Текст книги "Кое-что о лампочках и деревьях (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Эй, Билли…

Мальчик поднял на констебля испуганный взгляд и залепетал:

– Сэр, я ничего… простите, сэр… Я уже ухожу…

Билли вскочил на ноги и, подхватив табуреточку, прижал к груди коробку со щетками.

– Ша! – буркнул мистер Гун. – Не пыли!

Он снял свои форменные перчатки и протянул их мальчику.

– Держи.

Билли недоуменно округлил глаза.

– Держи-держи…

Не до конца поверив, что все это взаправду, мальчик взял перчатки и натянул их на руки.

– Спасибо! Спасибо, мистер Гун!

– Тише-тише… – проворчал констебль. – К слову, я бы советовал тебе перебраться со своей табуреточкой в парк Элмз. Там, на станции, полно тех, кому надо почистить башмаки.

Мальчишка кивнул и, сорвавшись с места, припустил вдоль по улице в сторону парка.

Мистер Гун задумчиво покивал и, спрятав руки в карманы форменного пальто, направился к тумбе.

***

Скверный сквер, простирающийся между долговой тюрьмой «Браммл» и Рынком-на-подошве, гудел и скрипел, словно внутренности автоматона.

В наружной кирпичной стене рынка были пробиты окна лавок, исходившие паром и возгласами торговцев и торговок: «Пирожки с рыбой! Всего четверть фунта!», «Блошиный компот! Блошиный компот!», «Горячая ветрянка и засахаренные крендельки!»

Люди встречали знакомых, здоровались, обменивались поздравлениями – да уж, это был отнюдь не тот Габен, к которому все привыкли, – в эти часы Саквояжный район походил на обычно недобродушного дядюшку, который, наконец, вылечил свою мигрень и на радостях решил обнять всех и каждого.

В праздничный день на многих фабриках был выходной, и Скверный сквер заполонили рабочие из Гари, трудяги с канала Брилли-Моу и паровозники. Они надели свои лучшие (штопаные и безжалостно подвергнутые щетке) пальто и котелки; их жены, бедные, но гордые женщины, надели свои выходные шляпки и перчатки; а их краснолицые дети, у которых в обычное время было не так уж и много радости в жизни, смеялись и суетились рядышком. Малыши выпрашивали леденцы и заводные игрушки, а женщины присматривали себе новую шаль, резной гребешок или ленту с цветами на шляпку. Именно на этот день обычные семьи Тремпл-Толл и копили весь год.

Мистер Клокворк пробирался сквозь толпу.

У наружной стены рынка народу было не протолкнуться, и не удивительно – кто бы что ни покупал, у кого сколько бы денег ни было, все сегодня рано или поздно оказывались здесь, у сколоченного из досок щита с плакатом, на котором была изображена ель, собранная из сотен витых пружин. Там же значилось: «Праздничные деревья мистера Макфи!»

У плаката топтался толстый торговец в котелке и переднике – сам мистер Макфи. Ожидая, пока красный пузатый чайничек на керосиновом примусе подогреется, он общался с покупателями и демонстрировал свой товар. За его спиной расположилось несколько дюжин ёлок. Всем любопытствующим мистер Макфи указывал на второй щит и плакат с перечнем цен на нем:

– «Счастливое дерево». Для больших семей из богатых домов, собирающих много гостей на праздники. Банкиры. Фабриканты. Промышленники. Судьи………………100 фп.

– «Джентльменское дерево». Для семей хорошего достатка. Доктора и адвокаты. Служащие высших чинов. Офицеры высших званий. Члены почетных клубов. Важные птицы………………80 фп.

– «Тривиальное дерево». Для обычных семей. Клерки. Приказчики в лавках. Ничем не примечательные личности с ничем не примечательными детьми………………50 фп.

– «Мусорное дерево». Для бедных семей. Фабричные рабочие. Портовики. Актеры………………25 фп 40 пп.

Мистер Клокворк в упор не замечал плакат. Он с волнением рассматривал собственный рисунок и сравнивал его с елью, прислоненной к стене.

Ель эта была высокой и разлапистой, ее зеленую игольчатую шубку, словно на заказ пошили у лучших портных Старого центра. Одно только это дерево было способно сделать целый праздник! Оно буквально дышало праздничным настроением!

Мистер Клокворк подошел к торговцу и ткнул пальцем в великолепную ёлку.

Мистер Макфи с ярко выраженным сомнением оглядел покрасневшее лицо мистера Клокворка и его посиневшие пальцы, после чего указал на плакат с ценами.

– Нда-а, – пробормотал продавец шестеренок (у него не было ни одного пуговичного фунта, лишь под подкладку сюртучка завалилось пару пенни-пуговиц) и тут же нацепил свою фирменную улыбку.

Улыбка нисколько не подкупила мистера Макфи – с важным видом он засунул руку в карман передника, извлек оттуда засахаренный кренделек и принялся его безразлично жевать, высматривая более благонадежных покупателей.

Мистер Клокворк не спешил отчаиваться.

– Мистер Макфи! – начал он. – Вы же деловой человек! И я тоже деловой человек. Позвольте представиться: Артур Клокворк из «Мистер Клокворк и К°». Уверен, два таких предприимчивых деловых человека, как мы, всегда найдут общий язык – особенно в такой хороший день, накануне светлого праздника!

Отработанным движением он распахнул свой чемоданчик, подставляя шестеренки под нос недоброжелательно настроенному торговцу ёлками.

Мистер Макфи уже собрался было прогнать взашей этого наглеца, но что-то его остановило. И это «что-то» было отнюдь не человеколюбием или сочувствием к ближнему в канун праздника. Пухлые щеки мистера Макфи затряслись, узкий рот под пышными седыми усами алчно приоткрылся.

Мистер Клокворк обрадовался. Его не прогнали сходу, а значит, полдела сделано. Другой на его месте, разумеется, подумал бы, что тут и рассчитывать не на что, что тут тебя скорее отделают тростью, чем пожалеют. Но неизменная вера в лучшее и убежденность, что от попытки он ничего, собственно, не потеряет, в итоге дали мистеру Клокворку то, на что вряд ли кто-то мог и надеяться.

– Какую желаете? – спросил он. – Любая шестеренка на ваш выбор! У меня есть и двухступенчатые, и ведущие, и даже анкерные. Есть обратного хода, есть двустороннего хода, есть храповые и даже чихающие… ха-ха… это шутка – чихающих нет. Но все остальные…

Торговец ёлками прищурился. Его взгляд говорил о том, что Артуру Клокворку не стоит так радоваться.

Мистер Макфи и правда был деловым человеком – из тех, кто своего не упустит, а тут судьба сама толкнула ему в руки возможность. Торговец ёлками долго думал о том, что подарить на Новый год своему кузену и, честно сказать, ему было жалко тратиться – вот кто бы мог подумать, что этот тип с шестеренками объявится так вовремя! Дело в том, что кузен мистера Макфи служил приказчиком в «Нортон и К°. Прокат слуг-автоматонов» с Чемоданной площади и испытывал постоянную нужду в деталях для своих механоидов, ведь возвращали их ему не всегда в лучшем виде.

Мистер Макфи пригладил усы и коротко сказал:

– Все.

– Как «все»? – пораженно спросил мистер Клокворк.

– Вам нужно дерево, почтенный? – Мистер Макфи с улыбкой указал на прекрасную ель у стены. – Ну, или можете украсить к празднику эти ваши зубчатые колеса…

Продавец шестеренок закусил губу, его круглые от растерянности глаза под стеклами защитных очков лихорадочно заморгали: «Что же делать? Что же делать?»

Мистера Клокворка охватили сомнения, ведь когда ему еще удастся добыть шестеренки – ради каждой из них он перерыл огромные кучи сломанных, покореженных и ржавых механизмов на свалках Железного рынка. Но это прекрасное дерево…

Мистер Клокворк понимал, что выбора-то у него особо и нет, ведь теперь это касалось не только его одного. Он вспомнил снисхождение на лице Бикни, которым тот прикрывал затаенное желание тоже получить праздник, несмотря на обреченный голос и ехидные слова. Ведь именно он, Артур Клокворк, втянул во все это Бикни – приятель даже не задумался бы ни о каком празднике, если бы некий недальновидный продавец шестеренок его не уверил, что все получится. И теперь он просто не мог подвести Бикни.

Мистер Клокворк кивнул и скрепя сердце протянул мистеру Макфи чемоданчик. Торговец ёлками ссыпал шестеренки в пустой деревянный ящик, после чего вернул чемоданчик хозяину.

Затем он направился к стене, и мистер Клокворк на мгновение даже забыл о своей потере, но тут хитрый торговец наклонился и вытащил из-за ёлки-красавицы крошечную ёлочку-доходягу всего лишь в фут высотой.

Челюсть мистера Клокворка отпала. Отказываясь верить в происходящее, продавец шестеренок растерянно уставился на крошечную ёлочку.

– Но… – выдохнул он, и мистер Макфи тут же убрал свою улыбку.

– Забирайте или оставляйте – дело ваше!

Он сунул ёлочку в руки обескураженному мистеру Клокворку и сразу же начисто о нем позабыл – к щиту со списком елей как раз подошла семья местного адвоката:

– Для джентльмена – джентльменское дерево! Самые лучшие ели в городе! Только у Мориса Макфи!

Опустив голову, мистер Клокворк развернулся и пошагал прочь, прижимая к себе ёлочку-доходягу. Он не мог винить коварного дельца, ведь сам был виноват – неужели он действительно полагал, что ему достанется та прекрасная ель?

Чемоданчик опустел, как и душа продавца шестеренок. Или в последней все же еще что-то было? Немного грела мысль о том, что у него, по крайней мере, теперь есть ёлочка. Что ж, забегая вперед, стоит отметить, что скоро душе мистера Клокворка придется опустеть полностью…

***

«Тио-Тио. Лавка игрушек миссис Фрункель для хорошо воспитанных детей» на углу Хартвью и Флеппин была одним из любимых мест Бикни в городе еще с детства.

Он ни разу не бывал внутри, но большие освещенные газовым светом витрины никогда не могли оставить его равнодушным. Даже вывеска, каждая буква которой была выкрашена в собственный цвет, будто с самого порога рассказывала о чем-то сказочном, игрушечном и добром.

Миссис Фрункель, владелица, была весьма строгой дамой и могла с ходу понять, хорошо ли вел себя стоящий у ее витрины и пускающий слюни на ее игрушки ребенок. Что касается Бикни, то он никогда себя хорошо не вел и даже не пытался, ведь, в его понимании, ничего бы не изменилось, стань он послушненьким и воспитанным – вряд ли кто-то купил бы беспризорному мальчишке заводной паровоз или крошечный дирижабль. Бикни часто приходил к лавке и просто глядел на игрушки, выставленные в окнах-витринах, пока разъяренная миссис Фрункель с подвитой прической и в полосатом фартуке не выскакивала из дверей и не прогоняла его.

Но сейчас так не выйдет. Он уже не ребенок, у него есть задание Артура, и он не может его подвести, ведь…

Бикни вспомнилось взбудораженное лицо друга, и ему стало грустно. Артуру праздник нужен был как никому другому. Артур хороший человек, а хороших людей жизнь пинает чаще и больнее. Бикни чувствовал, что сейчас Артур очень близко подошел к той грани, после которой отчаиваешься раз и навсегда, после которой вся вера в хорошее из тебя исчезает, и остаются лишь злоба да обреченность. Нельзя допустить, чтобы это произошло и с Артуром – он ведь такой… непреклонно-раздражающе-оптимистичный.

Многие в Саквояжном районе считали Артура наивным дурачком, но он был таким добрым и жизнерадостным, что к нему никогда не цеплялись ни громилы из уличных банд, ни даже флики, а что уж говорить о Гуне – констебль никогда в этом не признается, но он явно уважал Артура, искренне завидуя силе его духа и выдержке, с которыми продавец шестеренок преодолевал кочки да выбоины, которые подкладывала ему жизнь…

Приятели решили разделиться. Артур отправился добывать праздничное дерево, а Бикни взял на себя поиск украшений для него: игрушки, блестки… и что там еще на них вешают (Бикни точно не знал, ведь у него никогда не было ёлки). Разумеется, первой в его голове появилась мысль посетить «Тио-Тио. Лавку игрушек миссис Фрункель для хорошо воспитанных детей».

И вот он стоит перед ней. Подбадривает себя. Еще немного, и он впервые поднимется по этим трем ступенькам, толкнет дверь и под веселый перезвон колокольчика войдет в мир своих детских грез. И никто не посмеет ему ничего сказать. Никто не посмеет его вышвырнуть. Почему? Да потому что он взрослый. Пусть только попробуют и…

– Что я тебе говорила?! – Разъяренная женщина в полосатом переднике выбежала из распахнувшейся двери на площадку лесенки. Она погрозила Бикни кулаком. – Тебе здесь нечего делать! Никаких игрушек без денег!

Толпившиеся у окон лавки дети обернулись и уставились на Бикни, после чего едва ли не весь перекресток разразился злым и безжалостным смехом.

Бедняге Бикни не осталось иного выхода, кроме как поскорее ретироваться. Смех подгонял его, а душу жгли отчаяние и обида. И где-то там, в его преисполненной злости голове, зародилась мелкая и гнусная, как торчащий из земли и присыпанный снегом гвоздь, идея: ему не нужно искать игрушки в лавках – все, что ему нужно – это отыскать уже украшенную ёлку и стащить все игрушки прямо с нее…

***

Мистер Клокворк шел по переулку и любовался своей ёлочкой.

Настроение продавца шестеренок постепенно улучшилось. И хоть мистер Макфи провел его, но, несмотря ни на что, дело было сделано – какой смысл предаваться унынию, если в итоге он получил то, что хотел. Артур знал: уныние – это то, что делает плохое во стократ хуже. Поэтому он прогнал уныние, будто смел его метлой.

К слову, о метле.

– Добрый день, мистер Тоббс!

Квартал Странные Окна находится неподалеку от лечебницы для душевнобольных – быть может, поэтому он и получил свое название. С одной стороны на него глядели завешанные старыми занавесками окна «Меблированных комнат Брюска», а с другой его подпирала мрачная стена биржи Фоггвилла.

Здесь всегда можно было встретить мистера Тоббса, старого дворника и весьма душевного человека. Мистер Тоббс обитал в толстой афишной тумбе, стоявшей на углу, и лично знал всех, кто живет поблизости. Дни напролет он мел переулок, чистил ржавые вещатели на столбах, а вечером взбирался по приставной лесенке на столбы и зажигал фонари. Мистер Тоббс был из тех, кто знает множество историй и всегда не прочь ими поделиться, а по мнению Бикни, он был еще и из тех, кто тоже не заслуживает праздника.

Глядя на потрепанный бушлат дворника, на его латаный передник и всклокоченную седую бороду, становилось очевидно, что денег у него не водилось. Почти все свое жалованье дворник тратил на уголь для печурки в афишной тумбе да на леденцы для уличных детей: мистер Тоббс являл собой живой отголосок тех времен, когда быть добрым и щедрым в Габене не считалось зазорным…

На приветствие мистер Тоббс поднял голову в потертой вельветовой кепке и, облокотившись на метлу, улыбнулся мистеру Клокворку.

– О, Артур! С наступающим праздничком!

– И вас, мистер Тоббс.

– Какая красивая ёлка! – отметил дворник.

– О, благодарю. Как Джимми?

– Надеюсь, хорошо. Я вот скопил ему на открыточку к празднику. Сам раскрасил.

Достав из кармана завернутую в платок открытку, дворник бережно развернул ее и показал мистеру Клокворку. На картонке был изображен дирижабль, везущий наряженные ёлки. Дешевая открытка, дешевые краски… Было видно, что мистер Тоббс очень старался не вылезти за линии, но кое-где ему это не удалось. На обороте стояло поздравление: «С праздником, Джимми!» И подпись: «Дедушка».

Дочь мистера Тоббса, Мэри, стыдилась отца и не подпускала его к сыну. Выйдя замуж за счетовода из «Коттон и Ломм», она и вовсе сделала вид, будто не знает старика, и мистеру Тоббсу осталось лишь изредка наблюдать за внуком через окно, пока Мэри не задергивала занавески. Мистер Клокворк догадывался, что и открытки от деда она Джимми не передает, но мистер Тоббс, как бы то ни было, не отчаивался.

– Очень хорошая открытка, мистер Тоббс, – сказал продавец шестеренок.

– Ты еще не домой, Артур?

– Да вот думаю зайти к мистеру Дилейни на Бремроук и Харт, вдруг у него что-нибудь для меня найдется.

Упомянутый мистер Дилейни работал помощником управляющего в лавке-мастерской «Механикум», в которой каждый желающий мог приобрести пневмоуборщик, кофейно-чайный варитель, самонагревательный утюг или часовую печь, которая, если верить рекламным афишам, ни за что не позволит вашему омлету подгореть. Временами у него скапливались целые ящики сломанных шестеренок, пружин, анкеров и цепей, которые он отдавал мистеру Клокворку – порой среди десятков сломанных зубчатых колес случайно отыскивалось целенькое. Это было взаимовыгодное сотрудничество, ведь по сути продавец шестеренок избавлял мистера Дилейни от необходимости заказывать Железный фургон и за плату отвозить ненужный хлам на свалку.

– Неужто все распродал? – уважительно поинтересовался тем временем дворник.

– Где там! Обменял на ёлку! Мистер Тоббс, пойду я, пока «Механикум» открыт – праздник ведь: короткий день.

– Это уж точно. – Мистер Тоббс пожал плечами. – Надо бы зажечь фонари…

Артур Клокворк попрощался с дворником и пошел дальше, в сторону Меммоуз, за которой уже была и Бремроук.

На улице постепенно темнело, и окна загорались одно за другим. Аэростатов в небе, судя по ползущим над головой фонарям, не убавилось, но небесное движение обрело заметную невооруженным взглядом нервозность – все торопились поскорее попасть домой. Снег, шедший весь день, к вечеру усилился…

Разумеется, хотелось бы сказать, что у мистера Клокворка все сложилось хорошо, и сперва в мастерскую, а после и домой он попал без приключений. Но это было не так…

Что-то вдруг попало в туфлю мистера Клокворка. Это «что-то» начало колоть пятку – назойливо и беспощадно.

Продавец шестеренок уселся прямо на заснеженный тротуар и, поставив рядом чемоданчик и ёлочку, снял башмак и вытащил из носка ёлочную иголку. Мистер Клокворк принялся вертеть иголку в пальцах, рассматривая ее недовольно и подозрительно: видимо, она попала в туфлю, когда он отирался у ёлок мистера Макфи.

Тут раздался скрип педалей и шуршание колеса по снегу. Кто-то со смехом пронесся мимо. Мистер Клокворк повернул голову и увидел худосочного мистера в огромных штурманских очках – тот быстро уезжал прочь на моноцикле, сжимая в руках точно такую же ёлочку, какую добыл и мистер Клокворк. При этом тип на моноцикле злорадно оглядывался через плечо и хихикал.

До Артура Клокворка вдруг дошло: ёлочка колесуна была не такой же! Это была его, Артура, ёлочка!

– Стой! Вернись! – Вскочив на ноги, мистер Клокворк бросился в погоню за вором, но бежать по снегу в одной туфле было не слишком-то удобно, и он остановился.

Артур Клокворк с отчаянием глядел вслед ёлочному похитителю, пока тот не скрылся за углом.

Мимо шли люди, и никому не было дела до трагедии нелепого продавца шестеренок, стоявшего на снегу в одной туфле.

Вот так мистер Клокворк лишился и шестеренок, и ёлки.

***

День накануне Нового года – это время чудес и странных, наполненных чудачествами происшествий. Люди, места и события связываются между собой крепкой нитью, они переплетаются и смешиваются в том, что еще вчера справедливо показалось бы невероятным стечением обстоятельств. Впрочем, это вчера. Но уже сегодня, в считанные часы перед Новым годом, в эту историю влезли: судьба? хитрый и игривый дух праздника? или пальцы ловкого кукловода, искусного настолько, что о самом его существовании никто не догадывается?..

Квартирка на улице Ллейн, в окно которой случайно заглянул мистер Клокворк прежде, чем его осенила идея сделать для себя праздник, к вечеру погрузилась в тишину.

Лишь негромко тикали часы на каминной полке, да за окном выл промозглый ветер.

А еще тишину комнаты вдруг нарушил скрип двери, следом скрипнули половицы.

По стене ползла тень. Тень принадлежала зловещей фигуре в черной бархатной маске, в прорезях которой сверкали алчные глаза.

Незнакомец крался по ковру, оставляя снежные следы. Он влез в окошко над лестницей, занеся в дом немного ветра и раннего зимнего вечера.

Видимо, этот человек полагал, что его невозможно узнать, раз он надел маску, поднял воротник зеленого пальто и натянул на нос шарф. Само собой, маскировка была не ахти, и любой, кто увидел бы его сейчас, сразу же сказал бы: «Да это же Бикни!» И еще добавил бы: «Вот ведь пройдоха!»

Растопырив руки, Бикни двигался по комнате на ощупь. И дело было вовсе не в том, что догорающие угли в камине давали очень мало света.

В какой-то момент он наткнулся на ёлку. Дерево качнулось, игрушки и бубенцы на его ветках зазвенели. Вжав голову в плечи, воришка зашипел – да будь оно все проклято! – и надел прямо поверх маски круглые очки с толстыми стеклами.

Ёлка приобрела четкие очертания, вид замечательных игрушек на ней (стеклянных шариков, фарфоровых снеговиков, сахарных крендельков и прочих милых вещиц) вызвал у Бикни вздох восхищения. Это было как раз то, что нужно!

Недолго думая, он начал отцеплять витые крючки, на которых висели игрушки, а сами игрушки принялся рассовывать по карманам пальто.

«Ай-ай-ай, Бикни! Как некрасиво! – сказал бы, видя его сейчас, мистер Клокворк. – Что же ты делаешь, Бикни?»

Но Артура здесь не было, зато был кто-то другой. Кто-то вдруг засопел и что-то пробормотал.

Бикни вздрогнул и обернулся.

На небольшой кроватке в углу комнаты, прижимая к себе плюшевого медведя, лежала маленькая девочка.

Сперва Бикни испугался, следом испытал раздражение, а потом и облегчение: девочка спала.

Несколько мгновений Бикни гадал, насколько крепко она спит и насколько громко способна визжать, если вдруг проснется и увидит в своей комнате страшного незнакомца.

Бикни поторопил себя: «Нужно спешить, пока она не проснулась!»

Он продолжил стаскивать с ёлки игрушки, но теперь делал это поспешно и грубо, обдирая иголки.

«Ничего, родители ей еще купят, – убеждал себя воришка, снимая игрушку за игрушкой. – Мне нужнее, мне нужнее! А еще мне ни капельки не стыдно!»

И все же, что бы Бикни о себе ни думал, он не был совсем уж пропащим человеком. Совершая какую-то очередную неблаговидную вещь, он не особо задумывался о последствиях, а еще у него всегда было множество оправданий, но при этом он обладал чертой, которую любой уважающий себя шушерник в Саквояжне просто не мог себе позволить: совестью.

И эта совесть просыпалась всегда так не вовремя!

Сняв с ёлочной ветки маленький хрустальный шарик, он бросил взгляд на спящую девочку и вдруг застыл.

Там больше не было никакой девочки!

На кровати, свесив вниз ноги, сидел маленький мальчик с взлохмаченными рыжими волосами. На нем были латаные-перелатанные штаны на единственной подтяжке и зеленая полосатая кофта, настолько большая, что, казалось, он вот-вот в ней утонет.

Рядом стояли двое: мужчина и женщина, похожие на призраков. Они выглядели подавленными и не смели поднять на мальчика глаза.

– Случилось кое-что очень плохое, малыш, – сказал мужчина.

– Мы не хотели тебя огорчать, но не можем скрывать то, что произошло, – добавила женщина.

– Ч-что? – испуганно спросил мальчик, и мужчина рассказал:

– Ночью, пока мы спали, к нам влезли воры. Они… они украли все подарки…

– И мой тоже?

– Нам очень жаль, малыш.

Мальчик заплакал, а родители подошли и крепко обняли его.

А потом все три призрака прошлого растворились…

Девочка крепко-крепко прижала к себе медведя и повернулась на другой бок.

Бикни просто стоял и глядел на нее. Что ее ждет, когда она проснется и увидит голую ёлку? О, он прекрасно знал, что. Ведь когда-то и сам испытал подобное. Разумеется, тогда, будучи ребенком, он не понял, что никакие воры на самом деле к ним не влезали, просто у родителей не было денег, чтобы купить ему подарок…

Сердце Бикни защемило.

Он и сам не заметил, как принялся надевать уже снятые игрушки обратно. С каждым возвращенным украшением из его сведенного судорогой горла вырывался отчаянный вздох сожаления, но он знал, что это ничто, в сравнении с тем презрением к себе, какое он испытает, если будет развешивать игрушки маленькой девочки на ёлку Артура.

Девочка так и не проснулась. В комнате по-прежнему негромко тикали часы, и ветер выл в трубах. Угли в камине догорели. А Бикни выбрался наружу через то же окошко, через которое он в квартирку и влез – аккуратно прикрыл за собой створку и исчез.

Единственным, что он забрал с собой, были призраки его детства…

***

Снег усилился. Прохожих на улице Старых Конвертов, которая вела к главному входу здания главпочтамта, совсем не осталось. Вдоль обочин с погашенными фонарями и остывшими паровыми котлами стояли экипажи. Уютно мерцали окна домов.

Покой улицы нарушил протяжный свист, следом раздались крики «Стоять! Стоять, мерзавцы!» и чей-то издевательский смех.

Констебль Домби, пост которого находился на перекрестке Бремроук и Харт, с трудом преодолевал сугробы – его мучила одышка, сердце колотилось, лицо багровело, а кровь кипела. Пышные подкрученные усы того и гляди грозились спрыгнуть на снег и пуститься в погоню вместе со своим хозяином.

Констеблю было тяжело: помимо излишнего веса, а мистер Домби отличался весьма объемистым животом, вязнущих в снегу башмаков и ледяного порывистого ветра, в него раз за разом врезались снежки. Один ударился в грудь, другой едва не сбил с головы шлем. А еще это мерзкое хихиканье…

Два хулиганских снеговика в пальто с развевающимися полосатыми шарфами убегали от полицейского, отстреливаясь на ходу. Снеговики эти были весьма нахальными, в манерах несдержанными и грубыми: один громко и отчетливо бранился, а другой курил кривую и вонючую папиретку. Оба вели себя так, словно их занесло сюда из Фли или из трущоб у канала.

В какой-то момент снеговики оттолкнули в сторону вышедшего из переулка и нечаянно преградившего им дорогу мистера Клокворка. Один нагнулся, слепил снежок и швырнул его в констебля. Другой сложил пальцы и показал преследователю «чайку» – подобной дерзости в Саквояжне еще не видывали.

– Стоять! Стоять! – потрясая дубинкой, пыхтел мистер Домби, но куда ему было угнаться за этими прохвостами.

Злодейские снеговики продолжали потешаться над представителем закона – судя по всему, они решили довести констебля до инфаркта. Когда полицейский пробегал мимо вжавшегося в стену дома продавца шестеренок, тот ощутил исходящий от него жар, словно из открытой топки.

Вскоре погоня свернула за угол, и мистер Клокворк, как ему казалось, остался на улице Старых Конвертов один.

Ссутулив плечи, он понуро поплелся домой. Жизнерадостность окончательно покинула продавца шестеренок – в данную минуту стрелки на часах его настроения указывали на без одной минуты «Всепоглощающее отчаяние».

– Ты подвел Бикни, Артур, – пробормотал себе под нос мистер Клокворк. – Бедный-бедный Бикни! Он, наверное, где-то сейчас вовсю пытается стащи… – он исправился, – раздобыть игрушки. Но ведь больше нет ёлки. Их не на что будет повесить! А между тем бедолага Бикни и думать не думал ни о каком празднике. Он не хотел, чтобы его втравливали в праздничные дела, а ты втравил его, Артур! Потому что тебе вдруг ни с того ни с сего взяло и захотелось! Ты никчемный эгоист, Артур! И плохой друг! Взял и растормошил бедного Бикни, вывернул его память наизнанку, напомнил ему о бабушке, о подарках… Зачем ты так? Зачем ты все это затеял?

Мистера Клокворка посетила мрачная мысль: «Может, Бикни был прав? И бедняки действительно не заслуживают праздник? Ни Глухая Мадлен, ни дворник мистер Тоббс, ни чудак мистер Морби, ни Щербатый Билли. Ни даже констебль Гун».

Едва ли не единственный честный констебль в Саквояжне как нельзя лучше вписывался в ряд упомянутых голодранцев: Артур давно знал мистера Гуна, а еще он знал, что честность для него имела свою цену – констебль был беден и одинок…

Над улочкой плыла тягучая грустная мелодия, которая будто подыгрывала настроению мистера Клокворка.

Скрючившись на стуле у облезлой стены дома, на виолонтубе играла Глухая Мадлен.

Виолонтуба отдаленно походила на виолончель со множеством клапанов и четырьмя медными раструбами, и этот инструмент, казалось, попросту не был способен воспроизводить что-то веселое.

Глухая Мадлен на самом деле вовсе не была глухой – просто она никогда не реагировала, если к ней обращались. Мадлен была из тех, кого называют «городскими сумасшедшими». Мистер Клокворк точно не знал, что именно с ней произошло. Ходили слухи, что однажды ее похитил безумный ученый, который ставил на ней ужасные эксперименты. И что прежде, чем его поймали, он успел превратить ее в то, чем она и являлась сейчас.

Это была вечно взлохмаченная дама лет пятидесяти, хотя выглядела она намного старее. Мадлен носила одно и то же потертое пальтишко, одновременно несколько шарфов и шалей. Постоянно шмыгала носом, редко моргала и почти всегда глядела в одну точку перед собой.

Дома, в обычном понимании этого слова, у Мадлен не было. Жила она в старом контрабасовом футляре, который стоял на задворках у заброшенного кабаре «Тутти-Бланш». Впрочем, забиралась она в него лишь по ночам, а все дни напролет сидела здесь, недалеко от главпочтамта, и играла на своей виолонтубе. Судя по всему, она даже не знала, что близится Новый год.

– Привет, Мадлен, – сказал мистер Клокворк, подойдя ближе. – Как дела?

Мадлен не отреагировала, словно рядом и вовсе не было никакого продавца шестеренок. Лишь смычок полз туда-сюда по струнам, а из раструбов вырывалось гулкое «бу-у-у, бу-у-у».

– Вот и у меня не очень, – продолжил Артур. – Понимаешь, все этот праздник. Ты любишь праздники, Мадлен?

– «Бу-у-у-уууу, бу-у-у-уууу».

– Вот и я о том же, – кивнул продавец шестеренок. – Еще утром я не думал ни о каком празднике, потом мне его жутко захотелось, а сейчас… все пошло прахом, Мадлен.

– «Бууу-бууу-бууу-бу-у-у».

– Бикни сказал, что нам ничего не светит. – Мистер Клокворк опустил взгляд, наблюдая, как смычок медленно ползет по струнам. – Я-то знаю, что он имел в виду не только праздник, а в целом… ничего не светит. Но я почему-то решил, что мы сами в силах это изменить. И дело тут не в каких-то праздничных деревьях, подарках и еще чем-то таком. Я вдруг понял, что наша жизнь… что мы из тех, кто не может даже головы из канавы высунуть, кто просто боится ее высовывать. И устроить себе праздник… это был всего лишь какой-то повод, что ли… Мне невероятно захотелось почувствовать себя не так, как вчера, не так, как неделю назад. Это все так глупо, да? Наверное, да… Бестолковая какая-то мысль.

– Нет, – ясно и внятно сказала вдруг Мадлен.

Артур вскинул на нее недоуменный взгляд, но Мадлен будто ничего и не сказала – как и до того, она вяло водила смычком по струнам: «Бу-у-у-у-у-у…»

– Ты меня слышишь, Мадлен? – спросил мистер Клокворк, но женщина по-прежнему его не замечала.

Продавец шестеренок с тоской опустил голову, и его взгляд упал на стоявшую в снегу у стульчика шляпу. В ней не было ни одной монетки.

– Очень красивая мелодия, – сказал Артур. – Такая печальная и… Погоди! У меня же было пару пенсов!

Он нырнул рукой в карман сюртучка, забрался в дыру и вытащил завалившиеся за подкладку монетки. Наклонившись, он положил их в шляпу и при этом не заметил, что с монетами туда перекочевал клочок какой-то бумажки.

– Хорошего вечера, Мадлен.