Текст книги "Кое-что о лампочках и деревьях (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Владимир Торин
Кое-что о лампочках и деревьях

Кое-что о лампочках и деревьях

Снежинка опустилась на одну из шестеренок. И медленно-медленно растаяла.

Шестеренок здесь было много: больших и маленьких, с наперсток и даже с игольное ушко. Все они без какого-либо порядка лежали в небольшом чемоданчике.

Раскрытый чемоданчик держал худой и долговязый человек средних лет в поношенном цилиндре, запотевших защитных очках и коричневом сюртучке, который был на него откровенно мал. Малы были, к слову, также и его клетчатые штаны, из-под которых проглядывали бледные костлявые щиколотки. Губы человека с чемоданчиком застыли в широкой-преширокой улыбке, вот только ни о каком хорошем настроении и речи не шло – просто губы эти заледенели на морозе.

Судя по всему, это и был тот самый мистер Клокворк.

«Что за “тот самый”?» – спросит кто-то.

Ответ крылся в крошечных рекламных афишках, кривобоко прицепленных под крышкой чемоданчика. На одной было изображено сердце, составленное из шестеренок, на другой стояла витиеватая надпись: «Мистер Клокворк и К°. Шестеренки м-ра Клокворка».

«Тот самый мистер Клокворк» продавал шестеренки. Торговал ими вразнос. Успешно?

Что ж, лучшей иллюстрацией того, как шли дела, могли служить презрительные и уничижительные взгляды зажиточной пары, которой мистер Клокворк преградил дорогу. Господин в дорогом коричневом пальто и цилиндре хмуро покачал головой; его супруга – в пальто кремовом и коричневой шляпке с сухими цветами – поджала губы.

Мистер Клокворк уже знал, что они скажут, и все же он надеялся. Надеялся, как в последний раз, но раскрасневшиеся от холода, разозленные лица были красноречивее любых слов…

Хотя и слова нашлись. Вернее, одно слово:

– Нет! – воскликнули прохожие хором, а затем они ушли. Важная дама утянула своего супруга подальше от подозрительного торгаша. Супруг и сам был не против утянуться.

Улыбка на лице мистера Клокворка со скрипом оттаяла и превратилась в гримасу разочарования.

Захлопнув чемоданчик, продавец шестеренок подул на озябшие пальцы, торчащие из перчаток-митенок, и огляделся по сторонам.

Тремпл-Толл, Саквояжный район Габена, полнился паром, дымом и шумом. Мимо, по улице Ллейн, прогрохотал трамвай, по мостовой, выплевывая красный дым из выхлопных труб, ехали экипажи, над головой, прорезав занавес падающего снега, пропыхтел небольшой почтовый дирижабль.

На тротуаре было не протолкнуться: кто-то из прохожих нес пакет с покупками, кто-то – коробки с подарками, а кто-то, сгибаясь в три погибели, волочил ёлку. Нервозность и суета висели в воздухе. Еще бы, ведь это был не простой день, а день накануне Нового года.

Сейчас было явно нелучшее время для того, чтобы приставать на улице к прохожим, но мистер Клокворк этого не понимал и предлагал шестеренки всем, кого видел, – выпрыгивал будто из-под земли со своей фирменной улыбкой и театральным жестом раскрывал чемоданчик. В ответ он слышал лишь неизменное «Нет!», да и то не всегда – чаще джентльмены и дамы просто проходили мимо, демонстративного его не замечая.

Все торопились домой. Наряжать свои колючие деревья, раскрашивать и рассылать поздравительные открытки, готовить праздничный ужин. Накануне Нового года мысли прохожих были заняты лишь пудингом, печеным гусем да имбирным печеньем.

Никому не было дела до бедного замерзшего мистера Клокворка и содержимого его чемоданчика. Во всей этой предпраздничной сутолоке продавец шестеренок сейчас походил всего лишь на одну из крошечных потерянных снежинок, которая в какой-то момент прибилась к чадящей печи продавца жареных каштанов, чтобы растаять, ну или, в его случае, – чтобы вызвать гнев бородача в переднике и хриплый окрик:

– Греться платно! Греться платно!

А погреться мистер Клокворк был не прочь…

Зима в Габене решила разгуляться как следует. Снег шел безостановочно весь последний месяц, к стенам домов привалились сугробы, с карнизов свисали гирлянды сосулек, а ледяной ветер бродил по улочкам, цепляясь за загривки прохожих зубами и царапая их когтями за бока.

Вот и сейчас злобный бродяга-ветер, выбрав своей жертвой не кого-нибудь, а мистера Клокворка, припал к земле, встал на четвереньки и вгрызся в его щиколотки, отчего бедолага запрыгал на месте…

Продавец шестеренок ветру быстро наскучил, и тот переключился на какую-то даму, сжимавшую чучело ворона под мышкой.

Мистер Клокворк между тем поежился в своем тонком сюртучке и снова огляделся по сторонам в поисках того, кому можно было бы предложить шестеренки.

«О, кажется, дела идут на лад!» – пронеслось в его голове, когда очередной прохожий вдруг остановился перед распахнутым чемоданчиком и начал что-то указывать продавцу шестеренок жестами.

– Эту? – обрадованно спросил мистер Клокворк. – Хотите эту шестереночку, мистер? Или вот эту?

Не сразу до него дошло, что прохожий нем: активно жестикулируя, тот всего лишь пытался отогнать назойливого торгаша прочь. Что ж, раз этот назойливый торгаш не понимает по-хорошему, трость ему все разъяснит предельно доступно и совершенно недвусмысленно…

Немой джентльмен ушел, не оглядываясь, а мистер Клокворк остался стоять на месте, потирая плечо и дуя на вмиг опухшую кисть.

«Сам виноват, – подумал он. – Полагал, что, раз праздники, никто тебя не огреет тростью? Хоть и приближается Новый год, это по-прежнему тот самый, старый недобрый Габен. И все же отчаиваться пока рано!»

Артур Клокворк был человеком, по меркам Габена и особенно Саквояжного района, невероятным – он просто не умел унывать. Он был из тех, кто, потеряв пенни на улице, скажет не «Провались оно все пропадом!», а «Главное, чтобы его подобрал хороший человек!». И все же сейчас, накануне Нового года, когда праздничное чудо носилось по переулкам да витало между крыш – только ухвати его! – жизнь казалась настолько беспросветной, что не поддаться тоске было сложно.

С самого утра мистера Клокворка преследовали сплошные неудачи, более того – настоящие злоключения!

А все началось с того чертежа…

…Чертеж был расстелен на верстаке. Потертый, дряхлый, надорванный и в некоторых местах прожженный, казалось, он, того и гляди, развалится. Бумага побурела от времени – и не удивительно, ведь ее нашли в старом чемодане на одной из городских свалок.

На чертеже было изображено некое устройство: пружины, роторы, катушки и магниты, оплетенные тонкими жилами проводов, и лампочка, похожая на аптекарскую колбу с проволокой внутри. Из-под согнутого уголка бумаги, словно пытаясь спрятаться, едва выглядывала витиеватая буква «З» – отметка и подпись автора этих схем…

На чертеж заползли руки в рабочих кожаных перчатках. Указательный палец пару раз стукнул по изображению лампочки, а потом его хозяин схватил разложенные на верстаке детали и принялся за сборку.

За столом в фартуке и форменном цеховом кепи сидел не кто иной, как мистер Клокворк.

Мистер Клокворк был взволнован – еще бы, ведь если все удастся и устройство заработает, ему выделят премию и, возможно, даже сам хозяин цеха, господин Борич пожмет ему руку. Но не это было главным. Ему не терпелось увидеть, как изображение на чертеже обретет жизнь.

Мистер Клокворк ни на мгновение не сомневался, что его творение восхитит и поразит всех, кто его увидит, но, пока оно не готово, лучше никому не знать, чем он тут занимается. Мистер Клокворк с радостью собрал бы «Электриситетный фонарь З.», как он называл устройство с чертежа, дома, но для этого ему не доставало некоторых важных инструментов…

Дело между тем спорилось. Деталь за деталью вставала на свое место, и устройство все больше походило на изображение. У мистера Клокворка был талант во всем, что касалось техники и механики, хотя сам он считал, что всего лишь «понимает что тут да как», и в этом нет ничего особенного.

Наконец настал черед самой важной детали – предмета, который в Тремпл-Толл не особо жаловали и которого многие так и вовсе боялись из-за расхожих суеверий.

Мистер Клокворк поднял голову и опасливо огляделся по сторонам.

В цеху «Самозажигательных ламп Борича» кипела работа. Гудели паровые станки, тут и там в воздухе рассыпались фонтаны рыжих искр. Две дюжины рабочих в таких же, как и у мистера Клокворка, фартуках и кепи трудились за своими верстаками: точили, сверлили, закручивали гайки – собирали и прилаживали взводные запальные механизмы для «Ламп Борича».

Убедившись, что на него никто не смотрит, мистер Клокворк украдкой достал из кармашка фартука небольшой сверток. Развернув мятую страничку старой газеты, он извлек на свет лампочку – точь-в-точь, как на чертеже. Никому даже не представить, каких трудов ему стоило ее добыть.

Бережно, двумя пальцами, взяв лампочку, он вкрутил ее в патрон, после чего взялся за небольшой рычажок. Затаив дыхание, мистер Клокворк щёлкнул им, и устройство издало жужжание. Лампочка неуверенно мигнула.

Да! Получилось!

Мистер Клокворк кое-что приладил-подтянул, а затем снова переключил рычажок, и лампочка зажглась. Весь верстак залило ярким желтым светом, так не похожим на тяжелый рыжий (почти коричневый) свет, который давали газ и керосин…

«Как красиво! – подумал мистер Клокворк. – Невероятно! Я смог! Сумел! И…»

И тут он вдруг понял, что стоявшие в цеху лязг и скрежет стихли.

Мистер Клокворк замер. За спиной раздалось: «Кхе-кхе».

Обернувшись, он увидел мистера Шоббли. Начальник цеха выглядел раздосадованным и злым – еще сильнее обычного. За ним сгрудились, казалось, все рабочие смены.

– И что здесь творится, хотел бы я знать? – процедил начальник цеха.

– Мистер Шоббли, я… я просто… – залепетал мистер Клокворк, но начальник цеха не дал ему закончить.

– Что это за мерзость?!

Он гневно ткнул рукой в «Электриситетный фонарь З.». Следуя его примеру, все рабочие подняли руки и ткнули в лампочку пальцами.

– Это не мерзость, а…

– Электриситет?! – прорычал мистер Шобли. – В моем цеху?!

– Да, но я подумал…

– Плевать, что вы там подумали, Клокворк. Вместо того, чтобы делать лампы нашего замечательного хозяина, господина Борича, вы тут собрали… это?! Как будто вы не знаете, что электриситет – это запрещенная мерзость и технологии того злыдня!

– Какого злыдня? – недоуменно уставился на начальника цеха мистер Клокворк.

– Вы знаете! Все знают!

– Боюсь, что не знаю…

Мистер Борич огляделся по сторонам и прошипел:

– Злодея Замыкателя.

Мистер Клокворк округлил глаза. Так вот, что значила эта «З» в уголке чертежа!

– Но ведь Замыкателя нет уже больше двадцати лет, – заметил он. – И не все его технологии несут зло. Это же просто фонарь!

– Это не просто фонарь! Это отвратительная гадость, и я не желаю видеть ее в своем цеху! Джилдс!

Один из рабочих подскочил к верстаку мистера Клокворка, схватил устройство и передал его начальнику. Тот, недолго думая, швырнул его на пол. Лампочка разбилась, а мистер Шоббли для верности еще пару раз наступил на нее ногой.

Мистер Клокворк в ужасе уставился на покореженный «Электриситетный фонарь», а рабочие по указке начальника цеха всем скопом бросились к верстаку, схватили чертеж и принялись разрывать его на куски.

Мистер Клокворк не мог им помешать и с бессилием наблюдал, как чертеж превращается в груду клочков.

В цеху прозвенел звонок, и рабочие застыли, задрав головы.

Из медного рупора под крышей раздалось: «Внимание! Работники цеха! Ночная смена закончена! Подойдите к мисс Хрюмм за жалованьем!»

Мистер Борич бросил на мистера Клокворка уничижительный взгляд, развернулся и пошагал к выходу из цеха. Рабочие поспешили за ним.

Едва не плача, мистер Клокворк взял из груды обрывков клочок чертежа. На нем была изображена лампочка.

– Мой фонарь… – с тоской прошептал он…

…Очередь сдвигалась медленно.

Мистер Клокворк выглядывал из-за спин рабочих и пытался угадать, в каком сегодня настроении мисс Хрюмм, но свет в окошке был таким тусклым, что разобрать там что-либо не представлялось возможным.

Рабочие подходили к окошку по одному, просовывали в него свой цех-билет, после чего звучали стук штемпеля и любимая фраза мисс Хрюмм «Эх, от сердца отрываю!» – затем цех-билет возвращался вместе с жалованьем.

Мистер Клокворк работал в цеху «Самозажигательных ламп Борича» недолго, всего две недели. Не сказать, чтобы эта работа была его призванием, да и устроился он сюда, только чтобы накопить денег на капсулу для пневмопочты, благодаря которой ему удалось бы осуществить свою давнюю мечту – начать продажу шестеренок по почте. Стоила такая капсула совсем недешево, и, расхаживая с чемоданчиком по улицам, на нее было никак не накопить – вот он и работал ночами в цеху, собирал лампы, а днем – продавал шестеренки.

Пока отложить на капсулу не удавалось, но мистер Клокворк очень надеялся, что вот-вот, что совсем скоро…

Когда подошла его очередь, он поздоровался и отдал мисс Хрюмм свой цех-билет.

Стукнул штемпель, ни слова про сердце, к удивлению мистера Клокворка, не прозвучало, и билет вернулся без жалованья. На нем багровела чернильная надпись:

«Уволен».

Мистер Клокворк, потерянный и потрясенный, застыл, глядя на эту ужасную отметку. Это было нечестно! Несправедливо! Он ведь сделал полагавшуюся ночную норму прежде, чем взялся за свой фонарь!

Мистер Клокворк потянулся было к окошку, чтобы попросить прощения и уговорить мисс Хрюмм о снисхождении, но оно захлопнулось прямо перед его носом…

…Так мистер Клокворк и оказался на улице. Быть уволенным перед Новым годом – хуже не придумаешь!

Но хуже, разумеется было куда: Габен никогда не испытывал трудностей с фантазией на различные подлости, коварства и несчастья.

Выйдя из цеха с чемоданчиком под мышкой, мистер Клокворк вернулся к своему обычному блужданию по заснеженным улочкам Тремпл-Толл.

Новые невзгоды не заставили себя ждать. Мало того, что никто не покупал шестеренки, так еще в одной из подворотен его туфли искусал бродячий пес. Потом его поколотили сыновья господина Когвилла, шестереночного воротилы с Железного рынка, за то, что он посмел «уводить у их отца клиентов». Трепка была не сильной (в честь праздника его стукнули всего пару раз). Ко всему прочему, ему пришлось выслушать целый список уничижительных нотаций от мистера Блюмма из «Салона карманных часов Блюмма» – тоже приятного мало…

В какой-то момент мистер Клокворк наконец, как казалось, нашел человека, которого заинтересовали его шестеренки. У выхода из «Салона карманных часов» он столкнулся с чудаковатой мисс в красной пелерине с капюшоном. Она пыталась починить свой странный механизм – и хоть мистер Клокворк так и не понял его назначения, он с радостью помог ей. А потом эта мисс, вместо того, чтобы заплатить, просто прогнала его! И как будто этого мало, так он еще и страху натерпелся от сопровождавшего женщину в красной пелерине угрожающего вида… снеговика в пальто и цилиндре. Живые снеговики в городе, подумать только! Хотя это ведь Габен, здесь и не такое увидишь…

Сплошные напасти! День накануне Нового года был ужасным, отвратительным днем – а ведь время едва перевалило за полдень!..

И как тут, прикажете, не унывать?!

…Мистер Клокворк брел по улице в сторону канала, понуро опустив голову.

Он замерз, в животе бурчал «Марш голодных сирот», а на полях и тулье цилиндра вырос настоящий сугроб. Мистер Клокворк уже никому не предлагал шестеренки. Какой смысл, если в лучшем случае его просто прогонят, а в худшем – стукнут тростью или свернутой в трубочку газетой.

Город жил своей жизнью и буквально дышал атмосферой приближающегося праздника. Звенели колокольчики над дверями лавок. По улочке ползли мелодии песен-кэролл, пахло грогом и ёлочной хвоей. Автоматон в костюме Человека-в-красном допытывался у прохожих, купили ли они ёлку и не забыли ли отправить поздравительные открытки.

Неподалеку мальчишки играли в снежки и лепили снеговиков. Под звонкий смех маленьких негодников в мистера Клокворка врезался один из брошенных снежков.

Мимо, гудя в клаксоны, на трицикле с табличкой «Свенсон и Свенсон. Доставка подарков» проехал толстый мужчина. Котелок его был залихватски скошен набок, полосатый шарф развевался на ветру, за спиной громоздилась, опасно покачиваясь на каждом ухабе, пирамида коробок. Ловко маневрируя на своем тарахтящем транспортном средстве в потоке вяло ползущих экипажей, курьер громко, от души, хохотал.

«Наверное, он смеется надо мной, – подумал продавец шестеренок, – ведь среди всех его подарков ни одного не припасено для меня…»

Мистер Клокворк остановился под карнизом и, сорвав с головы цилиндр, принялся отряхивать его от снега.

– Дождаться не могу! – донесся до него голос дамы в пышной шали, стоявшей в очереди к кипятильщику грога. – Уже скоро!

– Я вот думаю, что именно мое письмо окажется счастливым! – ответила ей спутница – старушка, прижимавшая к груди крошечного гуся, завернутого в бумагу. – Я так надеюсь, что в газете напишут обо мне!

Мистер Клокворк знал, о чем речь. Само собой, дамы говорили об одной из городских новогодних традиций. В газете «Сплетня» скоро должны были напечатать «Праздничную передовицу». Все в Тремпл-Толл ждали ее, как настоящего чуда, ведь за последние несколько дней, вероятно, каждый из жителей Саквояжного района отправил в газету свое поздравление. Вскоре господин главный редактор случайным образом выберет одно из них, и счастливчик, его отправивший, получит в качестве подарка приглашение на новогодний ужин в богатом особняке в Сонн.

Мистер Клокворк тоже написал письмо с поздравлением, но на удачу особо не рассчитывал. Куда ему, с его привычкой притягивать напасти…

И все же как было бы здорово оказаться в этом особняке! Там точно будет печеный гусь и еще много чего вкусного. Там будет тепло и уютно, как… как…

– Здесь…

Мистер Клокворк вдруг поймал себя на том, что бесцеремонно пялится в чье-то окно. Но при этом он никак не мог оторваться от открывшегося ему зрелища.

В празднично убранной комнате за окном уютно теплились лампы, горел камин, а семья была занята последними хлопотами в этом году – родители и их маленькая дочь наряжали ёлку, крошечная юркая такса в твидовой бабочке прыгала и носилась по всей комнате как ужаленная.

Лицо мистера Клокворка вытянулось, губы печально опустились, а глаза наполнились тоской.

Тоска… Что может быть хуже тоски в праздник? Что может быть хуже тоски как раз из-за праздника, когда праздник у всех кругом, но только не у тебя и…

Мистер Клокворк вдруг подскочил на месте, будто ему за шиворот с карниза свалилась пригоршня снега. Тоска – словно не более чем записка на обрывке бумажки со словом «тоска» – отправилась в воображаемый камин и превратилась там в не менее воображаемую золу. Мысли зароились в голове мистера Клокворка, задвигались, как шестеренки, завертелись и взвели идею.

Мистер Клокворк достал из кармана клочок бумаги и карандашик, быстро перерисовал кое-что из того, что было в комнате, после чего сунул чемоданчик подмышку и решительным шагом направился вниз по улочке…

***

Улица Вишневая жила своей жизнью.

С одной ее стороны проходил ряд двух– и трехэтажных домов, с другой высилась стена из красного кирпича, за которой проглядывали очертания большого хмурого здания. Это было одно из самых жутких мест в Тремпл-Толл – лечебница для душевнобольных «Эрринхаус».

Печальная слава этого места между тем нисколько не отталкивала людей, спешивших по Вишневой улице в обоих направлениях. Никто лечебницу, вроде как, и не замечал, словно за стеной попросту ничего не было – будто там простирался голый пустырь. Помимо здания лечебницы, прохожие старательно не замечали и кое-кого еще.

Этого «кое-кого» звали Бикни. Просто Бикни. Без «мистер».

Бикни отдаленно напоминал конторского клерка – хитрющего клерка с нечесаной рыжей бородой и подкрученными усами. На носу у него сидели круглые очки, на голове – потертый котелок. Кутался Бикни от холода в кашлатое зеленое пальто без единой пуговицы, а в проглядывающей под ним полосатой зеленой кофте зияли дырки от моли.

Выражение лица Бикни можно было бы принять за милое-премилое, невесть какое добродушное, если бы в уголках улыбки не таилось коварство, а в глазах за выпуклыми стеклами очков не проглядывал алчный блеск.

Домой Бикни не торопился – у него была… кхм… работа.

С совершенно невинным и, вроде как, непричастным видом рыжий очкастый проныра незаметно извлек из кармана шедшего мимо важного старика конфету. Это было совсем не то, что он искал, но что поделать… Воришка поспешно развернул фантик и засунул конфету в рот, а собственную руку – в уже следующий карман.

Бикни играл роль идеального прохожего, который профессионально «торопится по делам» или не менее профессионально проверяет время на несуществующих жилетных часах, при этом никуда, собственно, не направляясь. Он считал себя очень ловким карманником, хотя на деле был крайне неудачливым карманником. Несмотря на то, что ловили на горячем Бикни редко, но столь же редко ему удавалось наудить хоть что-то ценное: предел его удачи – это фунтовая пуговица, а чаще всего ему попадался сплошь бессмысленный хлам, который люди забывают на дне своих карманов.

Вот и сейчас украденная конфета не оправдала ожиданий и оказалась горькой, как вдовья судьба.

Морщась и отплевываясь, Бикни в сердцах осудил тех, кто не считался с его кондитерскими предпочтениями, и едва ли не по локоть запустил руку в очередной карман.

И тут ветреная, как певичка из кабаре, удача споткнулась, наступив на развязавшийся шнурок, и Бикни вдруг схватили за его наглую руку.

Воришка поднял затравленный взгляд и наткнулся на широкую улыбку.

Вот Бикни и попался!

Со стороны могло показаться, что улыбающийся мистер сейчас прибьет Бикни, но все произошло совершенно иначе – они пожали руки. Дело в том, что воришка и тот, кого он пытался обокрасть, были закадычными друзьями.

– Что с тобой, Бикни? – спросил мистер Клокворк. – Ты же знаешь, что у меня нет никаких денег.

– Да просто задумался и не узнал тебя, Артур. Эй! – Бикни хлопнул приятеля по плечу. – Как жизнь? Как шестереночное дело?

– Крутится… – Поморщившись, мистер Клокворк потер плечо – Бикни задел то самое место, по которому недавно прогулялась трость несостоявшегося покупателя. – Я тут подумал, Бикни: все стало вдруг как-то слишком уж тоскливо и беспросветно.

– Верно-верно, – ответил Бикни. Воришка почти не слушал приятеля – его взгляд уже прыгал, словно блоха, с одного прохожего на другого, выискивая новую жертву, при этом пальцы Бикни нервно подергивались, а усы ходили ходуном.

– А между тем сейчас ведь Новый год! – продолжал мистер Клокворк. – У всех кругом праздник…

– Верно, треклятый праздник, – машинально ответил Бикни, выхватив что-то из кармана проходившего мимо джентльмена в шапокляке.

– Мы тоже заслуживаем праздник! – заметил мистер Клокворк.

– Да-да, треклятый праздник, Артур… Что? – Бикни вдруг встрепенулся. – Что за вздор?! У бедняков не бывает праздника!

– Но почему?

– Потому, что праздник требует денег, – пояснил воришка. – А у бедняков нет денег. Поэтому у бедняков и нет праздника, Артур.

– Ты очень печально мыслишь, Бикни, – сказал мистер Клокворк.

– А это и есть печально. Или ты думаешь, что у Глухой Мадлен с переулка у почты будет праздник? Или у дворника мистер Тоббса? Или у чудака мистера Морби? Или у чистильщика башмаков Щербатого Билли? Или хотя бы вот у этого увальня?

Бикни ткнул пальцем в стоявшую неподалеку огромную сосульку в темно-синем форменном пальто и высоком полицейском шлеме.

Мистер Гун мерз на своем посту у стены. За его спиной стояла покрытая снегом полицейская сигнальная тумба, но печурка в ней даже и не думала дымить – судя по всему, констебль уже давно истратил всю дневную норму растопки. Мистеру Гуну тоже было холодно и одиноко. Ему стоять здесь до вечера, а потом и всю Новогоднюю ночь. Его тоже нигде не ждали.

– А я хочу праздник, Бикни! – упрямо воскликнул между тем мистер Клокворк. – Чем бедняки, как мы, хуже прочих?!

– Знаешь, у меня совсем нет праздничного настроения, – понуро сказал Бикни. – Я уже и забыл, что это такое… ну, когда праздник. Вот в детстве, помню, бабуля устраивала нам настоящий пир. Собирала всю семью, пекла гуся, покупала праздничные открытки на почте. А потом…

– Что потом?

– Она умерла. И больше не было ни семейных собраний, ни гуся, никаких тебе открыток. Праздничное настроение умерло вместе с бабулей, его заколотили в гроб и закопали. Мы бедняки, Артур. У нас нет денег. Я не хочу тебя огорчать, но такова жизнь: для некоторых из нас праздник уже тогда, когда мы находим нору, в которой можно провести ночь да обогреться, или купить сосиску. Ну вот! И зачем я только вспомнил о сосиске!

Пока Бикни и Артур Клокворк говорили, на заднем плане разворачивалась другая сцена. Констебль Гун хмурился и важно кивал, выслушивая бурно жестикулирующего джентльмена в шапокляке.

Продавец шестеренок и воришка так заболтались, что даже не заметили, как за их спинами выросли две фигуры.

– Это он! Он украл! – завопил джентльмен в шапокляке.

Мистер Гун положил тяжелую ладонь на плечо Бикни. Констебль выглядел сердитым, как никогда.

– Это не я! – непринужденно ответил Бикни, но тут – вот незадача! – у него из кармана выпала красная вязаная перчатка.

– Это мое! Вор! Вор! Вор! – заверещал джентльмен в шапокляке. – Арестуйте вора! Сейчас же!

– Ша! – пророкотал Гун, утихомиривая разоравшуюся жертву кражи. Констебль грозно поглядел на воришку. – Как это понимать, Бикни?

– Я просто… Это случайность, мистер Гун. Я ничего не крал, зуб даю!

– Ты меня, видать, с Зубной Феей перепутал, – хмуро сказал констебль. – Зачем мне твой зуб? Отвечай без уверток: откуда у тебя перчатка этого господина, если ты ее не крал?

– Я просто подобрал ее и уже собирался вернуть, но не успел…

– Это ложь! – воскликнул джентльмен в шапокляке. – Дубинкой его огрейте, пусть признается!

Отобрав у Бикни перчатку, констебль, вернул ее владельцу.

– Я разберусь, – пробурчал он. – Вы свободны, почтенный.

Тот гневно запыхтел, пожелал Бикни провалиться пропадом и, демонстративно натянув перчатки, побрел прочь.

– Сэр, мистер Гун… – начал воришка, но констебль прервал его:

– Бикни, мне надоело тебя ловить. Зачем, скажи на милость, тебе понадобилась перчатка того господина?

Бикни сконфуженно опустил глаза.

– Это не для меня, сэр.

– Не для тебя? А для кого тогда?

Бикни кивнул на сидящего неподалеку маленького мальчика в драном пиджачке, мешковатых штанах и разваливающихся башмаках. Тот устроился на табуреточке вместе с коробкой, полной щеток и баночек с ваксой, в ожидании того, кому захочется почистить обувь.

Мальчик дрожал от холода, а его тонкие трясущиеся ручонки посинели – и это не преувеличение: его пальцы были такого же цвета, как и пальто констебля.

– Билли совсем замерз, – понуро проговорил воришка. – Я хотел раздобыть для него перчатки…

Мистер Гун осуждающе покачал головой.

– Это не повод красть, Бикни! И что мне прикажешь с тобой делать?

Артур Клокворк вступился за друга:

– Мистер Гун, прошу вас, не арестовывайте Бикни! Он очень сожалеет о содеянном! Сжальтесь!

Констебль Гун выглядел нерешительным – он и без того, вроде как, был готов пожалеть Бикни: скорее всего, ему просто не хотелось возиться и волочить воришку в Дом-с-синей-крышей через полгорода.

– Хватит пытаться воровать, Бикни! – раздраженно сказал мистер Гун. – Пора уже признать – это не твое!

– Что?! – оскорбленно воскликнул Бикни. – Еще как мое! Еще как мое!

Гун приподнял косматую бровь.

– Может, все-таки прогуляемся на Полицейскую площадь?

– В Доме-с-синей-крышей хотя бы не так холодно… – задумчиво пробормотал Бикни.

– Этого не отнять, – кивнул констебль.

– А еще, может, успею к ужину для арестованных…

– Может, и успеешь.

– А кто там сегодня судействует?

– Достопочтенный судья Сомм.

Бикни распахнул рот от ужаса.

– О нет! Он же меня повесит за эту дурацкую перчатку!

Упомянутый судья Сомм не отличался добрым нравом и слово «сни-схо-ди-тель-ность» не мог даже выговорить и совершенно точно не знал, что оно значит.

– А еще ты как раз успеешь попасть к старшему сержанту Гоббину, пока он не передал дела сержанту Бруму, – добавил Гун.

Тут Бикни окончательно расхотелось попадать в тепло полицейского застенка, который все называли просто и бесхитростно «собачником». Сержант Гоббин был известен тем, что зверски избивал всех, кто попадал к нему в лапы. И прочими жуткими вещами, о которых даже задумываться не хотелось.

– Так что? – спросил констебль. – Кража есть кража, а воришка, кажется, не может держать пальцы при себе!

– Нет-нет, мистер Гун! – встрял Артур Клокворк. – Бикни очень стыдно за свой поступок – он больше не будет красть! Смилуйтесь! Праздник ведь!

– Треклятый праздник! – гневно бросил Гун. – Будь ты неладен, Бикни! Если я тебя еще раз поймаю…

– Не поймаете, сэр! Зуб даю!

– Хватит с меня твоих зубов!

Погрозив воришке пальцем, констебль развернулся и пошагал к своей тумбе.

– Пора убираться, Артур, пока флик не передумал, – прошептал Бикни.

Мистер Клокворк кивнул.

– Верно. У нас много дел, Бикни. Знаешь, куда мы отправимся? –Воришка покачал головой, и продавец шестеренок пояснил: – Мы тоже сделаем себе праздник!

Бикни скептически пошевелил усами.

– Артур… – начал он. – Ну как ты не поймешь… Ну ладно! Ты представляешь себе, сколько всего нужно для праздника?! А у меня нет даже праздничного настроения. Хочу просто, чтобы этот блошиный год наконец закончился. Он у меня уже в печенках сидит. Может, следующий будет не таким прокопченным…

– Не так уж и много нужно для праздника, – ответил мистер Клокворк. – А что касается праздничного настроения… Как ты думаешь, откуда оно берется?

– Из книжек? По почте присылают? Или еще откуда.

– Нет. Оно всегда внутри. Просто нужно как следует покопаться, чтобы его отыскать.

– Я лучше покопаюсь кое-где еще. Понюшечка удачи, и вечером я смогу позволить себе полпинты угольного эля в «Слюнявом Крилби».

Бросив взгляд на отвернувшегося констебля, Бикни снова полез воровать, но мистер Клокворк схватил его за шиворот и как следует встряхнул.

– Эй! – Он достал из кармана помятый листок бумаги, расправил его и ткнул приятелю под самый нос. – Вот, что нам нужно для праздника!

Бикни протер рукавами очки и уставился на кривобокий неказистый рисунок.

– Ага, точно! – хмыкнул воришка. – Ты меня за психа какого-то держишь?!

Мистер Клокворк воодушевленно закивал.

Бикни уже раскрыл было рот, чтобы продолжить спор, но что-то в выражении лица Артура просто не позволило ему вымолвить хотя бы слово.

Тяжко вздохнув, он сказал:

– Я так понимаю, у тебя есть план…

…Когда мистер Клокворк и Бикни скрылись из виду, констебль Гун снова покинул свою тумбу. Подойдя к мальчишке – натиральщику обуви, он навис над ним хмурой громадиной.