еще находился в комнате без окон, а перед ним сидел на стуле понурый Иванов.

– К черту дела! – отрезал Корнышев. – Немедленно отправляйся туда! Так надо!

Он спрятал мобильник в карман.

– Зачем это нужно? – всполошилась Катя, которая уже пришла в себя. – Не надо, прошу вас!

– Катенька! – сказал вкрадчивым голосом Корнышев. – Вы же с нами возитесь, свое время на нас тратите, экскурсию вот для нас устроили. А как еще я могу вас отблагодарить? Ну пускай я немного побуду волшебником! Мой товарищ сейчас приедет на тот самый перекресток, я передам вам трубку, и вы послушаете звуки дорогого вашему сердцу уголка Москвы.

Слева от дороги промелькнули парники и киоск, торгующий клубникой, а впереди уже искрилось море. Дорога вильнула вправо. Справа поднимался высокий обрывистый берег, а здесь, внизу, языки волн лизали камни галечного пляжа, над которым высоко в синем небе кружил красивый многоцветный дельтаплан. Людей на пляже было мало. Катя проехала мимо стоящих на приличном расстоянии друг от друга ресторанов до самого конца пляжа, где людей совсем не было, заглушила двигатель.

– Присоединяйтесь! – предложила она, в мгновение сбросила с себя шорты и маечку и побежала к воде.

Корнышев огляделся, подыскивая место, где можно было переодеться, а когда снова повернулся к Эльвире, то обнаружил, что она с бесцеремонностью много чего повидавшей в жизни женщины переодевается, ни от кого не таясь. Увидев выражение лица Корнышева, голая Эльвира засмеялась, потянулась к нему, поцеловала его и сказала:

– Ну и чего мы такие хмурые? Мы же муж и жена. Так чего нам друг друга стесняться?

* * *

Солнце уже успело подняться высоко и жгло, наверное, немилосердно, но Корнышев его жара не ощущал. Он плыл в бирюзовой воде, спокойной и ласково-нежной, и впервые за долгое время чувствовал себя счастливым. Так бывает счастлив горожанин из северных широт, в кои-то веки приехавший к теплому южному морю и позабывший на время о череде серых будней, в которые еще не скоро возвращаться.

Он уплыл далеко в море и был совсем один. Отсюда, издалека, он видел крутой берег над пляжем, туристические автобусы на самом верху и фигурки бродящих среди античных развалин людей. Еще выше, в небе, кружился дельтаплан. И никаких звуков вокруг, если не считать плеска воды, которую загребал широкими движениями сам Корнышев. Он нырнул, и звуки совсем пропали. Под водой было солнечно. Корнышев опускался все ниже, он уже видел дно, но воздуха не хватало, хотелось сделать глоток, и он рванулся вверх, к солнцу, вынырнул, лег на воде на спину и счастливо зажмурился.

Эльвира и Катя плескались недалеко от берега. Возвратившийся к берегу Корнышев обнаружил их беспечно болтающими – они явно нашли общий язык, и им было хорошо вдвоем. Катя смеялась чему-то искренне и казалась счастливой. Корнышев угадал в ней то счастливое состояние, в котором он и сам пребывал.

Он вышел из воды, пошел к машине, ступая по горячей гальке, и вдруг услышал, как трезвонит его мобильник. Чертыхнувшись, Корнышев добежал до машины, взял трубку в руку.

– Алло!

Голос Горецкого:

– Где ты пропадаешь? Я стою на этом перекрестке и вызваниваю тебя давным-давно!

Корнышев быстро пошел к воде, одновременно говоря в трубку:

– Илья! Не отключайся! Просто держи трубку в руке и ничего не говори! Дай послушать звуки Москвы!

– Соскучился? – засмеялся Горецкий. – Ностальгия замучила?

– Это не для меня! Все, молчи!

Катя уже увидела входящего в воду Корнышева с мобильником в руке, и лицо у нее стало серьезное-серьезное, будто она и не смеялась только что. Корнышев протянул ей трубку со словами:

– Мой товарищ сейчас стоит на перекрестке Башиловской и Нижней Масловки и держит свой телефон включенным специально для вас.

Катя прижала к уху мобильник. Она стояла в воде Средиземного моря, и ей до берега было десять метров, до города километров пятнадцать, до ближайшего аэропорта пятьдесят, до ближайшего побережья Турции двести километров, а до Москвы – несколько тысяч, но на самом деле сейчас она была в Москве. Шум машин – одна, другая, третья. Большая машина, наверное, грузовик – потому что громче остальных. Где-то далеко – звук сирены. Автомобильный сигнал. Женщина прошла мимо, слышен стук каблучков. Катя слушала зачарованно, будто это были не городские шумы, а звуки волнующей душу музыки. И когда это волшебство закончилось и мобильник оказался в руках Корнышева, Катя еще какое-то время стояла оглушенная и неподвижная, не желая возвращаться в действительность из далекой и желанной Москвы, и очнулась только через некоторое время.

– А хотите, я тоже устрою для вас сюрприз? – спросила она, скользнув по «супругам» шальным взором.

В ее глазах прыгали озорные чертики, и она казалась счастливо-возбужденной.

– Мы сейчас здесь, – повела рукой вокруг Катя. – Море, пляж, очень жарко… А через сорок минут уже будем в горах! Хотите? Прохладно! Воздух пахнет сосной! Много деревьев и много тени!

Корнышев с сомнением посмотрел на Катю. Она истолковала его взгляд по-своему, засмеялась.

– Не верите, что я за сорок минут привезу вас в горы? Время пошло! Вот там можно переодеться!

Показала рукой на душевые кабинки рядом с рестораном.

– Скорее!

И первой побежала к кабинкам. Эльвира посмотрела на Корнышева, что-то угадала в его поведении и спросила:

– Что-то не так?

Наверное, она имела в виду себя.

– Нет, ты все делаешь правильно, – успокоил ее Корнышев. – Просто девчонка с этими своими горами придумала некстати.

– Почему? – не поняла Эльвира. – Занятно! Только что плескались в море, а вот мы уже в горах…

– Через четыре часа мы уже должны сидеть в самолете!

– «Мы» – это кто? – поразилась неожиданной новости Эльвира.

– Я, ты и Катя!

– Ты шутишь?! – еще больше поразилась Эльвира, отчего впервые за все время сказала Корнышеву «ты».

– Нисколько.

– А Катя знает?

– Нет!

Эльвира посмотрела на Корнышева так, словно только что обнаружила у него помутнение рассудка, но вслух ничего такого она сказать не решилась и только спросила со вздохом:

– И куда же ты собираешься лететь?

– В Москву, разумеется.

* * *

Если бы Катя просто гнала машину по шоссе, так и то можно было убояться, но она еще и тараторила без умолку, время от времени оборачиваясь к сидящему сзади Корнышеву и отвлекаясь от дороги, и в какой-то момент Корнышев даже подумал, что добром этот их раллийный бросок в горы не кончится.

– Катя! – осторожно сказал он. – Мы вообще-то никуда не торопимся.

– Как же не торопимся! – не согласилась Екатерина. – Сорок минут! На кону моя репутация!

И она засмеялась беззаботно-счастливо.

Пока дорога была относительно ровной и прямой, а горы виднелись где-то впереди, Катино лихачество можно было терпеть, но горы в действительности оказались как-то совсем близко, лента шоссе потянулась вверх и запетляла, прямых участков уже почти не было, зато стали встречаться серпантины, а Катя будто и не заметила случившихся в рельефе изменений и гнала машину, притормаживая только непосредственно перед очередным поворотом.

– Горная гряда Троодос, – скороговоркой многоопытного гида тараторила Катя. – Протянулась с запада на восток. Здесь находится гора Олимпос, самая высокая точка острова. Высота Олимпоса – одна тысяча девятьсот пятьдесят один метр над уровнем моря. Где тут у нас уровень моря, мы с вами только что видели на пляже, а сейчас вот будем на Олимпосе, так что получается, что за сорок минут мы поднимаемся на два километра ближе к небу…

Они проскакивали деревушки, где не было людей, изредка им навстречу выныривали из-за поворотов машины, а один раз вывернул неповоротливый туристический автобус, такой огромный, что с ним просто невозможно было разъехаться на узкой горной дороге, но Катя каким-то чудом проскользнула в узкое пространство между бортом автобуса и вертикально топорщившейся стеной скалы, продолжая просвещать своих потерявших дар речи попутчиков:

– С давних пор в горах Троодос селились люди, которых привлекала относительная безопасность этих мест. Внизу, на побережье, бесчинствовали пираты, которые раз за разом разоряли прибрежные поселения. Кстати, может быть, поэтому в горах так много монастырей. С одной стороны, конечно, ближе к богу, но и то, что подальше от пиратов, – это тоже, наверное, имело значение.

И когда далеко внизу, меж теснящихся гор, мелькал клочок побережья, там угадывались береговая полоса и бирюза морской воды, и Корнышев удивлялся тому, как далеко они успели уехать от моря.

– Здесь летом живет президент Кипра, – показала куда-то влево Катя. – И там есть дом, который своими руками строил Артюр Рембо… Не тот Рембо, который в Голливуде, а тот, который во Франции поэт, – засмеялась Катя.

Она уже выключила кондиционер и открыла окна в машине, и в салон врывался прохладный, пропахший сосновыми иголками и смолой, удивительно вкусный воздух.

Дорога привела их к небольшому пятачку, свободному от леса, здесь теснились сувенирные лавки, была открыта пара ресторанов и стояли телефонные будки – старинные, какие Корнышев когда-то видел в Лондоне, только эти были не красные по-лондонски, а зеленые, но и здесь Катя не остановила машину, а погнала ее еще выше, и очень скоро впереди, на самой вершине горы, Корнышев увидел огромный белоснежный шар.

– Это английский радар, – сказала Катя. – Шпионят, в общем. Это и есть самая высокая точка Кипра, но туда нельзя.

Территория военной базы была огорожена, и у караульной будки стоял британский солдат, вооруженный автоматической винтовкой.

– Куда еще поедем? – спросила Катя.

Она готова была катать своих спутников хоть целый день.

– В ресторан, – предложил Корнышев. – Я видел здесь недалеко. Мы ведь без завтрака.

Вернулись к ресторану. Туристов здесь почти не было. Только пара старичков беззаботно-пенсионерского вида сосредоточенно поглощала овсянку с йогуртом.

Сделали официанту заказ. Корнышев попросил принести бутылку вина «Коммандария».

– Бутылку? – по-английски уточнил официант и красноречиво посмотрел на сопровождавших Корнышева дам.

– Бутылку, – невозмутимо подтвердил Корнышев.

– У нас только большие бутылки, – сказал официант. – Семьсот пятьдесят граммов.

– Это хорошо, – оценил Корнышев.

Озадаченный официант ушел.

– Надо было ему сказать, что мы из России, – улыбнулась Катя.

Улыбка у нее была счастливо-беззаботная.

– Я рассчитываю на вас с Эльвирой, – сказал Корнышев. – Вы ведь выпьете с нами? Я слышал, что кипрская полиция за умеренное потребление алкоголя за рулем не наказывает.

– Не наказывает, – подтвердила Катя.

Официант принес вино и три бокала. Откупорил бутылку, налил вино в бокалы, сказал Корнышеву с лукавым дружелюбием:

– Хороший выбор! Лучшее вино! Это самое старое вино в мире! Семьсот лет! Его пил еще Ричард Львиное Сердце!

Казалось, что еще немного, и он панибратски потреплет Корнышева по плечу. Но этого не случилось.

– У них тут совершенно свойское обращение, – оценил Корнышев, когда официант ушел. – В Москве все строже и солиднее.

– Я где-то читала, что в мире при всем различии менталитетов официанты делятся всего на две большие группы, – сказала Катя. – Одни – это аристократизм и величественная сдержанность, другие – это рубаха-парни и почти друзья для посетителя ресторана. На Кипре преобладает второй тип. Однажды мы с братом и мамой в одном ресторанчике захотели отведать йемисты, это такие фаршированные овощи – помидоры, перцы, кабачки. Официант сказал нам, что их повар йемисту не делает, зато делает его, официанта, жена. И если мы ему скажем, в каком часу назавтра собираемся посетить их заведение – йемиста будет готова. Жена придет и все сделает. Специально для нас.

– Сделала? – заинтересовалась Эльвира.

– Да.

– Дорого обошлось?

– С нас взяли столько, сколько стоило несложное блюдо в их меню.

– Чудный остров! – оценил Корнышев. – И он вам еще не нравится! – попенял он Кате. – Давайте выпьем за знакомство, Катя! Нам с вами просто повезло!

Он долил вино в Катин бокал, наполнив его до краев.

– Осторожнее! – засмущалась Катя. – Тут все-таки пятнадцать процентов алкоголя!

– Такой день! Такое место! Такое настроение! – расслабленно произнес Корнышев. – И зачем же себя ограничивать?

Эльвира скользнула по его лицу быстрым внимательным взглядом. Ленивая расслабленность Корнышева ее не обманывала. Но Катя ничего не замечала. И настроение у нее было самое распрекрасное. Под присмотром Корнышева она выпила все вино, осушив бокал до дна. Уже через пять минут она еще больше повеселела и щеки раскраснелись, а в глазах появился нетрезвый блеск. Эльвира украдкой посмотрела на часы. До определенного Корнышевым срока, когда он должен был оказаться на борту самолета, оставалось три часа. Сам Корнышев будто забыл об этом. Беспечно болтал с Екатериной и потягивал густую сладкую «Коммандарию», не забывая подливать вино и Кате.

– Теперь я понимаю, что чувствовали русские старички-эмигранты где-нибудь в Париже, услышав русскую речь, – говорила Катя. – Представляете, какой-нибудь там шестидесятый год, эти старички сидят в ресторане, и вдруг за соседним столиком – разговор по-русски. Труппа Большого театра, к примеру, на гастролях. И сразу на старичков нахлынули воспоминания, и безумно хочется в Москву…

– На Нижнюю Масловку, – с улыбкой подсказал Корнышев.

– Именно! – мечтательно подтвердила Катя. – И сразу им вспоминаются березки, церковки православные… И все это так недоступно…

Корнышев еще подлил вина девушке.

Эльвира видела, что он спаивает Катю.

– Но как вы можете понять этих старичков? – пожал плечами Корнышев. – У них своя, эмигрантская жизнь, и у вас с ними нет ничего общего.

– Мы ведь тоже эмигранты, – не согласилась Катя.

– Чепуха! – уверенно сказал Корнышев. – Тем старичкам путь на родину был заказан. Они к шестидесятому году уже наверняка были гражданами Франции, и уж точно у них не было советского паспорта. А у вас паспорт – какой?

– Российский.

– Вот! – наставительно сказал Корнышев. – И получается, что вы в любой момент можете купить билет до Москвы.

– Но я же этого не сделаю, – опечалилась Катя.

– Почему?

– Нельзя.

– Почему? – упрямо повторил Корнышев.

Катя озадаченно посмотрела на него, подумала и пожала плечами. Оказывается, она не могла внятно объяснить, почему ей нельзя в Москву.

– Вы сами себе сказали: «Туда нельзя!» Сами себе запретили! – весело произнес Корнышев. – А на самом деле можете сделать это в любую секунду! Катенька! – сказал он, ласково заглядывая девушке в глаза. – Вы хотите оказаться в Москве?

– Конечно! – сказала Катя без раздумий.

– Решено! Сейчас же летим! – весело объявил Корнышев. – Какие там рейсы? Я знаю, что есть дневной самолет на Москву. Прилетаем! Гоняем по Москве всю ночь! По самым вашим заветным местам! А утренним рейсом возвращаемся на Кипр!