Текст книги "Ставка больше, чем жизнь"

Автор книги: Владимир Тучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Ну, я так сразу затрудняюсь ответить. Надо бы документы поднять. Знаете, я как следует подготовлюсь и где-нибудь завтра позвоню вам. Идет? Вы мне свой телефончик оставите…

– Леонид Петрович, давайте уж лучше я вам. Дома у меня телефона нет. А со службы, знаете, мне не вполне удобно. Дело-то серьезное. Коллеги начнут что-нибудь домысливать. Сплетни пойдут.

– Тогда, может быть, встретимся, если опасаетесь. С глазу на глаз. Чтобы ваше время сэкономить, я бы мог к вам подъехать. Лады? Кстати, а как вас называть?

Вот, зараза, подумал Алексей, цепкий как тунгусский клещ! Но нас голыми руками не возьмешь. Мы из того же ведомства.

– Николай Степанович я. Нет, все же не хотелось бы всего этого, если честно признаться. В свидетели запишите. А свидетель сейчас – существо очень недолговечное. Многие до суда не доживают. Если бы мы общались по поводу того, что кто-то в трамвае кошелек вытащил, тогда, конечно, пожалуйста. А то ведь дело очень серьезное, бритвой по горлу-то. Давайте все же я вам позвоню. Сведения-то у меня очень для вас должны быть интересными. Расскажу и до свидания. А вы уж там решайте.

Степанов был совсем не глуп. Поэтому упорствовать не стал. Договорились, что будет ждать звонка завтра в восемь. Все же лучше синица в руках, чем свидетель на воле.

Что собирался рассказывать Осипов следаку? Конечно же, не об игре «Мегаполис», не о Дюймовочке-Уваровой, которая играла в ТЮЗе, потом умерла, после чего стала убивать людей, не о Жарикове, труп которого был погребен, не будучи опознанным. Что-нибудь совсем другое, несущественное, что не могло бы никому навредить. Например, ехал в метро, услыхал, как один паренек рассказывал другому о том, что у них на АЗЛК работает человек, который видел, как в марте на Зоологической улице один мужик перерезал другому горло бритвой и убежал. Прихрамывал на правую ногу. Побежал к метро. Что-нибудь наплел бы.

Ему же надо было выяснить у Степанова, действительно ли было совершено данное преступление. Хоть оно и есть в базе данных, но это ещё ничего не значит. Потому что электронный носитель информации, в отличие от бумажного, хранящегося в сейфе, порой преподносит и не такие сюрпризы. Надо было попытаться узнать и о том, опознан ли труп или нет.

Конечно, насчет версий Степанов ничего не скажет. Потому что неглуп. Даже если арестован подозреваемый, то и это будет скрывать. Однако стоит попробовать, стоит. Конечно, не проговорится, но, возможно, даст какие-то зацепки, какие-то косвенные свидетельства, которые можно будет как следует проанализировать и прийти к какому-либо выводу. Логика – инструмент могучий.

На следующий день Алексей позвонил в десять минут девятого. Не потому что опоздал, а просто не хотел лишний раз показывать свою заинтересованность в этом разговоре. И очень удивился, когда и через пять секунд, и через десять, и через минуту никто не взял трубку. Решил, что неправильно соединили. Снова набрал. Тот же самый результат. Ах, да! Это не тот телефон, он ждет по тому, где установлен определитель номера. Но снова пять секунд, десять секунд, минута – длинные, как ноябрьская погода, гудки.

Засаду на меня что ли устроил? – неумно и отнюдь не иронично подумал Осипов.

Вдруг раздался звонок. Алексей поднял трубку, раздраженно:

– Да.

– Николай Степанович, здравствуйте. Еле до вас дозвонился.

Ах, блин, ну и ловок! Видать, снюхался с кем-то из наших, из отдела коммуникаций. И эти козлы митинские хороши, всучили сюрприз! – Осипов параллельно и остервенело думает, и наигранно отвечает:

– Ах, это вы, Леонид Петрович!

– Да уж, я. Так я по поводу вчерашнего дела. Вы, вероятно, хотите сказать, что Жарикова убила Дюймовочка? Угадал? Да, может быть, вас все же называть Алексеем Дмитриевичем?

Буря мыслей и чувств пронеслась внутри Осипова, сотрясая весь его организм и каждый орган в отдельности. Досталось даже мозжечку. И он совершенно откровенно, естественно, уже своим нормальным тоном спросил:

– Скажите, Леонид, почему же вы сидите в этой краснопресненской жопе номер одиннадцать?

– Так надо же где-то начинать, – не менее откровенно ответил Степанов. – Я так думаю, Алексей, что надо бы нам встретиться и как следует все обсудить. Кошки-мышки закончились. Наверное, у меня. Согласен? Хоть и оба мы лейтенанты, но, согласись, мои ходы точнее оказались.

– Да, блин, припечатал ты меня. Обеими лопатками. Но, думаю, у меня рациональнее. Потому что нам придется по Сети лазить, а у меня, как сам понимаешь, для этого больше возможностей. Нестандартная машина, специальный программный пакет. А у тебя ведь, наверняка простой Пентиум. Так?

– Хорошо, договорились. Только адресок скажи.

– А-а-а! Не до конца ты меня просек! Не до конца. Кстати, скажи, а то сгораю от нетерпения, – замочили в марте кого-нибудь на Зоологической?

– Нет, это полная туфта. Видимо, кто-то в милицейскую базу сует дезу. По нашему отделению ничего такого не зарегистрировано. Да и с парнями я поговорил, никто ничего не знает.

– Да, придется нам с тобой покорячиться.

– Покорячимся. Ну, жди.

– Адрес-то запиши.

– А зачем, я его знаю. Точка с запятой, закрывающая скобка.

***

«Среднерусская возвышенность» располагалась в двухэтажном особняка, который довольно необычно стоял между Газетным и Брюсовым переулками. Одна его половина размещалась в уютном дворике, вторая была на территории, временно оккупированной строителями. Двор и строительную площадку разделял высокий глухой забор. Весь квартал занимали конторы, офисы, фирмы, учреждения, где в евростандартовских интерьерах по двенадцать часов в сутки негромко жужжали рои баксомейкеров, извлекая непосредственно из воздуха все ингредиенты, которые необходимы для создания самого ценного для России продукта.

Танцор с удовлетворением отметил, что «Вольво» Пьеро было на месте. Значит, не придется носиться по Москве до тех пор, пока не очухаются «коллеги», а потом затевать тяжбу по поводу того, чья пуля первой долетела до господина Пестряцова. Здесь и сейчас – подсказало Танцору чутье, на которое он, как человек скорее эмоциональный, чем рациональный, привык полагаться.

Однако не мешало как следует осмотреться. Конечно, лицу кавказской национальности, под которое он сейчас косил, не стоит и пробовать проникнуть внутрь «Возвышенности». Фирма, чувствуется, была ещё та. Никакой тебе таблички. Типичные нелегалы, то ли закупающие у колумбийских партизан тоннами кокаин, то ли поставляющие в Таиланд тысячами проституток. И этот подонок, значит, все это оформлял юридически корректно.

Металлическая, очень даже может быть снятая с субмарины, входная дверь. Несомненно, всегда задраенная, о чем свидетельствовала кнопка, отполированная тысячами указательных пальцев до сияния даже в пасмурную погоду. Естественно, тут же и портативная камера. Значит, внутри пара быков как минимум с помповыми стволами. Следовательно, Пьеро необходимо было выманить как-нибудь поэкстравагантнее, чтобы сломя голову выскочил, на ходу попадая в рукава пиджака.

Но как?

Алло, это ваш сосед, у вас пожар? Полная лажа.

Любовницу муж измудохал до потери трудоспособности? Еще глупее.

Можно, конечно, позвонить его подруге и, если повезет, если трубку возьмет муж, минуты полторы чего-нибудь ему заливать – Алло, здорово Серега! Сколько лет, сколько зим! Что, не узнаешь? Плохо, плохо школьных корешей забывать. Не-а, не Сидоров. Ну-ка, давай еще, с трех раз! – и запомнить голос, интонации. Довести до бешенства, и это тоже запомнить. А потом позвонить этому козлу и от имени Сереги пообещать прямо сейчас приехать и убить за наставленные рога…

Нет, и это тоже ни к черту не годится. Кто же семейного кормильца убивать станет? Наверняка ведь, муженек паразитирует на блядстве своей жены.

Нет, все это совсем не то. Потому что должно быть красиво. Танцор давно уяснил, что правильно только то, что красиво.

Течение мыслей прервал Профессор. Сообразил, прохиндей, где лежат временные файлы и как их оттуда извлекать. Танцор с первого же взгляда понял, что тот уверенным шагом направляется к офису лишь для того, чтобы поскрестись у входной двери.

Это был человек средних лет, среднего роста и среднего телосложения, прекрасно сохранившийся, несомненно, находящийся в прекрасной физической форме, о чем свидетельствовало отсутствие жировых отложений и то, как высоко он поднимал ноги при ходьбе. Словно постоянно поднимался вверх по лестнице успеха. На нем был новехонький костюм, галстук, весь он излучал энергичную честность и стремление быть полезным людям.

Однако при более тщательном изучении обнаруживалось весьма существенное отрицательное качество лицевой мускулатуры: она была не в состоянии скрыть то, что Профессор считал всех знакомых и незнакомых ему людей полными идиотами.

Шустрый московский «комвояжер» уверенно нажал на кнопку, демонстрируя камере чистосердечную улыбку. В простором кейсе у него, кроме орудия убийства, несомненно, лежали и образцы товаров. Какой-нибудь бальзам Биттнера или электрические зубные щетки. Было абсолютно непонятно, на что он рассчитывал, поскольку от таких уже давно шарахаются даже на вокзалах.

Все так и вышло. Танцор, занявший удобную позицию, видел, как Профессор минуты три говорил в микрофон что-то очень вдохновенное. Потом открыл кейс и начал тыкать в камеру какие-то яркие пакеты. В конце концов со злостью пнул дверь ногой и пошел прочь. Пошел для того, чтобы либо выманивать Пьеро при помощи телефона, либо дожидаться ланча, когда вся публика повалит харчеваться. Шансы Профессора катастрофически уменьшались, поскольку было лишь одиннадцать часов, и до ланча оставалась часа два, а то и три.

Танцор докурил сигарету и понял, что и в какой последовательности необходимо делать.

Окружным путем добрался до стройплощадки, на что ушло четыре с половиной минуты.

Возведение объекта, предназначенного, судя по великолепию лужковского ампира, для средней руки нефтеперегонной компании, приближалось к завершению. Велись внутренние отделочные работы. Это было очень кстати, поскольку снаружи никто не болтался. Горел небольшой костерок, на котором сжигали строительный мусор. И это предугадал Танцор, точнее его интуиция.

Он достал газету, которую купил утром чисто рефлекторно и бесцельно, поскольку газет не покупал и не читал уже лет восемь. Разорвал вдоль посередине. Получилось четыре страницы. В каждую насыпал чуть меньше горсти песка, в песок положил по одному патрону, скомкал газетные листы с начинкой и бросил все это в костер.

И тут он полностью положился на удачу, которая его ещё никогда не подводила в экстремальных ситуациях. Сколько времени будет разогреваться песок, до какой температуры должны быть доведены гильзы, с каким интервалом они будут рваться – ничего этого он не знал даже приблизительно. Но был убежден, что фейерверк начнется не ранее, чем через пять минут. Иначе не стоило жить ни ему, ни Стрелке.

Затем он поднял с земли кусок кирпича, примерно четвертушку, положил в карман и быстро вернулся на исходную позицию, уложившись в три минуты и сорок пять секунд.

И стал напряженно ждать, находясь вне зоны обзора наружной камеры.

Прошло долгих тридцать секунд. Потом ещё столько же. Танцор не впускал в свою душу ни малейших сомнений в том, что все будет так, как задумано. Он должен быть тверд, собран и безжалостен. Потому что удача презирает слабаков. Он мужчина. Он мститель. Он защитник самого дорогого ему человека. Он борец за справедливость. Он боец. Он его сделает! Он сделает его по-мужски!

Еще тридцать секунд.

И вдруг на стройке прогремел выстрел. Через некоторое время, совсем близко, ещё один. И тут уже надо было действовать решительно и открыто, поскольку охранники кинулись по коридору на другой конец здания. Потому что там, во дворе, началась перестрелка, и контроль за такого рода ситуациями входит в должностные обязанности двоих отмороженных быков, бросивших на произвол судьбы наблюдение за входной дверью. Да хоть бы и не отмороженные были, все равно вдвоем побежали бы. Ведь интересно же. Понятно, что всполошилась и вся наркоторговая контора.

Возможно, побежал и Пьеро, чтобы посмотреть в окно и увидеть что-нибудь интересное не в кино, а в жизни.

И тут дистанционный пульт управления его «Вольво» начинает пищать в кармане пиджака, сигнализируя о том, что машину пытаются угнать. Происходит это по той простой причине, что Танцор, никого уже не таясь – если картинка с камеры даже записывается на ленту, то и хрен с ним, пусть хватаются за чеченский след – подходит к машине Пьеро и разбивает кирпичом правое переднее боковое стекло.

Пьеро, словно ошпаренный, выскакивает из бронированной двери, которая теперь уже не защищает его, и становится нелепым безкостным моллюском, покинувшим спасительную раковину. И видит, как какой-то подонок лезет правой рукой в его машину, за которую он отстегнул два месячных заработка, и пытается открыть дверцу через разбитое стекло. Преступник не слишком хорошо виден, поскольку Пьеро бежит к машине с противоположной, левой, стороны.

Однако Танцор не намерен открывать эту вонючую рухлядь. В правой руке он крепко держит пистолет с навинченным на ствол глушителем, пряча его от убитого внутри салона. Да, именно, от убитого, потому что Пьеро был обречен. Жизни в нем оставалось всего лишь на несколько абсолютно бессмысленных шагов.

Когда его отделяло от «Вольво» ровно семь метров, раздался первый выстрел-шлепок, отчего симметричное, левое переднее боковое стекло покрылось сетью трещин. «Что он делает с машиной, сука!» – разъяренно подумал Пьеро, в котором уже сидела первая пуля, вошедшая в верхнюю часть живота так же незаметно, как и пальцы филиппинского хирурга-нетрадиционала.

Он продолжал отталкиваться ногами от земли, думая от том, что машину лучше обежать сзади, чтобы схватить ублюдка за шиворот и бить лицом о выступающие из дверцы острые осколки стекла.

На вторую пулю он налетел в пяти с половиной метрах от истязаемой угонщиком машины. Она пробила трохею и, чиркнув о позвоночник, полетела дальше, почти не сбавив скорости. Только сейчас Пьеро ощутил резкую боль, настолько острую и неожиданную, что его сознание потеряло ориентацию, истерично заметалось в дебрях огромного организма. «Порвал сухожилие!!!» – мелькнула все ещё жадная мысль, продолжавшая гнать начавшее умирать тело к «Вольво», которое было почти новым и стоило очень дорого.

Третья пуля, вошедшая в левый глаз, не смогла остановить ни туловище, ни голову, ни ноги, ни руки, которые, подчиняясь теперь уже лишь законам динамики, пролетели по инерции ещё два метра.

Наконец-то Пьеро понял, что это конец света. Именно таким он себе его и представлял: небо рухнуло на землю, расплющив все живое, вокруг – вверху, внизу, по сторонам – взрывались светила, ревели трубы, неслись страшные всадники. Боль была непереносимой, она разрывала несчастное тело Пьеро на части и разбрасывала их в черной пустоте космоса.

Но внезапно она закончилась. И Пьеро с восторгом ощутил небывалую легкость, всего его, без остатка, стремительно заполнило счастье, великая радость и удивление. Пьеро увидел с большой высоты маленький двор, себя, неподвижно лежащего на мокром осеннем асфальте с неестественно разбросанными руками и ногами, с неузнаваемым под непрозрачной пленкой крови лицом, машину, в переднее колесо которой зачем-то упиралось головой его тело. Однако для Пьеро все это было уже совершенно чужим, ненужным, безразличным. Новая неземная радость наполняла его невероятным счастьем.

Однако радоваться было рано, поскольку впереди его ждал суд. Этот суд должен был быть не таким, как десятки процессов, которые выиграл Пьеро, втоптав в грязь честь и достоинство. И, прежде всего, свою честь и свое достоинство. Выиграл, опираясь на воровской закон, силу преступным путем нажитых денег, продажность армии таких, каким был и он сам, адвокатов, судей, прокуроров, свидетелей, судебных исполнителей, следователей. На этом, грядущем, высшем суде, знающем наперед и мысли, и дела, недоступном звону злата, от сурового приговора Пьеро не могло спасти ничто. Напрасно было прибегать к злословью, лицемерию, лести. Нет, что бы он не говорил в свое оправдание, содеянное невозможно было смыть даже всей его рабской кровью…

Четвертая пуля, вылетевшая из ствола Беретты, бессмысленно пересекла двор, отрикошетила от бронированной двери и с визгом покинула двор.

Танцор, сам не понимая почему, сказал зло: «Наперсник разврата!» и грязно выругался. Затем с невозмутимостью леди Макбет Мценского уезда убрал пистолет в карман куртки, в специально пришитый Стрелкой карман, чтобы оружие входило туда в рабочем состоянии, с глушителем, и спокойно пошел к переулку.

В арке с удивлением понял, что его ни за что не вырвет, как это часто происходит с людьми по первому разу. Танцор ещё раз выругался. И тут же понял, что для него рефлексом, заменяющим рвотный, является агрессивное выговаривание матерных слов.

Нет, погони не было. Да и быть не могло. Потому что в тот момент, когда все было закончено, в костре взорвался четвертый патрон, и пуля, влетев через окно на первый этаж, разбила укрепленный на потолке светильник.

Отсутствие юрисконсульта обнаружили лишь через десять минут, когда в «Среднерусской возвышенности» улеглись страсти, и охранники вернулись на свое рабочее место. Произошло это в тот момент, когда неприметный жигуль Танцора уже слился со сплошным потоком машин, несущихся по Садовому кольцу.

Апплет 1001. Виртуал виртуалу глаз не выклюет

Встретившись, Осипов и Степанов через три минуты очного знакомства уже испытывали обоюдную приязнь. Оба были умны, профессиональны, честолюбивы и не собирались тратить жизнь на низкооплачиваемую милицейскую рутину, до тридцати лет подчиняясь всяким ничтожествам и срастаясь с криминалитетом, чтобы после тридцати пойти в услужение к кому-либо из тех, кого они сейчас должны были разоблачать и изолировать от общества.

Оба сошлись в том, что «Мегаполис» может дать им неплохую возможность повернуть свою жизнь к лучшему. Хотя, конечно, был определенный риск перегнуть палку, подписав себе тем самым смертный приговор. Но кто не рискует в двадцать четыре года? Особенно сейчас, когда рискующий может не только, как говорится в старинной поговорке, ежедневно пить шампанское, но и наращивать огромные проценты в оффшорных зонах.

Осипов, которого, что называется, подловили, заглянули в его карты, был этим только доволен. Потому что одному раскрутить это дело, было тяжело. В чем он уже успел убедиться после трех дней безрезультатного нахрапистого наскока. Вдвоем же, причем с таким одаренным компаньоном как Степанов, было бы не только легче, но и приятней работать.

Весь первый день Алексей вводил Степанова в курс дела, поскольку тот вышел на «Мегаполис» лишь вчера, после их телефонного разговора. Как и следовало ожидать, краснопресненский следователь все схватывал на лету, неплохо ориентируясь в специфике проблем Интернета.

На следующий вечер обсудили стратегические моменты расследования и сошлись в том, что Осипов в свое время выработал верную концепцию: не гоняться впустую за организаторами Игры, а выманивать их на себя при помощи провокационных действий. При этом решили разделить между собой и сферы деятельности. Алексей взял на себя работу с сервером. Леонид на первых порах занялся поиском материальных следов, которые должны были оставить игроки. Если, конечно, они сами были материальны. И первым номером в этом списке значился то ли убитый, то ли не убитый на Зоологической улице Юрий Леонидович Жариков.

Первый визит Степанов нанес в домоуправление, которое и выписало Жарикова из занимаемой им при жизни квартиры в доме номер двадцать четыре по Южнопортовой улице. Паспортистка Алевтина Александровна оказалась дамой уже немолодой, хранящей на лице явственную печать принадлежности в былые годы к многочисленному племени бесплатных и добровольных по долгу службы осведомителей КГБ.

К интересу, проявленному совсем ещё сопливым следователем к домовой книге, она отнеслась с большой настороженностью. Видимо, подозревая в том какую-то угрозу для себя. Вполне вероятно, что в свое время, одним махом перескочив из коммунистического прошлого в эпоху первоначального накопления, онавписывала на жилплощадь одиноких дряхлых стариков всевозможное жулье, в результате чего старики торопливо умирали, а квартиры переходили к новым владельцам. И хоть в столице уже давно такие дела не проворачиваются по причине полного истребления одиноких пенсионеров, все-таки времени прошло не так уж и много, в связи с чем паспортистке не приходилось рассчитывать на освобождение от уголовной ответственности за давностью лет.

Поэтому домовой книги в домоуправлении не оказалось, о чем было заявлено Степанову безапелляционно-визгливым тоном. Степанов был к этому готов, поскольку, несмотря на молодость, умел уже довольно неплохо читать в прозрачных душах чиновных людей, которые кормятся тем лучше, чем больший интерес к себе способны возбудить в сердцах людей, с перенебрежением относящихся у статье в» – 290 УК РФ, озаглавленной совершенно по картежному – «Дача взятки».

Поэтому Степанов совершенно откровенно сказал:

Алевтина Александровна, я понимаю, что книга находится сейчас на контроле в вышестоящей организации и будет возвращена вам не ранее второго квартала будущего года. Я это не только понимаю, но и приветствую, поскольку ничто так не изменяет нашу жизнь к лучшему, как добросовестное выполнение сотрудниками сферы жилищно-эксплуатационного хозяйства своих непосредственных обязанностей. Однако поймите и вы меня. Мне вовсе не нужна вся домовая книга. К тому же в силу своей молодости и отсутствия опыта я вряд ли смогу разобраться во всех тонкостях внесенных в неё записей. Меня интересует лишь один человек, который при жизни не был ни стариком, ни пенсионером. Звали его Юрием Леонидовичем Жариковым. Жил он в двадцать четвертом доме по Южнопортовой улице. А в марте был выписан с жилплощади по вышеуказанному адресу в связи со своей смертью. Так вот не могли бы вы мне немного помочь. Дело в том, что у нас есть определенные сомнения относительно того, что он умер. Мы предполагаем, что тут имеет место попытка спрятаться от правосудия при помощи ловкой инсценировки. Скажите, пожалуйста, уважаемая Алевтина Александровна, что вам известно об этом случае? Не подметили ли вы какую-нибудь странность в процессе оформления записи?

Паспортистка, поняв, что этот обходительный юноша никакой угрозы для неё не представляет, открыла сейф, достала из него домовую книгу и тут же нашла нужную запись. Нет, никакого подозрения на жульничество у неё не было. Приходила супруга покойного, показывала свидетельство о смерти и печально вздыхала. Все как это бывает обычно в таких случаях. Степанов, как бы между прочим, спросил, а не помнит ли Алевтина Александровна, что было написано в свидетельстве, какова причина смерти? Паспортистка, которая, несмотря на десять лет несотрудничества с КГБ, все ещё находилась в отменной форме, наморщила лоб и вспомнила, что умер Жариков от инфаркта.

Распрощавшись, лейтенант направился в ЗАГС, организацию, которая у подавляющего большинства россиян ассоциируется со счастливыми мгновениями женитьбы. Однако это лишь половина правды. В ЗАГСах регистрируют также и смерть граждан, выдавая соответствующие документы, без которых сами покойные, может быть, и смогли бы обойтись, но у их родственников возникла бы масса непреодолимых проблем.

В районном ЗАГСе, который обслуживал территорию бывшего проживания Жарикова, выяснилось, что свидетельство о его смерти было выдано на основании справки, выписанной в больнице скорой помощи в» – 53.

В больнице скорой помощи в» – 53 отчетность велась из рук вон плохо. Полчаса старшая медсестра пыталась установить, находился ли у них на излечении Юрий Леонидович Жариков, который, как утверждал настырный следователь, впоследствии умер. Еще полчаса ушло на то, чтобы выяснить причину его смерти. Да и то это удалось сделать лишь благодаря тому, что взбешенный Леонид начал стучать кулаком по столу главврача, и обещать ему три года срока за попытку противодействия следствию.

Жариков, действительно, умет от инфаркта пятнадцатого марта. Это же подтвердил и человек, который лежал с ним в одной палате, Осипову удалось найти и этого чрезвычайно важного свидетеля. Его показания, хоть и не были строго научными, но подтвердили клиническую картину заболевания:

«Дело было, значит, после обеда. Пошел я в сортир покурить. Смотрю, а этот, Юрка, что-то громко стонать стал. Спрашиваю, а он не отвечает. И за грудь держится, слева, где сердце, значит. Потом начал хрипеть. Но недолго. Дернулся два раза, затих и начал синеть. Тут только до меня дошло. Пока сестру нашел, пока врач прибежал, а он уже и остыл. Такие, сынок, дела». Осипов на всякий случай спросил о том, все ли в порядке у Жарикова было с горлом. «Да я же уже сказал, хрипел он перед смертью». А рана была на горле? «Да нет, вроде не было. Да я особенно и не приглядывался. Боязно ведь. Говорю сестре, – давай, увози поскорей, мне такой сосед на хрен не нужен!»

В заключение Леонид побывал и на Никольском кладбище, где был погребен Жариков. Нашел его могилу с небольшим гранитным параллелепипедом памятника. Даже побеседовал с могильщиками, показал им фотографию и те, чтобы мент отстал от них поскорее, сказали, что да, действительно, в эту могилку в марте поклали этого самого мертвяка. И родичи попались хорошие, поставили бригаде три литра финской водки.

Конечно, Степанов, вместо того, чтобы бежать по такому длинному кругу, мог бы сразу же побеседовать со вдовой. Однако вдова по какой-либо причине правды могла и не сказать. Степанов прекрасно понимал, что общение с родственниками подозреваемых способно вызвать у следователя лишь головную боль. Правда, иногда дело заканчивалось постелью, но и это не продвигало расследование ни на дюйм.

Однако полученный результат более чем удовлетворил компаньонов. Выходило, что ни один из людей, которые были записаны на сайте «Мегаполиса» на счет Дюймовочки, не был ею убит. Это позволяло с большой долей вероятности оставить лишь две версии.

1) В качестве игроков-киллеров в «Мегаполисе» используются симулякры, которые, естественно, не могут причинить никакого вреда реальным людям.

2) Игроки реальны, однако никакие они не киллеры. И все их «подвиги» – это всего лишь искусная мистификация, на которую ловятся десятки тысяч доверчивых юзеров.

Из этого следовало, что шантаж по поводу криминала отпадал. Однако не все было потеряно, оставалось уклонение от уплаты налогов. А это в неуклонно нищающей, несмотря на богатство недр, России карается гораздо сильней, чем криминал.

***

Конечно, Танцор хранил чудовищное для начинающего убийцы самообладание недолго. Когда вернулся домой, то его тут же «отпустило». Ощущение было примерно такое же, как после наркоза. Собственно, это и был наркоз, который он дал себе сам, настолько войдя в роль, что ничего, кроме этой роли, не знал, не понимал и не чувствовал. Это было какое-то необычайно глубокое погружение, какого ему не довелось испытать за всю свою первую жизнь – сценическую.

Потом, дома, через пятнадцать минут, которые Танцор уже непонятно зачем и перед кем «доигрывал», его и мутило, и рвало, и поносило, и ломало. Стрелка, в которой тоже произошли внутренние изменения, подтирала за ним и нежно его выхаживала. И, без всякой брезгливости выжимая тряпку, вспомнила, как этот скот решил сделать из них дуэт. Зло усмехнулась, – что же, уже дуэт, приплыли!

О том, что и как произошло в «Русской возвышенности», они не говорили. Стрелке вполне хватило информации, которую во второй половине дня повесили на сайте. Впившись глазами в фотографии, она пыталась найти в них хоть какие-то знакомые черты. Но не находила их. Фигура, позы – это, конечно, совпадало с Танцором. Но лицо было совсем другим, ничего общего. Это был не Танцор. Таким он никогда не был и, казалось, быть не мог ни при каких обстоятельствах. Да, если так пойдет и дальше, из него совсем скоро выйдет супер. А кем же станет она? Наверное, супершей. Человеком без пола, обеспечивающим разведку и надежный тыл.

Стрелке это не нравилось. Танцору тоже. Однако у Танцора это недовольство было качественно иным. Он по-прежнему, вспоминая о Сисадмине, испытывал злость. Его ещё больше стало бесить свое подчиненное, скорее даже рабское положение, полная зависимость от навязанных ему правил жизни. Танцор ещё больше чем прежде жаждал освобождения.

Но, вместе с тем, он уже не мог забыть ощущений, которые испытал, всаживая пулю за пулей в Пьеро и наблюдая его агонию. И эти ощущения, как это ни казалось ужасно при абстрактном взгляде на проблему, не были однозначно отвратительными. Это было новое, доселе неведомое знание о жизни, точнее о её последних мгновениях, когда она, превозмогая все на свете пересекает финишную черту. Точнее непрозрачную плоскость.

И Танцору удалось увидеть, как при съемке рапидом, что фигура бегуна не сразу проваливается в невидимое небытие, а медленно – рука, нос, подбородок, колено, бедро, грудь, затылок, спина, вторая нога, вторая рука, кисть руки, кончики пальцев, ноготь среднего пальца – входит в абсолютно черное ничто. И некоторое время существует и здесь, и там.

Более того, Танцору показалось, правда, может быть, он и ошибся, что при всем этом выделилась какая-то неведомая, но явственно ощутимая энергия, которая обдала своим нестерпимым жаром и его. Танцор вроде бы даже ощутил, правда, совсем немного, что чувствовал, как внутренне изменялся Пьеро, входя в недоступную для всех других область. Пока недоступную. Танцор смутно помнил, что рушилось мироздание. Пространство закручивалось в смерч. Это длилось, наверное, тысячную долю секунды. И ещё примерно столько же он ощущал невероятную радость, ни на что известное не похожую.

Потом, анализируя на следующий день все, что с ним произошло, он вначале предположил, что это была радость от того, что его невероятное предприятие закончилось успешно. Потом подумал, что это особое чувство, которое испытывают садисты. Теперь же Танцор понимал, что это лишь половина правды, это необыкновенное счастье им дарят их жертвы, делятся с ними малой долей своего счастья освобождения.

Когда он рассказал все это Стрелке, то она, как человек рассудительный и ироничный изрекла: «Практическая метафизика, дорогой!»

Однако шло время, а они все ещё не сделали для своего освобождения практически ничего. Одна версия сменяла другую, а в окно уже стучалась третья. Стрелка ломала один сайт за другим, искала хоть какие-то следы Сисадмина и всей его банды, но они не обнаруживались. Так что поиск истины происходил по старинке, как это было в афинской Академии во времена Платона, в процессе устных бесед.