Текст книги "Смерть Колокольчика"
Автор книги: Владимир Куземко
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 27. НА КВАРТИРЕ
Примерно в это же время Дубок спохватился, что вещи Скворцовой ещё остаются на снимаемой ею квартире, и предоставил мне дежурный «уазик», поручив немедленно привезти скворцовское барахло в РОВД и сдать в камеру вещдоков. Имелся в виду дамский ширпотреб, – обыск на адресе уже проводился (сразу же после убийства и опознания трупа), ничего противозаконного там не нашли, изъяв лишь могущие помочь следствию документы и личные записи покойной… Ну а теперь – велели забрать всё остальное.
К слову говоря, снимаемые квартиры Алла меняла часто, и за два года проживания в Энске это был уже 4-й её адрес.
С предыдущего – ушла полгода назад, причём со скандалом. (Как выяснили наши, тогдашняя хозяйка сделала ей замечание за бардак в комнате и постоянно приводимых «хахалей». Алле что-то в её критических замечаниях не понравилась, и она смачно харкнула домоуправительнице в физию… Естественно, пришлось тут же съезжать!)
Два предыдущих адреса, как установила проверка, она тоже сменила после подобных же историй…
Квартира – стандартно-тесноватая, 2-комнатная, в девятиэтажке на окраине жилмассива, неподалёку от лесопосадки…
Квартирная хозяйка – пожилая женщина с приятным лицом. Должно быть, Скворцова, сделав должные выводы из предыдущих «тёрок» с хозяюшками, за последние месяцы в приютившую её бабулю не плюнула слюной или словом ни разу, – во всяком случае, та отзывалась о погибшей квартирантке вполне уважительно: спокойная. вежливая, шумных гостей к себе не водила, да и сама в своей комнате разве что ночевала, а так – вся в заботах, вся в бегах…
Немножко удивляло, что считает она Скворцову чуть ли не медсестрой («Аллочка и по вечерам часто отлучалась – делала на дому людям уколы»), но, подумав, понял, что иначе обозначить свою специальность Скворцова в беседе с добродушной старушкой не могла, – не говорить же, что отдаётся мужчинам за деньги!..
Бабулька пожаловалась на племянника («такой шалопай – просто жалко смотреть, как сестра с ним мучается!»), потом обеспокоилась уж о нём самом («мальчика ни за что посадили на 15 суток, это ужасно!.. в одной камере с ним могут оказаться нехорошие люди!..»)… Я скромно умолчал, что благодаря именно моим усилиям её противный Лёнчик в тюряге как раз и оказался… Ждал, не проболтается ли, не сообщит ли что-нибудь о своём племяше этакое, компрометирующее… И когда убедился, что ничего «этакого» она не знает – зашёл в комнату, снимаемую Аллой.
Ничего особенного там не увидел. Типичное женское обиталище средней руки. Куча шматья в шкафу (всё – добротно и со вкусом, в основном – импорт), японский телевизор с большущим экраном, куча косметики на трюмо, целый ящик женских романов, – все бабы от таких тащатся, и моя супруга – не исключение…
От вещей, от всех предметов в комнате исходил приторно-сладковатый аромат… Так, видимо, пахла и та молодая женщина, которой уж нет… Её самой – нет, а её запахи – остались, и будут напоминать о ней некоторое время…
На столе в рамочке – фото Скворцовой. Взяв, разглядел как следует… До этого видел её лицо только однажды, на том самом фото в ОРД, где она – мёртвая, на песке… Там, на ставшем для неё роковом берегу, с закрытыми глазами и разметавшимися во все стороны мокрыми волосами, была она безликая, застывшая, никакая…
И только теперь увидел её живой. Смеётся, смотрит куда-то вдаль, чуть выше и правее той точки, с которой её сфотографировали, во влажно-блестящих глазах – самоуверенное: «Я – самая-самая!»
Что ж, красива, спору нет… Но лично мне – не по нраву. Известный дамский тип: женщина-вамп. Энергетический вампир, паразитирующий на слабости окружающих, подпитывающий свою мощь за счёт отсоса энергии и жизненных сил у окружающих…
Иметь такую знакомой – интересно, с ней не скучно, она будоражит и заставляет внутренне напрягаться, чтобы быть вровень, не пасть в грязь лицом… Но это – и утомительно, идёт постоянная сшибка характеров по принципу: «Кто – кого?..» Причём твои шансы победить – минимальны… Мужчины таких женщин уважают и ценят, но – не любят и побаиваются, они – для сильных духом, кому не страшна никакая конкуренция… Но где ж вы сейчас таких мужчин сыщете?..
Каждый второй – комплексует от своей жизненной неустроенности, а из оставшихся – кто пьёт как сапожник и ни о чём «высоком» не задумывается, кто бездумно блудствует, а кто – играет во всякие заумные игры – политические, экономические, мафиозные, философские, да мало ли ещё во что…
Заматеревшей женщине-волчице для пары нужен ещё более матёрый волк-самец!.. Она должна чувствовать, что в стае есть тот, кто сильней её, – с ним она постоянно будет схватываться за главенство, и, оказавшись не в силах победить, только ему и будет повиноваться, признавая его вожаком…
Ну а мне постоянные стычки в дуэте с дамой не нужны, будь она хоть жена, хоть любовница, хоть коллега по службе… Тут дай Бог, чтоб хватило внутренних сил от начальства отбиться, потерпевшим лапшу на уши навешать, подозреваемых на сознанку расколоть, да проверяющим козлам запудрить мозги… Увольте хотя бы от бабы – дуэлянтши…
Вот о чём думал я, разглядывая фото недавно убитой девицы. Хотя, надо признать, что-то такое в ней было… Незаурядная штучка, безусловно. Но – с норовом… Потому, быть может, и морозится нынче в городском морге…
Оставив косметику хозяюшке на память о квартирантке, остальное отнёс вниз, к машине, и доставил в райотдел, где и сдал в комнату вещдоков. Всё – кроме телевизора, который пока что поставил у себя в кабинете… А чего ему без дела пылиться?.. Мне ж телик дома смотреть некогда, почти всё время на работе, а смотреть хотя бы изредка – не мешает… Надо знать, что там в мире делается, и о чём с трибун толкуют-вещают наши правители?.. Вдруг чего-то интересного о будущих изменениях в нашей жизни услышу…
…Сейчас вот ходит гнилой слушок, что бабуль, которые торгуют ныне у остановок общественного транспорта семечками и куревом, и разгонять которых ввиду незаконности их частно – предпринимательского промысла нас часто посылает начальство, скоро будет разрешено задерживать, арестовывать, судить и ссылать на лесоповал за экономическое диверсантство и дискредитацию нашего государства перед иностранцами.
Типа: мы на Западе врём, что хорошая жизнь у нас налаживается, а эти нахальные торговки-пенсионерки своим поведением нагло намекают, что им пенсий на жизнь не хватает!.. Вот пусть неуёмные бабульки топориками на лесоразработках и помашут, хе-хе…
Шучу.
Глава 28. ПОХОРОНЫ
На следующее утро начальник угрозыска на оперативке подвёл некоторые
итоги расследования.
Хоть прошедший в ночь с 5-го на 6-е мая дождь частично и смыл следы, но криминалисты всё же сумели установить, что Скворцова приехала на косу в машине (предположительно – иномарке), которая остановилась в ста метрах от берега. И от авто до воды две трети пути она шагала самостоятельно, в сопровождении ещё кого-то, а оставшуюся треть – её волокли… Следовательно, её оглушили и придушили по дороге…
Крайне маловероятно, чтобы поздним вечером (практически – ночью!) Скворцова согласилась прогуляться со случайным клиентом по берегу, да ещё и по пути доверчиво подставила ему для удара ломиком свой затылок….
Отсюда – предположение, что убил Аллу была не посторонний, а – «свой», которому она доверяла. В её ближайшем окружения его и надо искать!..
Задержав меня после оперативки, Дубок велел немедленно ехать в пригородный посёлок Прямое Ухо, – сегодня в полдень там должны хоронить накануне доставленное в родные места тело Скворцовой.
«Заодно поговори с её родичами и друзьями, собери максимум информации!» – строго глянул майор.
А откуда – такая строгость?.. Не иначе как – сам ранее лохнулся, забыв распорядиться собрать сведения о «раннем» периоде жизни нашей «птички», теперь же спохватился: нет ли в таящихся в её прошлом фактах какой-либо зацепочки для следствия, позволяющей уточнить мотив убийства?..
А что, очень может быть… Какой-нибудь старый друг детства, с которым росли в одном дворе, и ходили в один класс… В своё время чего-то там не поделили, она ему напакостила, он хотел отомстить, но она – умотала в город… Два года терпеливо ждал её возвращения, и, поняв, что она не вернётся, – самолично смотался в Энск, нашёл Аллочку, отвёз на косу, трахнул в анус, и – пришил!..
М-м-м… Нет, чересчур уж сложновата конструкция!.. Да и вообще, вряд ли в маленьком посёлке найдутся концы к убийству, случившемуся в не столь уж и ближнем городе… Опять – голый вассер!..
Но говорить майору, что блестящая его идейка на деле не стоит и выеденного яйца, я благоразумно не стал, а наоборот – придал своей физиономии оттенок восхищения как всегда мудрым планом вождя районной уголовки, прекрасно понимающим, в какую именно дыру надо своего подчинённого по макушку воткнуть, чтобы тот тотчас вынырнул обратно с золотой рыбкой в зубах… Дубок подозрительно покосился в сторону моей верноподданнической хари, но прицепиться не к чему, – промолчал…
…Езды до Прямого Уха – полчаса в рейсовом автобусе, но поди ещё купи билет, а потом и запоздавший автобус дождись!.. Понятно, что в служебном авто я домчался бы до посёлка намного быстрее, но кто ж мне это авто предоставит?..
Гады… Держат нас, оперов-трудяг, в чёрном теле, а потом ещё и гундосят: «Ой, вы так медленно преступления расследует!..» Сосновую шишку вам в рот – а кто виноват?.. Вы же сами и виноваты!.. Ни хрена не делаете, чтобы нас всем необходимым для работы обеспечить, а сроки расследования – соблюди, и процент раскрываемости – натяни обязательно…
Так и убил бы всех начальничков наших!.. Не пойму, почему бандиты с этим делом мешкают… Патронов не хватает?.. Так только скажите – рядовые опера сложатся боеприпасами, и подкинут вам пару ящиков!..
…Трясясь в автобусном салоне на жёстком сиденье, вспоминал опрошенных намедни «ново-руссов», и вдруг меня пробило: а ведь в целом они Скворцову как «массажистку – ласкательницу» всё ж таки = уважали!.. И это – вопреки её холодноватости, и не слишком уж тщательно скрываемому презрению к клиентам… Можно даже так сказать: именно благодаря этому презрительному отношению она и ценилась! Дескать, «да, недолюбливает нас, но в рот – берёт, и попу – подставляет!»
А это – лишний повод для самоуважения: раз моей воле покоряется даже и такая норовистая кобылка, то, значит, я и впрямь – хозяин жизни!.. Прочие. покорные и внутренне сломленные тёлки, такого ощущения самодостаточности обслуживаемым ими мужикам не дарили…
…Вот за что больше всего Скворцова и ненавидела этих откормленных самовлюблённых боровов – за подобные мысли!.. С таким настроем, по её мнению, жить на белом свете они просто не имели права…
…Не очень далеко от Энска до шахтёрского Прямого Уха, а – словно на другой планете оказался.
Кругом – грязь, вонь, разруха, туповато-«деревенские» хари, и налёт безысходности на всём – даже на оседлавших ветки деревьев тощих воробьях…
Когда-то, когда шахты ещё работали, жизнь здесь была веселее, но за последние 10–12 лет всё поменялось. Шахты закрыли, людей массово выкинули на улицу, из героев-шахтёров, привыкших к почёту, вниманию прессы и большущим (по советским меркам) получкам, они стали тем, кем по сути всегда и были: бесправным человеческим отрёбьем, ничего в этой жизни не понявшим и не узнавшим, и лишь покорно несомым бурным потоком бытия в никуда…
Почти поголовная безработица, нищета, многочисленные подростковые и молодёжные банды, беспощадно воюющие между собою за место под Солнцем… (В окрестностях – несколько заброшенных шахт, куда так легко сбросить любой нежелательный для скорого обнаружения трупешник!..)
…Похороны Скворцовой оказались скромными, без изысков, даже и без оркестра, на котором решили сэкономить…
Преждевременно состарившаяся мать Аллы (по её изъеденному морщинами лицу было заметно, что в юности она всё же была очень даже ничего!), младшенькая сестричка с уже оформившейся аппетитной фигуркой, пяток других родичей, дюжина одноклассников, несколько случайных зевак, без которых не обходятся ни одни похороны, ну и я – заезжий соглядатай из энской милиции, по здешним масштабам фигура чуть ли не руководящая, во всяком случае – влиятельная!..
Заметил, как стоявшая у могилы перед опусканием туда гроба сестрёнка Аллы щупала меня юркими глазками, красноречиво задержав взгляд на штанах… А ведь самой наверняка ещё нет и 15-ти!.. Рано мужиков глазами лапать, голуба!.. Иди лучше – в куклы поиграй…
На лежавшую в открытом гробу Скворцову я старался не смотреть – неприятно как-то… Но краем глаза всё же заметил, что смотрелась она миловидно, как говорится – хоть сейчас же на свадьбу!..
Сейчас в моргах настоящие кудесники трудятся, им только заплати – из любого пожилого страшилы с разбитой головою сделают юного смазливого ангелочка, где надо – отрихтовав, подкрасив, заретушировав… Смотреться на собственных похоронах будешь живее всех живых, так что все даже удивятся: зачем такого красавчика – и в могилу?!.
Взять меня, к примеру…Жизнь не сахар, и служба собачья, а плюс к этому – регулярные пьянки совместно с коллегами, сексотами и, на худой конец, пострадавшими…
Поэтому и выгляжу не на свои законные 27 лет, а на все 127!.. Помят, испит, небрит, одичал…
А гикнись я завтра в героической борьбе с преступным элементом, подкоси меня бандитская пуля или срази бандитский же ножик, и хорошенько поработай (по указанию руководства) надо мною морговские косметологи и гримёры, – гляну из гробика на окружающих молодо и счастливо, каким при жизни в последний раз, быть может, выглядел лет этак в семнадцать, когда школу оканчивал…
Даже родная жена удивится: «Так вот с каким симпатюлей, оказывается, я жила все эти годы!..» Тёща – и та уронит случайную слезинку скорби о кончине столь прекрасного юноши…
Я тряхнул головой, освобождаясь от назойливых размышлений.
Вдруг возникло ощущение, что кто-то смотрит мне в спину… Пристально, как сквозь прицел снайперской винтовки…
Зевнув, наклонился зашнуровать ботинок, мельком кинув взгляд из-под локтя. Вроде бы никто не пялится, все смотрятся безобидно… Померещилось!..
Тем временем похороны шли своим чередом. Гроб уж заколотили, и теперь готовились опустить в зияющую в земле дырку.
Есть такое, неизвестно откуда взявшееся и, на мой взгляд, очень тупое мнение, что убийцу как магнитом тянет на место похорон жертвы, Вначале-де стоит он в задних рядах присутствующих, а в самый кульминационный момент, когда тело уже предают земле – вдруг выбегает из-за чужих спин к могиле, падает на колени у самой ямы, и слезливо возопляет: «О, прости меня за то, что я тебя угрохал!..»
И в приступе раскаяния – колотит головой о землю, а потом – покорно подставляет запястья для наручников служителям Фемиды, и понуро уходит под конвоем…
Не знаю, каким же кретином надо быть, чтобы притащиться на похороны убиенного тобою же (разве что – он твой ближайший родственник, и твоё отсутствие на его похоронах слишком бросалось бы в глаза)…
И уж тем более надо быть болваном в квадрате, чтобы, взяв на душу грех смертоубийства, потом взять да и раскаяться, и во всём сознаться!.. Если ты такой уж совестливый, то не надо было и мочить, а коль замочил – то на хрен совеститься, и лишать себя тех выгод, которых с помощью этого убийства и добивался?!.
Но это – в теории так рассуждаю, а на практике – мало ли какие есть идиоты?..
Вот поэтому я и держал наручники наготове, бдительно зыркая в негустую толпу вокруг гроба, и поджидая тот момент, когда мокрушник начнёт рвать на голове волосы, вопя: «Вяжите меня – это я Аллочку угрохал!..»
…Не дождался. Окружающие смотрелись одинаково серо и скучно, всем явно хотелось лишь одного: чтоб похороны кончились поскорее. Никто не спешил каяться!..
Двое бомжистого вида работника кладбища небрежно шмякнули ящик с трупом в наспех вырытую яму.
И тут же туда полетели первые комья земли…
Глава 29. СЕМЬЯ
После похорон – напросился к скворцовской семейке на оказавшиеся недолгими поминки, а потом, когда немногочисленные гости начали расходиться из скромной двухкомнатной квартиры Скворцовых в неказистой пятиэтажке, – задержался у них, навязав разговор об Алле, её знакомых и биографии.
Рассказывала мать – спокойно, без крика и надрывных истерик… Показывала какие-то документы, фотографии из альбома, школьные дневники, табели, тетради… Её младшенькая сидела молча в кресле, в противоположном углу комнаты, и оттуда швыряла голодные взгляды на мою ширинку. Сперва это смешило, потом – настораживало, а в конце – утомляло.
Я, скромный районный опер уголовки, женским вниманием не избалован. Не чтоб – вообще и ни с кем… Но и не кидаются на меня толпами полуодетые дамочки, спеша порвать мою одежду вздрагивающими от похоти ручонками… А тут – такой аншлаг!..
Что, так хочется из забытого Богом и государством посёлка перебраться в чуть ли не «первопрестольный» (по здешним меркам) Энск?.. Так, во-первых, ты ещё подожди, пока паспорт получишь, и, во-вторых, я ж в некотором роде – женатый человек… Это что – не препятствие?..
И я попытался по возможности не обращать внимание на сексуально озабоченную малышку, сконцентрировавшись на рассказе мадам Скворцовой о старшенькой…
…Алла родилась в скромной работящей семье. Отец – шахтёр, умер от сколиоза, когда ей исполнилось пять лет. Мать – медсестра в местной больнице, там же подрабатывала на полставки уборщицей. Была ещё парализованная в 1989-м году бабушка, занимая целиком одну из комнат, – хрипела, стонала, жрала, пукала, воняла, слезилась взглядом, короче – отравляла существование домочадцев. (В прошлом году она наконец-то откинула тапки, так что я её уж не застал).
С раннего детства Аллочку окружали грязь, телесный и душевный смрад, дикие нравы одичавшего шахтёрского люда, где взрослые – вечно пьяны и злы как собаки, а малолетки (чтоб выстоять и не быть растоптанными жизнью) – сколачивались в «стаи», живущие по общеизвестным законам всех «стай», расправляясь с «чужаками» и повседневно контролируя поведение «своих»…
С измальства Алла проявила самостоятельность характера, не терпя никакой опеки над собою, и всегда стремясь поступать по-своему.
«Я ей всегда говорила: хорошим для тебя это не закончится!..» – без особых сожалений в голосе, а лишь сухо констатируя факт, вздохнула мать.
Вырастала среди мальчишек Алла таким же сорванцом, как и они, была одной из них, и даже больше – стала у них заводилой и лидером!.. Умела хорошо драться, но не в том смысле, что владела в детстве какими-то приёмами, а – не боялась драк, как боятся их большинство девчонок… Стойко переносила боль, и могла пойти на страдания во имя того, чтоб её противники пострадали ещё больше.
Но это – лишь половина правды. А другая половина – в том, что отстаивавшая своё достоинство и самостоятельность в каждодневных конфликтах и стычках, в душе оставалась Алла доброй и мечтательной, с острой тягой к справедливости, с осознанным желанием приносить какую-то пользу разным хорошим людям… Вот и о парализованной бабушке заботилась ведь в основном именно она. Как сказала мать: «Была со старухой совсем не брезгливой…»
Училась хорошо, почти на одни пятёрки, участвовала в областных олимпиадах (именно во время одной из них, побывав в Энске, «влюбилась» в сумасшедший городской ритм жизни)… Школу заканчивала в классе с медицинским уклоном, намереваясь затем, окончив мединститут, стать врачом, спасать людям здоровье и жизни.
«У неё в детстве прозвище было – Колокольчик… – торопливо закурив, и пустив в мою сторону струйку дыма, сообщила мать глухо. – Смеялась она… так звонко1.. Словно серебряный колокольчик звенел… Это я её так однажды назвала, в шутку, а прозвище к ней – пристало, любила она его… Но это – только для близких, а для дворовой компании она была «Скворцом»!..»
Я листал фотоальбом, наблюдая, как от страницы к странице большеглазая девочка с симпатичными кудряшками наливается очарованием и воинственностью, расцветая и превращаясь из гадкого утёнка в прекрасную орлицу…
Вот фото её выпускного класса. Она – самая красивая во всём 11-Б, – трепетная улыбка, мечтательные глаза… Тогда в них ещё не было пронзительного блеска, так характерного для её позднейших фотографий… В Энск она уезжала славной девушкой, пусть и не без сумбура в голове…
Это город ожесточил её душу.
…Её жизнь после школы могла повернуться и по-иному. Мать, оказывается, хотела, чтобы она поступила в размещённое в Прямом Ухе ПТУ по одной из шахтёрских специальностей, тогда учёба не помешала бы её уходу за тогда ещё живой бабушкой, а после ПТУ она смогла бы (теоретически) устроиться на одну из ещё не закрытых шахт…
Но Алла такой судьбы себе не хотела.
Фактически её предлагалось повторить нерадостную биографию матери. Прогулять пару лет среди грубоватых, неотёсанных и мало культурных шахтёрских парней, потом, выскочив замуж за одного из них, быстро завянуть в нерадостной атмосфере здешнего быта, усохнуть и поблёкнуть, короче – умереть заживо…
Нет, чем такая доля – уж лучше в петлю!..
Так что уезжать из Прямого Уха надо было обязательно, хоть её и останавливали напоминаниями о больной и зависящей от неё старухи… Ещё две женщины в доме остались – что. некому больше за паралитичкой приглянуть?!. И потом, она всё равно скоро умрёт, а жизнь – проходит, течёт время, и нельзя, чтобы оно стало долгими годами напрасно упущенных возможностей!..
Примерно в таком духе отвечала Алла пытающимся её остановить родичам, в первую очередь – матери. Та – злилась, взаимное непонимание перерастало в неприязнь, а оно – во взаимную злобу…
Уезжала в Энск Алла фактически без малейших шансов, в случае неудачи, куда-либо вернуться… Возвращаться ей было некуда, все мосты – сожжены… И что ещё более важно – рассчитывать на материальную помощь из дома, хотя бы на первое время, она тоже не могла!..
В Энске Колокольчику сразу не повезло – провалилась на вступительных экзаменах в Медакадемию. Ведь это только по мерках прямоухинской средней школы она была чуть ли не круглой отличницей, а в областном центре цена и вес школьных отметок – совсем другие…
Оказавшись у разбитого корыта, какая-нибудь домашняя барышня, отрыдав пару часиков в подушку, вернулась бы в родные пенаты, но Алле, как уже говорилось, возвращаться было некуда…
Да и не из таковских она была!.. Неудачи только закаляли её характер и цементировали волю. Побеждать свои слабости для неё всегда было обязательной самоцелью. При столкновении с «непреодолимой» стеной она стремилась идти напролом, до конца, до победного финиша…
Зацепиться в Энске ей удалось, но – какой ценой?!.
Сперва – неудачное лаборантовство в Медакадемии, потом – полу-массажистка, полу-шлюха в неком якобы респектабельном салоне… Разве об этом она мечтала, разве к этому стремилась?!.
Глядя на усердно демонстрирующую мне из кресла цвет своих трусиков (полосатеньких и не очень чистых) младшую Скворцову, я не без оснований предположил, что секса в ранней юности смазливенького Колокольчика было немеренно. И очень удивился, услышав от её матери брошенное вскользь: «В Энск она уехала девственницей…»
Как-то не вязалось это со всем последующим…
Но много позднее, обдумав услышанное, понял, что вполне так и могло быть. Мозги у Скворцовой работали, и думала она именно мозгами, а не влагалищем. Достойного парня среди прямоушинского бычья себе не нашла, а отдаваться кому угодно просто «ради удовольствия» – не её стиль.
Да и – глупо!.. Среди прочих её планов наверняка был и такой: найти в Энске хорошего мальчика из профессорской либо бизнесменовской семейки, и выскочить за него замуж, а дальше – жить долго и счастливо!..
Но со сказочными принцами и в Энске оказалась большая напряжёнка. Городские ребята были куда грамотней и «схваченней» поселковых, но по большому счёту – всё то же неразумное бычьё, которому лишь бы оттрахать и слинять, а потом – ещё и пялиться нахально: «Какой ЗАГС?!. Ты что, мне ж ещё три курса доучивать!..»
И не вздумай от такого рожать – не поможет материально, а морально – ещё и в душу плюнет: «Чем докажешь, что ребёнок – мой?..»
В чём-то даже прямоушинские грубияны наверняка показались Аллочке и предпочтительнее: в них меньше лицемерия и утончённой подловатости, они если намереваются, тебя поиметь, отбросить потом как использованный презерватив, то прямо об этом в самом начале и предупреждают: поимею и брошу!.. Никто при этом влюбленного Ромео корчит, как привычно делали это городские…
Кто конкретно сорвал цветок аллочкиной девственности – не узнает уж никто. Думаю, во время её работы лаборанткой всё ж таки завёлся у неё какой-нибудь голубоглазенький или кареокий студентик, ненадолго затуманивший её голову лестью и лаской, а потом, отучившись последний семестр, исчезнувший так стремительно, словно все предыдущие годы неутомимо тренировался, готовясь именно к этому рывку на свободу…
В большой и чистой любви, стало быть, Алла разочаровалась надолго, если не навсегда, а жить дальше как-то надо, причём – до конца используя все предоставленные тебе природой и обстоятельствами достоинства, одним из которых как раз и являлось роскошное женское тело…
Я осторожненько прощупал, писала ли домой Алла, и если писала, то сообщала ли, чем конкретно в Энске в последнее время занимается.
Оказывается – хоть и изредка, но письма от неё приходили, а род своих занятий Алла указывала весьма смутно («работаю в салоне, почти по своей будущей специальности»)… Но для матери профессия её никакого секрета не составляла. С грубоватой усмешкой на ещё один мой осторожненький вопросик она ответила: «Как это – «чем занималась?» Шлюшничала, разумеется!.. А на что ещё она там, в городе, без диплома была способна?!.»
Я хмыкнул, перевёл глаза с матери на дочь, которая, судя по её позе в кресле, собиралась показать мне уж не только окрас нижнего белья, но и отдельные гинекологические подробности своего детородного органа… Тут же подпрыгнул взглядом к потолку, дабы не смущать ребёнка охотничьим трепетом ресниц…
…Ещё один не использованный Аллой в Энске шанс – найти себе пусть и не любимого, но любящего мужа с жильём, и хоть какой-нибудь, да зарплатой… Нарожать тройню ребятишек, остепениться, а в будущем, возможно – стать тем же врачом…
Но разве это – жизнь?!. Стирки-глажки, обеды-ужины, плаксивые детишки, супруг-нытик с бесконечными жалобами на «достающее» начальство…
Этот вариант – для неудачников, для заранее смирившихся со своей жалкой участью: растратить всю жизнь на то, чтобы жрать, пить, срать и спать… А в один прекрасный день – умереть, так и не поняв, зачем же и рождался на этот свет?!.
Особенно жалки при этом те, кто как на смысл своей жизни – ссылается на своих детей: живу-де ради них!.. А ради них жить – зачем?.. Чтобы и твои дети, отожрав, отосрав и отоспав своё, тоже когда-нибудь умерли?..
Пусть очень многие согласны жить и так, а вот Алла – не хотела. Она стремилась к другому – яркому, интересному, значительному!.. Но всё это – дорого стоило, и за всё надо было платить сполна…
Вот Алла сполна и платила – своим телом.
…Надтреснуто-усталый голос Скворцовой – старшей мозолил уши. Я напряжённо вслушивался в ёё интонации, пытаясь понять, насколько сильно переживает она кончину дочери.
И по всему выходило, что не очень тут и горевали… Алла давно уж в семье – как отрезанный ломоть. Если и была у её родных некоторая досада – так это лишь от былых надежд на то, что Колокольчик, разбогатев в городе, смилостивится над родней, и кинет им кус с барского стола – хотя бы младшую сестричку в Энск заберёт…
А теперь вышло так, что ещё и на похороны пришлось потратиться!.. Не оправдала надежд Алка… Одно слово – стервоза!..
Ну то есть так уж прямо мне свои мысли мадам Скворцова в лоб не сообщала, но, во всяком случае, альбом с фотографиями старшей дочери перелистывала с таким видом, словно никогда в жизни больше не собирается его снова открывать… Старшей дочки больше нет, осталась только младшенькая, так что пора думать только о её судьбе…
…Невольно я поймал себя на мысли, что мать Аллы не так уж и стара, да и уродливой её всё ещё не назовёшь… Слегка напоминает ободранную кошку, верно, но в разрезе старенького ситцевого халатика овал ножек – очень даже ничего… Под двести грамм с закусью и такая, пожалуй, сошла бы на бурную ночку!..
В чём-то она меня даже больше «цепляла», чем её грудастенькое чадо, которое, кстати, творило в кресле совсем уж дикий разврат: ноги раздвинуты до ширины футбольных ворот, трусики сбились в сторону, позволяя разглядеть абсолютно ВСЁ, – даже и то, что юная школьница уже носит, оказывается, спиральку…
Куда же смотрит её мама, почему не делает замечание?.. Я оглянулся на сидевшую рядом со мною на диване женщину – и уловил её влажный взор, скользнувший по моей ширинке… Знаете, такой типично-дамский взгляд, пытающийся прощупать в убежище брюк мужское хозяйство, и хотя бы на глаз определить его длину, вес и работоспособность…
Во семейка!.. Их обоих бы – в «Эсмеральду», уж они бы там расстарались…
«А может, вас чаем угостить?» – вдруг, прервав рассказ на полуслове и положив горячую руку мне на колено, предложила Скворцова – старшая.
Младшенькая в кресле согласно закивала головой, коленками и маткой, почти уж вылезшей наружу из её влагала, уловив и одобрив стратегический замысел матери.
Мне он тоже был понятен. Вначале – чай, потом – самогон, а когда совсем стемнеет – оставят ночевать, «не возвращаться же вам домой в такую темень!»
Ну а ночью – изнасилуют обе, по очереди, истерзают своими ненасытными утробами… Утром же – покажут мне своё коллективное заявление в прокуратуру: «…изнасиловал нас обоих у нас же дома, предварительно напоив…»
Типа: либо я плачу им кругленькую сумму наличными единовременно, и ещё несколько последующих лет буду опекать в Энске Скворцову-младшую, либо посадят они меня за сексуальное насилие – всерьёз и надолго!..
Им-то, дурёхам, мерещится небось, что я в Энске – козырной валет, который многое может, и из которого можно многое выжать…
Итак, плюс к моим нынешним двум женщинам (жене и тёще, которые тоже от меня никуда не денутся), я получу в нагрузку пылкую нимфоманку в грязных трусиках и с вывалившейся наружу от возбуждения маткой, а сбоку ещё и мадам Скворцова будет стоять над душою, требуя внимания и к ней тоже: когда ни когда – а палку кинь и денежками побалуй… Да будь они обе прекрасными Афродитами – и то я бы наотрез отказался от такой перспективы, а то ведь вообще – тьфу, неизвестно что!..
«Нет-нет, мне уж пора!» – с милой улыбкой ответил я.
Обе они набрали в груди побольше воздуха для решительных возражений, но я молниеносно вскочил и кинулся к входной двери.