Текст книги "Ссыльнопоселенец"

Автор книги: Владимир Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ох, – осознав это, я резко сел, уронив при этом курковку. – Герда, это ты?

Собака приподняла голову, поглядев на меня. Я ощутил ее удивление этим вопросом.

– Ничего себе! – Вот тебе и понятливая собака. Конечно, умница. Голован, просто молодой. Знал бы шериф, кого он хотел пристрелить. – Ну, ты даешь, псина, ну ты ваще! – я потрепал лобастую голову собаки. Точнее, суперсобаки, superdog, по-английски. Но во всем мире прижилось русское – голован.

Голованы были потомками эксперимента одного чокнутого гения. Этот кадр, около ста лет назад, пытался вывести расу разумных собак. Генетические модификации, сотни погубленных псин. Но мужик добился своего. Его собаки стали разумнее обычных, более того, они могли при помощи телепатии общаться с хозяевами. Шума было много, правительства пытались выкупить собак и результаты, миллиардеры и нефтяные шейхи в очередь выстроились за щенками. И все кончилось „хоть печально, но обычно“. Террористы из зелёных взорвали ученого, уничтожили практически всех собак. Бойня была еще та. Но остались псы у подчиненных и друзей ученого, мало, но осталось. За сто лет кровь голованов рассеялась. Смешалась в многочисленных потомках. Но порой просыпалась. Эти собаки были не на вес золота – на вес алмазов. Лучшие друзья, надежнейшие сторожа, прекрасные разведчики. Компаньоны, спутники, вожатые. Но на всю населенную людьми галактику – осколки, крохи, максимум десятки тысяч. На миллиарды людей. И потому щенок голована, пусть неинициированный, стоил состояние.

– Герда, а как же мы с тобой инициацию прошли? – голован не начинал просто так обмениваться эмоциями, ощущениями и мыслями с человеком. Для этого мало того, что нужно было стать другом, необходима была специальная инициация, психологическая привязка. Что-то весьма непростое и далеко не всегда успешное.

Мне в ответ пришло ощущение ярости и гнева, одиночество. Потом неуверенная радость, чувство товарища, дружба. Ярость на дикого зверя, могущего навредить другу, желание ответить.

– Так, понятно, что дело темное. В любом случае рад, – я еще раз потрепал голову хвостатой подруги, и снова завалился рядом. Нужно отдохнуть, ноги ноют и при мысли, что через час нужно вставать и идти становится тоскливо. Но нужно идти, до гор всего ничего, пара дневных переходов осталось.

Через сутки я и Герда стояли около скрытой до этого момента долины, и смотрели на могучее чернолесье, по-другому у меня не получалось назвать это место. Огромные, высотой за сотню метров деревья, густо и часто растущие, образующие под своими сомкнутыми кронами полумрак, внушали настоящий трепет. Это сколько веков этим великанам надо было расти, чтобы вымахать до таких исполинских размеров. Моя спутница, и та была явно впечатлена этим лесом, хотя до этого, на протяжении суток, все, что мне удавалось от нее „услышать“ – веселые и иногда шаловливые интонации, несколько раз настороженные, тревожные нотки, когда попадались следы то ли пумы, то ли рыси. Причем если первый раз я следы видел, отпечатались на песке ручейка, то в остальные разы Герда передавала мне сложный мыслеобраз огромной опасной кошки.

– Не по себе, а, Герда? – обратился я к головану. – Пойдем, что ли? Или попробуем обойти?

Псина фыркнула, мотнула головой. Я уже заметил, что она устала, и иногда шла практически на трех ногах. В такие моменты я делал длительные перерывы на отдых, и голован лежала, вылизывая лапу. Не, будет возможность, я шерифа точно пристрелю.

– Тогда пошли, только вдоль ручья, – я кивнул на бегущий из леса ручеек. – Кто его знает, как там с водой. Ты только бди, мало ли, вылезет кака бяка из лесу.

И, подхватив уже остотрендившие рукояти волокуши, потопал к звенящему на камешках ручью.

Над перевалом, кстати, собирались тучи, которые мне здорово не нравились. Не хватало еще промокнуть…

– Герда, берегись, – я бросил рукояти волокуши, и, подхватив псину, двумя длинными прыжками отскочил в сторону от падающего, как казалось, прямо на голову лесного великана. Огромное дерево с грохотом, треском, скрежетом упало на землю метрах в десяти от нас, ощутимо сотрясся землю и, подняв кучу пыли, хвои и прочего лесного мусора в воздух. Подпрыгнуло, разломившись на три части, заставив заледенеть сердце. Резкий ветер, сваливший дерево, плеснул в лицо взвесью, заставив отплевываться и кашлять меня и Герду.

– Вроде пронесло, – перекрикивая ветер, прокричал я собаке, и пошел к валяющейся около выворотня волокуше. Рюкзаки засыпаны песком и мелкими камушками, но легко отделался – еще немного, и все припасы были бы только в моем наспинном рюкзаке, самом легком. Собака с опаской подошла к погибшему великану, понюхала свежий излом, лохматящийся щепой и капающий живицей. Вокруг густо пахло хвоей и смолой.

На шляпу гулко упала первая капля. А потом ливанул шквал.

– Герда, ко мне, – заталкивая рюкзаки под выворотень, скомандовал я, залез сам под чудовищный ствол, метров восемь в диаметре, не меньше. Блин, тут как в неплохом жилом модуле места, получается. И на голову не капает, что очень хорошо, шинель почти мгновенно промокла от стены дождя. Так что я вытащил обе свои скрутки, одну постелил на толстый слой старой хвои, снял с себя волглую шинель, продел в рукава ручки волокуши, приподнял и облокотил на корни. А сам завалился рядом. Да уж, после такого стресса я просто обязан переспать, тем более, что все едино делать больше нечего. Рядом, на застеленную пледом землю завалилась голованочка, погоняла одинокую блоху лапой, и ткнулась мордой мне в бок, а потом положила тяжелую башку на живот, чеши, мол. И передала при этом такое балдежное настроение, что сгонять рука не поднялась. И потому, сдвинув кобуру с револьвером дальше на бок, я стал чесать псине за ушами и загривок.

Потоки дождя хлестали по стволу, ветром их пыталось задеть к нам, к комлю дерева, но не получалось. Неподалеку от нашего схрона тек ручей, несущий веточки, хвою, старые шишки куда-то в сторону речушки. И так длилось еще сорок семь минут, я проверял по своим механическим часам. Вообще, блокировки сети хоть и были порой очень неудобны, но, в принципе, жить особо не мешали.

Грохот близкого разряда и светящий проблеск молнии на короткое время оглушил и ослепил нас, метрах в полусотне затрещало падающее дерево, заскрипело-закричало от боли и ужаса. Это мне так Герда передала, неожиданно ярко. Тоже с перепуга, наверное, наблюдать за грозой вот так, в диком лесу – совсем другое дело, нежели из окна жилого модуля, или из мобиля. Я даже успел испугаться лесного пожара, какой-то подспудный ужас выскочил из подсознания. Но горящий ствол залило потоками дождя, исходящего паром и шипящего, и огонь погас. Впрочем, стихия бушевала еще с полчаса, а потом начала сдвигаться на север.

– Что скажешь, подруга? – я выглянул из-под такого надежного, и кажущегося уже привычным выворотня. – Пойдем дальше, или уж здесь заночуем?

Герда заворчала, потягиваясь, и снова завалилась на плед, послав мыслеобраз отдыха и миски с ароматной кашей. У меня самого слюнки потекли при мысли о горячей пище, и потому я махнул рукой, а начал копать яму под костер неподалеку от выворотня. Сегодня заночуем там, где пообедаем, нечего прятаться, погони нет. Это же точно. Да и после такой бури ни одного следа не осталось в лесу, все смыло.

А потому, после того, как я подготовил все для костра (повезло, наш выворотень накрыл, частично раскрошив, старый, полусгнивший ствол такого же гиганта, и часть дров осталась сухими), взял три котелка, и пошел было к реке, как яростный рявк голована, а паче образ летящей мне на спину огромной кошки заставил меня длинным перекатом уйти в сторону, направо. При этом двудулка отлетела налево.

Приземлившись в лужу, я, подняв кучу брызг, перевернулся и встал на правое колено, вырывая из кобуры револьвер. И с ужасом понял, что страховочный ремешок не позволяет мне это сделать. Мать, это же не моя кобура от импульсника! Это древняя система, чисто механическая! А кошка, успев приземлится и развернутся, сделала второй прыжок, уже точно в меня. И я единственное что успел, так это откинуть в конце концов ремешок и взяться за рукоять револьвера.

Сбоку в кошку ударила бело-рыжая молния. Герда, моя голована! Сбив кошку с намеченной траектории, она успела на лету вцепиться своими челюстями в правое плечо лесной хищницы. И обе кувырком покатились чуть правее от меня. Кошка визжала от боли, и правой задней лапой рвала бедро Герды. Это я успел разглядеть до того, как одним прыжком подскочив к дерущимся, левой рукой за загривок вздернуть кошку с висящей на ней Гердой, взвести курок револьвера и выстрелить в затылок кошки. Из-под нижней челюсти кошки вылетел небольшой фонтанчик крови и плоти, тело хищницы рванули конвульсии.

А я тем временем подхватил на руки разжавшую челюсти, и скулящую вслух и плачущую от боли в ментале Герду. С бока, с бедра голованы свисали жуткие лохмотья из кожи и мышц, глубокие рваные порезы истекали кровью. Впрочем, крупных артерий задето не было, слава богу.

– Сейчас, тихо, девочка. Тихо, – я распотрошил рюкзак, доставая бинты, йод, фляжку с водкой и катушки с нитками. Развел в котелке полстакана водки, протянул голованке. – Пей, девочка. Знаю, что не нравится, но пей все.

Фыркая, Герда выпила разведенную дождевой водой водку, и практически мгновенно захмелела, да здорово. Чуть ли не песни в ментале петь начала, я почувствовал огромное облегчение, когда водка сработала как обезболивающее. Да и крови она много потеряла, алкоголь мгновенно подействовал. И потому начал аккуратно промывать той же водой с водкой и капелькой йода раны собаки. Та порой дергала лапой, и слегка взвизгивала, но уже в хмельной полудреме. Закончив промывать, я вытащил из кружки залитые водкой шелковые нитки и иголку. Сейчас самое главное, надо аккуратно сшить разорванный бок собаки. Раны неглубокие, но их много, если не смогу сейчас сделать, будет собака еще большим инвалидом. А потому хоть страшно, но необходимо. Тем более, я знаю как, даже на специальных тренажерах тренировался. Правда, те киборги имитировали людей…

Через час, укрыв спящую голованку пледом, я пошел потрошить убитую кошку. Похоже, кугуар, или пума. Коричневая шкура, большое тело, вес килограммов под полсотни минимум. Самка. Если судить по зубам – молодая самка. Значит, вкуснее будет, кошачье мясо вроде как вполне съедобное. Вырезав килограмм пятнадцать мякоти, остальное оттащил метров за сотни ниже по течению ручейка и сбросил в воду. Путь утащит подальше. Нет, я все понимаю, тот же взрослый медведь унюхает кровь и припрется хрен знает отколь, но вот что-то мне кажется, что именно здесь медведя нет. Нет много еды, нет шишек, ягодников, грибы есть, но ест ли их медведь – бог его знает. Кошка, похоже, потому здесь и жила, что молодая, угодья-то небогатые, подлеска нет – значит, нет зайцев, косуль, оленей, в конце концов. Только птицы и такие как мы прохожие.

Но все едино, придется бдить за себя и того парня, а то расслабился несколько крайних дней. Так, обдумывая свое поведение и всякие вероятности, я подвесил мясо в холщовом мешке на дереве, неподалеку от нас, а сам поставил вариться похлебку. Но на ночь все едино погашу, нет смысла пялиться в огонь, а потом глупо хлопать в темноту глазами и ничего не видеть.

Накормив сонную Герду, силком напоив ее, снова укрыл пледом. И поскольку делать пока было решительно нечего, залез на поваленный гигантский ствол. Он хорошую просеку в этом лесу сделал, хоть горы видать. И кстати, до них вроде как рукой подать, километров двадцать-тридцать. Но как мне их будет нелегко пройти, сейчас даже думать неохота. И потому я поудобнее уселся, оперевшись спиной на корни, положил двудулку себе на колени, и начал чистить револьвер. Хоть всего разок выстрелил, но почистить необходимо. И вообще, надо все оружие перечистить, время есть. Влажно, сыро, оружие стальное. Хоть я и перебирал-смазывал, но так и рукам занятие, и нервы успокою. Любого мужика, даже самого инфантильного, уход за оружием настраивает на позитив, это в нас чудовищной древностью вложено. Еще с тех самых пор, когда наши предки бегали, держа в руках копья с обсидиановыми наконечниками и с каменными топорами за поясом.

Так что, закончив чистить револьвер, я зарядил его, вложил в кобуру, с удивлением обратив внимание на практически разорванный страховочный ремешок. На соплях, так сказать, держится, на тоненькой полоске кожи. Надо же, как меня эта кошечка пуганула, ремешок порвал.

Спрыгнув вниз, я случайно глянул вниз, в яму, образовавшуюся от вывернутой корнями дерева земли. Во время линя ее затопило почти доверху, сейчас же вода спала, аккуратно выровняв песок на дне и по бокам. И обнажив очень древнюю, ржавую, готовую рассыпаться от чиха, но тем не менее какую-то машину. Ну, точно творение рук разумных, или что там у них было.

– Мда, – умно сказал я, тыкая в эту археологическую находку стволом карабина. Как я и предполагал, этот кус ржавчины частично ссыпался в яму, частично развалился. На дне блеснуло что-то. – Придется слезть, однако.

Яма была хоть и сырая, но песчаная, так что особой грязи не было, так, по щиколотку в мокрый песок погрузился. Блеснувшая хрень оказалась стеклянной штуковиной вроде древней фоторамки, откуда на меня глянуло смеющееся лицо красивой девушки. На самом деле красивой, не смотря на оливковую кожу, выступающие клыки и острые уши.

– Мда, – еще раз повторил я умную мысль, и глянул на браслет коннектора. Помолчу – ка я маленько, ведь, скорее всего браслет как минимум передает запись разговоров. Так что промолчу. А про себя подумаю, что что-то не так с этой планетой ссыльных, раз здесь такие находки бывают. Интересненько, это я первый таку бяку откопал, или нет?

Я внимательно рассмотрел портрет девушки. На самом деле красивая, чистое лицо, красивые глаза, карие с золотым проблеском, чуть удлиненные зрачки. Густая грива черных волос, собранных в простой „конский“ хвост, небрежно переброшенный на левое плечо. В ушах серьги, с яркими камешками, вполне может быть и бриллиантами. Воротник-стойка платья, похожего на китайское. Высокая грудь, красивая кисть левой руки, поправляющая заколку на груди. Длинные красивые пальцы, а вот вместо ногтей скорее когти. Черные, блестящие, ухоженные, даже вроде как с маникюром. Сзади какое-то многоэтажное здание, яркое, блестящее. Что же здесь когда-то произошло, что от такого осталось ржавое пятно под корнями огромного дерева?

Я какое-то время еще покопался в груде ржавчины, но кроме нескольких обломков похожего на стекло материала и какой-то монеты, ничего не нашел. Монетка из интересного сплава, не из платины ли? И монета ли, может, жетон какой? Покрутив в руках восьмигранную пластинку с непонятными значками, я спрятал ее в карман брюк, фоторамку убрал в карман шинели, и вылез наверх, похлебка доспела уже, небось.

Точно, густой мясной бульон дозрел. Так что я сначала разделил кус мяса, нарезав его на небольшие кусочки, и оставив остывать в другом котелке, разлил по мискам сам бульон, и остудив, напоил им Герду, после накормив кусочками мяса. Голованка ела неохотно, через силу, только по моей просьбе. Ей было нехорошо, нос сухой, температура, раны болели. Но водку пить она больше категорически не хотела. И потому, сходив до ветру, (точнее, я ее отнес в сторонку, подождал, пока она свои дела не сделала, и принес обратно), Герда опять забылась под пледом.

Рядом прилег и я. Скоро стемнеет, ночные хищники пока не вышли, дневных за день еще не появилось, даже волков не слышал. Впрочем, мало уверен в том, что пума, или кто там еще, потерпит на своем участке волчью семейку. Но сейчас осень, волки начинают сбиваться в стаи, вроде как. А стаей они могут быть очень опасны, читал я старый дневник своей прапращурки, жившей в середине двадцатого века. Да и медведя бы встретить не хотелось.

От сонной Герды пришло успокаивающее послание, мол, она хоть и не в ладах сейчас со здоровьем, но слушает и нюхает все на автомате, тем более, что хмель из нее почти выветрился. Только вот бок у нее болит очень сильно. Но знать она даст мне в любом случае, и сонного разбудит.

Усмехнувшись такому серьезному заявлению, я погладил голову моей спутницы. Ну да, если унюхает или услышит, то поднимет. Но, уже это очень много. На самом деле. Сейчас я только и могу, что полагаться на свои зрение, слух и обаняние, и на эти органы чувств у голована. Молодая она слишком, чтобы уметь сканировать местность в ментале, это только у уже взрослых голованов с опытом приходит.

С темнотой я еще раз отнес Герду до кустиков, снова ее напоил и немного накормил, поглядел, как она вылизывает свои раны, и полез наверх, на ствол дерева. Охота поглядеть на здешние звезды. Ни разу еще их толком не видел. Может, смогу сопоставить с известными картинками звездного неба, и хоть немного понять, где именно я нахожусь.

Вскоре я понял, что все моим чаяниям не суждено сбыться. Абсолютно незнакомая картинка, совершенно. Прокрутив в голове все известные мне проекции галактики, я понял, что с заблокированной нейросетью и без внешнего компьютера это бесполезно. Ну не математический я гений, что поделать. Заодно, я понял, что орбитальная группировка над этой планетой весьма неслаба. Четыре прошедших над головой спутника, минимум одна станция на геостационарной орбите, точнее, на постоянной орбите этой планеты, причем я ни малейшего понятия не имею об ее величине и мощности. Я даже название этой планеты пока не знаю. Ни фига она не походит на планету ссыльных, слишком все серьезно. Из этого вывод прост – для правительства не секрет погибшая цивилизация. Мне совсем не понятны эти ролевые игры с одеждой и оружием, но ясно одно – ссыльные здесь нечто вроде подопытных кроликов. Более того, видимо никто из ссыльных пока не находил артефакты прошлых, или как и я, нашел и молчит. Рассыпавшееся устройство скорее всего машина, слетевшая в кювет с дороги. Скорее всего, или сразу перед Песцом, или во время его. Потому что дорога вон она, метрах в тридцати от меня до сих пор частично сохранилась насыпь, проросшая могучими деревьями. Кстати, нужно будет пройтись вдоль нее, мало ли, еще какой агрегат найду. Но это только после того, как голованка немного оклемается, чтобы стать транспортабельной. И завтра нужно сделать волокушу помощнее, для того, чтобы Герду можно было уложить. Первоначальную задачу, выйти в более-менее цивилизованные края никто не отменял.

Утром пришлось потратить немало времени, разделывая, промывая, засаливая и запекая мясо кошки. Сейчас прохладно, запеченное мясо хранится неплохо. Кроме того, становится холоднее, спозаранку пар изо рта вовсю шел, не больше пяти-шести градусов было. Под пледом и одеялом я не замерз, да и Герда спину грела, но теперь ночевки нужно отапливаемые делать. А то так и замерзнуть до смерти можно, для этого много не надо. Тем более, что ветер северный, и ясно. Скорее всего, к заморозкам.

Потом делал мощную волокушу, на которой попробовал разместить рюкзаки и голованку, но та воспротивилась, и начала медленно ходить возле меня. Пришлось ее силком уложить, и растолковать, что ей сейчас ходить просто не стоит. Разойдутся швы, разбередятся раны – хуже будет. Потому накормил ее, напоил бульоном, и снова уложил под стволом. Да еще лапника нарубил, и сделал нечто вроде берлоги или шалаша, загородив с одной стороны, чтобы сквозняка не было. Все потеплее.

Сейчас я ходил все время с дробовиком через плечо, жалея об отсутствии ремня-трёхточки. Нужно будет заказать у скорняка, когда выберемся к людям. А пока носил ружбай или под локтем, или на сгибе руки, пусть неудобно, но под рукой. По древней дороге я тоже прошелся, но недалеко. Метров двести в сторону гор. Что тут скажешь, полотно разрушено непогодой и растительностью, взломано деревьями, но порой виднеются куски спрессованного щебня, залитого асфальтом. И еще одну машину нашел, точнее, проросшую кустарником горку ржавчины. Не искал бы специально, в жизни бы не догадался. Была бы она не на дороге, точно бы не нашел. Пошурудив дрыном в кустах, выволок несколько кусков стекла, один вполне себе целое окошко. Потом плюнул на все, и начал вырубать топором толстые стволы лещины. Проредив куст, я саперной лопаткой и топором раскурочил корни, и, судя по всему, поднял-таки то, что было салоном авто, или чего еще там. Но вот только ничего, кроме такой же фоторамки я не нашел. На ней был изображен уже дом в окружение больших деревьев. И все, больше ничего, даже намеков на косточки не было. Как корова языком слизнула.

Сидя возле небольшого костерка, я пил горький чай, крутил в руках жетончик и смотрел на два артефакта ушедшей цивилизации, и пытался понять, что мне с ними делать. То, что светить их категорически не стоит, ясно. Как и то, что кто-нибудь наверняка находил что-то подобное. Ну не верю я, что достаточно развитая технически цивилизация не оставила на этой планете следов, кроме этих двух машин. Впрочем, все сейчас упирается в программу-минимум. Нужно выбраться в более-менее нормальный мир. А потом и дальше думать можно, и слухи собирать. Конечно, я оперативной работе не учен, но ведь голова пока на месте. Наверняка есть следящие от правительства, так что нужно будет и это попробовать выяснить. Но опять, очень и очень тихо и неторопливо. Мне сейчас торопиться особо некогда, на этом шарике я точно надолго. Но, по крайней мере, ушла неуверенность и депресняк. Есть задача, ее нужно делать. Так что вперед, капрал, тебя ждут великие дела.

Через неделю я и Герда стояли у подножия гор. Не самых высоких, но тем не менее.

– Что, подруга, осталось перевалить через них, спуститься и дойти до городишки, какого-либо. Еще километров восемьдесят, примерно, – я улыбнулся голованке, слезшей с волокуши с час назад, и в прихромку топающей рядом. Надоело ей сидеть сиднем, видишь ли. То в ответ передала восхищение горами и небом над ними. Я уже заметил, что моя голованка имеет неплохой художественный вкус и предпочитает равнину и предгорья чаще. Хотя, вполне может быть, что она просто леса не очень любит. И потому погладил ее по голове, подхватил волокушу, и потопал дальше. И кстати, нужно хоть небольшую, но охапку хвороста набрать, в горах дров скорее всего не будет, не на чем даже чай сготовить.

Через пару километров усевшаяся на волокушу Герда насторожилась сама, и передала мне сигнал тревоги. Явной, но не мгновенной. И потому я положил волокушу, поудобнее передвинул кобуру с револьвером, заранее откинул ремешок, положил на ближний рюкзак карабин, и взвел курки двудулки. Из-за крупных валунов слева с дробным цокотом вылетели штук двадцать горных баранов, или коз, я в них не разбираюсь, и, обогнув нас по дуге, рванули дальше. Следом выскочили два волка, притормозили, и осторожно двинулись к нам. Настроений миндальничать у меня не было, и потому двумя выстрелами я уложил обоих.

Герда осторожно подошла к тушам, понюхала, и грустно сообщила, что это были красивые молодые самцы.

– Я думал, что тебе более интеллигентные парни нравятся, подруга, – усмехнувшись, я перезарядил ружье, уложив стреляные гильзы в карман рюкзака. Поглядел на голованку, и сказал. – Тогда мы их есть не будем, не возражаешь?

Привел оружие в состояние по-походному, подхватил волокушу и пошел дальше. Горы, они вроде вот, рядышком, но до них еще топать и топать. Что интересно, вроде как солнечно и на небе ни тучки, но ближняя гряда в туман укутана, или облако на нее село? Сел на ближнюю каменюку, потом встал. Хоть и солнечно, но прохладно, медицина здесь далеко и не самая лучшая, а потому не стоит вспоминать о таких древних болезнях, как геморрой и простатит. Из-за этого снял одну из скаток с пледом, бросил ее на эту каменюку, и уже спокойно уселся поверх. Вообще, стоит сделать древнюю приспособу, которую раньше, в холодных краях, русские спецназовцы делали – теплоизолирующий поджопник. Носится на спине, под рюкзаком. А в случае необходимости перемещается под пятую точку – и геморрой с простатитом нервно курят анашу в сторонке.

Усмехнувшись своим умным мыслям, и погладив фыркнувшую головану по голове, я разложил доставшуюся в наследство подзорную трубу, и начал внимательно изучать предстоящий маршрут. Вообще, с той заварухой с медвежьим семейством я здорово отклонился на восток, и сейчас шел, по моим прикидкам, километрах в сорока от основных торговых маршрутов. С одной стороны – неплохо, а с другой – хрен его знает. Но пока мне никто не встретился из людей, а по моему старому убеждению – человек самый страшный зверюга. По крайней мере в известной галактике, других разумных пока не обнаружено. Живых не обнаружено, поправился я, вспомнив о паре артефактов в рюкзаке. Интересный материал, в космосе из подобного иллюминаторы делают, в туристических секторах для богатеев. Ни поцарапать, ни сколоть. Пробовал ножом, пусть стальным – только затупил клинок, потом полчаса на гальке выправлял. Обалдеть вещица, понятно, почему она тысячелетия перенесла.

Впрочем, прошлому свое время, а пока я выглядывал и разглядывал невысокие горы, поросшие какой-то не самой высокой зеленью. Не знаю, на вулкан точно непохоже, нигде ни дыма, ни пожелтевших или сгоревших деревьев. Все мирное, зелененькое, пастораль прямо какая-то.

– Ну что, Герда, пойдем вперед? Обратно ну очень длинный крюк выходит.

Я повернулся к подруге, которая активно чесала ногой ухо. От голованы пришла спокойная уверенность, мол нечего беспокоится. Герда вообще особо не заморачивалась о том, что было на расстоянии дневного перехода. Мол, туда сначала дойти надо. Надо, говорить нечего. Оглянувшись на темнолесье, я мысленно попрощался с древним лесом, подарившим мне интересную загадку. И, подхватив осточертевшую, набившую мозоли волокушу, потопал к горам…

– Ух ты, теплая! – Я вытащил руку из достаточно широкого ручья, даже скорее маленькой речушки, вытекающей из узкого ущелья. – Вот оно что, геотермальные источники. Ну, Герда, ищем место, и будет у нас нормальная баня и хорошие постирушки!

Голована не ответила, принюхиваясь к парящей воде. Потом осторожно попробовала, и облизнувшись, стала жадно хлебать воду.

– Вкусная, что ли? – Я тоже зачерпнул пригоршню из речки, и попробовал. Чуть солоноватая, обычная вода. Правда, в сравнении с той, которую поставляют в квартиры нижних уровней на Земле – царская вода. Но я как-то здесь уже избаловался кристально чистой родниковой, живой водой. Впрочем, эта совсем неплоха, просто вкус непривычен.

Потом я три с лишним часа лавировал в зарослях какого-то кустарника с мелкими продолговатыми ягодами, которые по пути с удовольствием, чавкая и щуря глаза, поедала Герда. Да с таким аппетитом, что и я не выдержал, попробовал, а потом нарвал полный котелок душистых, сладких, чуть терпких ягод.

– Красивая долинка. – Опуская волокушу, пробормотал я. Мимо, толкнув меня плечом, прошла голована. – Ты поосторожнее, подруга. Твои латки еще до конца не зажили, так что не хулигань.

На это Герда фыркнула, и встала, принюхиваясь и прислушиваясь. Минуты три она внимала звукам и запахам, и, по-моему, пробовала сканировать. Потом мне пришел ее мыслеобраз, в котором были несколько крупных грызунов на дальнем склоне, и пара больших хищных птиц в пещере, расположенной в груде скал слева от нас. Точно, сканировать учится.

– Ты точно больше никого не чуешь? – я толкнул сапогом сухую лепешку, одну из многих, устилающих разбитую копытами тропу. – Не хотелось бы встретиться с теми, кто оставил эти визитные карточки. Затопчут и не заметят.

Герда фыркнула, и послала мне насмешку. Мол, потому и задержалась, что вынюхивала, но стадо прошло минимум несколько недель назад.

– Наверное, откочевывает на равнину, – вслух подумал я, глядя на раскиданное под ногами топливо. Повезло ведь, я хоть и набрал охапку аккуратно нарубленных полешек, но тратить их совсем неохота. Дальше горы лысые, точнее, альпийские луга начинаются. И хорошо, если кизяки там встретятся, хоть ужин сготовить будет на чем.

Потом я собирал коровьи, или чьи еще там, лепешки, разводил костер, варил кашу. Все это время Герда лежала в неглубоком заливчике, оставив на суше только морду и кончики передних лап. И от нее доходили такие волну блаженства, что я конце концов, запарив кашу, и не став дожидаться результата, я тоже влез в воду.

– Какой балдеж! – Вытягиваясь в почти горячей воде, пробормотал я. – Как бы не заснуть, съедят еще. Расслабуха конкретная.

Впрочем, особо долго лежать я не стал. Вылез из водички, поскорее обтерся полотенцем и оделся. Не хватало еще простыть. Поужинал на пару с подругой четвероногой. И потом долго стирал все, от портянок до исподнего. В конце концов выстирал изрядно изгвазданные брюки, надев перед этим двое кальсон. Видок у меня при этом был такой, что даже Герда зафыркала.

– И нечего надо мной смеяться! Мне, как некоторым, шуба природой не дарена, приходится крутиться как могу, – развесив вещи на натянутой меж деревьями веревке, я уселся возле тлеющих углей, поверх которых стоял котелок со взваром из толченых ягод. Вкуснейшая штука получилась – душистая, кисло-сладкая, с множеством живых ароматов и потрясающим послевкусием. Невероятная вещь, в прошлой жизни мне малодоступная. Все-таки на те восемнадцать миллиардов ртов, живущих в пределах Солнечной системы, живых ягод не напасешься. Нет, пару раз в месяц я покупал упаковочку клубники или смородины, но не более. Очень дорого. И даже наличие собственного дома на Земле эту проблему не решало. Крохотный палисадник, дорогая вода, сложности в экологии – и в результате только специально выведенная трава, которую обязали высаживать в городах практически на каждом участке земли, свободной от домов, асфальта, бетона или пластика.

С кружкой в руках уселся на пук веток, накрытый пледом, подбросил пару кизяков и с огромным удовольствием отпил взвара. Нет, нравится мне здесь. Дико, нет интернета, нет много чего – но как хорошо!

Впрочем, я оглядел начинающую темнеть долинку. Примерно восемь на десять километров, уютно так. Классическая кальдера давно уснувшего супервулкана. Дай бог, чтобы он спал подольше, мне и спокойнее, и целее. Впрочем, Герда невозмутимо – безмятежна, а даже просто собаки сейсмоактивность очень хорошо чуят. Так что отдыхаем. Сколько там времени то? И я вытащил часы из кармана шинели. Что-то мне кажется, тут время отличается от земного. По моим прикидкам, темнеет каждый день минут на сорок раньше, то есть день короче выходит. То ли планета летит побыстрее, то ли к светилу ближе, неясно. Впрочем, нет ничего одинакового во вселенной. Лун тут и тех две, вон, одна в небе висит блеклым полумесяцем. Впрочем, после захода солнца она засияет зеленым, а вторая выйдет позже, и отливает красноватым. В прошлую ночь сидел, разглядывал их в подзорную трубу, пока шея не затекла. На красноватой вроде как атмосфера слегка имеется, а вот на зелененькой нет, голый камень.