Текст книги "Ссыльнопоселенец"

Автор книги: Владимир Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Около получаса мы с собакой шли на юго-восток. Поднявшись на вершину небольшого холма, я осторожно выглянул снизу из-под куста, чтобы не светиться. И на некоторое время так и замер. Красотища, аж обалдеть. Широкая лента реки, ясное небо, по которому ветерок гонит небольшие облачка, яркие, чистейшие леса. Примерно в километре дорога, узенькая, мелькает между двумя холмами и прячется обратно в лесу. Обернувшись на северо-запад, примерно в сторону поселка, я удивленно присвистнул. Над лесом поднимались два столба черного дыма.

– Нехило! Это кто там так повеселился? – у меня даже слегонцухи поднялось настроение. – Похоже, нашу партию новичков запомнят в этом поселке надолго!

Снизу, со стороны лесной дороги, грохнул одиночный выстрел из дробовика. Следом за этим, чуть позже – дикий, отчаянный крик. Долгий, захлебнувшийся было, и снова мне за шиворот накидало мелкой ледяной крошки от этого крика. Собака вздыбила шерсть, и глухо зарычала.

– Что это? – недоуменно спросил я сам у себя, глядя в сторону, откуда доносился крик. – Если засада, почему никто не добьет? Самострел, в смысле несчастный случай?

Впрочем, скоро крики стихли. Снова стало тихо, только ветер шумел в кронах деревьев, осыпая все листвой, и птицы снова очнулись, и защебетали-зачирикали заново. Где-то и кукушка ожила, начав мерно отсчитывать кому-то года. А приблизительно над тем местом, где прозвучал выстрел, начал кружиться коршун, вскоре к нему присоединился еще один, и еще…

– Как думаешь, стоит сходить поглядеть? – я обернулся к собаке, уже успокоившейся, и положившей морду на лапы. – Тем более, что из города навряд ли кто сейчас к нам выберется.

На самом деле, к двум старым столбам дыма прибавился третий, более основательный. Блин, далековато я отошел, нифига не слыхать, даже ухо к земле приложив. Был бы поближе, глядишь, и стрельбу бы услышал, наверное. Но, с другой стороны, намного лучше быть подальше от этого поселка. – Пойдем. И не Хромка ты, а Герда. Умница, красавица, и преданная. Пошли, псина.

Осторожно, останавливаясь и прислушиваясь, мы спустились с холма, и пошли чуть правее узенькой просеки, по которой и проходила эта дорога. Она, кстати, намного менее езженная, чем с обратной стороны Щучьего, видимо, нечасто здесь бывают. Впрочем, а что здесь особо делать? Впереди горы, леса скоро хвойные станут, вон, темная зелень видна. На дрова намного лучше береза, вяз и бук, чем сосна или елка, прямо скажем.

Новопоименованная Герда остановилась, и глухо зарычала. Я аккуратно, снизу куста выглянул на дорогу. Там, метрах в сорока, лежал в луже крови мужик в шинели новичка. Рядом не было никого, если не считать то ли ласку, то ли хорька, замершего буквально в шаге от тела, и обернувшегося в нашу сторону.

– А ну, сгинь! – не успел я это сказать, как этот представитель рода куньих светлой молнией исчез в кустах с той стороны дороги. А я еще раз приложился ухом к земле. Нет, тихо, ничего не слыхать, ни шагов, ни топота. А потому я вдоль старых колей, рядышком с кустами, подошел к телу, и остановился в шаге возле него, на всякий случай направив ствол мосинки ему в спину.

Скорчившееся в муках, прижавшее руки к низу живота тело мужика из начала очереди там, еще на корабле. Он на первой шлюпке отъехал. Рядом лежит какая-то двустволочка, шляпа отлетела и валяется метрах в трех. И на самом деле – лужа крови, огромная.

– Да уж, – я для очистки совести потрогал сонную артерию. Какое там, уже остывать начал, я то минут сорок шел. – А кто это тебя?

Через дорогу шел шнурок, тонкий, едва видимый здесь, где высоченные кроны смыкались над просекой. Мужик прижал его собой, но правая часть шнурка была на обочине, с оборванной веточкой, к которой шнурок был привязан. А вот слева, куда я прошел, к небольшому дереву была привязана за приклад старая двудулка.

– Самострел. И поставлен давненько, свежих следов нет. – Я поглядел на покрытое ржой ложе и стволы. При выстреле дуплетом ружье слегка сдвинулось, но в целом конструкция была удачной, прямо скажем. Любой, кто не углядит шнурок – получает заряд в область паха. И выходит, что самострел ставился на человека, на лося или оленя линия прицела низковата.

– Мда… – С этим умным выражением я подошел к телу, и поднял вертикалочку. „МР-94“, ижевское комбинированное ружье, калибры мелкашечный и четыреста десятый. Для туриста или геолога ружбай. Подумав, я взял тело за ворот шинели, и потащил в кусты. Не стоит на дороге осматривать, не стоит. За мной бежала Герда со шляпой в зубах.

Оттащив тело метров на семьдесят вглубь леса, к бегущему в небольшой песчаной ложбинке ручью, я поглядел на темнеющее небо, на тело мужика, на комбинашку, лежащую на траве, и начал снимать с себя рюкзаки. Сегодня из Щучьего точно никто не придет, да и появится ли кто завтра, чтобы ловушку проверить, неизвестно. А мне почему то этого мужика вот так, волкам на поживу, бросать неохота. И потому я вытащил из-за пояса топор, воткнул его в лежащий ствол дерева, достал из рюкзака малую саперную лопатку, и стал копать могилу в податливом песчаном грунте.

Сильно глубокую я не стал делать. Но примерно по пояс выкопать смог до наступления сумерек. Сняв с мужика его вещмешок, и найдя в кармане деньги, я опустил его тело в могилу, и начал засыпать песком. Потом воткнул в головах связанный из пара веток крест, снял шляпу. Собака, которая все это время лежала сверху, наблюдая за моей работой и прислушиваясь и принюхиваясь. Но ведя себя спокойно.

– Ну, прости ему, Господи, грехи вольные или невольные, и суди его по милосердию своему. Аминь! – коротко перекрестившись, я надел шляпу на голову, надел на себя рюкзаки, винтовку и ружье, забросил доставшийся в наследство рюкзак наверх, подхватил ружье, и выбрался наверх из овражка.

Уже не просто смеркалось, а темнело, и потому я не стал идти далеко, развернул на поляне один из пледов, бросил его на собранные с поляны листья, в головах положил один из рюкзаков, накрылся вторым пледом. Около себя положил винтовку и курковку. Уже засыпая, почувствовал, как в ногах завалилась Герда. И заснул, на удивление спокойно, несмотря на то, что рядышком была свежая могила. Только пару сквозь дрему слышал, как ухает филин, тревожно вскакивает моя собака и снова моститься в ногах.

Утром проснулся от того, что кто-то лизал меня в лицо.

– Герда, фу! Перестань слюнявить! – я сел и рукавом шинели обтер лицо.

Блин, темень еще, звезды видать. Вытащив часы, с трудом углядел на них стрелки. Без трех минут пять. В принципе, неплохо. Герда приплясывала рядом, крутя хвостом и напоминая о том, что не мешало бы поесть.

– Ты права, подруга, но сначала дай мне десять минут, – я выбрался из-под пледа, потянулся. – Умоюсь, соберусь, тогда перекусим. И, наверное, подождем гостей. Как думаешь, Герда? Или ну их нахер, позавтракаем, и ходу?

Псина сидела на заду и сосредоточенно думала, а я сделал свои дела, умылся в ручейке повыше вчерашней могилки. Поглядел на висящую на кресте шляпу. Мда, сик транзит глория мунди. Кем бы не был мужик в том мире, здесь от него только шляпа на кресте и осталась. Я бы и ее забрал, да маловата оказалась, так что из одежды только одну полу шинели и отрезал, чехол для топора сшить, опасно так его таскать, за поясом, острый очень. Сошью нечто вроде подсумка, и вложу в него.

Пока собирался, думал, чем позавтракать, потом решил, отломил от ковриги два куска, вытащил два завтрака, растер по первому сыр, котлету, и отдал собаке. Себе оставил только листик капусты, начавший жухнуть, витамины для таких забегов тоже нужны. На обед луковицу достать надо.

Чуть свет я был уже собран, нацепив свои два рюкзака, и думал, куда мне деть рюкзак и ружье, доставшиеся в наследство. Денег, кстати, четыреста пятьдесят долларов с пригоршней серебряной мелочи вышло, неплохо, тем более, карман не тянут. Впрочем, махнув на все, повесил рюкзак на то же плечо, что и винтовку, под нее, а ружье под правый локоть. Килограмм двенадцать туда-сюда, не страшно, чуть почаще привалы делать буду. Нужно двигать, не стоит искать себе неприятности. Потом взял ружье, что использовали для самострела, присмотрелся – и выматерился.

– Герда, скажи мне пожалуйста, ну какой мудак придумал для самострела пользовать штучный „ИЖ-54“? Идиоты! Ладно, насмерть ружье не умучили! – по колодку и стволам да, поверху пошла ржавчина, но только слегка, не повредив еще его серьезно. В стволах была легкая сыпь, они едва-едва гуляли в колодке, но в целом ружье было в порядке. Особенно, если учесть то, что здесь есть черный порох. Он для ружей дробовых и в двойной дозе безопасен, так что постреляет еще ижок на осенних пролетах, что-то мне кажется, что они здесь дюже богатые…

Все это я додумывал уже на ходу, протирая стволы и колодку старого ружья масляной тряпицей. Разобрав после, я затолкал ствол и ложе в свой старый чехол, и пошел дальше, прогоняя масленой тряпочкой уже по поверхности комбинашки. Потом дошел черед и до винтовки, и курковки. А на обеде нужно у винтовки стволик вычистить, и у остальных ружей тоже. Баба любит ласку, а оружье смазку.

Сначала мы с Гердой часа три шли по дороге, плюнув на всю предосторожность. Псина у меня оказалась умная, и потому сторожевые функции почти на сто процентов я сдал ей, только глядя краем глаза на ее поведение, а сам пыхтел под грузом весом в добрую сотню фунтов. Примерно, как индеец-носильщик у Джека Лондона. Шинель расстегнул до самого пояса, и все едино промок насквозь, от меня сейчас как от разгоряченной лошади наверное шибает. Блин, такими темпами нужно будет подумать не только о помывке, но и о постирушках, а то на меня все медведи со здешних мест сбегутся. И так сначала перерывы на передых были через полчаса, потом через пятнадцать минут.

В конце концов я замудохался, все ж таки я давным давно марш-броски с полной выкладкой не совершал. Срубил у орешины пару кривых жердин, несколько веток потоньше, на поперечины, обтесал их и сделал волокушу, на которую сгрузил рюкзаки и „лишние“ ружья. И поволок ее на юг. Сразу стало не то, чтобы намного, но полегче, индейцы не зря эти травуа делали. Поглядев на бодро хромающую рядышком псину, я отказался от мыслей стать настоящим доколумбовским краснокожим, и повесить травуа на собаку. Пусть бдит.

Вскоре полузаросшая мелким кустарником дорога свернула на запад. А мы с Гердой поперли напрямую, через редколесье, к уже неплохо виднеющимся горным вершинам. Не сказать, чтобы особо крутым, обычные невысокие горы. Примерно тысячи две высотой, вряд ли больше.

– Все, шабаш! – на берегу крутого оврага я остановился, отпустил рукояти волокуши и осторожно поглядел вниз. Нехило, метров десять обрыв. И шириной эта промоина метров пятнадцать, не меньше. Тянется и туда и сюда – конца краю не видно. – Герда, если я тут себе шею не сверну, то ты со своей лапой точно искалечишься. Как перебираться будем?

Но псина уселась на зад и спокойно, с достоинством поглядела на меня. Мол, ты человек, ты думай, а я нюхать и слушать буду. А потом вскочила на лапы, и оперевшись передними мне в грудь, попыталась лизнуть в лицо.

– Нет, красавица, хватит поцелуйчиков, – я со смехом некоторое время поуворачивался, а потом завалил псину на спину, и начал чесать ей брюхо. – Сдаешься? То-то, зверюга! Ладно, сейчас перекусим, да и чаю скипячу, а потом думать буду, как перебираться. Хорошо, что ручей вон течет, проблем нет.

И, снова подцепив волокушу, я оттащил ее вверх по оврагу метров на пятьдесят, у небольшому лесному ручейку, который падал вниз симпатичным таким водопадиком. Набрав хворосту, я запалил костер, следя, чтобы ветки были сухими, и давали как можно меньше дыма. Над костром, который я, кстати, развел в небольшой яме, был подвешен котелок с водой. Пусть хоть чаю, но горячего охота. Впрочем, подумав, рядышком я подвесил второй котел, в который бросил несколько кусочков копченого сала, покрошенную луковку, нарванные пряди вяленой оленины. Чуть обжарил, долил воды, и после того, как закипело, бросил в шулюм по горсти пшенки и сечки. Ну, единственно солить не стал, потом посолю и поперчу. Собаке сильно солкое тоже не стоит есть.

К этому времени двора прогорели, и под котелками с кашей и чаем тускло рдели угли. Ну а пока готовилась каша, я распотрошил рюкзак того невезучего новичка, да и снятую с него сбрую решил осмотреть. А то никак руки не доходили.

На широком ремне оказался старый патронташ, на сорок пять патронов. К моему удивлению, гильзы для ружья оказались латунными, а не стальными или пластиковыми. Ну, это уже хлеб, латунь до полусотни переснаряжений точно терпит. А то и сотню. Правда, калибр ну не совсем для этих мест. Я бы предпочел минимум двадцатый, но дареному коню в зубы не смотрят. Маленький подсумок был с тремя пачками мелкашечных патронов, причем, когда я разломил один, то из стальной гильзы высыпался мелкий винтовочный нитропорох. И то дело, был бы дымарь, намного слабее патрончик был бы. А так и глухаря там, или кого еще на еду тюкнуть запросто можно. Хоть и непривычно.

– Да уж, знакомые все лица, – я стряс порох на землю, и помешал кашу. Еще немного, и готово будет.

Там же, на поясном ремне висел в ножнах неплохой ножик-финка с клеймом НКВД, легендарной конторы, тоже какой-то новодел с новых планет, и в отдельном подсумке была небольшая подзорная труба.

– А вот за это спасибо тебе, мужик, – я вытащил обшитую кожей трубу, раздвинул ее и поглядел в сторону гор. Ну, очень неплохое увеличение, минимум тридцатикратка. Хоть какой-то прибор наблюдения есть, пусть и древнейший.

Собака лежала у костра, и пускала слюни на землю. Правда, при этом не забывала прислушиваться, порой привставая и проверяя, что именно она слышала. Впрочем, ничего особого не было. Сойки и сороки нигде не скандалили, вообще птицы спокойно чирикали без проблем, дятлы вовсю стучали, внизу в овраге что-то гулко плеснуло, наверняка еще одна бобровая семейка. Далеко перекликивались волки, но настолько далеко, что даже моя собака ухом в их сторону не вела.

Рюкзак не дал ничего неожиданного. Пара сменного белья, такое же как у меня, серое и теплое, и даже размер почти подходит, всего на два меньше. Портянки, котелок, маленький стальной чайник, кружка-миска-ложка. В боковом кармане большой и толстый нож, тоже златоустовский. Таким можно немалую ветку перерубить. „Шерхан“ называется, рукоять из красивого дерева и латунные гарда с затыльником.

Тем временем подоспела каша. Наложив полную миску, которую я предназначил Герде, поставил ее на мелководье, студиться. А сам проверил доставшиеся продукты. Ну, почти тоже, что и у меня. Шпиг, копченая грудинка, пакет с дробленкой, вроде как кукурузной, пакет с курагой, мука, сахар, соль-перец. Вот только ни лука свежего, ни чесночку мужик не припас, а зря. Впрочем, я черемшу видал, по-моему. Хотя, бог его знает, что здесь за травы. Грибов навалом, например, но я даже вылитые белые побоялся брать. Ну нафиг, кончишься под кусточком от грибной похлебки. То, что их черви едят или лоси ни о чем не говорит, мало ли кто какую бяку ест.

Перемешав остывшую кашу ложкой, и еще раз проверив температуру, я отдал ее собаке. Потом и себе чашку наложил, и сел неподалеку от костра, на бережку. Если честно, мало какая вещь настолько вкусная, как каша-кулеш с костра, на берегу дикой речушки. Смололи мы ее с Гердой всю, полный трехлитровый котелок, правда, собака съела поболее меня. И сейчас лежала на спине, подставив брюхо солнышку. Я тоже снял шинель, расстелил ее на бережку, и завалился неподалеку. Поспать бы, но пока нельзя. Полчаса полежу, и нужно топать дальше. Пройдусь сначала вниз по течению ручья в овраге, там, где бобры плотину сделали. Погляжу, можно ли спуститься, можно ли подняться. Может, там склоны оврага не настолько круты, или тропку к озеру те же бобры сделали, они не только дерева грызть могут, но и неплохо копать и протаптывать. Те еще зверюги, умные, сильные и работящие.

Отлежав обеденный перерыв, я встал и потянулся. Собака, глядя на меня, тоже встала, сыто зевнула и встряхнулась. Подумав, стала с интересом по новой обследовать полянку и берег ручья, что-то вынюхивая и выискивая. А я тем временем залил оставшийся и остывший чай во флягу, остатки допил, и тщательно вымыл песочком всю посуду. Собрал вещи, навьючил на волокушу рюкзаки и пошел вниз, свистнув собаку. Дойдя до бобровой запруды, я покачал головой. Нет, не спуститься с этого берега. Болото внизу и обрывистый берег, хотя с той стороны как назло – отличный склон, по которому бобры протоптали неплохую дорожку. Да еще не одну, видимо, чтобы их на тропе не подкараулили. Так что я с сожалением поглядел на плавающие внизу здоровенные тушки, и развернулся обратно.

– Герда, не надо на меня так глядеть! Я тебе что, экстрасенс, знать где здесь можно через овраг перебраться? – выйдя на уже знакомую полянку, я перебрался через ручеек, неся волокушу в руках, чтобы не замочить рюкзаки, хорошо, что прощупал сразу брод, и в сапоги не налило. Блин, хочу в цивилизацию! Эх, мать…

Настроение опять резко испортилось, и захотелось кого-то убить. Нужно поосторожнее с этим, а то превращусь хрен знает в кого. Хотя бы ради Лары, та меня совсем не таким знает. За ручейком вдоль оврага росли немалые деревья, но мысль срубить одно и сделать мост на ту сторону я отбросил сразу. Махать хоть и неплохим, но небольшим топором мне придется совсем немало, звук от топора разносится по лесу далеко. Как там у поэта? „В лесу раздавался топор дровосека. Гонял топором дровосек гомосека!“. Но не это главное, а ровный и сильный южный ветер, он просто не даст свалить дерево на ту сторону. Так что я шел и тащил волокушу, и едва успел схватить за ошейник Герду, когда метрах в десяти от нас из кустов выкатился забавный лохматый медвежонок.

– Мать!!! – Я, держа злющую, хрипящую и визжащую, рвущуюся сильную псину левой рукой за ошейник, правой взвел курки „ижа“ и прижал его к плечу…

– Уф, – я отпустил ручки волокуши, и обернулся, поглядеть с холма на темнеющий лес. – Наверное, здесь мы с тобой, Герда, и встанем на ночлег. Ручеек есть, попить – умыться хватит, уже неплохо. Ты присмотри пока, хорошо?

И, оставив собаку возле кучи рюкзаков, пошел к ручью. Но хлопнул себя по лбу, развернулся и взял из верхнего мыло и портянку, которую я как полотенце использую. Не, ну вот совсем тупой стал, голова не варит – быть в лавке, затариваться в дорогу, и не купить полотенца, или в самый край отрез полотна.

И, слава богу, что не обделался с перепугу, когда за медвежонком на поляну вывалилась мамаша – полтора центнера зубов, когтей и мускулов. Блин, до сих пор жуть берет – я думал, что такие пасти только у крокодилов бывают. Она ревет с того краю поляны, я ору на этом, у ног Герда захлебывается от ярости в рычании-вое. У меня волосы так же как шерсть у медведицы, дыбом встали, что под шляпой, что на загривке, что на заднице. Сам не пойму что делать – отпустить собаку, чтобы увереннее взять на прицел медведицу – Герда бросится, молодая и неопытная. Да и увечная, ее тут же медведица убьет. Но не отпускать – собака меня за левую руку рвет, прицел сбивает, да и неудобно одной рукой из дробана целиться до жути. Вот и ору изо всех сил, стараясь медвежьему реву подражать. Я же и сам не маленький, на десяток килограмм больше центнера вешу, плюс псина, хоть и хромая, но тоже зубастая как крокодил.

Минуты две мы орали друг на друга с разных сторон поляны, медвежья разборка, итить. Потом в одно мгновение медведица рявкнула, поддала лапой под зад медвежонку, так что тот улетел с поляны, и одним длинным прыжком исчезла за кустами, качнувшимися за немалой тушей. И тишина, только собака уже хрипит, а не рычит. Я говорить не могу, голос сорвал от рева. И стоять не могу, в ногах силы нет. Сел на зад, где стоял, прижал к себе собаку шуйцей, успокаивая и пытаясь успокоиться самому, чтобы сердце через уши или задницу не выскочило. Проверил штаны – сухо, хотя ничуть бы не удивился, если бы и напустил. Страшно жутко, только полный святой или идиот в такой ситуевине не испугается. Попытался положить ружье, но не смог разжать пальцы на ложе, аж белые. Спускать курки, придерживая их левой рукой побоялся, дернет собака, отстрелю или ей, или себе что-либо ненужное. Плюнул на все, дважды выстрелил в небо, вспугнув птиц. Ну нахер, сейчас отпущу псину, она сдуру рванет за медвежьей семейкой. А так только дернулась, хоть и постарался я руку подальше правую отвести. Чтобы, значит, не оглушить собаку. И уже потом левой рукой разжал по одному пальцы на шейке приклада. Перезарядил ружбай, выкинув на поляну дымящиеся картонные гильзы. Две пули в небо, как в копеечку. Блин, ну и встреча, охренеть.

Немного успокоившись и взяв собаку на поводок, который пришлось делать из короткого отреза толстой веревки, я подошел к краю оврага, и пригляделся. В принципе, здесь можно спуститься, да и подняться выйдет на том склоне, ну его нафиг – идти вслед за медведицей с медвежонком. Опять не учует через ветер их Герда, кинется зверь и или покалечит, или убьет. Нет, нужно уходить с тропы, нечего лихо будить. Тем более, что ручеек внизу тонкий, да и дно каменистое, видать, до каменной подошвы промыло. Опустил при помощи веревки волокушу и собаку, причем пришлось здорово поломать голову, пока придумал, как собаке нормальную люльку сделать, но ничего, управился. Потом срубил стройную осинку, толщиной примерно сантиметров пятнадцать в комле, тщательнейшим образом ее ошкурил, стесал все сучки, и спустился по ней вниз, к уже повизгивающей и поскуливающей псине, где был немедленно ею облизан и облаян. Пройдя внизу, по дну оврага, на самом деле каменному, я перебрался вброд, и уже собирался лезть наверх, как мое внимание привлек тусклый блеск небольшого, примерно с лесной орех камешка. Нагнувшись, я вытащил его из холодной воды ручейка. Золото, мать его!

– Мда, – глубокомысленно произнес я, подбрасывая увесистый и холодный самородок. – Нашла награда героя. И что нам теперь делать, Герда? А?

Собака своим видом показала, что абсолютно не понимает моего волнения из-за какого-то камешка, и нужно поскорее идти, хоть куда-нибудь. Все-таки, несмотря на ее отвагу, соседство с медвежьей семейкой ее нервировало.

– Не спеши, торопыга, – я брел вдоль ручейка, вглядываясь в камешки и песок, и порой ворочая. На расстоянии в десять метров я нашел еще пяток самородков, а потом плюнул на все, вытащил один из котелков, и попробовал промыть песок и мелкий гравий, который был под галькой.

Через пару часов я ссыпал примерно грамм триста золотого песка и мелких самородков в отрезанный от портянки и торопливо, но прочно сшитый кисет. Туда же ушли и те самородки, которые были покрупнее, всего общим весом примерно грамм двести. Неплохо, два с четвертью часа работы, и полкило золота. Золото до сих пор было очень и очень дорого, добывалось только на планетах, и не сказать, что месторождений много. К сожалению, золотых астероидов не попадалось, астероиды вообще редко встречались настолько богатые металлами, чтобы их можно было разрабатывать. Все строго с планет. Так что повезло мне здорово.

Только вот как это место отметить? Чтобы суметь найти потом, когда-нибудь? Впрочем, решение нашлось само собой. Выше по оврагу росло очень внушительное дерево, похоже, когда-то давно получившее удар молнией, и расколовшееся. Но при этом не погибшее, сумевшее заживить страшную рану и жить дальше.

– Ну вот, даже название прииска есть – „Расколотое дерево“, – я почесал Герду за ухом, и, взяв ее на руки, подсадил. Тут промоина, похоже, талые вешние воды сделали, нам ну очень удачно. Забросив туда же волокушу с рюкзаками, я сам при помощи саперной лопатки и такой-то матери выбрался по высеченным в грунте ступенькам наверх.

Минут десять я потратил, пытаясь составить план местности и привязать его к основной карте, благо горы отлично видать, и дорогу до Щучьего я неплохо запомнил. Ну а потом ноги в руки, точнее, волокушу в зубы, и вперед, на юг. И так до этого места. Наскоро омывшись в ручье, я поскорее растерся все той же портянкой (вот сам точно портянка, не сообразил), оделся в чистое, и устроил постирушки. Пропотевшее белье выстирал, изо всех сил отжал и развесил на кустах, полотенце-портянку тоже простирнул, отжал и тоже повесил сушиться-проветриваться, а то сопреет все. Только портянки поверх голенищ сапог бросил, а сам пока бродил босиком по нагретым солнышком листьям. Блин, костер бы развести, но нет более четкого ориентира на ночевку, чем костер. Дым от костра видать с пяти-шести километров, запах костра, а тем более готовящейся на нем пищи можно за километр точно учуять, ночью отблески костра вообще можно и за пару десятков верст разглядеть, если с холма и в подзорную трубу, например. Так что опять наскреб с поляны листьев, накрыл одним пледом, в голову бросил скрутку, доставшуюся в наследство, приготовил шинель и еще один плед, чтобы укрыться. Не замерзну.

Поужинав с Гердой опять бургерами и тортильями, мы наконец прикончили все завтраки из того мира. Я хоть и слышал, что они могут месяцами храниться, все ж таки не стал рисковать, и так двое суток они у меня в рюкзаке бултыхаются. И, собрав полувлажные шмотки с окрестных кустов, завязал их на ближайшем дереве. Пусть ночь повесят, а днем на рюкзак брошу, пусть досушиваются в дороге. Видок конечно у меня еще тот будет, белки засмеют, но зато белье будет чистое и просохшее. А потому со спокойно душой я уложил курковку рядышком, винтовку положил в головах, а пояс с револьвером я даже во сне не снимаю, хоть и не очень удобно. И лег спать, поглядев на темнеющее небо и появившиеся звезды. Блин, мне кажется, или вчера вечер раньше наступил? Не могут же часы на полчаса врать? Может, эта планета вокруг оси дольше вращается?..

Утром, встав, одевшись-умывшись, накормив собаку и перекусив сам, с пригоршней кураги я спустился к ручью. Промыв ее в кристально чистой воде, я уселся на корягу, и стал наблюдать за всплесками метрах в десяти, бросая в рот одну за другой сушеные абрикосины. Там, похоже, какая-то рыба павших с деревьев мошек ест. И немалая рыбка, если по всплескам судить, совсем немалая. Причем человека она совсем не боится, непуганая абсолютно. Но ловить ее я пока не буду, не до того. А вот промыть один котелочек здешнего песочка не помешает, здорово он похож на тот, из оврага.

Через двадцать минут я задумчиво перебирал золотые крупицы на ладони. Здесь что, весь район золотоносный? Просто об этом никто пока не знает? Наверное, так, иначе вряд ли здесь устроили бы шоу „Опусти новичка“. Ничего, еще посчитаемся. Память у меня и без действующей нейросети неплохая. Но все же повезло, что проходил спецтренинги по длительным действиям с отключенной сетью, сейчас тоскливо было бы, без привычного объема информации.

Ссыпав золотой песок в кулек из кусочка бумаги, уложил его в кисет к остальному золоту. Собрался, и, свистнув собаку, пошел дальше. Сегодня нужно пройти еще километров пятнадцать-двадцать. Если повезет, конечно.

Впрочем, ничего особого и не было, так и топал до полудня с перерывами на отдых. А в полдень встал на привал на берегу очередного ручейка. Только было бросил на землю волокушу, как на противоположный берег метрах в двадцати ниже по течению неторопливо вышел огромный лось. Здоровенный зверюга, бородатый, с огромными рогами. Я аж дыхание затаил, да и Герда притихла. Что интересно, лось для нее не был врагом, похоже, за корову приняла. Точнее, за быка. Ну, а я помалкивал, придерживая собаку за ошейник, и держа в руках свою курковку. Лосяра, хоть вроде как и траву ест, на самом деле один из самых опасных зверей в таких лесах. Прямое столкновение с ним вообще чрезвычайно нежелательно, ударом передней ноги лось довольно толстое дерево перебивает. И один звериный бог знает, что именно у него в голове. И потому мне здорово стало веселее, когда этот бычара, напившись, помотал головой, разбрызгивая с бороды воду, и неторопливо ушел в лес.

Вскоре из лесу послышались короткие полувопли, полувздохи.

– Ох, ели. Осень же, гон у лосей сейчас, да и у оленей тоже. Надо же, угораздило, а, Герда? – повернулся я к собаке, и подпрыгнул, ударив себя по шее. – Мать твою, слепень. Ну лосяра, гад! Приволок их за собой.

Минут пять я отмахивался от десятка жужжащих насекомых, решивших подзакусить мной. Герда решила вопрос просто, поймав на лету и с видимым удовольствием сжевав пару слепней. Впрочем, я тоже в конце концов перебил маневрирующих не хуже истребителей кровопийц. Посмеиваясь над неожиданной атакой, я обустроил очаг, и начал варить кулеш, с благодарностью вспоминая сержанта в учебке. Тот нас так натаскал, что каждый смог бы из топора кашу сварить. Хотя вроде как с практической точки зрения эта выживальщецкая подготовка для современной космической пехоты ни к чему.

В ручье гулко плеснула, на месте упавшей с дерева в воду мошки.

– Попробую я порыбачить, а, Герда? – вешая курковку за спину, и доставая и собирая спининг, обратился я к собаке. Почесав в затылке, надставил перед блесной пару поводков с крючками, и насадил на них пойманных личинок каких-то жуков, найденных под корой старого, свалившегося дерева. И первый же заброс ударил по рукам мощной поклевкой, согнувшей короткое стеклопластиковое удилище. Пару раз рыбина даже выскакивала из воды, пока я грубо тащил ее, надеясь на прочность лески и надежность узлов. Около берега рыба глотнула воздуха, маленько опьянев, и я одним рывком закинул ее на берег.

– Хороша, однако! – я с удовольствием взял на руки крупного хариуса. – Килограмма полтора, не меньше. Блин, отца бы сюда, – при воспоминании о родителях я нахмурился. Несколько лет назад в их кар на полной скорости врезался один из чокнутых ночных гонщиков. На скорости около четырехсот километров в час. Погибли все и сразу, и отец с матерью, и этот придурок безбашенный. Сколько годов с нарушителями борется дорожная полиция, производители техники – бесполезно. Обходят программы, перепрошивают, убирают автопилоты – и гоняют.

С испорченным настроением я выпотрошил рыбины, срезал с нее мясо и бросил в кашу. Конечно, извращение, но полкило чистейшего рыбьего филе мне точно не помешают, даже при условии, что придется делить кашу с собакой.

После обеда, вымыв котелок, я завалился на пригорок рядом с собакой.

– Хорошо, Герда, а? – сорвав травинку, я смотрел в чистейшее небо, не исчирканное полосами инверсионных следов и дымкой смога.

От собаки пришла волна удовлетворения и спокойствия. Я почувствовал, что в окрестностях никого, кроме двух белок и сойки неподалеку, и суслик уже пару часов недовольно выглядывает из своей пахучей норки.