355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Гриньков » За пригоршню баксов » Текст книги (страница 6)
За пригоршню баксов
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 07:10

Текст книги "За пригоршню баксов"


Автор книги: Владимир Гриньков


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Сохранились. Прямо филиал архива, честное слово.

– Там должны быть упоминания о роде Тишковых. Наследник Тишковых, известный композитор Марецкий… Вы про Марецкого-то слышали? Знакома такая фамилия?

– Песен его не назову, но фамилия мне известна.

– Так вот Мятликов незадолго до смерти занимался этим самым Марецким.

– Откуда у вас такие сведения? – удивился Андрей.

Кажется, он был не в курсе.

– Стоп! – сказал Костюков.

Пауза была нужна, чтобы все осмыслить и установить истину.

– Фамилия Марецкого разве не всплывала?

– Нет! – твердо сказал Андрей.

– Ошибки нет?

– Нет! Мы прошерстили его бумаги, и со всеми, кто в тех бумагах был упомянут и для кого он эти схемы составлял, мы встречались и беседовали. А он действительно Марецким занимался?

– Стоп! – опять сказал Костюков.

Он выводил следствие прямиком на Марецкого, а это уже было против всяких правил – создавать проблемы для клиента.

– Знаешь что, – сказал Костюков, впервые за время их сегодняшней беседы переходя на доверительное «ты». – Давай сделаем так. Пока что будем считать, что я тебе ничего не говорил. И ты про Марецкого ничего не слышал. Время у тебя еще есть на расследование? Сроки не поджимают? Можешь подождать немного, не дергать Марецкого?

– Могу. Но только недолго.

– Не в службу, а в дружбу! – Костюков просительно прижал руку к груди. – Не надо пока Марецкого трогать. Мы немного сами повозимся, а уж потом делайте что хотите. Договорились?

– Да.

Костюков поднялся со скамьи. Его собеседник тоже поднялся.

– Как тебе твоя работа? – спросил Андрей. – Лучше, чем под погонами ходить?

– Хорошо там, где нас нет, – философски заметил Костюков. – Тоже не сахар, если честно.

– Но зарплата нормальная?

– Нормальная.

– Я вот все присматриваюсь. Подумываю, не уйти ли в охранную структуру? Все-таки деньги. Или к вам не пробиться? Конкуренция, наверное? За свои места народ держится, чужаков и близко не подпускают? Вакансий не бывает в принципе?

Ему была нужна информация из первых рук.

– Ну почему же? – сказал Костюков. – Вакансии появляются. Недавно вот одно место освободилось. Не в личной охране, а на одном объекте.

– Уволился кто-то?

– Нет. Убили его. Охранял обменник, а два отморозка туда пришли долларами разжиться. Расстрел на Беговой. Не слышал? В прошлом месяце. Четыре месяца только как отработал.

* * *

Родственница Бориса Евдокимовича Мятликова оказалась маленькой сухонькой старушкой, похожей на воробья. Родственницей она была совсем уж дальней, иные люди при столь неблизких отношениях и знать не знают друг про друга. Удерживало их с Борисом Евдокимовичем рядом, наверное, только то, что никого у них из родни больше уже не осталось, о ком они знали бы.

Жили они раздельно, и Костюков приехал к Полине Михайловне в ее квартиру у станции метро «Водный стадион». Типовая пятиэтажка, спрятавшаяся среди деревьев за домом более поздней постройки. В квартире было сумрачно. Пахло старыми вещами. Или сама старость так пахнет?

– Пойдемте на кухню, – пригласила Полина Михайловна. – Я вас чаем угощу.

Костюков пришел к ней как работник следственных органов. Так он представился старушке в телефонном разговоре, договариваясь с ней о встрече. Андрей, недавний собеседник Костюкова, предупредил его о том, что Полина Михайловна – старушка крайне подозрительная и осторожная, живет в постоянном ожидании каверз, на которые, по ее убеждению, столь горазды окружающие, и если Костюков что-то сделает не так, аудиенция может и не состояться.

Входя в квартиру, Костюков показал старушке свое удостоверение. Звезды на погонах, которые Костюков когда-то носил, произвели на Полину Михайловну требуемое впечатление. Теперь можно было и поговорить.

– Я вас вареньем угощу. У меня есть свежее, – шамкала Полина Михайловна. – Из малины. Из облепихи. Из крыжовника…

Она перечисляла и одновременно выставляла банки с вареньем на стол.

– Из арбузов…

– Как – из арбузов? – удивился Костюков.

Старушка уже выставила банку с желеобразной массой зеленого цвета.

– Из арбузных корок, – сказала она с гордостью человека, привыкшего все делать своими руками. – Обычный рецепт. И сахара идет, в общем, столько же.

– Варенье я попробую, – кивнул Костюков. – Вот это, зелененькое.

– Вам понравится. Вот увидите. Не может не понравиться. Вы вообще очень приятный молодой человек. Просто радостно видеть, что у нас есть такие офицеры. Вы ведь офицер?

– Так точно.

– А чин у вас какой?

Не чин, а звание. Но Костюков не стал поправлять собеседницу.

– Капитан, – ответил он.

– Ну надо же! – восхитилась старушка и даже руками всплеснула. – Такой молодой, а уже капитан!

Кое-кто из бывших однокашников Костюкова к этому времени дослужился до подполковничьих звезд.

– Да, – сказал неопределенно. – Такие вот дела.

Пора было начинать разговор о главном.

– Нам требуется ваша помощь, Полина Михайловна.

– Я понимаю! – сказала старушка с готовностью.

Тряхнула головой, от чего пряди седых волос пришли в движение. Она прямо-таки пожирала глазами собеседника.

– Мы обратили внимание в прошлый раз на то, – издалека зашел Костюков, – сколь многие люди обязаны Борису Евдокимовичу раскрытием тайны своего происхождения. Он как бы возвращал этим людям их прошлое. Их предков.

– Да, – сказала Полина Михайловна и поджала губы, демонстрируя скорбь по безвременно ушедшему в небытие родственнику.

– А как Борис Евдокимович находил этих людей?

– Предков? – уточнила собеседница.

– Нет, тех, для кого он и составлял все эти генеалогические схемы. Ведь не все к нему обращались по собственной инициативе. Нередко он начинал поиски, даже не имея заказа. И уже потом приходил к человеку с готовой работой. Ведь так?

– Наверное.

Костюкову показалось, что собеседница осторожничает. Это ее односложное «наверное» было как щит, которым она хотела прикрыться.

– Полина Михайловна! – протянул Костюков, улыбаясь при этом с укором.

Демонстрировал, что раскусил нехитрую уловку собеседницы, но легко прощает ей эту маленькую хитрость.

– Нет, ну то есть, конечно! – разволновалась Полина Михайловна. – Конечно, все так и было, как вы говорите!

– Как я говорю? – спросил Костюков с мягкой улыбкой инквизитора.

– Приходили к нему. И сам он иногда действовал…

– Вот я и спрашиваю, – сказал мягко Костюков, – почему он выбирал одних людей, а не других? Какие были критерии отбора?

Полина Михайловна замялась.

– Это должны быть известные люди, да? – пришел ей на помощь Костюков.

– Ну разумеется! – с готовностью откликнулась старушка.

– Но известных людей много. А Борис Евдокимович старался только для некоторых.

– Он выбирал тех, по кому можно было отыскать хоть какие-то сведения. Это ведь только кажется, что все есть в архивах. Многое утеряно. Революция. Гражданская война. Немецкая оккупация. Поэтому по некоторым людям, как ни бейся, ничего собрать нельзя. Вот Боря и наводил справки.

Она смотрела в глаза Костюкову, как смотрит на преподавателя записная отличница: все ли она правильно сказала на этот раз и достоин ли ее ответ желанной пятерки? Только теперь Костюков понял, что она его боится. Вот откуда ее суетливость, комплименты невпопад, столь явно демонстрируемая готовность помочь. И пока она пребывает в таком состоянии, пока боится и все силы у нее уходят только на то, чтобы этот свой страх скрыть, ее можно о чем угодно спрашивать. Даже о самом главном. О том, ради чего сюда и пришел.

– А как Борис Евдокимович занялся Марецким? – самым невинным тоном осведомился Костюков.

Полина Михайловна изогнула дугой реденькие старушечьи бровки, вытянула лицо, старательно изображая крайнюю степень изумления, и ненатурально удивленным голосом переспросила:

– Марецкий? Кто такой Марецкий?

Так, по представлению Костюкова, изображали удивление бесталанные артисты самодеятельных театров.

– Полина Михайловна, следствию известно, что незадолго до своей гибели Борис Евдокимович подготовил генеалогическую схему для Игоря Александровича Марецкого.

К окончанию произносимой Костюковым фразы Полина Михайловна окончательно лишилась способности к сопротивлению. Все-таки возраст. Нервы уже не те. Ее воробьиное лицо превратилось вдруг в печеную картошку, слезы полились из глаз, и она проскулила:

– Я же говорила ему, что добром это не кончится! Я же его отговаривала!

Демонстрировать, что знаешь больше, чем на самом деле, – этому полезному умению Костюков научился на прежнем месте службы. Блеф, который помогает разговорить собеседника. Человек рассказывает об интересующих тебя вещах, пребывая в уверенности, что тебе это давным-давно известно и ты просто проверяешь его на вшивость.

– Расскажите про эту историю с Марецким, – попросил Костюков.

Бабуля шмыгала носом и прятала глаза. Ей было нехорошо, как школьнице, подделавшей в дневнике оценку. Знала, что родители все равно обнаружат подлог, но ее рукой будто демон какой-то водил.

– Ему сделали заказ, – сказала Полина Михайловна. – Надо было для Марецкого составить эту схему. И Борю сразу предупредили, что схема ненастоящая.

– То есть ему заказали изготовление фальшивки.

– Что значит «фальшивки»! – забеспокоилась Полина Михайловна, которую пугали столь резкие и однозначные формулировки. Человеку приятное хотели сделать, что-то вроде сюрприза. Это шутка такая была.

– Значит, заказывал не сам Марецкий?

– Нет-нет.

– А кто?

– Я не знаю.

– Как же так? – с укором сказал Костюков.

Мы так с вами не договаривались, как бы говорил он всем своим видом. Вроде начали откровенный разговор, и вот на тебе, опять вы, бабушка, за старое.

– Я не видела, – прижала руки к груди старушка, которая очень хотела, чтобы ей верили. – Я только слышала разговор.

– Где этот разговор происходил?

– У Бори на квартире. Я у него была в гостях, и тут пришел этот человек…

– Что за человек?

– Мужчина. Я по голосу поняла. Боря сразу из прихожей увел его в другую комнату. Так что я даже не видела, поверьте.

– Борис Евдокимович говорил вам о том, кто этот человек?

– Нет.

– Хорошо, дальше, – попросил Костюков.

– А это, собственно, все.

– Нет, так не пойдет, – сказал Костюков. – Мне в подробностях надо. Что еще тот человек говорил?

– Он просил сделать так, чтобы этот Марецкий относился к знатному роду. Княжескому или графскому. Но не первого, так сказать, ряда.

– Что значит – «не первого ряда»?

– Не Юсуповых или Шереметевых. Не тех, кто на слуху.

– А как он это объяснял? Почему не Юсуповых, к примеру?

– Никак не объяснял.

– Но при этом четко прозвучало, что на самом деле Марецкий не принадлежит к старинному знатному роду?

– Да.

– Тогда почему этот человек обратился к Борису Евдокимовичу? Если ему нужна генеалогическая схема, которая не имеет никакого отношения к действительности, зачем в таком случае специалист по генеалогии? Можно просто сесть и нарисовать такую схему самостоятельно. У Бориса Евдокимовича с ним был разговор на эту тему?

– Был.

– И что же тот человек сказал?

– Что ему нужна схема более-менее правдоподобная. Нужен реально существовавший род, следы которого можно отыскать.

– Как вы думаете, почему Борис Евдокимович за эту работу взялся?

– Видимо, это был его знакомый, – проявила осторожность Полина Михайловна. – И он не мог ему отказать.

Она постепенно приходила к себя и снова возвращалась к своим наивным старушечьим уловкам. Для Костюкова, который в былые времена провел не одну сотню допросов, подобное не было неожиданностью. Тактика поведения человека на допросе всегда укладывается в одну из немногих схем, люди в общем-то одинаковы. И методы воздействия на них тоже не отличаются разнообразием. Иногда достаточно лишь намекнуть, что следствию уже многое известно и юлить не надо.

– Вы в курсе того, что Борис Евдокимович за соответствующее вознаграждение помогал добывать новые метрики тем, кому это было необходимо?

– Нет! – вполне ожидаемо испугалась старушка.

Глаза смотрели преданно. Даже излишне.

– Со следствием надо сотрудничать, – попенял ей Костюков. – А не вводить его в заблуждение. Поэтому ваш ответ я не принимаю.

Полина Михайловна молчала, и тогда Костюков специально для нее разъяснил:

– Лично вам это ничем не грозит. Это были дела Бориса Евдокимовича. Он за них ответчик. Да и теперь ему отвечать не за что. Поэтому мы с вами можем запросто поговорить на эту тему. Да?

Костюковское «да?» было очень дружелюбным. И чтобы совсем уж успокоить женщину, он сказал ей:

– И о метриках мы вообще не будем говорить, поверьте. Метрики меня совсем не интересуют. Я опять возвращаюсь к этому последнему заказу. К делу Марецкого. Почему Борис Евдокимович за это взялся?

Костюков сделал паузу и спросил, всем своим видом давая понять, что ему-то картина видна как на ладони:

– Деньги?

– Ему заплатили, – не стала отпираться на этот раз Полина Михайловна.

– Сколько?

– Десять тысяч.

– Долларов?

– Нет, рублей.

– Сразу же? В тот же день, когда состоялся разговор?

– Да. И еще столько же обещали после выполнения работы.

– Заплатили?

– Я не знаю. Мне Борис ничего об этом не говорил. Он совсем не обсуждал со мной свои дела.

Чем хорошо общение с людьми преклонного возраста – они не контролируют свою речь. Возраст, болезни – и мозг уже работает не так, и ошибки человек совершает, проговариваясь там, где лучше было бы прикусить язык.

– То есть об этом деле он тоже с вами не говорил? – уточнил Костюков.

Вот только теперь она обнаружила свою промашку. Где-то она солгала. Либо сейчас, сказав, что Мятликов не обсуждал с нею свои дела. Либо чуть раньше, когда сказала, что предупреждала Бориса о том, что это дело добром не закончится. Она запуталась, испугалась, отчаялась и от этого отчаяния сказала правду:

– Я подслушивала, – она стремительно краснела, и краска стыда проступала сквозь пахучую пудру, – вышла в коридор и все слышала. Я не лезла в Борины дела… В эти его дела… В то, что связано с его работой… Но меня настораживали все те люди, которые крутились вокруг него.

– А кто вокруг него крутился? – спросил Костюков.

– Я не знаю. Но я всех подозревала. Ведь он совсем один живет. И уже не молодой. А вы не хуже меня знаете, что сейчас со стариками делают. Я про квартиры говорю. Ради них сейчас на все идут. А вы же видели, какая у Бори квартира, да? Я боялась. Даже предлагала ему, чтобы он меня к себе прописал.

Она боялась упустить роскошную квартиру Мятликова.

– Я вас понимаю, – кивнул Костюков. – И все-таки давайте к тому человеку вернемся. Вы говорите, что его не видели…

– Нет! – твердо сказала Полина Михайловна.

Сейчас Костюков был склонен верить ей. Потому что не мог обнаружить резонов для ее лжи.

– Но хотя бы голос его вы слышали. Молодой это был человек или пожилой? С акцентом говорил или нет? Может быть, какие-то особенности его речи вам запомнились? Он заикался? Или какие-то буквы не выговаривал?

– Он был скорее молодой, чем старый, – задумчиво сказала Полина Михайловна. – Да, молодой, это точно. Ничего такого особенного в его голосе не было. Голос как голос. Не заикался он и вообще никаких таких особенностей, как вы изволили сказать, не было. Вежливый. Говорил негромко. Один раз пошутил, это я запомнила. Говорит: «Энтшульдиген зи мир битте, как говорят у нас в Костромской области».

– Не понял, – на всякий случай улыбнулся Костюков.

– Ну это же по-немецки. Понимаете? В переводе: «Извините меня, пожалуйста». Или «Прошу прощения», если в вольном переводе. Произнес по-немецки, а потом сказал: «Как в Костромской области говорят». Шутка такая.

– А, понятно, – кивнул Костюков. – И больше ничего вы не запомнили?

– Ничего.

– Что ж, и на этом спасибо.

Обнаружив, что официальная часть их беседы завершилась, Полина Михайловна спросила о том, что давно ее, судя по всему, мучило:

– Вот вы мне скажите… Если квартира не была приватизирована и ответственный квартиросъемщик умер, неужели в нее нельзя прописать родственника? Вот пока он был жив, можно было, а как умер, так, видите ли, нельзя. Разве справедливо?

– Не знаю, – сказал Костюков. – Никогда в это не вникал. Ничем помочь не могу. Вы уж меня извините.

* * *

Парень, который приглядывал за Юшкиным, уже не так рьяно выполнял свои обязанности. Не стремился споить до беспамятства сразу же, едва Юшкин открывал глаза. Позволял себе поболтать с ним, хотя о себе по-прежнему ничего не рассказывал и нынешнее положение Юшкина не обсуждал, все-таки выслушивал истории своего пленника до конца, не перебивая и не обрывая, а иногда задавал вопросы. И даже позволял проводить какое-то время вне дома, сам при этом маячил где-то рядом. Но Юшкин был рад и такой относительной свободе. Ему позволялось обогнуть дом и выйти к озеру – небольшому, овальной формы, вода в котором была до неправдоподобия холодной и странно рыжей.

С трех сторон озеро было окружено подступающим к воде лесом, и меж деревьев виднелись маленькие избушки-домики. Юшкин уже разобрался, что никакие это не дачи, потому что нигде не обнаружил ни обрабатываемых дачниками грядок, ни фруктовых деревьев, да и самих дачников за все время не видел ни разу, из чего можно было сделать вывод, что это лесная база отдыха. Но проверить свою догадку он не имел возможности – спросить было не у кого. Он почти не видел тут людей, хотя и догадывался об их присутствии.

Во-первых, совсем рядом была дорога. Она проходила по насыпи или дамбе, справа от озера, и иногда можно было наблюдать мелькавшие меж нечастых деревьев автомобили. Во-вторых, там же, где проходила дорога, но только в самом лесу время от времени лаяла собака. Юшкин догадывался, что в той стороне есть какое-то жилье, а пес сидит на цепи. И еще однажды он видел рыбаков. Их было двое. Мужчина и мальчик. Они сидели на камнях у самой воды и смотрели на поплавки своих удочек. Так были увлечены рыбалкой, что не замечали ничего и никого вокруг. И Юшкина они тоже не заметили. А может, и заметили, да только он был им неинтересен. Юшкин в тот раз разволновался не на шутку. Даже сердце у него заколотилось. Это были первые посторонние люди, которых он увидел. Но парень, этот немногословный страж Юшкина, был начеку. Он хотя и позволял Юшкину посидеть у воды, сам всегда был где-то неподалеку и в тот раз, тоже обнаружив присутствие рыбаков, безмолвно, жестом заставил Юшкина вернуться к дому. Юшкин не без сожаления, но подчинился. В тот раз он утвердился в мысли, что его тут действительно прячут. Осознание этого не прибавило ему оптимизма.

Несколько дней после этого парень не позволял Юшкину ходить к озеру, но потом бдительность снова его оставила, и Юшкин, как и прежде, садился на камень и задумчиво смотрел на воду. Иногда по вечерам в природе устанавливалось полное спокойствие, гладь озера становилась идеальной, ничем не колеблемой, такой ровной, что в ней без малейших искажений отражался подступавший вплотную к воде лес, и казалось, что кто-то огромный положил гигантское зеркало. Зрелище это завораживало, Юшкин всматривался в отражение неба, и спокойствие в природе его гипнотизировало. Отступали прочь все его страхи, он о них попросту забывал на какое-то время, а его состояние в эти минуты было похоже на сон, только спал Юшкин с открытыми глазами.

В один из дней Юшкин сидел у воды. Время было позднее, точно он его определить не мог, поскольку часы свои он давным-давно пропил, кто-то другой теперь носил его часики. Солнце пряталось где-то у него за спиной, посылая как последний привет уходящему дню свои необжигающие лучи, и от этих лучей небо было не синим, как днем, и не черным по-ночному, а розово-серым. Там, где заходило солнце, пылал огненно-красный закат; по направлению к востоку цвет менялся от алого к темно-серому, эта палитра отражалась в озере, отчего казалось, что вода светится, и Юшкин, который эту картину видел уже не раз, все-таки поддался очарованию прихотливой игры природы, замер, затих, сидел истуканом. Процесс созерцания прервал шум машины. Автомобиль пролетел по шоссе, подсвечивая себе фарами. Юшкин повернул голову, проводил машину взглядом и вдруг в противоположной стороне, слева он отчетливо услышал какой-то звук.

Рядом, совсем близко, стоял небольшой деревянный дом, такой же безжизненный, как и все другие здесь, но только теперь Юшкин обнаружил, что выходящее на озеро окно дома распахнуто, а из пугающе черного оконного проема выбирается человек.

Обеспокоенный Юшкин обернулся. Его тюремщик стоял у угла дома, в котором Юшкин все последнее время жил, и до него было метров двадцать или тридцать, то есть происходящего у озера парень не видел.

Тем временем незнакомец выбрался из окна и побежал, пригибаясь, вдоль воды. Он бежал прямо на Юшкина, но обнаружил его, когда почти наткнулся. Испуганно присел и замер от неожиданности и страха.

Это был мальчишка лет пятнадцати. К груди он прижимал свою добычу – электросчетчик, который умыкнул, похоже, из пустующего дома, и внезапное возникновение на его пути невесть откуда взявшегося здесь Юшкина совершенно его деморализовало. Их разделяли какие-нибудь пять метров. Они молча разглядывали друг друга. Один не знал, как можно использовать так внезапно случившуюся встречу, а другой этой встречи явно хотел избежать. Юшкин очнулся первым.

– Слышь, пацан! – прошептал он едва слышно, желая сейчас одного – чтобы его тюремщик не обнаружил тут присутствия мальчишки. – До Москвы далеко?

Мальчишка не ответил. Сидел за кустом и молча пожирал Юшкина глазами.

– Ты глухой? – прошипел ему Юшкин.

– Ты че, дядя? – так же шепотом ответил малолетний вор. – Какая Москва? Тут до Петрозаводска семнадцать километров!

Юшкин обомлел. Но испугаться по-настоящему в эту минуту он не успел, потому что от дома его позвал парень.

– В дом! Пора уже! Хватит на сегодня!

Совершенно растерянный Юшкин поднялся и пошел на зов. Он шел как лунатик, на ватных ногах, не разбирая дороги. Петрозаводск! Это где? В Карелии? Сколько же тут до Москвы, ё-моё!

* * *

Китайгородцев заехал за Марецким рано утром. Композитора пригласили на телевидение. Накануне они договорились, что Китайгородцев будет у него в восемь утра, но приехал он в половине восьмого. Накануне поздно вечером Китайгородцев разговаривал с Костюковым, который рассказал, что ему удалось раскопать за последние дни. Новостей было много, и одна неожиданнее и хуже другой.

Подъехав к дому, Китайгородцев прямо из машины позвонил своему клиенту.

– Алло! – раздался в трубке спокойный голос человека, которого ничто не тревожит.

– Я внизу, – доложил Китайгородцев.

– Разве уже восемь?

Ни удивления в голосе, ни досады. Вот Китайгородцев так не умел.

– Нет, сейчас половина восьмого. Просто знайте, что я уже здесь.

Что он готов, и клиент может на него рассчитывать.

Без десяти восемь в машину позвонил Марецкий:

– Я выхожу.

Это Китайгородцев так его приучил. Клиент не может выходить к машине в одиночестве. Его у дверей квартиры должен встретить телохранитель. Потому что сразу за бронированной дверью квартиры встречает пугающе недружелюбный мир. Мир, полный опасностей.

Китайгородцев вошел в подъезд. Дом под охраной. Тут дорогое жилье, и жильцы не из простых. Охранник кивнул Китайгородцеву как старому знакомому. Лифт. Нужный этаж. Едва Китайгородцев позвонил, Марецкий открыл дверь. Вальяжен, по обыкновению хорошо одет и благоухает дорогим парфюмом.

– Привет! – сказал коротко.

Неужели даже не подозревает о том, какая опасная возня вокруг него затеяна? Неужели ни разу ни в чем не усомнился? Неужели спокойная и безбедная богемная жизнь так его расслабила, что он не задумывается о подстерегающих опасностях?

Китайгородцев вызвал лифт.

– Игорь Александрович! – сказал вполголоса. – Получены новые сведения.

Пришел лифт. Открылись двери.

– Какие сведения? – спросил Марецкий, входя в лифт.

– Касающиеся генеалогического древа. Этой схемы, которую вы мне показывали.

Пауза. Лифт как раз прибыл на первый этаж. Там охранник. Марецкий явно не хотел обсуждать эту тему при посторонних. Он молча кивнул охраннику, проходя мимо. И только уже на улице произнес с досадой:

– Ну что там у тебя?

У него стремительно портилось настроение.

– Мои коллеги провели небольшое расследование, – сказал Китайгородцев. – Увы, но преподнесенная вам схема является фальшивкой.

Сели в машину.

– Ну тебе-то какая разница? – со всевозрастающей досадой осведомился Марецкий.

– Минуточку! – просительно сказал Китайгородцев.

Ведь он еще только подступался к самому главному.

– Дело не в том, что вам подсунули фальшивку, заработав на этом деньги. Все намного серьезнее, Игорь Александрович. К этому старику приходил человек и попросил его состряпать фальшивку и даже заплатил деньги. За фальшивку заплатил, заметьте.

– О ком ты говоришь?

– Мы пока не знаем. Но мы его найдем.

– А он был, этот человек?

– Да! – твердо сказал Китайгородцев.

– И он заплатил деньги?

– Да!

– Сколько?

– Десять тысяч рублей отдал сразу и еще столько же пообещал заплатить по выполнении заказа.

– Ну и как? Заплатил?

– Думаю, что заплатил.

И тогда Марецкий засмеялся. Он смеялся и качал головой.

– Я когда-нибудь узнаю, кто это сделал! – говорил он сквозь смех. – Я когда-нибудь обязательно узнаю! Послушай, я-то думал, что это дедуля на мне решил подзаработать, и все удивлялся, как же он, старый хрыч, не побоялся пойти на подлог. А это, оказывается, и не он вовсе!

И снова смеялся, захлебываясь. Смеялся до слез.

– Слушай, это же большущий скандал! Эти подонки меня разыграли!

– Кто? – спросил Китайгородцев.

– Если бы знал, я бы этих шутников размазал по стенке!

Китайгородцев ничего не понимал. И выражение лица у него, наверное, было соответствующее.

– Ну чего тут непонятного! – сказал Марецкий. – Это кто-то из своих! Подстроили каверзу и теперь исподтишка посмеиваются! В тусовке без розыгрышей не обходится! Ты знаешь, как зло иногда шутят? Одного детского писателя однажды так подставили, что моя история – это просто детский лепет на лужайке. Давняя история, но про нее до сих пор вспоминают. В общем, кто-то из записных шутников звонит этому писателю по телефону и на полном серьезе говорит, что так, мол, и так, звонят ему из министерства – то ли морского, то ли речного, не помню, и вот на коллегии министерства принято решение одному из новых пассажирских лайнеров дать имя товарища писателя, потому как орденоносец, лауреат и секретарь Союза писателей и вообще. Ну, и не будет ли товарищ писатель любезен дать свое согласие. Ну, тот, естественно – «хм», «гм» – волнуется, все-таки не каждый день твоим именем корабли называют. В общем, дал он согласие. Его поблагодарили и обещали позвонить. Проходит время. Звонок. Тот же шутник серьезным голосом и вроде как с извинениями – неувязочка, мол, товарищ писатель, случилась: пассажирского лайнера нет, зато есть сухогруз, но сухогруз большой, и давайте ваше имя ему дадим. Ладно, говорит он, помявшись. Пускай будет сухогруз. Еще время проходит. Через несколько дней снова звонок. Первым делом перед бедолагой этим извиняются, говорят, что даже как-то неудобно теперь обращаться, но решение коллегии есть, и надо что-то делать… В общем, предлагается почти равноценная замена. Вместо сухогруза – баржа. Писатель уже совсем расстроился, но хоть и баржа, а все-таки корабль… В общем, и тут он соглашается. Но и на этом, понимаешь, шутники не остановились. Когда они звонили последний раз, вместо баржи был уже буксир!

Марецкий засмеялся смехом человека, которому наконец-то открылась подоплека происходящего и оттого, что все прояснилось, так легко и безоблачно стало на душе, что почему бы действительно не посмеяться.

– Ваше якобы генеалогические древо – это не розыгрыш друзей, – сказал Китайгородцев. – Поверьте, не розыгрыш.

– Почему же? – смеялся Марецкий, махая рукой – не говори, мол, глупостей.

– Потому что когда ваша сестра обнаружила подлог и захотела встретиться с этим архивариусом, Мятликов его фамилия, выяснилось, что того убили.

Марецкий захлебнулся собственным смехом. Такое изумление не сыграешь. Китайгородцев, во всяком случае, не сыграл бы.

– А вы разве не знали? – спросил он.

– Нет.

* * *

У здания телецентра Марецкий даже не сделал попытки выйти из машины. Он молчал, и тишина становилась гнетущей. Ему уже надо было идти в студию, но какая может быть студия в таком состоянии.

– Время, – подсказал ему Китайгородцев.

– Пошли они все к черту! – поморщился Марецкий.

Включил радио, словно хотел отгородиться от всех музыкой, остаться наедине с самим собой.

– Можно я задам вам вопрос? – спросил Китайгородцев.

– Валяй.

– Вы сказали: «Я думал, что это старик на мне хотел заработать, и все не мог понять, как же он осмелился пойти на подлог». Значит, вы знали о том, что он продал вам фальшивку?

– Знал.

– Откуда?

– Ну какой из меня граф? – Марецкий повернул голову и с печальной усмешкой посмотрел на Китайгородцева.

Он не питал иллюзий. Он все знал давным-давно. Но музей… Но новые памятники на могилы своих якобы предков… Китайгородцев хотел спросить, как все это следует понимать, но не смел. Слишком все неожиданно. Надо сначала привести мысли в порядок.

По радио передавали новости. Американцы запустили космический челнок. В российском «Белом доме» собралось на свое очередное заседание правительство. В Киеве Хосе Каррерас даст один-единственный концерт.

– Ты был когда-нибудь на концерте Каррераса? – неожиданно спросил Марецкий, задумчиво глядя куда-то вдаль.

– Нет.

– Тогда поехали.

– Куда? – не понял Китайгородцев.

– В аэропорт. Первым же рейсом улетим в Киев. Послушаем Каррераса и сегодня же вернемся.

Китайгородцев почти не удивился. Уже бывало, что клиенты срочно меняли планы и они мчались куда-то, ломая расписанный накануне едва ли не по минутам график, но чтобы вот так, на Каррераса…

– Значит, в аэропорт? – захотел услышать подтверждение Китайгородцев.

– В аэропорт. Паспорт у тебя с собой?

Китайгородцев кивнул. Паспорт с собой. И еще пистолет. Пистолет с собой не возьмешь, слишком мало времени, чтобы согласовать все вопросы, а там граница и другое государство. Но можно позвонить в «Барбакан», кого-нибудь пришлют, и там, в аэропорту, оставить своему человеку оружие.

* * *

Телохранитель Китайгородцев:

Кажется, я разгадываю загадку характера Марецкого. Раньше мне приходилось иметь дело с людьми совсем другого склада ума, уклада жизни. Других интересов и устремлений. Телохранителя нанимает только тот, у кого есть деньги на персонального охранника. А эти деньги имеет только тот, кто их зарабатывает (или ворует, но дело сейчас не в терминах). Словом, он предприниматель или банкир. Я в предыдущие годы насмотрелся на этих людей предостаточно. Они отличались друг от друга возрастом, внешними данными, уровнем образования, отношением к окружающим, привычками, слабостями, любимыми анекдотами, автомобилями, семейным положением, болезнями, местом проживания, но было то, что всех их объединяло. Это отношение к жизни. Окружающий мир представлялся им сложным и полным опасностей, где невозможно расслабиться ни на мгновение. Происки конкурентов, сорванные сделки, падающий рубль, растущий рубль, котировки акций, новый закон, новый премьер, визит налоговой полиции, выброс компромата, ценовые войны, новые тарифы, арбитражный суд, сюжет теленовостей – киллер застрелил известного предпринимателя, секретарша попалась на стукачестве, цены поднялись, цены упали, топ-менеджеры перегрызлись между собой, судебный иск – каждодневная череда событий, каждое из которых может закончиться инфарктом, приговором суда или потерей бизнеса, который тебя не только поит и кормит, но и является делом всей жизни. Поэтому ни минуты расслабленности. Полнейшая мобилизация. На войне как на войне. Вокруг враги. Жизнь необустроена и неуютна. Все очень скверно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю