Текст книги "Ссыльнопоселенец"

Автор книги: Владимир Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Наевшись, и напившись чая, судя по всему из корней шиповника и душицы, я полез в карман, обращаясь к азиату. Что интересно, судя по всему, я один был такой голодный, никто кроме меня в эту столовку не зашел. Впрочем, дальше по улице было заведение в намного более привлекательной вывеской, зовущей не просто поесть, но еще и выпить.

– Спасибо, очень вкусно. Сколько с меня? – я откинулся на прохладные бревна. От души наелся.

Повар неторопливо вышел из-за угла веранды, снимая белый фартук, под которым была кобура с револьвером. Из распахнувшейся двери вышли двое здоровых парней, один с похожей на бейсбольную биту дубинкой, второй с дробовиком.

– Пятнадцать кредитов, дорогой, – усмехаясь в тонкие усы, и сощурив итак не слишком большие глаза, сказал азиат.

– Хорошая цена, – я оглянулся. Не знаю почему, не помню, но мне кажется, что на эти деньги по крайней мере несколько дней можно досыта есть.

– Хорошая, – ласково улыбнулся повар. – Главное, ты все скушал, и теперь должен мне за обед.

Да-да, я помню ту заяву, что шериф на пирсе толкнул. Поглядев на сжимающего в ручищах короткую двудулку вышибалу, или кого там, я полез в карман, и вытащил из него деньги. Отсчитав пятнадцать, я положил сверху еще один кредит.

– А это что? – узбек, почему-то я теперь почти не сомневался в этом, положил в карман три пятерки, и крутил в пальцах кредитку.

– Чаевые. Кормите вкусно, может, ответите на несколько вопросов? – раз уж такая пьянка пошла, нужно попытаться выяснить хоть что-то.

– Вах. Для хорошего, вежливого и неглупого человека почему бы и нет? – азиат уселся напротив меня, и облокотился подбородком на сплетенные пальцы рук. – Пять вопросов – пять ответов.

– Сколько стоит ночевка в гостинице? Сколько стоит сходить в здешний туалет? – для начала я решил узнать наиболее сейчас важные для меня моменты.

– Ночевка от двадцати до тридцати, сходить в туалет – тебе, как посетителю – бесплатно. А так, в уличный – пять кредитов. Два вопроса – два ответа.

– Когда стоит ждать корабль отсюда в нормальный город? И там такие же цены? Сколько стоит билет на корабль? – я допил чай, и поставил кружку на стол.

– Должен через неделю плюс-минус один день подойти буксир с шаландами. Цены в остальных городах намного ниже. Но на этот рейс цена сотня кредитов. Пять вопросов – пять ответов. Мы в расчете, мужик. – И узбек встал.

Но я положил на стол еще одну кредитку.

– Еще один вопрос. Эти птицы, рыбы, их можно есть? – не дает мне покоя просто офигеть какая схожесть здешних мест с земными.

– Да, – кивнул азиат. – Любое мясо здешней живности съедобно. С грибами и ягодами по всякому, какие съедобны, а от каких ноги протянешь. Почему, не спрашивай, даже за миллион не отвечу. Никто не знает. А те, кто знают – до них не добраться. Так что прими как данность. – И хозяин этой забегаловки ушел.

А я сидел с отвалившейся челюстью, ну ни хера себе новость! Раз съедобны для нас, то это один с нами цикл развития, потому что на других планетах растения и живность для людей в лучшем случае бесполезны. А в большинстве – ядовиты. Но, как посоветовал узбек, в конце концов я принял эту инфу к сведению, раз съедобны – то тем хуже для них. А потому, встал и я, спросив у парня с дубиной, где здесь туалет. Раз можно воспользоваться – нужно это сделать.

А потом, выйдя с заднего двора этой таверны, решил пройтись по поселку, и подумать. Если получится, то хорошенько подумать. Благо, есть, где присесть, чтобы на ногах не торчать. Похоже, здесь четко работает схема по выжиманию из новичков денег. И все эти поселковые законы под нее заточены. Хочешь поесть? Пожалста, есть салун, таверны. Дорого? Извини, парень, бродяжничество у нас запрещено, или ешь в них, или не ешь вообще. Хочешь спать? Тоже, пожалуйста, снимай номер, и спи. Дорого? Так у тебя деньги есть, или плати за номер, или плати штраф. То же самое с пописать-покакать, ты же не тварь бессловесная-бездушная. Это кошка-собачка ничего не понимают, а ты читать умеешь, шериф тебя предупреждал. То есть за неделю здешней жизни минимум сто пятьдесят кредитов здесь останется. И это в лучшем случае, я совсем не удивлюсь, если здесь люди пропадают в трактирах-тавернах. Места здесь лихие, все сказки-страшилки про древние времена на ум приходят. А что тут такого, в том поселке, где я жил, в царские времена „черная верста“ стояла, как предупреждение о том, что не стоит ночевать здесь купцам. И точно знаю, что сосед при строительстве откопал около тридцати скелетов во дворе. Давненько было, еще во времена моего детства. Аккуратненьких таких, со всеми косточками, только висок проломлен у всех одинаково. К нему даже участковый в конце ездить перестал, скелеты конца девятнадцатого века, археологов не интересуют из-за полного отсутствия вещей, полицию из-за срока давности. Сашка с попом вдрызг переругался, из-за его отказа выделять место на кладбище для захоронения. Специально в епископат ездил, чтобы разрешили похоронить, так как ящики с костями во дворе держать совсем не дело, и выбрасывать их на помойку тоже не стоит. В конце концов к нему из города какой-то монах на флайере прилетел, загрузил в багажник две здоровые коробки с останками, и умотал. Но сначала долго ходил по двору, читал молитвы и святой водой во все углы брызгал.

До Сашкиного отца, точнее, до той бабушки, у которой они этот дом купили, пустое это место было. Но люди все время строят новые поселки, вот и тут на пустыре разбили новый. Километрах в пяти от разросшегося когда-то небольшого села. Повзрослевший Сашка у отца половину двора забрал, когда строится начал. И полезли из-под земли приветы из прошлого.

Так что у меня нет ни малейших сомнений в том, что при первой возможности здешние просто кончат новичков. Или в такую кабалу загонят, что замаешься расплачиваться. И вся моя подготовка ничего здесь не решает. Во-первых, давно из-за ареста, суда и прочей лабуды активно не тренировался. Во-вторых, ограничения поражающей мощности оружия, это не импульсники и не лазерные пушки, а простой однозарядный дробовик. С ним много не навоюешь.

И что это все значит? Значит, что не стоит ждать буксир с баржами, про которые этот джамшут говорил. То ли они будут, то ли нет. А нужно идти пехом, только нужно узнать куда. Здесь сейчас осень, причем осень сытая. Это хорошо видать, лес рядом, разноголосье птичье и мелкозвериное в шах звенит. Значит, тот же медведь сыт, и на человека оружного не полезет. Наверное. По крайней мере, мне так шансы кажутся намного выше, чем в этом Щучьем.

Перебивая треньканье пианино, грохнул выстрел. Пара мужиков, закатывающая бочки на здоровенные дроги даже особо не дернулась, подтвердив мои опасения. Стреляют тут часто, похоже. И наверняка не в потолок.

Потому я встал с бревна, и пошел к „Лавке универсальных товаров“. Погляжу, почем здесь что, нужно прицениться. Идти пришлось вдоль домов, по настеленным прямо на землю доскам, на улице то грязюка, потом сапоги замаюсь отмывать. А дома стояли часто, и дома – не как в русской глубинке, а как будто на Диком Западе, обшитые доской внахлест, на каркасе, похоже. Первый этаж чаще всего какая-то контора, склад, мастерская, второй жилой. Люди ходят по улице, и взгляд у них при виде моей шинели такой, то ли приценивающийся, то ли прицеливающийся. И женщин, кстати, совсем нет. Ни одной не встретил. Блин, если так, то это очень херово.

Проходя мимо глухого, темного прохода между домами, я случайно стал свидетелем занимательного разговора.

– Да ладно, очкарик. Ты же толерантен, вроде так? Значит, ты пидор. Подумаешь. Ну, отсосешь или в жопу дашь, какая тебе разница? – и хохот. Невольно замедлив шаг и оглянувшись, я увидел, как двое тех молодых, с нашей шлюпки, практически зажали в угол того самого ботаника, и неторопливо приближаются к нему, держа свои „МР-18“ в руках. У очкарика, кстати, фузея тоже в руках, но он очень напуган, белый вон, как стенка. Тут уже давно надо было бить насмерть, а он испугано отнекивается. Тут этот ботан заметил меня. Блин, ну чего я тут на этот цирк засмотрелся?

– Помогите! – срывающимся голоском, прямо ангельским, попросил он. Блин, если бы я точно не знал, что сюда чтобы попасть, нужно что-нибудь очень такое совершить, может и помог бы, но я только хотел пройти мимо, как один из этих гопников заорал на меня:

– Какого х. я стоишь? У. ывай отсюда! – и слегка повернулся в мою сторону, отведя ружье от ботана. Да и второй отвлекся, ненамного. И этот очкарик решил действовать, попытавшись взвести курок своего ружья. Но вот только сложно это, с непривычки. Обернувшийся урка решил не рисковать, и выстрелил ему в живот. А я вскинул своего „ёжика“, взводя курок, и выстрелил в немного замешкавшегося с предохранителем второго. Сноп картечи на расстоянии в десять метров очень узок, его еще „стаканом“ называют. Он достаточно толстое деревце срубить может. Огнестрельное оружие может и устарело, но все едино достаточно мощное. И потому от молодого урки отделилась верхушка черепа вместе с мозгами, забрызгав глухую стену какого-то здания. Да еще картечь здорово стену расщепила. Пара досок на выброс.

Все это я увидел, переламывая свою одностволочку, и выбрасывая стрелянную гильзу прямо себе под ноги. Потом патрон из кармана в патронник, закрыть ружье и взвести курок. Прямо скажем, это можно сделать очень быстро, секунд за пять-шесть. Но какими длинными мне показались эти секунды…

Второй урка все еще пытался переломить свое ружье, и вытащить стрелянную гильзу, как я уже взял его на мушку. Вообще, „МР-18“ отличное ружье, но вот его отделка, точнее, отделка ружей, продаваемых в России – ниже плинтуса. Нужно провести немало времени с надфилем, чтобы довести ружье до нормального, рабочего состояния.

– Брось ружье. Убью! – взяв на мушку оставшегося в живых урку, я прислушался. Ну вот, сзади слышен гул голосов, и топот с чавканьем. Видимо, именно здесь стреляли нечасто.

Пахло сгоревшим нитропорохом. Два легких облачка дыма быстро рассеялись в сумраке проулка. Чавкнув грязью под ногами, я отошел в сторону, чтобы набежавший люд смог держать на мушке молодого уркагана. Не понравился мне его взгляд, брошенный на валяющееся около его безголового подельника ружье. Как бы не подхватил его в суматохе, которая точно будет.

– Ну, ты, опусти ружье! А ты – стой, где стоишь, и руки не опускай! – а вот и притопали здешние жители. Сзади минимум пятеро-шестеро, если судить по чавканью грязи, голосам и сбитому дыханию.

Аккуратно опустив „ёжика“, я повернул голову. Точно, пять мужиков. Видимо, работяги. Хотя нет, один, похоже, парикмахер. Вон, расческа торчит из кармана и ножницы, в специальном таком крепеже. Но двудулку держит уверено, и выцеливает как раз урку. Меня на мушке держат двое пожилых мужиков, направив в спину два револьвера. Блин, если честно, то мне это не нравится совсем.

– Да этот козел!.. – молодой решил было подать голос, но выстрел из револьвера ему под ноги заставил его подпрыгнуть и замолчать.

– Молчать, оба. Сейчас придет шериф, и разберется. Стас, погляди, что с остальными! – это еще один работяга. С жилистыми руками, будто из корней сплетенными. В руках у него интересная штука – как раз та самая мосинка и есть, и даже штык сбоку поблескивает. Это вроде как карабин образца тысяча девятьсот сорок четвертого года. Седая древность, антиквариат.

– Готовы, Михалыч. Оба наповал.

Один из молодых работяг сходил вдоль стеночки к лежащим на грязной земле телам, и коротко ткнул их топорищем. Он один единственный не был вооружен огнестрелом, только плотницкий топор в руках. Впрочем, никогда топор не недооценивал. Сам в юные годы наловчился метать топор на десяток шагов настолько уверенно, что из десятка раз десяток попадал туда куда хотел и втыкался топор так, что вытаскивался с трудом.

Из-за спины послышался топот лошадиных копыт, фырканье и скрип телеги. Точнее, брички, на которой приехал здешний шериф. Качнув бричку на рессорах, он тяжко слез с нее и неторопливо, аккуратно обходя лужи, вошел в проулок.

– Что здесь, Михалыч? Опять новички? – так же неторопливо обратился он к пожилому с винтовкой.

– Да. Слышим – выстрелы, мы сюда. Подбегаем – этот мужик держит того борзого на мушке, на земле два холодных валяются. Ничего необычного, в принципе.

– Мда, необычного точно нет ничего, – шериф хмыкнул, и повернулся ко мне, коротко глянув на торчащую из грязи пустую гильзу, и на одностволочку, которую я опустил и держал одной рукой, стволом вниз. Точнее, на взведенный курок ружья. – Что тут было, мужик?

– Шел мимо. Проходя, услыхал, как этот и тот, без полбашки, пытаются опустить очкарика. Очкарик, увидев меня, попросил помочь. Эти повернулись ко мне, наставив ружья и угрожая убить, если не свалю. Очкарик в этот момент попытался взвести курок своей фузеи, но не успел, этот выстрелил ему в живот. Я убил второго борзого, и успел перезарядиться, пока живой борзый корячился со своей „муркой“. Потом взял его на мушку и ждал власти.

Что было, то я и рассказал, мне придумывать нечего.

– Почему не грохнул второго? – поинтересовался шериф.

– Это ваш дом, я в чужой монастырь со своим уставом не лезу, – коротко ответил я, не покриви душой.

– Так, а ты что скажешь? – шериф повернулся к молчащему до этих пор урке.

Из яростного потока фени и мата я сумел выделить, что это я убил обоих, и очкарика, и второго урку, которым первый был другом и братом.

– Что скажешь? Ведь кто-то из вас врет? – спокойно повернулся ко мне шериф.

– Сколько выстрелов вы слышали? – поинтересовался я у мужиков.

– Два. – Ответил старший, а остальные кивнули.

– Я стрелял один раз, вон гильза лежит. Второй раз выстрелило ружье этого парня. – Кивнул я на лежащую в грязи недооткрытую одностволку. – Раз я стрелял один раз – значит врет он.

– Угу, – подняв ружье, и с усилием переломив ствол, буркнул шериф. Вытащил из ружья патрон, что меня добило – папковый, то есть в картонной гильзе, понюхал его, и отбросил в сторону. Подойдя ко мне, он протянул руку к моему „ёжику“, забрал у меня ружье, спустил курок, переломил и вытащил патрон. Поглядел на него, снова вставил в ружье, вернул его мне. Кивнул своим двум молчаливым и здоровущим помощникам, указав подбородком на урку. Те мигом его скрутили, борзой даже пискнуть толком не успел. Шериф подошел к ним, коротко охлопал парня, вытащил у него из кармана деньги, отсчитал какую-то часть, сунул себе в карман, остаток бросил на валяющийся рюкзак. Туда же лег ремень с ножом в ножнах. Урка попытался что-то вякнуть, но был заткнут жестоким ударом в солнечное сплетение.

– Я ж тебе лично, вместе с остальными про наши законы рассказывал? – приподняв скрючившегося и задыхающегося парня за подбородок, спросил шериф. – Рассказывал? Тащите его к виселице, ребята. А ты, Михалыч, иди, позвони, будь другом, лады? – и шериф подошел ко мне.

– Так, значит. Ты помог городу, задержал нарушителя нашего закона. Из его денег я забрал полста долларов на похороны, остальные твои. Тот кадр, которого ты убил – его вещи тоже твои. Парень, которого убил – выходит, ты, как отомстивший, его наследник. Но похороны обоих на тебе. Хочешь, нанимай телегу, копай могилы сам, но лучше отдай по полсотне из денег этих парней гробовщику, он и похоронит сам. Зачем тебе лишние хлопоты, верно? И да, если деньги в крови, ничего страшного. Вон, в бочке замой, и все. Деньги тут хорошие, можно перестирать с одеждой, они не выцветут. А вот и Арон Моисеевич, наш похоронных дел мастер, – шериф поздоровался за руку с мощным, налитым силой мужчиной в добротном костюме-тройке, штанины которого были заправлены в высокие черные сапоги.

Относительно недалеко часто и звонко ударили в какую-то железяку.

– О, а вот и звонят. Ладно, Аарон, и ты, как тебя? Впрочем, неважно. Короче, вы остаетесь, а у нас важное дело. Нужно осуществить законность и повесить негодяя, – усмехающийся шериф с компанией ушел, оставив меня с отвисшей челюстью. Не, я понимаю, закон бывает разный, и закон Линча тоже закон, но здесь… Охренеть.

– Чего стоишь? Хоронить сам будешь или как? – гробовщик длинной палкой счистил с сапога налипшую грязь. Поглядел на меня, усмехнулся так печально. – Привыкай, парень. Здесь все просто. Нарушил и попался – лезь в петлю. Тюрем здесь нет, адвокатов как класса тоже нет. Больше скажу – попади сюда прокурор и адвокат, так шансов уцелеть у прокурора больше. Еще раз, и сначала – хоронить сам будешь?

– Эээ… – умно проблеял я. – Давайте сначала с финансами прикинем, хватит ли у меня на оплату ваших услуг.

И шагнул к рюкзаку, на который шериф бросил тонкую пачку купюр. Подняв и пересчитав, понял, что уркам с финансами намного более туго пришлось, чем мне. Осталось пятьдесят кредиток, и десять пятерок. Шериф точно полтинник забрал, потратить они вряд ли успели, выглядывая очкарика, выходит что по крайней мере одному всего полторы сотни досталось. Глянув на второго, почти безголового, и сглотнув ком в горле, я шагнул к телу очкарика. И понял, что немногим выиграл. Парень после выстрела упал на бок, и больше не шевелился. Впрочем, ему это и сделать было бы трудновато. Похоже, в „мурке“ патрон был с пулей. Крохотное, опаленное отверстие только спереди было слегка окровавленным, зато сзади, как раз под рюкзаком, была здоровенная дыра, где сквозь лохмотья плоти и шинели торчали белые куски позвоночника и какие-то сизые потроха. Кровищи натекло на землю, ужас. Да и рюкзак пропитало. И запах стоял еще тот. Блин, все же современное оружие намного чище. Прожженые дыры, и все, никаких крови и грязи. Правда, попал я разок в космосе на разгерметизированный корабль, тоже видок еще тот был. Ладно, делать нечего, я перерезал лямки рюкзака, и, сняв его, опрокинул пока еще податливое тело очкарика на спину.

– Извини, парень. Помочь я тебе не помог, да и даже отомстить не пытался. Хотел выжить. Но уж так вышло, что я твой наследник… – бросая рюкзак очкарика к сене, где почище, пробурчал я про себя, и ощупал нагрудные карманы, благо там крови вообще не было. Во внутреннем левом нашел пакет с деньгами. Открыв его, я присвистнул. Очкарик был солидно богаче меня, у него в конверте лежали десятки, которых я целых шестьдесят штук насчитал. Похоже, он тоже ими не пользовался. В карманах штанов ничего кроме чистого и простого носового платка не было. Сложив его, я засунул платок в задний карман своих брюк. Мне без сопливчика трудновато обходиться. Так что и эта часть наследства в строку.

Больше ничего особого у „ботаника“ не было, разве серебряный крестик вывалился из-за ворота. Но я его аккуратно заправил обратно, похоже, это единственное, что осталось у парня. Что интересно, он ни запасных патронов в карман не положил, ни нож на пояс не повесил. Интересно, есть ли у него нож вообще?

С уркой было с одной стороны проще, с другой сложнее. Его рюкзак лежал у стены напротив, примерно там же, где был и рюкзак второго. В кармане шинели я нашел пяток патронов двенадцатого калибра, с крупной дробью и пулями. С пояса снял нож, такой же, как и у второго, с какой-то китайской колонии, „умри от зависти полковник Боуи“. Огромный тесак из какой-то вроде нержавейки, с латунной гардой и рукоятью из дерева. А вот деньги нашлись в кармане брюк, причем обоссаных. Видимо, сфинксеры расслабились, и напрудил под себя. И деньги тоже промокли. Кстати, тоже полторы сотни кредитов. Брезгливо прополоскав купюры в бочке с дождевой водой, я передал полтинник однушками и полтинник пятерками еврею.

Тот усмехнулся, и повернулся к подъехавшей телеге, с двумя крепкими парнями. Те спокойно, без излишних эмоций, завернули тела и жертвы, и насильника в запятнанный брезент, и уложили на телегу. Лошадь было фыркнула, и нервно переступила, учуяв свежую кровь, но ей под нос сунули яблоко, и она быстро успокоилась.

– Что на могилках написать? И по какому обряду хоронить? – вытащив из кармана простой блокнот и огрызок карандаша, спросил Аарон Моисеевич.

– Не знаю, наверное, по православному. Обоих. А написать? – Я нагнулся и поднял очки с треснувшим стеклом. Передал их еврею. – На могиле этого парня напишите „Очкарик“, и на крест очки повесьте. А на могиле второго ничего не надо. Я его не трогал, просто шел мимо, сам на меня напал.

– Ладно, нам тогда пора. Скоро еще одного клиента привезут, – кивнув в сторону, куда на звон прошло прилично народа, сказал гробовщик. И, усевшись на телегу, он хотел вожжами понукнуть лошадь, но я его остановил.

– Аарон Моисеевич, а как много у вас работы с новичками?

– От десяти до тридцати человек с каждого рейса, парень, – и еврей стегнул лошадь.

Мда. Теперь понятно, почему этим всерьез занялся именно еврей. Не знаю, кто и как, а у меня к евреям отношение как к обычным людям, то есть общенеплохое. При этом большинство моих знакомых евреев (о как, вспомнил и несколько соседей, и просто знакомых) – хорошие люди, крепкие профессионалы, приятные соседи. Так вот, если учесть, что еженедельно здешний гробовщик хоронит от десяти до тридцати человек, то доход его конторы составляет двух до шести тысяч здешних долларов. Очень и очень серьезные деньги.

Покачав головой от этих мыслей, и решил, что идея свалить из Щучьего в ближайшее время – правильная. Но нужно сначала кой-что купить, и узнать, куда вообще идти. Лучше всего купить карту. И кстати, почему то мне кажется, что такие карты должны продаваться в каждом магазине этих земель.

А пока я вытащил из проулка три вещмешка, два ружья и капсюльную винтовку. Сложив это все на досках тротуара, я почесал затылок под шляпой. Потом решительно развязал один из рюкзаков, принадлежащей кому-то из урок. Благо, что мешки, точнее, рюкзаки, почти пусты, как и у меня. Перекидав в него вещи из пропитанного кровью рюкзака очкарика, я швырнул его в проулок. Конечно, можно отстирать, но просто неохота и нет времени.

Кстати, в рюкзаке очкарика оказался отменный кукри златоустовского производства. Да и котелок был не эмалированный, как у меня, а медный, с оловянным покрытием внутри. Правда, кружка и миска тоже простые, эмалированные. Но самое главное – в рюкзаке очкарика было добротная фляга. Уложен он был, правда, так себе, фляга и котелок были внизу, мягкие вещи поверх, горб набило парню наверняка. Но так хоть белье кровью не пропиталось, а котелок и латунную флягу я обмыл во всей той же бочке, установленной под сливом какого-то амбара.

Устроив два трофейных рюкзака на спине, я забросил через спину ружья, а свое уложил на сгиб локтя. И двинулся в сторону от собравшейся метрах в трехстах толпы в сторону все той же лавки. Впрочем, дойдя до торгового заведения, я увидел на двери надпись „Закрыто на время“. И потому сгрузил ружья, фузею и рюкзаки на значительно более добротный, сколоченный из толстых досок и приподнятый на столбушках тротуар. Раскрыв рюкзак, в который я столкал все имущество очкарика, я принялся выкладывать его на скамью возле двери. Следом выложил все и из второго рюкзака.

В итоге оказалось, что я стал владельцем кукри, двух китайских больших ножей, трех котелков, трех же чашек и кружек. Одной вилки, трех ложек из нержавейки, одного ножа-складыша с достаточно большим лезвием, открывашкой и штопором. Кроме того, было несколько комплектов нательного белья, запасные портянки, три скрутки-пледа. Немного всякой мелочи, вроде спичек и ниток-иголок. Плюс дополнительно семьсот кредитов в кармане. Девятнадцать патронов к „педерсоли“, сорок семь патронов двенадцатого калибра, пара „МР-18“ и одна реплика „Энфильда“ три линии. Сама реплика просто поражала качеством исполнения, отменная штука. Насколько я помню, такие ружья стоят очень дорого, сделаны то они на Земле. Плюс один брючный пояс, который шериф сдернул с урки вместе с ножом. И, к моей грустной усмешке, в общей сложности семь завтраков из „Мак-Дональдса“. Вот уж видит око, да зуб неймет. Иметь жратвы минимум на три дня, и не иметь права ее съесть в этом долбанном городишке!

Немного подумав, я раскидал вещи на две кучи, большую и меньшую. В меньшую лег медный котелок, фляга, еще одна чашка, складыш и кукри, вилка и ложка очкарика, две пары портянок. Вся мелочь. Вся еда. Плюс один плед. Все патроны, оставшиеся ножи, кружки, чашки, котелки и тряпки сложил в один рюкзак, набив его под завязку. Винтовку и ружья я тоже отложил на продажу.

От виселицы донесся слитный вздох, несколько одобрительных криков и свист. Блин, они бы лучше футбольный чемпионат здесь организовали, а то устроили шоу из казни. Средневековье, блядь!

Вскоре оттуда проехало несколько телег и бричек, а попозже и пеший люд появился. Впрочем, я бы не сказал, что довольных зрелищем было много. Нет, кто-то и злобно похахатывал, но большинство было скорее равнодушно-привычными. И это пугало, и пугало здорово. Если для здешних земель повешение обычное зрелище, то это очень суровые земли. Впрочем, не мне об этом рассуждать, я буквально недавно одного убил, а второго, фактически, отправил танцевать в петле. Причем ни разу об этом не жалею, а беспокоюсь только за свою безопасность. Наверное, это не хорошо, но в данный момент для меня кажется наиболее верным.

Скоро появился и то ли хозяин лавки, то ли приказчик. Высокий парень, с нарукавниками и фартуком поверх светло-серой рубашки, тоже косоворотки. Поглядев на меня, он открыл дверь ключом, и приглашающее распахнул ее передо мной.

– Проходите. Вы купить или продать? Давайте помогу, – и подхватил фузею с трофейными одностволками.

– Да и то, и другое. Только с фузеей осторожно, заряжена, – я вошел, поставил один из рюкзаков на пол и придержал дверь, чтобы он спокойно зашел. – Если сторгуемся, конечно.

И с интересом оглядел тускло освещенную сквозь оконные проемы лавку. Небольшая, примерно четыре на шесть метров, несколько прилавков, на стенах полки во всю длину. Но товары поделены по сортам и видам. Тут продовольствие отдельно, ткани отдельно, скобяные изделия отдельно. Самый край стены занимало оружие.

– А что не сторгуемся? Для того и торг, чтобы договорится, – все ж таки хозяин, вряд ли приказчик будет таким уверенным. Он уже снял капсюль с брандтрубки, и с огромным удовольствием сейчас осматривал „педерсоли“. – Давайте так, за эту винтовку я вам без торга даю „мосинку“ и револьвер. Сразу, и по полсотни патронов для каждого ствола. Только у меня выбор невелик, сейчас четыре „мосинки“ и пять револьверов. И сначала это, остальное потом.

– Угу, – я пригляделся к ценам на продукты. Блядь, килограмм копченого сала кредит стоит. Шпиг еще дешевле, восемьдесят центов. Крупы вообще по десять центов за кило. – Блин, вы что, вот так спокойно продаете продукты всем желающим? И мне, например? Тогда пару кило копченого сала взвесьте и заверните, пожалуйста.

– Стоимость не за килограмм, а за фунт. Древняя мера веса, равна четыреста восьмидесяти граммам. – Поправил меня лавочник, продолжая ласкать реплику. – Здесь у нас все в фунтах, что из продовольствия. Ладно хоть, граммы на весах, а не золотники или унции, уже хорошо. Продам, конечно, какая мне разница. Это ведь тебе здесь кроме как в таверне или кабаке есть нельзя.

– Давай винтовки, – у меня от зрелища продуктов слюна потекла. Хоть и не хохол, а копченое сало обожаю. Нужно один аппетит другим перебить.

– Держи. – На прилавок одна за другой легли три карабина, два образца сорок четвертого года, и один, похоже, тридцать восьмого. По крайней мере, неотъемного штыка на нем не было, как впрочем и самого крепления под штык и выемки с левой стороны ложи, для того чтобы этот штык не мешался. – Стволы новоделы, под калибр девять и три десятые на пятьдесят три. Армейские калибры нам категорически запрещены, под оружие с нитропорохом. Автоматическое оружие запрещено, полуавтоматическое запрещено, ручное оружие только револьверы. У меня, к сожалению, модели остались только одинарного действия, самовзводов сейчас нет.

– Да ну? – я почти не удивился, а вытащил из ближнего карабина затвор, и поглядел сквозь канал ствола в окно. – А почему? И кстати, почему даже на том корабле, который нас сюда привез, нет энергетического оружия?

– Спроси что полегче, ссыльным это не говорят. Привезли, оставили, и все. Только через эту хрень глядят, и порой забирают тех, у кого срок вышел или под амнистию попал, – лавочник задрал нарукавник и показал коннектор. – Ну, тех, кто жив остался.

– А здешние хищники, с ними огнестрел как, справляется? – мне этот вопрос жизненно интересен.

– Поверь, огнестрела вполне достаточно. Все винтари бьют отменно, точно и надежно. Правда, траектория горбата, но что поделать, пуля толстая и тяжелая. Зато с переснаряжением гильз никаких проблем. И порох есть, и капсюли, а пули хочешь сам лей, хочешь готовые покупай. Причем в русских землях по популярности конкурентам мосинкам нет. Машинка привычная, надежная, недорогая, накоротке медведя стопорит немногим хуже двенадцатого калибра. – Говоря все это, лавочник продолжал оглаживать фузею. Потом он что-то про себя решил, махнул рукой и вытащил из выдвижного ящика пяток патронов с латунными гильзами и свинцовыми пулями. – Сейчас попробуешь, только я эту красавицу выстрелом разряжу. Эти выстрелы – бесплатно.

Подойдя к полкам с ружьями и прочим оружием, он с усилием отодвинул тяжелую деревянную створку, за которой оказалось окна на улицу. Как вышло, за лавкой домов не было, шел длинный пустырь, где в сотне шагов, примерно, на мощной перекладине, висел черный лист толстого железа. Ближе, метрах в тридцати, стояли два столба, измочаленных пулями.

Негоциант уложив ружбай на широкий подоконник, взвел курок, надел капсюль. Тщательно приложился и выстрелил. Гонг качнулся и глухо зазвенел, а от окна поплыла облако дыма, впрочем, быстро рассевающееся ветерком. Отошел, и сделал приглашающий жест рукой.

А почему бы и не попробовать? Тем более, что бесплатно. Так что я вставил в карабин затвор, и взяв патроны, по одному затолкал их в магазин. Вогнав затвор на место, я встал на место лавочника, и прицелился в гонг. Карабин лягнул в плечо весьма ощутимо, но вполне себе терпимо. На мгновение дым застил видимость, но практически сразу все прояснилось. Гонг, гудя, покачивался, и на черной краске стало на одну метку больше. Блин, а здорово! Попал фактически туда, куда и целил. Ну ка, еще разок!

Четвертый и пятый патрон я отстрелял по верхушкам столбов. Пули взлохматили древесину, от столбов полетели щепки. Нет, отменная вещь, все-таки!

– Ну, как? – довольно, будто бы он спроектировал и сделал этот карабин, спросил лавочник.

– Хорошая вещь, – я положил карабин возле себя. – А что за револьвер?