Текст книги "Помеченный смертью"

Автор книги: Владимир Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

12

Бородин не любил презентаций. Слишком много людей и много глаз. Все улыбаются, все друзья, а потом, после всего, вдруг всплывают какие-то нехорошие вещи. Какой-нибудь слух или фото в газете – и не найти концов, тебя просто подставили и скрылись, испарились, так что даже следов не найти. Три года назад на вечеринке для своих Бородину представляли каких-то людей, которых он никогда прежде и в глаза не видел, а с одним из них Бородина даже сфотографировали. Обычный снимок: двое уверенных в себе мужчин улыбаются в объектив, держа в руках фужеры. Один из мужчин – сам Бородин, второй – его новый знакомый. Бородин в тот раз и фамилии его не запомнил. А через месяц – стрельба у бывшего ВДНХ, труп, два пулевых ранения в голову – тот самый человек, сфотографировавшийся с Бородиным. Оказалось – крупная криминальная фигура, все газеты написали о случившемся, а одна даже тиснула снимок – тот самый, с Бородиным. Вот, мол, с кем убитый якшался. А дальше началось – проверки одна за другой. Бородина сгоряча даже задержали, и он провел двое суток в участке, уже не чаял вырваться, и все из-за того случайного снимка. Выкарабкался-таки, но к презентациям, ко всем коллективным пьянкам испытывал с тех пор стойкое отвращение.

И сегодня не пошел бы, если бы не настоял Григорьев. Какие-то свои были у министра дела, ничего толком не объяснил, лишь сказал, что вечеринка пройдет в узком кругу, по-семейному, и еще сказал, что надо быть обязательно, что-то там немного затормозилось с этой самой сделкой, недоброжелателей все-таки полно, и надо обязательно прийти на вечеринку, показаться, не все ведь в кабинетах решается.

– Так, может, тогда в сауну? – предложил Бородин. – Я девок привезу, каждому из гостей по паре.

Григорьев даже расхохотался:

– Это не того полета птицы, Андрюша. Они на это не ловятся. Крупные, понимаешь?

– Из правительства кто-то?

– Да.

– Тоже мне – небожители, – хмыкнул Бородин.

– Никакие они не небожители. За одну лекцию в каком-нибудь университете, где им заплатят хотя бы тысячу баксов, маму родную продадут. У себя из кабинетов телефонные аппараты домой тащат. Просто не нужно сейчас этого ничего – ни сауны, ни баб. Посидим просто, по-семейному. Жену свою приведи, ребенка.

– А удобно?

– Очень. Еще кого-нибудь из родни захвати.

– У меня нет никого в Москве.

– Ну, дело твое.

И все-таки еще одного спутника Бородин себе нашел, как раз в этот день у него был сеанс психотерапии. Морозов с ними занимался, и Бородин, памятуя о том, что у них еще ни разу не возник разговор об оплате, сказал:

– Мы почему-то с вами не касаемся денежного вопроса.

Морозов поднял голову, отбросил длинную прядь волос со лба.

– Денежный вопрос? – переспросил, будто не понимая.

– Я говорю о вашем гонораре.

– Я с вас денег не возьму.

– Так не пойдет, – ответил Бородин и даже покачал головой. – Мне благотворительность не нужна.

– Вместо оплаты я попрошу вас об одной услуге.

– О какой?

– Я организую центр психической реабилитации, но это такое дело, что без поддержки сверху его с места не сдвинуть. У вас, насколько я понимаю, большие и прочные связи.

– С кем связи? – уточнил без особого энтузиазма Бородин. Он не любил такого рода разговоры.

– С теми, кто наверху. И от кого зависит…

– Вы преувеличенного мнения о моих возможностях.

И тут он вспомнил о Григорьеве и об этой непонятной вечеринке.

– Я вряд ли смогу вам помочь напрямую, доктор. Только если свести вас с кем-то из правительства, а дальше вы уж сами.

– Да! – быстро ответил Морозов. – Дальше я сам!

«Хваткий, – подумал Морозов. – Знает, что не все и не всегда деньги решают».

С Морозовым у него сложились почти доверительные отношения, но полного спокойствия Бородин не ощущал, сохранялась какая-то неясная тревога в душе, будто опасался он доктора, а почему – не мог понять.

– Сегодня вечером у меня одна встреча. Если хотите, можете составить мне компанию.

– С кем встреча?

– Там много будет людей. В том числе из правительства. Григорьев, например.

Морозов кивнул, давая понять, что этот человек ему знаком.

Собрались за городом. Что-то вроде дачи григорьевской, ну не то чтобы его лично – его министерства, но сейчас это было то же самое, что лично Григорьева дача. Бородин приехал с женой и сыном. Лимузинов уже было много, не все на площадке у дома поместились, прибывшие позже оставляли машины на аллее, ведущей от железных с красными звездами ворот к одноэтажному, но роскошно выглядящему дому.

На лужайке резвились дети – и вправду тут намечалось почти семейное торжество. Сын потянул Бородина за руку, хотел присоединиться к детям, но Бородин его не отпустил:

– Идем с нами, Виталик.

Сказал не строго, не требовательно, а как-то так, как редко говорил, и жена взглянула на Бородина быстро и внимательно.

Были: Григорьев, еще два или три министра, несколько человек из комитетов и из Министерства обороны. Все выглядели непринужденно, будто закончилась трудовая неделя, и вот собрались старые друзья с чадами и домочадцами выпить, поболтать, музыку негромкую послушать.

Подошел Григорьев, поцеловал бородинской жене руку, спросил о здоровье сына, о здоровье самой жены, она уже хотела было поинтересоваться, где же супруга самого Григорьева, но не успела – Бородин предусмотрительно сжал ей локоть. Он уже рассмотрел среди присутствующих Ингу. Значит, сегодня Григорьев без жены.

– Виталика своего отпустил бы, – предложил Григорьев. – Ему к детям, наверное, хочется.

– Со мной пусть будет, – буркнул Бородин.

Мелькнул Морозов, показался на мгновение, давая, понять, что он здесь и ждет, нельзя о нем забывать.

– Я к тебе гостя привел, – вспомнил Бородин.

– Кого?

– Морозова.

– Врача, что ли? – вспомнил Григорьев. – Да, я видел его здесь.

– Ты поговори с ним.

– О чем?

– Он тебе расскажет.

– Хорошо, – легко согласился Григорьев.

Он был расслаблен и уступчив.

– Как он тебе, кстати?

– В смысле? – не понял Бородин.

– Помогает?

– Да. Каспаров, как ты и сказал.

Бородин даже засмеялся:

– Ты не поверишь, теперь я по ночам сплю.

Жена Бородина вытягивала голову, высматривая Морозова – слышала о нем от мужа, но не видела ни разу.

– То, что ты по ночам спишь, – не такое уж великое счастье, – сказал Григорьев.

– Почему?

– У жены своей спроси. – Григорьев довольно хохотнул и отошел.

– Он все хуже становится, – сказала Бородину жена.

– Да брось, ну что ты.

– Нет, правда. Неприятный какой-то.

Скользнула взглядом по лицу мужа и поняла, что ему этот разговор неприятен.

– А кто из них Морозов? Покажи.

– Вот тот, волосатик. Рядом с вазой, видишь?

Морозов, будто услышал, поднял голову и посмотрел в их сторону.

– Я познакомлю тебя с ним, – предложил Бородин.

Пересекли зал. Морозов поставил на стол фужер, который до того держал в руках.

– Моя жена Лида, – сказал Бородин. – А это…

Он запнулся, с беспокойством обнаружив, что не знает имени-отчества. Морозов это понял, но нисколько не смутился, склонил слегка голову:

– Очень приятно. Виталий.

Кто-то тронул за плечо Бородина, привлекая его внимание.

– Извините, – сказал он. – Я сейчас.

Он отошел, довольный тем, что есть возможность затушевать проявившуюся неловкость.

– Это вы пользуете моего супруга? – сказала Лида.

– Да.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что помогли.

– А это заметно?

– Да, очень.

У нее было лицо с тонкими чертами. Если надеть соответствующее платье – настоящая тургеневская девушка. Чистая и прекрасная. А ее муж хладнокровно дважды заказывал убийство. Морозов едва удержался, чтобы не вздохнуть.

– У вас с ним были проблемы? – проявил он профессиональный интерес.

– Какие проблемы?

– Может быть, он становился излишне раздражительным. Или чересчур замкнутым.

– Это было, да.

– Что именно?

– И раздражительность, и замкнутость.

Она повернула голову и посмотрела на мужа. Он стоял в отдалении, с кем-то разговаривая, и по-прежнему держал сына за руку.

– Дружат с сыном, да? – понимающе спросил Морозов.

– Очень.

Бородин погладил сына по волосам. Любящий отец. Примерный семьянин. И два убийства. Эти убийства не давали Морозову покоя.

– А сейчас он лучше стал?

– Кто? – не поняла Лида.

– Ваш супруг.

Она слабо улыбнулась.

– Он никогда не был плохим.

– Я понимаю. Но он был раздражительным, скандальным.

– А, это да.

– Сейчас он изменился?

– Да. Стал спокойнее.

Морозов удовлетворенно кивнул.

– Ему больше надо отдыхать.

– Что вы, – качнула головой Лида. – У него столько дел.

Бородин переходил от одного из приглашенных к другому. Говорили как будто о делах, но рядом с ним неизменно находился Виталик, и это лишало разговор официальности. Все по-прежнему было, по-семейному. Молодец Григорьев, все продумал до мелочей.

У дома, на лужайке, кто-то невидимый уже успел не только расставить, но и сервировать столы. Все перешли туда. За столом Григорьев оказался рядом с Бородиным. Подмигнул заговорщицки.

– Все нормально? – спросил Бородин.

– И даже более того, – ответил Григорьев и под столом сжал ладонью ногу сидевшей рядом Инги.

Инга бросила на своего спутника быстрый взгляд, но промолчала.

– Я соскучился по тебе, – шепнул Григорьев.

– Я заметила.

Виталик по-прежнему не отходил от отца.

– Неужели ему не хочется поиграть со сверстниками? – поинтересовался Морозов у Лиды.

– Наверное, хочется. Папа не отпускает.

– Почему?

– Заранее скучает.

– Заранее скучает? – не понял Морозов.

– Да. Мы улетаем завтра утром.

– Все?

– Я и Виталик.

– Куда, если не секрет?

– В Лондон.

Морозов от неожиданности перестал жевать котлету и посмотрел на собеседницу долгим взглядом.

– Это вас Андрей Алексеевич отправляет? – смог наконец поинтересоваться он после паузы.

– Да.

– Давно это у вас планировалось?

– Планировалось? – вскинула брови Лида. – О чем вы говорите? Два дня назад привез нам билеты и объявил, что мы улетаем.

– А он?

– А он остается.

Он, Морозов, лишь притупил чувство опасности, но не подавил его совсем. И вряд ли смог бы это сделать, потому что ему неподвластно устранить причину, первооснову. Что-то такое говорил ему тогда Бородин, во время сеанса: крупная сделка, много врагов. Это его гложет.

– Вы бы забрали его с собой, – предложил Морозов как мог беспечно.

– В Лондон?

– Да.

– Он не поедет.

– А вы проявите настойчивость.

– Бесполезно. Пока он не закончит все свои дела…

– А он их закончит?

– Обещал.

– Как скоро?

– Через пару недель.

– И что тогда?

– Он присоединится к нам.

– В Лондоне?

– Да.

Он боится, что в течение этих двух недель что-то с ним произойдет. С ним или с его семьей. Семью отправляет, сам остается здесь.

– Я присмотрю за ним, – пообещал Морозов.

– Спасибо вам.

Морозов поднял голову и встретился взглядом с Бородиным. Тот выглядел сильным и уверенным, вот если бы только его не выдавали глаза. В них были печаль и затаенный страх.

«Я недооценил серьезность происходящего с ним, – вдруг понял Морозов. – Думал, что все неприятное позади, а у него, оказывается, нервы уже совсем сдали. В любую минуту сорвется».

Маленький Виталик беспечно ел банан. Солнце скрылось, и из-под деревьев наплывала вечерняя свежесть.

Разъезжаться стали ближе к полуночи. Прежде чем уехать, Морозов подошел к Бородину:

– Спасибо вам.

– За что?

– За этот вечер.

– Вы поговорили, с кем хотели?

– Да. Возможно, что-то из этой затеи получится.

Морозов склонился и потрепал Виталика по волосам.

Мальчишка хотел спать и выглядел мрачновато.

– Что же вы мне не сказали, что семью отправляете?

– Не посчитал нужным, – ответил после паузы Бородин.

Он не понял, почему должен рассказывать Морозову о своих внутрисемейных делах. Морозов опустил глаза, сказал как бы между прочим:

– Завтра я вас жду.

– Разве у нас с вами встреча?

– Да. В полдень. Сможете?

– Хорошо.

Появились неизвестно где отсутствовавшие Григорьев и Инга. Григорьев был пьян и весел. Инга прятала глаза, стараясь не встречаться с Бородиным взглядом.

Когда села в машину, сказала, надув капризно губки:

– Забери меня!

– Откуда? – не понял Григорьев.

– От Бородина.

– Почему?

– Потому что днем я у него секретарша, а вечером встречаюсь с ним в такой вот обстановке.

– Чепуха! – засмеялся Григорьев и завел двигатель.

На ночном пустынном шоссе он стал заигрывать с Ингой и даже пытался ее поцеловать… Она слабо сопротивлялась и бросала настороженные взгляды назад, где за ними поспешала машина с охраной.

– Перестань, – шепнула Инга. – Держи руль, разобьемся.

Но они благополучно доехали до самого ее дома. Григорьев вышел из машины, чтобы проводить свою спутницу.

– У нас тут столько пьяных в последнее время, – сказала Инга. – Просто жуть.

– Не бойся, – ответил Григорьев и откуда-то из-под пиджака достал пистолет. – Я в этих алкашах дырок наделаю.

Он был сильно нетрезв и совершенно несносен. Предложил:

– Давай поднимемся к тебе.

– Ты что! – зашептала Инга и метнула испуганный взгляд в темные окна спящего дома. – У меня же родители!

– Ну и что? – развеселился Григорьев. – Или твои родители думают, что так допоздна ты засиживаешься на работе? У вас профсоюзное собрание, да? Или нет, не то…

Он засмеялся, вконец развеселившись.

– Это ты на комсомольском собрании пропадаешь, да?

Мысль о комсомольских собраниях показалась ему совсем смешной.

– Тише ты! Разбудишь всех. Пока!

Инга чмокнула своего кавалера в щеку и скрылась в подъезде.

Двое, сидевшие в притаившейся за деревьями машине, переглянулись.

– Он не первый раз сюда приехал, – сказал один.

– Хорошее место. Удобное.

Помолчали.

– Знаешь, лучшего места нам не найти. Здесь его легче достать.

– Да. И охрана его зевает. Ты видишь, они даже из машины не вышли, оставили его одного.

– Здесь и надо его встречать.

Григорьев тем временем сел в машину, завел двигатель.

Он еще не знал, что место его казни уже определено.

13

Кирилл собирался в дорогу долго и бестолково. Полдня просидел над чистым листом бумаги, а когда Анна наконец поинтересовалась, чем он занят, Кирилл развел руками:

– Хотел написать отчет о своей работе. В Москве, наверное, потребуют.

– Получается? – заглянула через плечо Анна.

– Нет.

Весь лист был испещрен чертиками и пальмами. Анна засмеялась:

– Да, с таким отчетом тебе делать в Москве нечего. В миг уволят.

Кирилл посерел лицом при таких словах, и Анна оборвала смех, сказала примирительно:

– Ты не ломай сейчас голову над этим. Приедешь – там объяснят, что от тебя требуется.

Кирилл с готовностью отодвинул бумагу в сторону. Так-то лучше – ему пусть задают вопросы, а он будет отвечать.

Вещи он складывал неторопливо и тщательно, но все получалось не то, и в конце концов Анна, вздохнув, отстранила Кирилла от чемодана, вывалила сложенные им вещи, рассортировала их. Кирилл безропотно следил за происходящим.

К вечеру он исчез, вернулся через час с целой сумкой кокосовых орехов. Попытка переложить орехи в чемодан была пресечена Анной.

– Что это ты надумал? – осведомилась она, выкладывая орехи из чемодана.

– Гостинцы.

– Кому?

– Кому-нибудь там, в Москве…

Анна вздохнула:

– Их там полно, Кирилл. И нет никакого смысла тащить такие гостинцы через половину земного шара.

Она в очередной раз подумала, как нелегко придется Кириллу в Москве, и потратила два или три часа на то, чтобы рассказать ему о современной московской жизни. Анна делала это регулярно, изо дня в день, но по глазам видела – не все Кирилл может постичь, это невозможно просто выучить, зазубрить, это нужно прожить.

В ожидании скорого расставания они были тихи и печальны. Кирилла тяготило неясное будущее, а Анна печалилась от мысли о том, что ей предстоит остаться одной.

Катер за Кириллом пришел утром, Анна первой услышала звук движка и сказала дрогнувшим голосом:

– Кажется, катер.

Кирилл сразу как-то засуетился, хотя все было готово к отъезду и вещи сложены.

С катером, кроме двух африканцев, прибыл посольский работник. Он был молод и бодр. Сойдя с катера, пожал руку Кириллу и Анне, сказал, белозубо улыбаясь:

– Что за чудесное местечко здесь у вас! Рай!

С океана набегал легкий ветерок. Ослепительно белый песок пляжа, пальмы и синее-синее небо. Действительно, рай.

Чтобы оттянуть минуту отъезда, гостя пригласили отобедать. Кирилл был молчалив и задумчив, Анна хлопотала у стола и украдкой вздыхала. Одному только гостю было хорошо и весело, он повсюду совал свой нос, и ему здесь, похоже, нравилось все больше и больше, и в конце концов он даже пообещал:

– Я переберусь к вам, ребята. Честное слово, там, в посольстве – не жизнь. А годы идут, идут, – он на мгновение опечалился, – и прожить эти годы надо так, чтобы не было мучительно больно…

У него, наверное, было славное комсомольское прошлое.

И даже у него испортилось настроение. То ли общая атмосфера подействовала, то ли еще что, но к катеру он уже вышел без улыбки и даже как будто хмурым. Хмуро проследил, как прощаются Кирилл с Анной, так же хмуро махнул рукой, давая команду африканцам отчаливать.

Когда катер отошел от берега, Кирилл не сдержался и суматошно замахал руками, прощаясь то ли с Анной, то ли с островом. И Анна помахала в ответ.

Кирилл молчал всю дорогу до порта, и в самой столице, где его определили в гостиницу, был печален и неразговорчив.

Утром он улетел в Москву рейсом российской авиакомпании. Почти все пассажиры были русские, и столько родной речи вокруг себя Кирилл не слышал уже давно, но даже это его нисколько не отвлекало. Стюардесса принесла яркие буклеты. Кирилл раскрыл один и увидел фото – песок, пальмы. Как воспоминание об отобранном у него острове. Это было совсем уже невыносимо, и он закрыл буклет.

В Москве была вторая половина дня, когда самолет приземлился в аэропорту. Кирилл, очутившись в зале, растерялся от людского круговорота, но в следующий миг, словно добрый гном, из толпы встречающих вынырнул невысокий лысоватый мужичок в мятой, но чистой рубашке, и коротко осведомился:

– Митяев? Кирилл?

– Да! – выпалил Кирилл, обрадовавшись тому, что он не одинок здесь, не брошен.

Мужичок подхватил его под руку, увлек за собой.

– Геннадий Константинович Даруев, – отрекомендовался он, не оборачиваясь и уверенно прокладывая дорогу в толпе. – А я вас сразу узнал, Кирилл.

Обернулся и весело подмигнул.

– Давай на «ты», а?

– Давай, – легко согласился Кирилл. – А как же вы… а как же ты меня узнал?

– По фотографии. Представляешь, Мне говорят: поезжай, встретишь в аэропорту Митяева. А я отвечаю: как же я встречу его, мол, если в лицо не знаю? Ну, они сразу твое личное дело нашли; мне карточку показали – вот он, Митяев – ты то есть.

Он даже засмеялся. Наверное, радовался тому, что так удачно все получилось.

Вышли к автомобильной стоянке. У Даруева был старенький обшарпанный «жигуленок» одного из первых выпусков.

– Извини, что на такой колымаге тебя встречаю, – развел руками Даруев. – Времена сейчас такие, брат, что новую машину не купишь.

Кирилл повел взглядом по сторонам. Прилично выглядевших машин было много. И что его еще удивило – обилие иномарок. Даруев перехватил его взгляд, все понял, засмеялся:

– Нет, в целом все нормально, – и хлопнул Кирилла по плечу. – Люди живут, страна богатеет. Только это не про нас. Мы, метеорологи, скоро по миру пойдем.

Выехали на шоссе. За окном мелькали огромные яркие рекламные щиты. Кирилл всматривался в них с напряженным вниманием.

– Не узнаешь родную землю? – хихикнул Даруев. – Ты с какого года не был здесь?

– С девяносто первого.

– Да, брат, жизнь за это время сильно изменилась.

Покачал головой.

– Ты поближе ко мне держись, пока не привыкнешь. Иначе крыша поедет.

– Что поедет? – не понял Кирилл.

– Мозги, говорю, набекрень будут.

– А-а, понятно.

– Все другое, Кирилл. Улицы, люди, магазины, телевидение, цены…

– Мне Анна рассказывала.

– Анна? Это новенькая, что ли?

– Да.

– Как там она, кстати?

– Ничего.

– Скучает?

– О чем?

– Так, вообще.

– Я бы не сказал.

– Значит, нравится ей, – заключил Даруев.

– Меня уволят? – неожиданно задал так мучивший его вопрос Кирилл.

– Что? – даже опешил немного Даруев.

– Я спрашиваю, вызвали меня зачем? Уволят? Или на другую станцию переведут?

– Знаешь, я не в курсе дел, – искренне признался Даруев. – Я человек маленький, и что там у начальства на уме – мне не ведомо. Но, по-моему, ты напрасно дергаешься.

– Правда? – с надеждой спросил Кирилл.

– Да. Людей сейчас не хватает, не каждый соглашается ехать на станцию за тридевять земель.

Вздохнул.

– Раньше это было престижно, а сейчас…

Махнул рукой.

– Но перевести на другую станцию могут? – Кирилл ни о чем другом говорить не мог.

– А ты не хочешь, да? – осведомился Даруев.

– Не хочу.

– Думаю, что оставят тебя на прежнем месте.

– Но вызывали-то тогда зачем?

– Я слышал – для отчета.

– Только и всего?

– Только и всего.

Конечно, Даруев был не таким уж великим начальником. Но он жил здесь, и работал здесь, и знал не в пример больше Кирилла. И если он говорит, что все, что от Кирилла потребуется, – один лишь отчет, то страхи напрасны, пожалуй.

Кирилл повеселел.

– Расскажи, как жил на своем острове, – попросил Даруев.

– Как в раю.

– Правда?

– Да.

– Занимался-то чем?

– Отслеживал метеообстановку…

Даруев засмеялся, и Кирилл смолк.

– Я потому смеюсь, что тебя послушать – ты только метеоисследованиями и занимался.

И тогда Кирилл тоже улыбнулся:

– Нет, конечно. К десяти утра уже все дела сделаны.

– А дальше что? Я просто не представляю, что можно делать в одиночестве на острове.

– Одиночество не так уж плохо.

– Неужели?

– Да. Я, по крайней мере, привык. Кому-то нравится в городе, а мне хорошо там, на станции.

– Но занимаешься-то ты чем? – опять повторил вопрос Даруев.

– Чем? – Кирилл задумался на мгновение. – Просто живу.

Это было так естественно и понятно, и как Даруев не мог этого постичь?

Даруев, будто прочитав мысли своего попутчика, сказал:

– К городу привыкнешь, Кирилл. Я вот всю жизнь прожил в Москве и не представляю, как можно жить где-то еще.

За окном мелькали дома. Яркие вывески магазинов, зеркальные стекла.

– Здесь действительно все изменилось, – пробормотал Кирилл.

Их обогнал бело-синий «Форд» с надписью «Милиция» на боку. Кирилл покачал головой, Даруев засмеялся.

– Привыкнешь, – пообещал он. – Это не так сложно, поверь.

Они остановились на светофоре. Впереди Кирилл видел знакомый памятник. Пушкину. Великий поэт, похоже, смешался и растерянно склонил голову перед неведомым ему, но всесильным «Самсунгом», взгромоздившим свою рекламу на крыше здания напротив.

– Я повожу тебя по улицам, прежде чем отвезти в гостиницу, – предложил Даруев. – Осмотришься немного. Без меня не ходи никуда, ладно?

– Ладно, – отозвался Кирилл без особого энтузиазма.

– Не ходи! – настойчиво повторил Даруев и вдруг засмеялся: – Ты – наша главная ценность. И если с тобой что-то случится прежде, чем ты напишешь отчет…

Он бросил руль и выразительно провел ребром ладони по кадыку.

– Меня лишат не только должности, но и головы. Ты понял?

– Понял, – сказал Кирилл.

Это был незнакомый город. Здесь все было совсем иначе, не так, как прежде.

– Останови, – попросил Кирилл.

– Зачем?

– Я хочу пройтись по улице. Просто пройтись – и больше ничего.

Едва машина остановилась, Кирилл ступил на асфальт. Даруев поспешил за ним. Людей здесь было много, но Кирилл не смешивался с толпой, он выделялся, и Даруев даже не сразу понял чем. Глазами, взглядом, как оказалось. Человек из другого мира, из той, прежней и теперь уже далекой жизни. Взгляд ребенка, познающего мир.

– Привыкаешь? – осторожно спросил Даруев.

Кирилл пожал плечами и ничего не ответил, Они дошли до памятника Юрию Долгорукому. За памятником белели зонты летнего кафе. На угловом здании висела вывеска «Мост-банк». Над входом в «Интурист» светилась реклама.

– Все то же самое, – сказал Кирилл не очень уверенно. – И все другое.

– Хватит тебе на сегодня. – Даруев взял его за руку. – Едем.

Они приехали к гостинице «Россия».

– Поживешь здесь, – сказал Даруев. – Пока не определится, чего от тебя хочет начальство.

Кирилл не слушал, зачарованно разглядывая близкие башни Кремля.

– Номер для тебя забронирован. Сегодня отдыхай, а завтра с утра я за тобой заеду.

– Давай сходим на площадь.

– Куда? – не понял Даруев.

– На Красную площадь.

Даруев вздохнул, но подчинился.

Когда они мимо собора Василия Блаженного вышли на площадь, Кирилл остановился и, улыбнувшись, сказал со вздохом облегчения:

– Теперь я узнаю Москву.

Здесь все было так, как прежде. Те же стены, та же брусчатка, тот же Мавзолей.

– Посмотрим смену караула, – предложил Кирилл, счастливо, по-детски улыбаясь. – Я с детства этого не видел. Нас привозили на экскурсию…

– Сейчас караула нет, – оборвал его Даруев.

Кирилл, все еще улыбаясь, обернулся, но теперь в его улыбке можно было уловить растерянность.

– Как – нет караула?

– Сняли, – ответил коротко Даруев.

– Кто?

– Власти.

Кирилл бросил беспомощный взгляд вдоль площади. Теперь он и сам видел, что караульных нет.

– Я же тебя предупреждал, – сказал Даруев негромко. – Все здесь изменилось, Кирилл.

Он взял своего спутника за руку, как ребенка, и повел его с площади прочь. Кирилла он проводил до самого номера.

– Отдыхай. Завтра я за тобой заеду.

Кирилл кивнул, ничего не ответив. Он почему-то очень устал и хотел спать.

– Не ходи без меня никуда, – напомнил Даруев.

И опять Кирилл кивнул. В следующие полчаса он поужинал в ресторане и, вернувшись в номер, быстро и легко заснул. Ему снились остров, пальмы и Анна. Анна улыбалась добро, как мать. Своей матери Кирилл не помнил, но материнская улыбка должна быть именно такой – вот как сейчас у Анны. В этом он был уверен на все сто.