Текст книги "Танковый погром 1941 года. В авторской редакции"

Автор книги: Владимир Бешанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Группе армий «Юг» своим усиленным левым крылом предстояло осуществить стремительный прорыв на Киев. В целом перед ней стояли задачи уничтожить войска противника в Галиции и на Западной Украине, а подвижными соединениями как можно раньше овладеть переправами через Днепр у Киева и ниже его. В дальнейшем следовало захватить богатую сельскохозяйственную Донскую область, угольные шахты и промышленные предприятия Донецкого бассейна, а также кавказскую нефть.

На севере планировалось совместно с финнами, считавшимися «предполагаемыми союзниками», продвинуться к Мурманской железной дороге и прервать эту важнейшую коммуникацию. При этом финской армии ставилась задача наступлением по обеим сторонам Ладожского озера сковать как можно больше русских войск и ликвидировать советскую военно-морскую базу на полуострове Ханко.

Германское командование понимало, что наличных сил вермахта может не хватить для успешных действий сразу на всех стратегических направлениях, и поэтому в план операции была заложена идея остановки наступления группы армий «Центр» на рубеже Днепра и переброски части ее сил на север, чтобы разгромить советские войска в Прибалтике и взять Ленинград.

Хотя все эти маневры еще больше усложняли задачу молниеносного разгрома СССР, считалось, что максимум за пять недель германские войска выйдут на линию Архангельск – Волга, что должно было обезопасить Германию с востока. Правда, в Берлине старались особенно не задумываться вопросом, приведет ли осуществление этого плана к разгрому СССР, который и в этом случае сохранил бы значительные людские ресурсы и определенную экономическую базу для продолжения войны.

Тем не менее в процессе подготовки кампании на Востоке в германском военном командовании возникли определенные опасения, которые Гальдер 28 января 1941 года зафиксировал в своем дневнике следующим образом: «Смысл кампании не ясен. Англию этим мы нисколько не затрагиваем. Наша экономическая база от этого существенно не улучшится. Нельзя недооценивать рискованность нашего положения на Западе… Если мы при этом будем скованы в России, то положение станет еще более тяжелым». Однако эти сомнения не породили в германском командовании какого-либо серьезного сопротивления решительной линии на войну с СССР.

Идея достижения победы на Западе через победу на Востоке вплоть до 22 июня 1941 года была основой стратегией Третьего рейха.

Какими же силами располагала Германия для выполнения плана «Барбаросса»?

Основу «Восточной армии» Германии составляли сухопутные войска. Для предстоящей операции из четырех имевшихся штабов групп армий было развернуто три, 8 из 13 штабов полевых армий, руководивших действиями 34 штабов армейских корпусов из 46, имевшихся в вермахте. Всего в кампании на Востоке должны были участвовать 101 пехотная, 4 легких, 4 горных, 10 моторизованных, 19 танковых, 1 кавалерийская, 9 охранных, 5 дивизий СС и одна боевая группа СС, а также 1 моторизованная бригада, 1 моторизованный полк и сводное соединение СС – всего свыше 155 расчетных дивизий, что составляло 73,5% их общего количества. Большая часть германских войск имела боевой опыт, полученный в предыдущих кампаниях. Так, из 155 дивизий в военных действиях в Европе участвовали 127, а остальные 28 дивизий были частично укомплектованы личным составом, также имевшим боевой опыт. В любом случае это были наиболее боеспособные части вермахта.

Здесь же, на Востоке, было развернуто 92,8% частей Резерва Главного командования, в том числе все дивизионы и батареи штурмовых орудий, три из четырех батальонов огнеметных танков, 11 из 14 бронепоездов, 92% пушечных, смешанных, мортирных, гаубичных дивизионов, железнодорожных батарей, установок «Карл», дивизионов и полков химических минометов и проч.

Основной ударной силой германской группировки были 11 моторизованных корпусов из 12 имевшихся в вермахте. Десять из них были в июне 1941 года объединены в четыре танковые группы. Впервые танковые группы как оперативное объединение были созданы германским командованием в период войны с Францией. Перед наступлением 10 мая 1940 года вермахт имел одну танковую группу генерала Клейста в составе 5 танковых и 3 моторизованных дивизий – всего 1200 танков. На втором этапе французской кампании были созданы три танковые группы – Клейста, Гудериана, Гота. При нападении на СССР было создано сначала три, а затем четыре танковые группы с общим количеством 3226 танков в составе семнадцати танковых дивизий. Кроме того, танковым дивизиям придавались отдельные роты 150-мм самоходных установок, а моторизованным корпусам – батальоны 47-мм противотанковых САУ (и те и другие были созданы на базе танка T-I) – всего 161 машина.

Именно эти танковые группы должны были взломать фронт советских армий к северу и к югу от Припятских болот и расчленить его на отдельные разобщенные группировки: «Ведя наступление против русской армии, не следует теснить ее перед собой. С самого начала наше наступление должно быть таким, чтобы раздробить русскую армию на отдельные группы и задушить их в мешках. Группировка наших войск должна быть такой, чтобы они смогли осуществить широкие охватывающие операции».

Кроме того, в составе 11 дивизионов и 5 батарей 75-мм штурмовых орудий StuG III насчитывалось 228 боевых машин, 18 штурмовых орудий имелось на вооружении моторизованного полка «Великая Германия», лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» и 900-й моторизованной бригады – всего 246 штурмовых орудий на базе танка T-III. Для действий в Финляндии было выделено два танковых батальона, в которых насчитывалось 106 танков, а в составе трех батальонов огнеметных танков – 100-го, 101-го и 300-го – имелось 116 боевых машин.

Кроме того, 354 танка насчитывалось в двух выведенных с Балкан в Германию танковых дивизиях, находившихся в резерве ОКХ.

Таким образом, всего для нападения на Советский Союз германское командование выделило 4050000 человек: 3300000 было в сухопутных войсках и войсках СС, 650 тысяч – в военно-воздушных силах и около 100 тысяч – в ВМФ. Эти силы имели на вооружении 43 813 орудий и минометов, 3909 самолетов, 4209 танков и штурмовых орудий. (Всего на 1 июня 1941 года вермахт, без учета французских трофеев, имел 5639 боевых машин, в том числе 4575 боеготовых, из которых около 400 находились в Северной Африке.)

Каждая группа армий получила по одному воздушному флоту. Группу армий «Север» поддерживал 1-й воздушный флот в составе 1-го авиакорпуса, воздушного командования «Балтика» и воздушного округа «Кенигсберг». 2-й воздушный флот в составе 2-го и 8-го авиакорпусов, 1-го зенитного корпуса и воздушного округа «Позен» поддерживал группу армий «Центр». Для группы армий «Юг» был выделен 4-й воздушный флот в составе 4-го и 5-го авиакорпусов, 2-го зенитного корпуса, двух воздушных округов – «Бреслау» и «Вена» и миссии ВВС Румынии. Действия армии «Норвегия» поддерживались частью сил 5-го воздушного флота.

Из общих сил, выделенных для войны с СССР, непосредственно у советских границ к 22 июня 1941 года было развернуто 128 расчетных дивизий. Германская группировка насчитывала 3562000 человек, 37 099 орудий и минометов, 3855 танков и самоходных орудий, 3909 самолетов.

Коме того, в войне против Советского Союза планировалось активное участие, как сформулировано в директиве №-21, «предполагаемых союзников» Германии: Финляндии, Словакии, Венгрии, Румынии и Италии. Сразу оговоримся, что никто из них 22 июня 1941 года на СССР вероломно не напал.

Самыми могучими были финны и румыны. Финская армия состояла из 17,5 расчетной дивизии и насчитывала 340,6 тысячи человек, 2047 орудий и минометов, 307 самолетов и 86 танков. Основу танкового парка составляли трофейные советские Т-26 и БТ и самоходные установки, созданные самими финнами на их базе. Примерно такие же силы выставляла Румыния: в 17,5 расчетной дивизии было 358,1 тысячи человек, 3255 орудий и минометов, 423 самолета и 60 танков. На вооружении румынской армии состояли уже знакомые нам танки LT vz.35 фирмы «Шкода» и их лицензионный аналог R-2.

Венгры ввязывались в войну с Россией с большой неохотой, но все же выделили «Карпатскую группу» в составе двух моторизованных и одной кавалерийской бригад общей численностью 44,5 тысячи человек при 200 орудиях, 100 самолетах и 160 танках. Из общего количества венгерских боевых машин 65 представляли собой танкетки с 8-мм пулеметами, а остальные 95 – 8,5-тонные танки «Толди» с 13-мм броней, вооруженные 20-мм противотанковым ружьем.

Итальянские войска состояли из трех дивизий – 61,9 тысячи человек, 925 орудий, 83 самолетов, 61 танка; словацкие – 2,5 дивизии, 42,5 тысячи человек, 246 орудий, 51 самолет, 35 танков чешского производства. Кроме того, 56 самолетов и 1,6 тысячи человек выделила Хорватия.

Следовательно, силы союзников Германии перед нападением на СССР насчитывали 37,5 дивизии, в которых было 744,8 тысячи человек, 5502 орудия и миномета, 886 самолетов и 306 танков. Из них реально к нападению на Советский Союз, рука об руку с Гитлером, готовился только румынский диктатор Антонеску. Венгерское правительство вообще не было информировано о планах агрессии. С финнами немцы, не раскрывая своих карт, провели военные консультации, в ходе которых выяснилось, что Финляндия в драку не рвется и старается избежать любых конкретных обязательств. Единственное, что удалось от них добиться, – разрешения на переброску германских войск в Норвегию через финскую территорию.

Как видим, бронетанковые войска представляли собой лишь небольшую часть вооруженных сил Гитлера. 19 танковых дивизий едва составляли одну десятую от общего числа дивизий, которыми располагали Германия и ее сателлиты. Из всей массы остальных частей только 14 дивизий были моторизованными и могли не отставать от танковых группировок, наносивших удар.

Даже в приблизительном рассмотрении план «Барбаросса» представляется полнейшей авантюрой, основанной на серии спорных допущений и предположений. Во-первых, с самого начала было ясно, что разгром СССР в рамках краткосрочной молниеносной кампании нереален хотя бы в силу географических причин: огромные пространства, усугубленные качеством российских дорог. Гитлеровские генералы, так же как когда-то наполеоновские, пребывали в детской уверенности, что стоит им захватить Москву, и противник тут же запросит мира. Между тем исторический опыт показывает, что именно в этот момент русские только кончают «запрягать». Даже выход немецких войск на указанную в плане линию Архангельск – Волга не решал проблему вывода Советского Союза из войны, а планы разгрома Уральского экономического, района с помощью ударов с воздуха – это вообще из области чистой фантазии, поскольку немецкие бомбардировщики не обладали необходимым для этого радиусом действия. Затяжная война на Востоке ставила Германию в ситуацию войны на два фронта, что означало ее неизбежное поражение.

Оперативные мотивы развертывания немецких войск также сомнительны. Прежде всего оно основывалось на неочевидном предположении, что Красная Армия сохранит крайне невыгодную для нее конфигурацию и останется неподвижной. Вопрос о преодолении с боем линии Западная Двина – Днепр авторами плана даже не ставился. Состав стратегических резервов, учитывая серьезность задачи, был явно скудным. В случае невыполнения первой стратегической цели – уничтожение советских войск западнее Днепра и Двины – неизбежно возникла бы необходимость в изменении всего стратегического плана. При отсутствии резервов это неизбежно влекло за собой нежелательную стратегическую паузу или метание войск первого эшелона для последовательного решения вновь возникающих задач на других направлениях. Так, в сущности, оно и получилось.

Изначально наступление предполагалось вести примерно равными по силе группировками южнее и севернее Припятских болот в расходящихся направлениях, причем организация взаимодействия между этими группировками не предусматривалась. Действия войск по расходящимся операционным направлениям ведут к образованию больших разрывов в оперативных построениях и таят опасность возникновения кризисных моментов на флангах вторжения, требуя для их ликвидации определенного количества сил. Общий фронт вторжения, без учета северной группировки, составлял около 1500 км; выделенные силы позволяли обеспечить среднюю оперативную плотность около 8 км на дивизию. При действии на расходящихся направлениях к концу первого этапа кампании фронт растягивался до 2400 км, снижая среднюю оперативную плотность до 13 км на дивизию. При выполнении второй стратегической цели по разгрому советских группировок на флангах фронт увеличивался до 2800 км, доводя плотность построения до 16 км на дивизию, и это без учета каких-либо потерь и конфигурации линии фронта.

В конце концов, у Германии просто не было сил для разгрома Красной Армии, что превращало «Барбароссу» скорее в набор благих пожеланий, нежели план боевых действий. Если же учесть, что советский военно-промышленный комплекс был гораздо более приспособлен для снабжения армии в ходе затяжной войны необходимой техникой, то весь «Восточный поход» можно расценить только как самоубийство.

Даже когда в ходе подготовки к войне выяснилось, что Германия не располагает силами, способными нанести гарантированное поражение Советскому Союзу, германское руководство вместо поисков иного выхода из стратегического тупика верило только в силовое решение проблемы, а германские генералы были уверены в том, «что если не в материальном отношении, то в оперативном искусстве ведения войны» они смогут добиться решающего военного превосходства.

По свидетельству Гудериана: «Прошлые успехи, особенно победа на западе, одержанная в столь неожиданно короткий срок, так затуманили мозги руководителям нашего Верховного командования, что они вычеркнули из своего лексикона слово «невозможно».

Ограниченность ресурсов Германии, крайняя переоценка боеспособности вермахта и опыта западноевропейских кампаний, недооценка мощи СССР привели к тому, что план «Барбаросса» стал планом войны без резервов, без достаточных материальных запасов, планом однократной кампании. Так, для обеспечения операции вторжения запасы горюче-смазочных материалов, продовольствия и боеприпасов создавались из расчета на 20 суток активных боевых действий. Все было подчинено идее сильного первоначального удара, который, по расчетам Берлина, должен был решить исход войны самое позднее к ноябрю 1941 года.

«Вряд ли мы ошибемся, – писал генерал Эрхард Раус, – если скажем, что вся русская кампания войдет в историю как одна гигантская импровизация. Перед вторжением в Советский Союз Верховное командование немецких вооруженных сил (ОКВ) и Верховное командование армии (ОКХ) даже не попытались заглянуть в будущее. Старшие командиры вооруженных сил и военные специалисты всех отраслей прежде всего должны были детально изучить климат и местность, а также социальные, экономические, политические и военные условия на потенциальном театре военных действий или хотя бы в тех нейтральных и союзных государствах, где существуют аналогичные условия… В результате выяснилось, что они просто не понимали, с чем им предстоит столкнуться, и, похоже, смотрели на всю кампанию слишком легкомысленно».

В последний раз Гитлер изложил свое видение ситуации в письме Муссолини от 21 июня 1941 года, в котором информировал дуче, что принял решение начать войну против СССР, так как «уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет в этом или следующем году к гибельным последствиям». Гитлер утверждал: «…Советская Россия и Англия, в равной степени, заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое – умно и осторожно, но неуклонно – возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства». Поскольку битва за Англию потребует использования всех германских ВВС, Германия должна быть застрахована «от внезапного нападения с Востока или даже от угрозы такого нападения… Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той причине, что не буду располагать превосходством в воздухе… Положение в самой Англии плохое, снабжение продовольствием и сырьем постоянно ухудшается. Воля к борьбе питается, в сущности говоря, двумя факторами. Эти надежды основываются исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию – это в нашей власти». Признавая, что борьба будет тяжелой, фюрер не сомневался в «крупном успехе».

Как заметил генерал Г. Блюментрит, «приняв это решение, Германия проиграла войну».

Поскольку полная победа социализма в одной стране невозможна, пока существует капиталистическое окружение, участие большевиков в войне было предрешено. Гитлер еще сидел в тюрьме, когда Сталин на Пленуме ЦК ВКП(б) 19 января 1925 года, сделав вывод о неизбежности в будущем новой войны, заявил, что «в связи с этим не может не встать перед нами вопрос о нашем вмешательстве в эти дела»: «Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, – нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить». Но прежде требовалось создать мощную военно-экономическую базу, которая стала бы надежным фундаментом для войны с «капиталистическим окружением». Поэтому, выступая с отчетным докладом на XV съезде партии в декабре 1927 года, генсек вновь заявил о нарастании угрозы войны и поставил задачу: «учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну» до того момента, пока «не назреют вполне колониальные революции», либо «пока капиталисты не передерутся между собой».

Выполнение этой задачи до поры до времени требовало лавирования между великими державами, чтобы воспрепятствовать их консолидации на антисоветской основе и использовать их технические возможности для модернизации экономики. Сделав ставку на ускоренное военно-экономическое развитие СССР, советское руководство было вынуждено налаживать экономические связи со странами Запада, что требовало определенной маскировки своих намерений. В этих условиях было принято решение о снижении «революционной активности», в частности о сворачивании «боевой работы» (диверсий и подрывной деятельности) за рубежом, что было лишь дипломатической тактикой, а не отказом от идеи «мировой революции».

В 30-е годы, в связи с началом открытой борьбы ряда великих держав на пересмотр Версальско-Вашингтонской системы, международная обстановка существенно изменилась. Советское руководство в это время умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, идеи пацифизма, антифашизма для создания имиджа главного борца за мир. Кто громче всех кричит «Держи вора!» – общеизвестно.

Вот тезисы речи Калинина от 20 мая 1941 года: «Большевики – не пацифисты… они всегда стояли, стоят и будут стоять за справедливые, революционные, национально-освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны… войны. Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны». Кстати и песня о «священной войне» уже написана, но время премьеры еще не настало. Чем еще обогатил сокровищницу человеческой мысли «всесоюзный староста»? Пожалуйста: «Нельзя безотчетно упиваться миром – это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов… Если мы действительно хотим мира, то для этого мы должны из всех сил готовиться к войне».

«Миролюбивая внешняя политика СССР» являлась не более чем пропагандистской кампанией, под прикрытием которой советское руководство стремилось обеспечить наиболее благоприятные условия для военного сокрушения капитализма. Борьба за «коллективную безопасность» стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации великих держав без его участия. Однако события 1938 года показали, что Советский Союз не только еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться как второразрядное государство. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Сталин считал, что он уже достаточно хорошо подготовился к тому, чтобы «вмешаться в эти дела». СССР располагал мощной экономикой, развитым ВПК и хорошо вооруженной Красной Армией. Не случайно 1 октября 1938 года на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда Сталин объяснил, что «бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать. Они вовсе не против наступления, не против всякой войны. То, что мы кричим об обороне – это вуаль, вуаль. Все государства маскируются».

В ходе политического кризиса в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и итало-германский, каждый из которых оказался заинтересованным в соглашении с СССР. Со своей стороны Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально использовала ситуацию, балансируя между различными военно-политическими блоками. Советское руководство в своих расчетах исходило из того, что возникновение войны в Европе, как при участии СССР в одной из противостоящих группировок, так и при сохранении им нейтралитета, открывало новые перспективы для усиления влияния Советов на континенте. Союз с одной из группировок делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими последствиями, а сохранение нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло занять позицию арбитра, от которого зависит исход войны. Из этих расчетов и был определен советский внешнеполитический курс.

Ход англо-франко-советских переговоров показал, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 года был подписан советско-германский договор о ненападении. Таким образом Советскому Союзу удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах и при этом свалить вину за срыв переговоров на Лондон и Париж! Подписывая пакт, Сталин и Молотов сами установили дату начала Второй мировой войны. События нарастали лавинообразно.

Буквально через две недели после подписания договора с Германией Сталин в беседе с руководством Коминтерна 7 сентября 1939 года так оценил обстановку в Европе: «…война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону». Вот вам кратенько суть советской внешней политики в 1939–1941 годах. Понятно, что подобные, идеи не афишировались, наоборот, было сделано все, чтобы убедить мировое общественное мнение, что Советский Союз строго придерживается позиций нейтралитета и только сильно озабочен собственной безопасностью.

Начало европейской войны и наличие тайных протоколов к пакту с Германией позволило СССР приступить к ревизии своих западных границ. Москва получила возможность вернуть контроль над территориями, большая часть которых входила ранее в состав Российской империи. 17 сентября 1939 года Красная Армия вторглась в Польшу, что означало фактическое вступление Советского Союза во Вторую мировую войну.

Затем была неудача с Финляндией. Но летом 1940 года успешно оккупирована Прибалтика, а во второй половине июня довольно быстро была решена бессарабская проблема: «…в результате проявленной Советским Союзом инициативы правительство Румынии было вынуждено пойти на мирное разрешение советско-румынского конфликта и возвращение СССР Бессарабии и передачу Северной Буковины, народы которых вступили в состав СССР». Таким образом, к середине 1940 года Советский Союз смог занять и аннексировать большую часть территории Восточной Европы, которая была отнесена к сфере его интересов согласно советско-германским договоренностям, что значительно улучшило его стратегические позиции и укрепило «обороноспособность».

9 сентября 1940 года, подводя итоги на совещании ЦК ВКП(б), Сталин заявил: «Мы расширяем фронт социалистического строительства, это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, которых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой другой сволочи». О, эти счастливые литовцы! До вышеописанных событий Германия не имела общих с Советским Союзом границ, и Гитлер не имел никакой возможности напасть, тем более «вероломно и внезапно». Сталин сам активно прорубал «дверь» в Европу, выйдя к границам Рейха на фронте от Балтики до Карпат.

Правда, в 1940 году сильно испортились отношения с Англией и Францией, так как их руководство было недовольно тем, что им не удалось использовать СССР в своих целях и русские осмелились предпочесть свои собственные интересы «общему делу» защиты западных демократий. В Лондоне и Париже в этот период рассматривали Москву в качестве союзника Берлина. Противодействуя этим настроениям, советское руководство вело осторожный внешнеполитический курс, всячески демонстрируя свой нейтралитет в европейских делах. Сталин лавировал между Германией и Англией, которая стремилась любыми способами ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь внимание Гитлера на Восток. Со своей стороны, Кремль рассматривал Германию в качестве силы, способной подорвать позиции Англии и «расшатать капиталистическую систему». Затем в подходящий момент Красная Армия разгромит Германию и освободит Европу от фашизма и от «загнивающего капитализма».

Неоднозначно развивались и советско-германские отношения. В них было и военно-экономическое сотрудничество, при котором обе стороны твердо отстаивали свои интересы, но все же находили компромисс. Случались затяжные споры по целому ряду проблем. Конечно, ни одна из сторон не забывала о вероятности военного столкновения между ними и внимательно следила за действиями партнера-противника. Взаимная подозрительность стала нарастать с лета 1940 года, когда после неожиданно быстрого разгрома Франции Германия стала гегемоном Западной Европы и освободилась от сухопутного фронта, хотя продолжение войны с Англией сковывало ее военно-морские и военно-воздушные силы. Правда, хотя победы вермахта и произвели сильное впечатление, вывести Англию из войны не удалось.

Уже летом 1940 года стало окончательно ясно, что война приняла затяжной характер, а положение Германии остается сложным. В этих условиях германское руководство попыталось создать континентальный антибританский блок с участием СССР. В Москве были заинтересованы в ослаблении руками Германии британского влияния в континентальной Европе, но вовсе не собирались отдавать ее в безраздельное господство Берлину. Наоборот, советское руководство собиралось получить от Германии новые территориально-политические уступки в Скандинавии, на Балканах и Ближнем Востоке. Но переговоры в ноябре 1940 года показали, что Берлин уже рассматривает Европу как сферу своего влияния, и новый компромисс оказался невозможным.

Таким образом, интересы Москвы и Берлина оказались совершенно противоположными. Обе стороны стремились к мировому господству, следовательно, одному из партнеров отводилась теперь подчиненная роль. Ни Гитлер, ни Сталин не могли пойти на подобную уступку.

Кроме того, СССР должен был отказаться от любых попыток проникновения в Европу. Поскольку этот континент в течение нескольких последних веков считался политическим центром мира, главным очагом технического прогресса и цивилизации, отказ от борьбы за Европу отодвигал Москву на обочину мирового развития. Второсортный статус СССР только закреплялся. И даже если бы советское руководство согласилось стать второстепенным партнером Германии, это вовсе не гарантировало бы от новых разногласий и новых претензий, что в итоге привело бы к новой схватке за передел мира, но в менее благоприятных для Советского Союза условиях. Добавим сюда еще и идеологические разногласия и поймем, что новый германо-советский союз не мог быть реализован.

С ноября 1940 года стало ясно, что теперь именно Берлин является основным препятствием советского проникновения в Европу и советско-германские отношения вступили в фазу непосредственной подготовки к войне. Формально стороны сохраняли дипломатические отношения, но вели нарастающую дипломатическую борьбу, особенно на Балканах. Военные действия на Балканах в апреле-мае 1941 года в целом были на руку Москве, поскольку подтверждали невозможность англо-германского альянса. Поэтому советское руководство всячески демонстрировало Берлину свое понимание действий Германии в Восточном Средиземноморье, так как расширение боевых действий на Ближнем Востоке могло отвлечь наиболее боеспособные части вермахта из Европы.

В этих условиях Советский Союз мог спокойно и последовательно проводить подготовку к новому «освободительному походу». В свете этой подготовки в апреле 1941 года началась нормализация советско-английских отношений. Для обеспечения тыла со стороны Дальнего Востока 13 апреля был подписан советско-японский договор о нейтралитете.

Собственно советское военное планирование боевых действий против Германии началось еще в октябре 1939 года. До июня 1941 года было разработано пять вариантов плана оперативного использования Красной Армии в войне с Германией. Документ под условным названием «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 гг.» начал разрабатываться сразу после установления советско-германской границы согласно договору от 28 сентября 1939 года. Особую интенсивность этот процесс приобрел со второй половины 1940 года, и в конце июля составление этого документа было завершено. План предполагал основные усилия сосредоточить в направлении Варшавы и Восточной Пруссии.