Текст книги "И на пороге бывают гости"

Автор книги: Владимир Тучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

АППЛЕТ 22.
КРАСИВАЯ, МОЛОДАЯ, ТАЛАНТЛИВАЯ

Майор Никодимов, сдвинув на глаза кожаную кепку, чтобы омерзительный дождь не облизывал щеки своим старческим языком, наблюдал, как эксперт суетится над исполосованным вдоль и поперек трупом. Женским, судя по одежде. Ни о возрасте, ни о каких-то внешних приметах говорить не приходилось. Лица у трупа не было.

«Зачем же он так уж слишком старается?– подумал майор. – Некоторые дебилы, верящие в миф об отпечатках изображения на сетчатке, по которым якобы находят убийцу, ограничиваются выкалыванием глаз. А этот… Небось, с него, бедного, семь потов сошло, пока трудился».

Более того, лицо было буквально срезано даже не для того, чтобы сокрыть личность убитой. В сумочке лежало редакционное удостоверение, выданное Стариковой Лидии Викентьевне. Тут же был и мобильник, по которому также можно было идентифицировать убитую.

Никодимов совершенно не к месту вспомнил стихотворение Олега Григорьева, от которого сильно тащился в молодости:

Убитую у сквера Опознать не берусь я. По наколкам – Вера, А по шрамам – Люся.

Еще раз внимательно изучил содержимое сумочки. Ключи. Мобильник «Нокиа». Записная книжка, электронная, фирмы «Шарп». Косметичка. Бумажник с двумя с лишним тысячами. Сигареты. Зажигалка… В общем, ничего особо интересного, типичный набор.

Майор отшвырнул щелчком докуренную сигарету и снова раскрыл удостоверение убитой. Что в ней было такого, что привлекло маньяка? Кое-что, конечно, уже вырисовывается. Все-таки это уже третье убийство. Например, то, что маньяк довольно неразборчив в выборе жертв.

Первая, несмотря на свои неполные тридцать лет, была почти уже бабой, оплывшей и заскорузлой от беспросветной жизни. Вторая – бизнесвуменша Ирина Суржикова. Полная противоположность первой. В свои сорок она выглядела максимум на двадцать пять. Теперь эта девчонка, только что обзаведшаяся дипломом и сразу же оказавшаяся в весьма престижном издании для деловых людей. Блестящая карьера впереди… И вот…

Да, – спохватившись, Никодимов перешел от вечного к сиюминутному, – что там насчет головы? Этот ублюдок был ведь большим шутником. Чью голову он оставил рядом с первой своей жертвой, узнать пока не удалось. И куда дел голову Изольды Колпаковой? В случае с бизнесвуменшей почему-то не повторил этот прием, хоть лишняя голова в запасе и была. Тут, похоже, то же самое. Журналистка была брюнеткой. И на предмете, напоминающем человеческую голову, тоже были черные волосы. И, судя по фотографии, примерно той же длины.

К счастью, в бумажнике оказался медицинский страховой полис РОСНО. Так что найти клинику, в которой журналистка лечила зубы, можно было без труда. Хотя и так было ясно, что это голова не Колпаковой, у которой были два небольших металлических мостика на коренных зубах. А у этой – майор собственноручно проверил – никаких протезов, только лишь пломбы.

Отщелкнул ещё одну докуренную сигарету. И по въевшейся в подсознание привычке подумал о том, что надо меньше курить. Через минуту импульс затух, и он достал из пачки ещё одну.

Чем больше думал Никодимов о свалившемся на него деле, тем больше мрачнел. Ни один из пойманных им преступников, а переловил он их за пятнадцать лет целую пехотную роту, а то и батальон, ни один не годился в подметки этому, нынешнему. Были на его счету и маньяки-серийщики, но никто из них не работал так производительно, бесшумно, дерзко, безошибочно, не оставляя абсолютно никаких следов. Даже на Лубянке, при огромном стечении народа, умудрился остаться незамеченным.

Да и сейчас – средь бела дня, в Нескучном саду, где теперь и помочиться-то незаметно очень непросто… Никодимов совершенно ничего не понимал. Пытался, но не мог!

Выходило так, что на все про все у него было минуты три–четыре. От силы пять. И за это время он успевал не только разрезать жертву на части, но ещё и сбрыз-нуть эти части спермой.

И при этом никаких следов! Ни отпечатков пальцев, ни кусочков кожи под ногтями сопротивлявшейся жертвы, никаких оброненных предметов. Робот, мрачно думал майор, робот да и только.

– Семеныч, – прервал его невеселые мысли криминалист Перевезенцев, – глянь-ка, что я тут нашел.

Капитан сидел на корточках метрах в пятнадцати от трупа и что-то внимательно разглядывал.

– Гляди, этот упырь сделал что-то типа детского «секретика». Закопал в ямку, вот, видишь, отрезанное ухо. И вот, смотри.

Майор аккуратно взял прозрачный пакет, внутри которого лежала рюмка. Фирменная, с эмблемой находящегося неподалеку клуба «Ротонда». Было видно невооруженным взглядом, что на рюмке множество отпечатков – совершенно отчетливых – от жирных пальцев.

– Скотина! – прорычал Никодимов. – Он над нами ещё и издевается! Наверняка в клубе спер и подсунул.

– Но, может, там есть и пара его пальчиков?

– Как же, держи карман шире! Разве непонятно, что он всё делает наверняка? Не ошибается, ублюдок!

– Ну, дорогой, – с удивлением посмотрев на майора, сказал Перевезенцев, – тебе с такими настроениями надо другую работу подыскивать. Куда-нибудь начальником охраны, оберегать выбившихся в люди бандитов, жирок наращивать. Думаю, с руками оторвут.

– Как же ты не понимаешь, Серега?! Он же робот, блин! Робот, который на хрен рехнулся. Разве способен человек, явно безумный человек, за три минуты вкатить бабе парализующий укол, располосовать её, по-дрочить, а напоследок ещё и над нами поиздеваться?! Может?!

– Этого я не знаю, – спокойно ответил капитан. – Но знаю абсолютно точно, что когда-нибудь он проколется. Рано или поздно. Так было, есть и всегда будет. А иначе нам с тобой надо уходить.

– А Джек-потрошитель?

Эту карту Перевезенцеву крыть было нечем. И он, обиженно засопев, продолжил бессмысленный поиск отсутствующих улик.

Никодимов же, закурив очередную сигарету, углубился в дебри беспочвенных фантазий. Вместо того чтобы опросить возможных свидетелей в «Ротонде», он практически всерьез начал думать о том, что станет с человеком, если в него вживить дистанционно управляемый микропроцессор – насколько возрастет его реакция и улучшится способность анализировать обстановку и принимать эффективные решения. Насколько, в конце концов, увеличится его мышечная сила.

Он был убежден в том, что такого рода эксперименты проводятся. Не могут не проводиться. По двум причинам.

Во-первых, новая национальная идея, необходимая для возрождения былого могущества государства, должна быть возведена на фундаменте доблестной, непобедимой и нравственно здоровой армии. Однако все усилия по созданию такой армии до сих пор ни к чему не привели, поскольку российская молодежь призывного возраста абсолютно не соответствует высоким требованиям, предъявляемым к русскому солдату.

Существует порочный круг, разорвать который очень непросто. Молодежь, призванная в армию, не желает терпеть тяготы и лишения, а тем более – умирать во имя национальной идеи, которая существует лишь в бюрократических документах, но никак не в форме высшей нервной деятельности нации. Нация же не намеревается приводить свою высшую нервную деятельность к образцам, содержащимся в бюрократических документах, поскольку видит, в каком плачевном состоянии пребывают российские вооруженные силы.

Во-вторых, человеческого сырья для проведения экспериментов по созданию человека нового типа – гомо милитарикуса – более чем достаточно. Под рукой всегда, например, беспризорники, которые в огромных количествах кочуют по стране. Причем первое поколение этих людей без паспортов, а зачастую без имен и фамилий уже достигло зрелого возраста. Именно они и могут использоваться в экспериментах по вживлению в организм чипов белой сборки.

Беспрерывно куривший майор Никодимов находил все новые и новые аргументы, подтверждающие, что его гипотеза не только имеет право на существование, но и наиболее вероятна.

Первое преступление было совершено близ одного из главных центров милитаризма Подмосковья. Никодимов предположил, что объект эксперимента, у которого начались какие-то программные неполадки, сбежал из базировавшейся под Красноармейском части ракетных войск стратегического назначения.

Второй выброс безумия произошел на Лубянке. Это тоже было понятно. Паренька потянуло в альма-матер, где и началась его новая жизнь, жизнь существа нового типа. Нервный стресс при виде некогда родных стен ФСБ, а также массовый психоз во время Dzerzhinsky-гар – все это и толкнуло его на новое убийство.

Третья точка – Нескучный сад, клуб «Ротонда»… Тут майору пришлось изрядно напрячься. В конце концов он предположил, что процессор маньяка, сбившись, пропустил начало в двух словах, отчего вышло «кучный ад». Кучный – это относилось к области милитаризма, поскольку кучной бывает стрельба. Ад – к инфернальной области.

Вполне возможно, маньяка заклинило, когда он увидел толкиенистов, которые частенько рубятся в саду деревянными мечами.

Но при чем тут ротонда? Никодимов попытался найти подсказку в офорте Гойи, который непонятно с какой целью подкинул маньяк: человек в мундире и с тростью что-то втолковывает троим слушателям. Текст был таким: «Этот болван воображает, что раз он носит кокарду и жезл, то он от природы выше других, и злоупотребляет доверенной ему властью, чтобы досаждать всем, кто имеет с ним дело. Тщеславный, спесивый, наглый с теми, кто ниже его по положению, он гнет спину и пресмыкается перед теми, кто его сильнее». Нет, вероятно, это было только издевательство и ничего более. Издевательство над «жезлом и кокардой» следователя.

Может быть, слово «ротонда» имеет ещё какое-то значение?

Сходил к «Жигулям», достал лэптоп и посмотрел на сайте «Кирилл и Мефодий». Точно! Ротонда – это не только архитектурное сооружение круглой формы, но ещё и женская верхняя одежда. Наверняка в маньяка, помимо микропроцессора, вживили ещё и пару гигабайтов постоянной памяти, где лежала и энциклопедия, и всякие прочие словари и справочники. И он, будучи уже невменяемым, загорелся желанием «снять ротонду» с девушки. А заодно и все прочее, включая и кожу в некоторых местах.

– Семеныч, глянь-ка еще, – вновь окликнул следователя Перевезенцев. – Еще кое-что нашел.

– Ну, что тебе еще? – раздраженно отозвался Никодимов. Однако подошел.

Капитан держал пинцетом волос. Темно-русый.

– Вот тебе и улика, – радостно сказал он более себе, чем не переменившему брезгливой гримасы майору. – По крайней мере теперь хоть масть его нам известна.

– Как же, ты поползай тут подольше, так всех цветов радуги наберешь.

Никодимов вновь углубился в раздумья. Если это «изделие» ФСБ, то отловить его будет непросто. Если же и поймаешь, то на свою шею. Потому что от человека, которому стала известна такого рода тайна, наверняка тут же попытаются избавиться. Тут же и пришьют, без угрызений совести. В такой ситуации, блин, впору стать предателем – бежать от смерти за границу и там продать материалы следствия. Продать не из паскудности, а потому что ведь на что-то же надо будет жить.

Однако во всей этой истории было совершенно непонятно то, что маньяком занимается он, милицейский сдедак, а не фээсбешники. Могли бы ведь все взять в свои руки, не прибегая к помощи Петровки. А тогда, в Пушкинском районе, так и вообще поручили дело областному недоумку. Наверняка ведь они знают о маньяке почти все, раз уж его сделали. Внешность, повадки и все такое прочее.

Да, конечно, и они его сейчас наверняка ловят. Но какими-то своими методами. Не интересуясь трупами, не осматривая места совершения преступлений. Ловят конкретного человека. Улики на хрен им не нужны. Не судить его собираются, а наверняка просто-напросто демонтируют. Но, видать, пацан больно прыткий, раз пока у них ничего не получается.

Хотя, конечно, – продолжал анализировать ситуацию майор, – прямо так заявить, что это дело наше, и вы в него не суйтесь, значит, возбудить подозрение. И сейчас, к счастью, пока ещё не те времена, чтобы Петровка проглотила это дело молча. Не те времена. Шеф наверняка бы начал залупаться по поводу того,, что же это за дела такие? Каким же это боком фээсбуха прича-стна к делам, связанным с серийными убийцами? И при этом на пресс-конференциях не стал бы корчить из себя дурака: мол, нам это не по силам, только ФСБ способно такие проблемы решать. Так бы и заявил: ФСБ наложило лапу, а нам велено не рыпаться. И какой-нибудь прыткий борзописец докопался бы до чего-нибудь дурно пахнущего.

***

На следующий день представился прекрасный случай немного пощупать красноармейщиков. В ракетной части за неуплату отключили электричество. И ракетчики силами взвода охраны, вооруженного штыками и автоматами с пустыми магазинами, захватили подстанцию и восстановили энергоснабжение стратегического объекта.

Никодимов послал туда двух своих парней якобы разобраться в причине инцидента. В действительности же им было дано совсем иное задание: «разнюхать, не производятся ли там у них какие-то эксперименты по вживлению в людей радиоуправляемых процессоров». Подчиненные внимательно выслушали предположения шефа, однако свои мнения оставили при себе.

***

В конце концов Стрелка получила письмо. То самое. Штампомер Делицына установил идентичность авторства. Стрелка озвучила это событие своим коронным «Bay!».

Цирцея, а вы меня не боитесь?

Ведь вы же, несомненно, понимаете, что имеете дело с человеком, для которого жизнь в сопровождении морали невыносима. Что такая жизнь, попавшись мне на глаза в особую, роковую минуту, способна вызвать в моей чувствительной душе аффект. О чем вы тоже прекрасно осведомлены из моего откровения.

Ведь вы же, верно, понимаете, чем это вам грозит, если ваше послание ко мне всего лишь плод нелепых фантазий, раздутого самомнения, обывательской скуки?.. Уверены ли вы, что соответствуете тому идеалу, который дает мне силы жить на этом свете? О, что бы со мной стало, если б мне внезапно открылось, что я один! Совсем один в этом мире.

Готовы ли вы к такому общению, когда любая ваша духовная промашка может обойтись вам слишком дорого? Готова ли ты, Цирцея? Маньяк

P.S. Надеюсь, ты понимаешь, что имена, которые мы себе присваиваем, – это всего лишь пустые оболочки? Пустые оболочки, которые нас даже не окутывают, а находятся где-то рядом с нами, так, чтобы проткнувшая их шпага нашла лишь пустоту.

P.P.S. Да, ты, конечно, уже слышала о тех двух несчастных, части которых обнаружили на Лубянской площади и в очень Нескучном саду?

Нет, Цирцея Маньяка не боялась, о чем ему.тут же и поведала в трехкилобайтовом послании. Была она уверена и в том, что её душу толкает навстречу чему-то огромному и доселе неизведанному отнюдь не раздутое самомнение. Затем Цирцея обрушила на адресата водопад лести по поводу того, как виртуозно он провел IP-атаку на её компьютер. Заканчивалось письмо мольбой смятенной души о том, чтобы единственный живущий на земле Человек не замолкал так надолго. Цирцея жаждет читать его глубочайшие послания каждый день, чтобы день не был прожит напрасно…

– Опять пережала в конце! – откомментировал готовое к отправке письмо Танцор. – Неужто он такой кретин, чтобы не чувствовать фальшь? Это же, блин, прямо какое-то объяснение в любви к мухе, написанное поэтом-обериутом Олейниковым!

– Ну и что? – невозмутимо отреагировала Стрелка. – Лести много не бывает. Ты же это как актер должен прекрасно знать. А тут, во-первых, человек ненормальный. Во-вторых, ему наверняка никто ничего подобного не говорил. И он в таких вещах ничего не понимает. Проглотит, как миленький проглотит.

Несколько ударов по клавишам, и письмо побежало по проводам.

Виртуальный роман Цирцеи и Маньяка, в котором каждый из них считал себя Пауком, а партнера – Мухой, с этого момента развивался стремительно. Вероятно, у Маньяка период депрессии сменился гипертими-ческой фазой, и он пребывал в прекрасном настроении и жаждал деятельности. Вполне возможно, что в таком состоянии он был способен убивать, как бешеный, ежедневно, а то и чаще. Однако переписка с Цирцеей, получаемые при этом доселе неизведанные ощущения отвлекали его от этого занятия.

Письма летали туда-сюда ежедневно, а порой и дважды в день; Маньяк с упоением рисовал себя в них гением, сверхчеловеком с обостренным восприятием бытия, с неограниченным правом вершить судьбы мелких людишек по собственному произволу, упиваясь их бессмысленными мучениями.

Цирцея все больше поддакивала. И сообщала о себе минимальные сведения. Впрочем, Маньяку, которого интересовала лишь его собственная персона, они были не нужны даже и в таком мизерном объеме. С рефлексией у него дела были из рук вон плохо. Что было видно, например, по такой максиме Ницше, незакавыченной и выданной им за плоды своего острого ума: «Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – а находил всегда лишь себя самого – и больше не жажду себя».

Однако вдруг потребовал, чтобы Цирцея прислала ему свою фотографию. Причем срочно, немедленно!

Танцор понял, что дело идет к встрече. И начал с бешеной скоростью гримировать Стрелку таким образом, чтобы её не узнала и мать родная. На темно-каштановые волосы напялил чуть ли не седой парик. Утяжелил подбородок. Наклеил черные ресницы. Закапал глаза атропином, отчего они приобрели дополнительный блеск, а зрачки расползлись почти до границы радужной оболочки. Сделал еле приметные морщинки в углах губ, опустив их книзу, отчего выражение лица приобрело некоторый трагизм. Приляпал пару родинок на шею. И затем, изверг, вставил в рот хитроумное приспособление, отчего щеки у Стрелки заметно пополнели.

Собственно, это уже была не Стрелка, а Цирцея, страшная и ужасная, способная выпустить из Маньяка кишки.

Когда все было готово, подъехал Следопыт с цифровой камерой, купленной по дороге. Цирцею отщелкали с разных ракурсов и выбрали самый удачный снимок.

– Да, блин, – мрачно сказал Танцор, закурив после выполненной в бешеном темпе работы, – похоже, почуял что-то неладное. Видимо, подозревает, что это именно мы к нему клеемся.

– С чего это ты взял? – спросил Следопыт, глядя на монитор и бегая по кейборду пальцами.

– Да с того, что ему фотография срочно понадобилась. Чтобы мы, если это действительно мы, ничего не нахимичили. Нам бы, дуракам, предусмотреть надо было. Приготовить карточку заранее… Да, блин, стой!

– Ты чего это, – недоуменно повернул голову Следопыт.

– Не послал еще?!

– Нет. Да что такое-то?

– Чуть не прокололись как последние кретины! Меняй на хрен дату создания файла. А то глянет в свойствах джейпегового файла и поймет, что мы картинку только что нарисовали. И всё. Тогда уже можно будет не ры-паться.

– Да, Танцор, ты у нас голова, – сказал Следопыт и полез в фар-менеджер менять атрибуты файла tsirtseyajpg. – Ноябрь прошлого года нормально будет?

– Да, давай ноябрь, – отозвался Танцор, продолжая соображать, все ли они учли. – Только бы поверил, упырь, только бы поверил…

– Не гони ггулгу, Танцол, все нолмально, – сказала Стрелка, не выговаривая «эр». – Ты все очень быстло и холошо сделал.

– Чего это она? – удивился Следопыт.

– А я ей в рот специальную хреновину вставил, для изменения овала лица.

– Так тебе тогда, Стрелка, надо тренироваться говорить. Чтобы все нормально было.

– Холошо, – ответила Стрелка, – потленилуюсь Хоть это и плотивно.

– Во-во, давай, голуба, работай над произношением. Будешь по три часа каждый день капу носить.

– Что, и тлахаться с ней, что ли?

– Конечно, дорогая! Тяжело в ученье – легко в бою.

АППЛЕТ 23.
УБИЙЦЫ В ПОГОНАХ

Следователи Жуков и Самарин сидели в кабинете командира N-ской ракетной части и вели с полковником Аккуратовым абсолютно беспредметный разговор. Полковник не понимал, чего же хотят от него эти столичные ищейки, которые якобы расследовали захват силовой подстанции.

В десятый раз он им объяснял, что руководство Обл-энерго совершило преступление, обесточив стратегический объект. И за это его следует наказать самым строжайшим образом. Чтобы впредь другим неповадно было. Жуков и Самарин совали ему под нос какую-то жеваную бумажку и утверждали, что при самовольном захвате подстанции был зверски избит дежурный электромонтер. А это является серьезным преступлением, за которое виновные должны ответить по всей строгости закона. Поэтому гражданский долг командира части не выгораживать преступников, а способствовать их поиску.

Нет, говорил твердо Аккуратов, уверенный в своей правоте, никто из моих бойцов никого пальцем не тронул. Как только они подъехали на бэтээре, да как передернули затворы, так все там в штаны наложили и разбежались в разные стороны.

Как же, говорили Жуков и Самарин, а это что?! Это письменное заявление потерпевшего. Он на две недели лишился трудоспособности. Кто будет оплачивать больничный? Кто скомпенсирует временную недееспособность кормильца, у которого сотрясение мозга первой степени? Кто? Пушкин?!

Аккуратов пока ещё спокойно отвечал, что пусть платит Чубайс, который полстраны ограбил, а теперь хочет нанести урон обороноспособности государства. Вот, раскрывал он папку с красной звездой на обложке, это постановление правительства, номер такой-то, от такого-то числа. И в нем черным по белому записано, что ни при каких обстоятельствах не допускается отключение электричества на нижеприведенных объектах промышленного, социального и военного назначения. И вот в этой вот позиции четко написано, что к таким объектам относятся воинские части ракетных войск стратегического назначения!

Жуков и Самарин не подвергали сомнению мудрость правительственного постановления. Не обсуждали его юридическую правомочность. Однако зачем же при этом электриков-то бить?

А как же иначе, искренне недоумевал полковник Аккуратов, когда они такие тупые, что не понимают, к каким последствиям может привести вся эта чубайсовская свистопляска?! Мы не позволим!

Последняя фраза была подкреплена мощным ударом кулака по столу.

А мы тоже не позволим, ответствовали на это следователи Жуков и Самарин, чтобы так называемые защитники родины, вместо того, чтобы защищать как всю родину, так и каждого её гражданина, включая электриков, били бы их прикладами по головам.

У Аккуратова оставался последний аргумент: «Прочь руки от армии!» И он его использовал. А затем добавил, что если что и было, то будет разговаривать только с представителями военной прокуратуры.

Позвольте, возразили Жуков и Самарин, пострадал-то гражданский человек, а не военный. Значит, это дело должны расследовать мы. А не военная прокуратура. У вас ведь с ней будь здоров какие тесные отношения. Что называется, рука руку моет! Так что именно мы и должны провести осмотр ваших бойцов с целью опознания правонарушителей.

Полковник нажал на красную кнопку селектора и гаркнул в микрофон:

– Ермаков, ко мне!

Неслышно, словно на рессорном ходу, вошел атлетического сложения адъютант.

– Проводи товарищей, – сказал ему Аккуратов.

– Нет, служивый, погоди, – остановил его Жуков. – Мы ещё с товарищем командиром не договорили.

И пока адъютант нерешительно переминался с ноги на ногу, Жуков предельно внятно изложил Аккурато-ву, что противодействие органам следствия является уголовным преступлением. И что полковник может не только лишиться всех своих звездочек, но и лет на пять угодить на нары.

– У нас ведь теперь правовое общество, – многозначительно добавил Самарин.

– Ладно, ваша взяла, – сказал Аккуратов и жестом выпроводил адъютанта. – Ну, и как вы будете искать того, кого у меня в полку отродясь не было? Прикладом, блядь, по голове! Да я такого своими руками удавил бы!

– Очень просто, – сказал Самарин. – Вы, товарищ полковник, объявляете общее построение. А мы по словесному портрету всех проверяем. Все дело займетми-нут двадцать, не больше. Годится?

– Лады.

Жуков и Самарин внимательно обходили строй, вглядываясь в лица солдат и офицеров. Какие признаки «запрограммированности» пытались они в них обнаружить? И хоть осматриваемые и стояли по стойке «вольно», но воинский строй есть воинский строй. С неотъемлемо присущими ему элементами автоматизма и неестественности.

Глаза у всех были относительно нормальными. Не было ни одного, кто хоть бы отдаленно походил, например, на Шварценеггера в роли Терминатора. Или на Ривза в облике Маньяка.

Дважды прошлись вдоль строя, посматривая в бумажку, где по дороге в часть накарябали «словесный портрет»:

Рост около 2 м. Голова продолговатая, сплюснутая в обл. висков. Глаза запавшие, голубые. Рот широкий. Брови вразлет. Нос широкий, как у предст. негроидной расы. Уши с удлин. мочками. Слегка косолапит. Был одет в стандартную форму. Бил правой рукой.

И тут Жуков вдруг крикнул зычно: «Равняйсь, смирно!»

Строй мгновенно подтянулся. Бойцы дружно повернули подбородки к правому плечу.

Расчет был прост и гениален. Если в строю были экземпляры с вживленными микропроцессорами, то у них должна быть отменная реакция. Такие должны были мгновенно определить, что команда исходит не от командира, а от постороннего человека в штатском.

И, действительно, двое рядовых никак не среагировали на провокацию. Как стояли чуть расхлябанно, так и остались стоять.

Жуков и Самарин рысью подбежали к первому из них и начали внимательно всматриваться в лицо солдата. Лицо было совершенно заурядным. Более того, создавалось впечатление, что он не среагировал по совершенно противоположной причине – не из-за феноменальной реакции, а потому что был заторможенным раздолбаем.

Мог он, конечно, и специально прикидываться таковым. Поэтому внимательно осмотрели его череп. Никаких шрамов, никаких следов хирургической операции.

После окончания осмотра Жуков включил рядом с солдатом искровой разрядник, чтобы создать.мощную помеху. Если бы в голове у солдата был микропроцессор, то он, несомненно, с воплями повалился бы на землю и стал кататься по ней, корчась от боли. Однако раздолбай стоял спокойно и тупо смотрел прямо перед собой, отрешенно мечтая о чем-то своем, о солдатском, сокровенном.

Точно таким же первозданным гомо сапиенсом оказался и второй экземпляр.

– Все нормально, – сказал Жуков, подойдя к полковнику, – никто не совпадает со словесным портретом даже приблизительно. А, кстати, вы всех построили?

– Нет, конечно. Тут нет тех, кто сейчас на оперативном дежурстве. Но там только офицеры. Они на подстанции не могли быть даже теоретически. Так что всё? Инцидент исчерпан?

– Да, товарищ полковник, будем считать это досадным недоразумением. Выходит, что наврал все электрик.

Небось, спьяну шарахнулся головой о бетонный пол, а теперь отмазаться хочет. Не взыщите, у нас ведь тоже служба.

– Ну, ладно. Как говорится, до нескорой встречи. Надеюсь, вопросов больше нет?

– А, черт, совсем забыл! – наигранно хлопнул ладошкой по лбу Самарин. – Еще маленький вопросец, товарищ полковник. Две недели назад у вас из части случайно никто не сбежал?

Полковник заметно напрягся, хоть старался и не подать виду, что вопрос для него неприятен. И пристально посмотрел на Самарина.

– Ну, друзья мои, – взяв себя в руки, «изумился» Аккуратов, – вы под нас, я гляжу, всерьез копаете. – И улыбнулся довольно натужно. Кривовато улыбнулся.

– Так что, было дело? – деланно, как бы почти безразлично, словно о приключении на офицерской пирушке, спросил Жуков.

– Ладно, у меня ещё минут тридцать есть свободных. Пойдемте в кабинет.

Однако вначале зашли в бункер. Не в святая святых, где российские офицеры держат пальцы на кнопках планетарной жизни и смерти, а в некий предбанничек. Там Аккуратов показал им какую-то громоздкую железную хреновину и рассказал про неё что-то весьма туманное. Единственное понятное выражение, без загадочных технических терминов, было тоже предельно расплывчато: «Как херакнет!..»

***

Проходя через приемную, Аккуратов бросил через плечо адъютанту:

– Свари-ка нашим гостям кофейку. Нашего фирменного, рецепт номер три.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – ответил тот, щелкнув каблуками.

Войдя в кабинет, полковник сразу же начал рассказывать о тяготах военной службы в захолустье, вдали от цивилизации. О недостаточном финансировании важнейшего для страны рода войск. Об изношенности технического парка. О плохом физическом и нравственном состоянии призывников. И о строптивости младшего офицерского состава.

Все это Жуков и Самарин прекрасно знали и без Аккуратова. И его неожиданная болтливость была оценена ими как косвенное свидетельство правоты Нико-димова. Следователи напряглись.

Вошел адъютант Ермаков, который неожиданно грациозно для своих габаритов поставил на стол поднос с тремя чашками ароматного напитка.

«Может, две отравлены? Рецепт номер три, блин!» – мелькнуло в мозгу у Самарина. И он, не дожидаясь приглашения, схватил ту чашку, которая ближе всего стояла к полковнику. И стал ждать, когда же тот начнет отхлебывать.

Аккуратов пригубил кофе. А потом и глотнул, немного двинув кадыком. У Самарина отлегло от сердца.

– Ну, так что у вас еще? Кто вам какие бабьи сплетни про нас рассказал?

– Так разве вы не слышали сами? – с удивлением воскликнул Жуков. – Недели две назад тут недалеко в лесу нашли женский труп. Совершенно зверское, бесчеловечное убийство. Вот мы и подумали, может, кто-то из ваших солдатиков? Может, кто тогда как раз в бега ударился?

– Да-да, – наморщил лоб Аккуратов, – что-то такое я смутно припоминаю. Точно, рассказывали про убийство. Так с чего вы взяли, что это наш?

– Ну, мы пока ничего не знаем. Только всякие предположения. Кстати, – соврал Жуков, – бедную женщину всю изрезали штыком. Штатное армейское оружие.

– Ну, сейчас за деньги можно и баллистическую ракету купить, – пошутил Аккуратов. – Нет, от нас никто не сбегал. Если бы такое ЧП произошло, то, сами знаете, все было бы в сводках.

– Да, конечно, – задумчиво согласился Самарин. – Но, может, вы что-нибудь про это дело слышали? Может, офицеры или солдаты что-то невзначай узнали?

– Да, я понимаю. Понимаю. Непременно дам команду, чтобы мои замы всех опросили. С этим надо бороться. Решительно. Надо ловить и подвешивать скотов за яйца! Вот вам мой телефончик, дня через два позвоните.

На том и расстались.

***

Жуков и Самарин подошли к припаркованной у КПП машине в весьма тревожном расположении духа. Было ясно, что полковник что-то скрывает. Причем намерен скрывать свое тайное знание о преступлении в лесу самым отчаянным образом. Не останавливаясь ни перед чем. Если понадобится, то пойдет и на убийство.

Было ясно и то, что он сильно встревожен проявленным к нему интересом. И, вполне вероятно, уже отдал приказание об уничтожении следователей. Уж слишком подозрительно прозвучал этот самый «рецепт номер три».

Самарин начал обследовать потаенные уголки «Жигулей».

Бомбы не было.

Проверил тормоза.

Все было в порядке.

Жуков отошел подальше от вахты, где сержант с автоматом, болтавшимся на пузе, как у эсэсовца, не таясь прислушивался к разговору чужаков. И рожа у сержанта была отнюдь не добродушная, а самая что ни на есть угрожающая.