Текст книги "'Сервис максимум' - такая программа"

Автор книги: Владимир Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Григорьев Владимир
'Сервис максимум' – такая программа

Владимир Григорьев

"Сервис максимум" – такая программа

Он выхватил ее, можно сказать, из объятий спруторобота. Еще мгновение присоски спрута сработали бы, как всегда, намертво. Но он все-таки выхватил ее и впоследствии долго жалел об этом.

Спруторобот, конечно, ни в чем виноват не был. Глупый спрут! Его послали, врубили код, задали порядок вакуума под присосками – выполняй! Теперь вот лежит, блок к блоку, на мешковине.

Да, он отдал команду поломать спрута. Распаять и пустить на комплекты детских конструкторов. Этого требовала инструкция: "...нападение на мужчину... карается... нападение на женщину... карается..."

Теперь он нес ее на руках, подальше от догорающей схватки.

– Где я? – спросила она, когда все уже давно кончилось, а он сидел на пеньке и потягивал сигаретку "Контакт".

– Да там же, – ответил он односложно и мрачно, – у кофейни "Три кванта".

Она привстала и осмотрелась. Потом бросила взгляд и на него. Нет, он внушал только расположение. Спокойные глаза, прямой взгляд, сигарета не дрожит в пальцах.

– А где спрут? – спросила она так, будто все было в сновидении, и только.

– Разобрали спрута, – он устало махнул рукой, – на части разобрали. Не о чем беспокоиться.

Она сидела на траве как ни в чем не бывало.

– А я не беспокоюсь...

Похоже было, что она и в самом деле ни о чем не беспокоится. Будто только что не лежала без чувств на его руках.

– А о чем вам беспокоиться? – сказал он грубовато, будто она и в самом деле не лежала на его руках.

– Ну уж только не о роботах. Я же человек. – Она уже стояла на ногах и стряхивала с платья прилипшие былинки.

– А если робот послан человеком? Вот как этот спрут. – Теперь в его взгляде заплясала насмешливость, он знал, что заставит ее поволноваться.

– А его послал человек? – Она широко открыла глаза, и волосы ее, уже было собранные в пучок, снова рассыпались по плечам.

Он промолчал.

– Кто этот человек? – нетерпеливо переспросила она, и он отметил про себя, как быстро остатки страха вытеснялись из души ее обычным любопытством. Тогда он почувствовал, что презирает ее и неизвестно почему испытывает к ней что-то вроде вражды.

– Ааюб Жареный Петух послал, – сказал он, чтобы кончить этот разговор, – тот самый, что прошлым летом плясал на потолке гаража. Тогда он и заприметил вас, с потолка. Он приглашал вас сплясать один кувырт, но вы еще не умели ходить вверх ногами.

– А-а... – откликнулась она с неожиданным безразличием и снова принялась за прическу.

И он понял, что не кончил этого разговора, а она его не начинала.

– А что, – сказала она, пронзая последней шпилькой воздушные глубины прически, – неплохая мысль. Несколько кувыртов на потолке. А? Вы умеете? И она внимательно посмотрела на него, так, будто только теперь и увидела.

Он хотел ответить, что и не подавал такой мысли, что в принципе не мог подать такой мысли, но вдруг внутри его протяжно запела какая-то струна, что-то щелкнуло, и его тяжелые ботинки сами собой дробно ударили по шлифованному срезу пенька.

– Контакт! – рявкнул он и, не веря себе, подмигнул ей.

– Есть контакт! – просияла она и снова бросила на него взгляд.

Он нравился ей все больше и больше. Она вдруг вспомнила, как спокойно вошел он в самую гущу свалки, когда искровые разряды валили с ног одного за другим, вспомнила, как увидела во второй раз – прямая спина, легкие плечи, трепещущие колечки дыма... А теперь эта неожиданная, отработанная чечетка.

– Вы не подумайте, я уже научилась, – неуверенно заявила она.

А он только улыбнулся. И, уже ни о чем не говоря, они отправились туда, где в вечерней синеве мигали едва видные из-за деревьев огоньки, где, наверное, уже кончили вощить паркетные потолки и кабриолеты один за другим как вкопанные замирали у ворот.

– Вся надежда на этот образец, – сказал Конструктор.

– А что, он лучше других? – возразила жена Конструктора. "Честняга-2", тот тоже был лучше других. До поры, до времени.

– Ах, ты ничего не понимаешь, – слегка закипая, ответил Конструктор. "Честняга" оказался слишком рефлекторным. Ему везде чудилась неправда. И сразу кулаки в ход.

– Вот, вот, – перебила жена, – а что придумает этот? (Через каждые тридцать секунд пресс выбрасывал отглаженную штуку белья, она складывала его в стопку. Разговор как нельзя кстати скрашивал монотонную работу.)

– "Честняга" вышел из биокамеры идеальным парнем, – стараясь быть невозмутимым, продолжил Конструктор, – по крайней мере, идеально честным. Все ставилось именно на это главное качество. Мы полагали, что гипертрофированная честность убережет его от крайних поступков. Мы полагали, что, впустив его в человеческое общество...

– Вы полагали, – подлила масла в огонь жена (пресс выбросил шипящую, в клубах пара сорочку, и тридцать секунд было у нее в резерве), – а вот не могли предположить, что он сломает челюсть этому чемпиону, как его... У которого челюсть на вес золота.

– Но предыдущие модели прекрасно ведь ужились, – убеждал Конструктор. "Работяга", "Стоматолог", "Советчик" – они и сейчас нарасхват. Конечно, им далеко до человека, их комплексы...

– Да в том-то и прелесть! – не выдержала жена. – Сразу видишь, с кем имеешь дело. А ведь "Честняга" – с ним говорили на "вы". Режиссеры приглашали на съемки. А ведь и этого ты создал не монстром, верно?

– Да, он ничего себе, – смущенно пробормотал Конструктор, вспоминая, что и правда "Честняге" навязывали какие-то ангажементы. – Но здесь все будет иначе. Ему мы придали возможности кибернетических машин. Считает как бог. Каждый поступок рассчитывается наперед. На пять, десять и даже двадцать минут. Ситуационное предвидение! Понимаешь, математическая шишка всего на пять миллиметров выше нормы, но мы туда столько закачали...

– Что же, видна шишка? – Жена наконец заинтересовалась разговором.

– Нет, не видна! – радостно, будто в этом и было самое главное, воскликнул Конструктор. – Копна волос у него, ух! А в шахматах силен. Дебют, миттельшпиль. Шах и мат! С эндшпилем незнаком, сдаются посреди партии.

– Ну вот, – омрачилась жена Конструктора, – "Честняга" не поладил с боксером, теперь жди неприятностей с гроссмейстером.

– Да в том-то и дело! – вскричал Конструктор, довольный, что разбудил наконец подлинный интерес к делу. – Гарантировано! Заблокировали парня по всем каналам. Цвет и музыка индексируют состояние.

Жена Конструктора, пораженная горячностью мужа, стояла, позабыв о прессе, и автомат выбрасывал горячие порции белья.

– Понимаешь, – Конструктор перешел на темпераментный полушепот, – это наш секрет. Он музыкален. Что не так – сразу музыка. Барабан, флейта, гобои – какофония! Едва слышно, но любой лаборант уловит. Кроме того, он меняется в цвете.

– Краснеет, что ли? – опередила жена. Она, не мигая, смотрела на мужа, окончательно позабыв обо всем на свете.

– Да, краснеет, – утвердительно кивнул Конструктор, – краснеет значит, соврал. Дурно стало – зеленеет. Ярость закипает в груди – заливает белым.

– Прямо оперный герой, – засмеялась жена. – Да ведь кто не краснеет?

– Позволь, позволь, – запротестовал Конструктор, – любому из нас эмоции подвластны. У него же все на виду. К тому же он непорочен, как дельфин.

– Ах, дельфины, дельфины! – Жена опять была готова расхохотаться.

– А что, а что? – оправдывался Конструктор. – Помнишь, я отлавливал дельфина. Психика нового образца смоделирована по аналогу с дельфиньей.

– Кажется, тебя вызывают, – перебила жена.

Они замерли, прислушиваясь. Из соседней комнаты полз, стелился по полу монотонный шепот прибора: "...вызывают к аппарату Конструктора... вызывают к аппарату..."

– Слушаю вас, – бодро отозвался Конструктор, подходя к аппарату. – Что? Пляшет на потолке? В меру розовый? С девушкой пляшет? Молодчина! Не поняли? Говорю, мо-лод-чи-на! А? Нет, нет, партия шахмат не повредит...

– Все идет как по маслу, – потирая руки, сказал Конструктор жене. Спас девушку от спрута, танцует с ней в "Трех квантах", цвет лица идеальный.

– Слушай, – жену будто осенило, – познакомь-ка меня с ним. Несколько лишних кувыртов не повредят ведь твоему эксперименту.

– Добрый вечер, дружище! – Кто-то протолкался к ним через весь зал. Партию шахмат! Сегодня дебют "Броуновское движение".

– "Броуновское" описывается уравнениями газовой динамики. – Он улыбнулся подошедшему, как гроссмейстер улыбается разряднику, интеллигентно, чуть винясь за свое гроссмейстерство. – Смотрите, позиция распределена, казалось бы, хаотично. Однако давление равномерно во всех линиях и диагоналях. Но вот двадцать шестой ход... – Он раскрыл блокнот и мгновенно начертал ситуацию хода. – Слон, зеркально отражаясь от пешек, набирает критический запас скорости. Теперь рокировка бессмысленна. Понимаете меня?

– Тогда, может быть, квадрупольную разовьем? Где роторный момент ферзя... – начал было подошедший, не отрывая взгляда от записной книжки.

– Квадрупольную играю с отдачей ферзя. Так что его вращательный момент сразу сводится к нулю, – он на секунду замялся, как бы в смущении, – но понимаете, дело даже не в нуле. Сегодня мне вообще не хочется играть. – Он нажал на слово "вообще".

И он решительно пожал руку ошеломленного любителя, бесповоротно прощаясь с шахматными коллизиями вечера. Они вышли на улицу. Теплая мгла осела вокруг блистающего стеклами домика с вощеными потолками. Из невидимых в темноте кабриолетов смутно ворчали и тявкали дремлющие псы. Влажные ветерки тревожили их обоняние, и тогда то один, то другой зверь по-щенячьи взвизгивал и сразу замирал. Вверху, на самых купольных высотах, вздрагивали крупные мохнатые звезды. Там, среди мигающих звезд, неслись метеориты, расчерчивая вязкую, как болото, тьму на зыбкие квадраты и параллелограммы.

– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, что я знаю тебя очень, очень давно...

– А мне – что не знаю тебя совсем, – он посомневался, – но тоже... очень давно.

– А вот бывает у тебя так? – таинственно спросила она и оглянулась кругом, точно в этой мгле можно было что-нибудь разобрать. – Бывает так, будто все это уже было? Все в точности.

– Нет, не бывает, – он вздохнул. – Так уж я устроен. Никакого прошлого. Начисто.

– А сны, тебе снятся сны?

– Ага, иногда я вижу очень интересную вещь.

Они незаметно подошли к широкому, как театральный занавес, дереву. Где-то вверху среди листьев вполсилы работали струи воздуха, и невидимая мощная крона то набиралась воздуха, то отдавала его, вздыхая.

– Мне чудится, будто кругом безграничная водная гладь. И я мчусь, режу водный простор, вылетаю в воздух, и в брызгах вспыхивает радуга. И рядом мчатся ловкие, веретенообразные существа. А впереди розовые острова. И мы мчимся, мчимся, обгоняя друг друга...

– Это дельфины, дельфины! – закричала она в восторге. – Я была у океана, я каталась на дельфине. В детстве. А ты катался в детстве на дельфине?

– Ах, мое детство, – засмеялся он, – знала бы ты о нем. Мои няньки почтеннейшие на планете профессора.

– Сложное детство? – Ей захотелось сочувствовать, разделить тайные тяготы этого немного странного человека. – Муштра, режим. Тебя готовили в великие шахматисты.

– Да нет, – отозвался он из темноты, – никакой муштры. Вообще никакого детства.

– Говорят, раньше, в давние времена, у людей не было настоящего детства. Такого, как сейчас. – Она подошла к дереву и тоже прижалась плечом к мягкому, как надувная лодка, стволу. Теперь они стояли лицом друг к другу. – Я видела, как было раньше. В будке глубинной памяти. Часа два я видела то, что было вокруг моей какой-то прабабки. Ее глазами. Только электроды мешали. Холодные, прямо на лоб кладут.

– А роботов туда пускают, в эту будку? – осторожно спросил он.

– Роботов? Это мысль! Представляешь, на экране мир глазами автоматического снегоочистителя. Ой-ой-ой. – Она затряслась от беззвучного смеха, и по упругой коре пошли мягкие толчки. – А знаешь, – смех ее внезапно оборвался, а в голосе опять возникли таинственные, родственные нотки, – пошли в будку. Хочу увидеть твоих стариков. Например, как твой дед познакомился с твоей бабкой. А?

– Нет, нет, – спешно отозвался он, – понимаешь... Я не в ладах с родителями, бабками и так далее.

– И так до самого Адама? – коварным голосом спросила она. – Ну и что, не в ладах. Ты же ничего не боишься. Сейчас только и говорят, как ты подошел к спруту.

– Да нет, это не смелость. Очень точный расчет. За несколько мгновений я рассчитал стычку в деталях. Никакого риска.

– А рисковать ты умеешь?

(Он понял, что ему придется чем-то рисковать, и немедленно.)

– Ну! Ведь каждый имеет право на риск.

Она положила руку на его плечо. И он опять услышал, как внутри его что-то щелкнуло и струнно запело.

– Давай вот прямо сейчас пойдем на стартовую площадь, через час будем у океана.

Она не снимала руки с его плеча. Он слышал уже не одну, а несколько струн и будто бы саксофон или гобой вздохнул несколько раз где-то под ребрами.

– Музыка, – обрадовалась она, – я слышу музыку. Откуда это?

– Что риск? Событие! Каждый должен иметь право на событие, – сказал он, и к гобою прибавилась труба, и невидимый дирижер взмахнул палочками, сплетая звуки.

– Мы возьмем там большую лодку, возьмем паруса, а ветер там всегда есть. – Она обсуждала новую идею с подлинным энтузиазмом. – Паруса будут ставить роботы. Прихватим с собой парочку. Лучше всего типа "Сервис Минимум". – Она уже говорила деловыми интонациями хозяйки семейства, въезжающего в необжитую квартиру. ("Кофеварки – на кухню! Холодильник – в прихожую! Стиральную машину – в чулан. Роботов тоже в чулан!")

– "Сервис Минимум?" – медленно произнес он.

Она увидела, как заплясал огонек его сигареты. (Дирижер споткнулся, и трубы, скрипки, барабаны на последней ноте набежали друг на друга.)

– Да, "Сервис". А не пригодятся, оставим на берегу. Сдадим в хранение.

– Я не могу лететь, – сказал он хрипло. – Сейчас я вспомнил, кто я такой...

– А кто ты такой? – запинаясь, медленно спросила она.

– Я последняя надежда лаборатории. Без меня не обойдутся.

– Но мы же вернемся. Их надежды оправдаются, – стараясь быть уверенной, сказала она. – А потом, как так, незаменимый? Незаменимых людей нет.

– Людей нет, – он глотнул воздух, – но я незаменим. Я робот. По программе "Сервис Максимум"...

– Он улетел, – сказал Конструктор, падая в кресло как есть, в комбинезоне, – стартовал на иные орбиты. Накал оказался выше его сил.

– Я же говорила... – начала было жена Конструктора.

– Ты говорила, что он повздорит с гроссмейстером, – жестко отрубил Конструктор.

– Но я имела в виду, что неприятности будут у тебя, – теряясь, пролепетала жена.

– Он пролетел над самой лабораторией, – не замечая ее слов, продолжал Конструктор. – "Почему он передает музыку?" – спросил меня начгруппы запчастей. "А ты уверен, что это только музыка?" – сказал я ему. Светоиндикаторы состояния пилота вели передачу его настроения в световом диапазоне волн. Это было потрясающе! Светосимфония загипнотизировала нас.

– А остановить не пытались?

– Я послал лаборантов на место старта. Опоздали... Только записку нашли. Вырезал на камне газовым резаком.

– Объяснение? – жена Конструктора замерла в своем кресле. Все-таки в экспериментах ее мужа было что-то по-настоящему интригующее.

– Отчасти, пожалуй, и объяснение. – Конструктор повертел в воздухе пальцами, будто ввернул в пространство невидимый болт. – А с другой стороны, наказ. Во всяком случае, в следующих конструкциях мы учтем эту мысль.

– Поправка в формулах биомоделирования? – понимающе вставила жена.

– Каждый имеет право на событие, вот что написано там. – Конструктор встал с кресла. – В его бегстве виновата эта девушка. Они вроде очень уж понравились друг другу. А потом он возьми да и шарахни всю правду! Представляешь, каково ему сейчас.

– Бедняжка, – сказала жена Конструктора, думая о чем-то своем. – Я понимаю ее. Все бы она сейчас отдала, чтобы тоже родиться у вас. Под крышей лаборатории...