Текст книги "Дожить до дембеля"

Автор книги: Владимир Старостин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Старостин
ДОЖИТЬ ДО ДЕМБЕЛЯ

1

Бирюков прервал на полуслове ознакомительное собеседование с прибывшим час назад в его распоряжение лейтенантом Карцевым и повернул голову к двери. Через пару секунд снаружи донесся звук взрыва.

– Третий день в это же время, – сказал Бирюков.

– Обстрел? – спросил Карцев.

– Да, минометный. С двенадцати до двух, двадцать четыре мины.

Дверь распахнулась, и в блиндаж один за другим ввалились несколько солдат.

– Романов! А где Никольский? – спросил Бирюков.

– Рыл окоп на северном склоне. Наверное, там и остался, – ответил сержант.

Бирюков со вздохом поднялся из-за стола, надел бронежилет, каску и стал смотреть на часы. Дождавшись очередного взрыва, он вышел из блиндажа. Солдаты после его ухода занялись кто чем – трое легли на кровати, двое сели за шашки, сержант взял гитару и тихонько наигрывал незнакомую мелодию. Карцев разглядывал солдат, пытаясь обнаружить в их облике что-то необычное или особенное, но вид их был вполне обыденный – выгоревшая форма, молодые загорелые лица. Они тоже с любопытством поглядывали на Карцева.

– Служить у нас будете? – спросил сержант.

– Да.

– А откуда вы родом?

– Из Москвы.

Сержант хотел спросить еще что-то, но вслед за взрывом мины послышалась ругань старшего лейтенанта, затем открылась дверь и в блиндаж вошел парень в трусах, кедах, с автоматом на плече и сигаретой в зубах. За ним появился Бирюков.

– Никольский! – закричал он с порога. – Здесь не курят!

– Где же курить? – обиженно спросил парень, гася сигарету о стену. – На улице нельзя, здесь тоже нельзя.

– Что ты все время придуриваешься?! – Бирюков, видно, здорово разозлился. – Курить и любоваться пейзажем в ямке под обстрелом – не храбрость, а дурость!

Никольский снял с плеча автомат и присел на корточки у стены.

– Дуракам легче живется. Поэтому я с детства стараюсь влиться в их ряды, – сказал он серьезно.

– Хочешь пораньше дуба дать от шального осколка? – язвительно осведомился Бирюков.

– Наоборот. Говорят, дуракам везет.

– Ладно, хватит! – Бирюков махнул рукой. – С тобой спорить бесполезно.

Никольский довольно ухмыльнулся. Бирюков подошел к столу положил на него каску, сбросил на скамью бронежилет. Достав и расстелив на столе карту, он сел и уставился на нее, постукивая пальцами по каске.

– Вертолетчиков надо вызывать, – задумчиво проговорил он.

– Они на вас зуб имеют, – подал голос Никольский. – В марте по вашему вызову они две метлы{Метла вертолет (жарг.)} потеряли.

– Я же их не по собственной прихоти вызываю, – резко возразил Бирюков. – Надо же определить, где спрятана эта проклятая батарея и ликвидировать ее.

– Тоже верно, товарищ старший лейтенант, – легко согласился Никольский. – Надо определить и ликвидировать. – Помолчав, он добавил:

– Батарея стоит за северо-западным бугром. Судя по частоте выстрелов, не более двух минометов, значит, один ДШК{ДШК крупнокалиберный зенитный пулемет.} в прикрытии. Итого не больше дюжины бандюг.

– Как же ты углядел, что за северо-западным бугром? – недоверчиво поинтересовался Бирюков.

Весело улыбаясь, Никольский смотрел на него.

– Когда я курил и любовался пейзажем, – неторопливо-спокойно заговорил Никольский, – я увидел, как на вершине бугра что-то на миг блеснуло. Через пару минут – то же самое на том же месте. Это мог быть только бинокль корректировщика.

Высказавшись, Никольский продолжал все так же смотреть на Бирюкова. «Как он не устает сидеть в таком положении?» – удивленно подумал Карцев.

– Логично, – после раздумья констатировал Бирюков. – Молодец.

Никольский артистично изобразил скромно-застенчивое удовлетворение от похвалы командира – потупился, смущенно улыбнулся. Впрочем, он почти сразу же принял серьезный вид.

– Товарищ старший лейтенант, до них всего минут сорок ходьбы, – сказал он. – Разрешите мне пошуровать, пока еще есть время до конца обстрела. Я прикинул, как к ним незаметно подобраться. Все равно ведь в такую жару метлы плохо держатся в воздухе.

Сержант, давно уже отложивший в сторону свою гитару, довольно громко присвистнул. Шашисты прервали партию, да и остальные солдаты с интересом наблюдали за происходившим. Лицо Бирюкова стало опять недовольным:

– Снова за свое, Никольский? – сказал он. – Опять на рожон лезешь? В одиночку подвиг Геракла совершить желаешь?

– Ну, не обязательно в одиночку, – ответил Никольский. – Может, еще кто-нибудь захочет пойти. Достаточно трех, от силы четырех человек. Толпа в данном случае ни к чему.

Бирюков задумался, упершись взглядом куда-то повыше двери. Солдаты тоже разбрелись глазами кто куда. Сержант снова взял гитару и медленно перебирал струны. Никольский в ожидании прикрыл веки. Только Карцев с любопытством разглядывал всех поочередно.

– Ну так что, есть желающие прогуляться? – спросил наконец Бирюков, оторвав взгляд от стены и переведя его на солдат.

Сержант, почувствовав на себе вопросительный взгляд Бирюкова, спокойно сказал:

– От моего прадеда, участника империалистической войны, осталась солдатская заповедь: никогда ни от чего не увиливай, но и сам никогда ни на что не напрашивайся. Так что, товариш старший лейтенант, если прикажете – пойду, а так – нет.

Один из шашистов, здоровенный ефрейтор с каким-то детским лицом, кашлянул и не совсем уверенно проговорил:

– Я, пожалуй, пойду.

Никольский приоткрыл веки, глянул на ефрейтора и почему-то хмыкнул. Больше добровольцев не находилось.

– Я тоже хочу пойти, – сказал Карцев.

Все это время он чувствовал себя здесь лишним или посторонним, поэтому-то он и произнес эту фразу. Впрочем, и теперь, под пристальными взорами солдат (а Никольский к тому же иронически улыбнулся), Карцеву было как-то неуютно.

– Нет, – Бирюков покачал головой. – Ты здесь первый день. Я даже не знаю, как ты стреляешь.

– Стреляю я очень даже неплохо, – уверенно ответил Карцев. Он действительно хорошо стрелял. Однако Бирюков опять с сомнением помотал головой.

– Извините, товарищ лейтенант, – сказал Никольский. – У вас ведь, прошу прощения, нет опыта в таких делах. Как же вы будете сейчас нами командовать?

– В этот раз я буду следовать вашим указаниям. Кстати, время-то идет. Я думаю, не стоит затягивать выход.

– Верно, – подтвердил Никольский и посмотрел на Бирюкова.

– Ладно, пойдете втроем, – решительно сказал Бирюков. – Никольский – старший. Собирайтесь.

Никольский подошел к своей койке, надел штаны, лежавшие на табуретке возле нее, и прямо на голое тело бронежилет.

– И каску, Никольский, – строго сказал Бирюков.

Никольский поморщился и надел каску.

Карцев и ефрейтор тоже надели бронежилеты, каски. Все трое взяли автоматы, по три магазина к ним, по четыре гранаты.

– Ну, вперед на врага, – Бирюков посмотрел на часы. – До конца обстрела осталось час двадцать. Успеха вам!

Никольский, за ним ефрейтор и последним Карцев вышли из блиндажа. В двери Никольский обернулся:

– Пригнуться и бегом за мной.

Пробежав мимо бетонного квадрата вертолетной площадки, они спустились на южный склон и выпрямились в полный рост. Здесь корректировщик уже не мог их заметить. Никольский снял каску и ловко приторочил ее к ремню. Поравнявшись с окопом, он поднял руку и весело сказал сидевшему в окопе пулеметчику:

– Прощай, родина!

– На охоту, что ли? – сплюнув, спросил пулеметчик.

– Да нет, просто прогуляться, подышать свежим воздухом. Засиделись мы в блиндаже, – серьезным голосом ответил Никольский.

Они спустились в ложбину, редко заросшую кривым кустарником и какой-то жесткой на вид травой. Спускаться оказалось не так легко, как ожидалось Карцеву – постоянно приходилось притормаживать.

Не дойдя до дна ложбины, Никольский повернул вправо, в колючие заросли выше колена.

– Внизу заминировано, – обернувшись, объяснил он Карцеву. И добавил, обращаясь к ефрейтору: – Степа, будь осторожен. Если ты загнешься, Красная Армия будет уже не та. Где она возьмет второго такого образцово-показательного ефрейтора?

Тот недовольно засопел.

– Брось, Степа, не обижайся и не переживай, – Никольский рассмеялся. – Получишь ты в конце концов свою медаль. Вернешься домой – все саратовские девки по тебе сохнуть будут!

– Вовсе я не из-за медали пошел! – обиженно-зло буркнул ефрейтор.

Никольский снова рассмеялся. Хотя он и нравился Карцеву, было как-то неловко слушать насмешки над очевидно простоватым ефрейтором. Но и вмешиваться не хотелось – Карцев все-таки по-прежнему чувствовал себя посторонним.

– Я вот ясно почему иду, – опять заговорил Никольский. – Просто мне интересны всякие такие дела. А медаль мне все равно не светит.

Никольский приостановился, внимательно осмотрел окрестности впереди и с флангов, потом обернулся – не отстают ли остальные, и продолжил:

– Да и не стоит медаль твоей, Степа, или чьей-нибудь еще жизни.

На этот раз рассмеялся ефрейтор. Он смеялся долго, взвизгивая и мотая головой.

– Лев Толстой какой нашелся! – проговорил он сквозь смех. – А у скольких ты сам жизни отнял, а?

Никольский молча перескакивал с камня на камень. Карцеву очень хотелось услышать ответ, он даже почти обогнал ефрейтора, но Никольский лишь неутомимо двигался вперед.

– У шестерых, – через несколько минут наконец ответил он. – У шестерых, как минимум. Но я считаю, меня оправдывает то, что мы были примерно в равных условиях – они все тоже могли меня убить.

Карцев начал уставать. Теперь он с трудом поспевал за ефрейтором, все чаше спотыкаясь. К тому же здорово мешала каска – все время норовила куда-нибудь съехать, пот из-под нее заливал глаза. Ремень автомата все сильнее давил на плечо, гранаты и магазины тоже стали казаться значительно тяжелее, чем в начале пути. Обернувшись в очередной раз, Никольский, по виду как будто ни капли не уставший, наверное, понял состояние Карцева, остановился и объявил перекур.

– Осталось совсем немного – минут десять хода, товарищ лейтенант, – успокаивающе сказал он, закуривая.

Карцев тоже закурил и после второй затяжки пожалел об этом – пересохшее горло неприятно продрало дымом.

– Вы какой институт закончили, товарищ лейтенант? – спросил Никольский.

– А откуда ты знаешь, что я не кадровый? – поинтересовался Карцев, назвав свой институт.

– Вас, двухгодичников, за версту различить можно по виду и даже по лицу, – усмехнулся Никольский.

Карцев, изредка, почти без удовольствия затягиваясь сигаретой, но почему-то не решаясь бросить ее, заметил в бронежилете Никольского, прямо напротив сердца, маленькую дырочку.

– Снайпер уложил предыдущего хозяина этой жилетки, – объяснил Никольский. – Английская винтовка «Бур» образца 1892 года, прицельная дальность – два километра.

– Значит, бронежилет не спасает. – разочарованно протянул Карцев.

– Смотря от чего, – спокойно ответил Никольский. – Говорят, из «Бура» на расстоянии двух километров можно насквозь пробить БТР.[1]1
  БТР – бронетранспортер.


[Закрыть]

Карцеву стало очень неприятно, как будто в него уже целились этим самым «Буром». Он непроизвольно осмотрелся вокруг. Однако Никольский и ефрейтор невозмутимо сидели на камешках, и это несколько успокоило Карцева.

– Послушай… – не совсем уверенно обратился он к Никольскому. – Как тебя зовут?

– Вы же знаете – Никольским, – удивленно ответил тот.

– А по имени?

– По имени?! – еще больше удивился Никольский. – Я уже стал забывать, что оно у меня есть. Все Никольский да Никольский… Да у нас почему-то всех почти зовут по фамилиям.

– Но его ведь ты зовешь по имени, – Карцев кивнул на ефрейтора.

– Мое имя – Михаил, – обиженно отозвался ефрейтор. – А фамилия – Степанов.

– Просто укоротили, – улыбнулся Никольский. – Так тебе больше подходит – ты здоровый, простой и правильный, как дядя Степа. Даже Отец пару раз его так назвал!

– Отец? – удивленно переспросил Карцев.

– Это мы так Бирюкова зовем между собой. Он ведь нас кормит и лупит, если еть за что. В переносном смысле, конечно, – объяснил Никольским. Не подумайте, что занимается рукоприкладством.

Никольским встал, затоптал окурок, махнул несколько раз руками, взял автомат.

– Пойдем, что ли? – спросил в пространство.

– Последний вопрос, – торопливо сказал Карцев, поднимаясь. – Если не секрет, почему тебе медаль не светит?

Никольский задумчиво посмотрел на Карцева.

– У меня репутация подмочена. Имею несколько взысканий от самого командира полка. К тому же прибыл я сюда из учебки сержантом, но дослужился до рядового.

– Разжаловали? За что? – поинтересовался Карцев.

– За неправильный переход улицы.

– Понятно, – кивнул Карцев.

– Да нет, я не скрываю. За употребление спиртных напитков.

Никольский повернулся и быстро зашагал вперед. За ним, как и раньше, ефрейтор, последним – Карцев. Чем дальше, тем больше Карцеву становилось не по себе. Никольский, да и ефрейтор тоже, вели себя так, будто четко знали, что им предстоит делать. Для Карцева же впереди была только неизвестность.

Через несколько минут Никольский дошел до каменного уступа на склоне ложбины и поднял левую руку. Ефрейтор остановился. Карцев тоже. Никольский быстро и бесшумно, как кошка, вскарабкался почти до верха уступа, на миг приподнялся, бросил взгляд вперед и, спустившись чуть ниже, призывно махнул рукой Карцеву. Карцев, страшно волнуясь, чрезмерно аккуратно добрался до Никольского.

– Смотрите, как удачно, – вполголоса сказал Никольский. – Как будто специально на этой плеши куст прилепился, чтобы вы за ним спрятались. Бандюгу видите?

Карцев осторожно выглянул из-за куста. Впереди, почти на самом верху противоположного склона, четко вырисовывалась человеческая фигура.

– Снимите его, как только мы со Степой начнем пальбу по батарее, минут через пять. Автомат поставьте на одиночный огонь, цельтесь в голову. Постарайтесь шлепнуть с первого выстрела, а то потом с ним хлопот не оберешься. Когда убедитесь, что он не опасен, подходите к нам, только осторожно. Вопросы есть?

– Поправку делать на разреженность воздуха? – спросил Карцев шепотом.

– Не надо. Поправка нужна при дальности свыше четырехсот метров, –  Никольский ободряюще улыбнулся. – Ну, мы пойдем. Желаю успеха!

– И вам тоже! – торопливо ответил Карцев внезапно осипшим голосом.

Никольский исчез. Карцеву вдруг резко захотелось курить. Он глянул на свою цель и почувствовал в себе злобу на эту безликую фигуру, от которой он должен был сейчас прятаться. Пристроив на камнях автомат, Карцев стал ждать, чувствуя, как с каждой томительно-длинной минутой руки, лицо и тело все больше покрываются потом. «Скорее бы», – нервно металась в нем мысль.

Неожиданно громко раздались два взрыва. Карцев дернул автомат, едва не выпалив в белый свет, торопливо прицелился и выстрелил. Он чуть не закричал от переполнившей его радости, увидев, как фигура, всплеснув руками, грохнулась на землю, нелепо задрав ноги. «Попал, попал!» – лихорадочно шептал Карцев, сам того не замечая. Лицо его расплылось в широченной улыбке.

Раздались еще два разрыва гранат, сразу же после них загрохотали автоматные очереди, многократно усиленные эхом. Сквозь короткую паузу прорвался дикий надрывный крик, опять грохнули два взрыва, крик потонул в новых очередях.

Карцев встрепенулся, собравшись бежать к месту боя, но, глянув на поверженную цель, выстрелил по ней еще раз и на этот раз промахнулся – пуля срезала ветку с куста рядом с упавшим. Прицелившись еще тщательнее, Карцев перечеркнул лежавшего очередью и побежал вниз.

Пробежав по ложбине, он увидел впереди уходящую вверх гряду валунов и застывшие среди них спины Никольского и ефрейтора. Они уж не стреляли. Не добежав полусотни метров, Карцев почувствовал, что задыхается, и перешел на шаг. Никольский обернулся и приветливо улыбнулся Карцеву.

– Ну как? – спросил он, когда Карцев приблизился.

– Нормально! – ответил Карцев и не без самодовольства добавил: – Наповал!

– Это хорошо, – одобрительно сказал Никольский. – Мы тоже вроде всех положили, кроме осликов.

– Каких осликов? – удивился Карцев.

– А на которых они сюда минометы доставили, – объяснил Никольский и глубоко вздохнул. – Надо пойти глянуть…

Ефрейтор тревожно посмотрел на него, но ничего не сказал. Никольский еще раз глубоко вздохнул и резко встал. Постояв пару секунд, он сплюнул и зашагал вперед, настороженно выставив автомат.

Карцев приподнялся над валунами и с любопытством оглядел место отгремевшего только что боя. Рядом с двумя минометами и пулеметом вповалку лежали разноцветно одетые тела, в стороне испуганно сбились в кучу привязанные к деревьям ишаки. Возле них валялся, задрав к небу седую бороду, старик в белой чалме.

Никольский подошел к ближнему миномету, потрогал ногой одного из лежавших, присел на корточки и что-то рассматривал.

Ефрейтор, неразборчиво пробормотав, медленно поднялся и направился ко второму миномету. Карцев тоже стал подниматься, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Ефрейтор, уронив автомат, медленно оседал на землю, одной рукой хватаясь за воздух, а другой схватившись за шею. Карцев завороженно смотрел на него, и только очередь из автомата Никольского привела его в чувство. Он бросился к ефрейтору. Никольский, добивший стрелявшего, тоже подбежал к нему.

– Эх, Степа!. Михаил, – сказал Никольский, осмотрев ефрейтора. – Напоролся все-таки… А вы, товарищ лейтенант, в следующий раз тут же палите туда, откуда стреляли. Иначе вернетесь домой раньше времени и, не дай Бог, в ящике.

Карцеву стало не по себе. Никак не укладывалось в голове, что ефрейтор больше не существует, что он теперь просто неподвижное тело, как и те – чужие, валяющиеся возле минометов.

– Ничего нельзя сделать? – робко спросил Карцев, надеясь непонятно на что.

– Сделать? Что мы можем сделать? – раздраженно переспросил Никольский. – Это не кино, а война! Все, что мы теперь можем для него сделать, – погрузить на ослика и отвезти на заставу.

2

Карцев опять проснулся до подъема. Каждое утро прошедшей недели – одно и то же. Все тело и лицо – в холодно-липком поту. Бешено колотится сердце.

Седьмую ночь ему снилась та вылазка против минометной батареи. Только окончания боя каждый раз различались, сходные в одном – Карцева убивали. Сегодня его убили как ефрейтора Степанова, пулей в горло. А вчера он получил очередь в живот.

«Сколько же это будет продолжаться?» – с тоской прошептал Карцев, не в силах сдержаться. Снова целый день будет отвратительнейшее настроение. Но самое тяжелое время – до подъема. Даже если сейчас встать, одеться, умыться, закурить – легче не станет. Вынужденное одиночество хуже всего, особенно когда ни руки, ни голова ничем не заняты.

Карцев решил не вставать и в который раз попытался разобраться в своем состоянии. Если бы опять понадобились добровольцы на какое-то дело со стрельбой, он пошел бы. Значит, причина не в страхе. Но отчего же тогда просыпается он в холодном поту каждую ночь?

Бесплодные размышления хоть как-то помогли Карцеву скоротать время до долгожданного подъема.

На завтрак Карцев, как обычно, взял только чай и кусок хлеба. Есть с утра совершенно не хотелось, как, впрочем, и в обед. Только к ужину прорезался некоторый аппетит.

– Как можно тщательнее изучи систему нашей обороны, – сказал Карцеву старший лейтенант Бирюков. – Ты должен отлично знать местность, расположение минных полей, сектора обстрела и ориентиры для всех пулеметных гнезд и стрелковых ячеек. И еще ты обязательно, –  Бирюков выделил последнее слово, – обязательно должен знать всех бойцов. Тебе недолго осталось быть за штатом, скоро заменишь меня.

Карцев нисколько не обрадовался такой перспективе, поэтому даже не поинтересовался, куда же, собственно, денется Бирюков. Командовать Карцеву еще никогда никем не приходилось, разве что самим собой, да и то в другой, такой далекой теперь мирной жизни. А больше всего подавляло то, что многие из солдат были гораздо опытнее в здешней жизни.

Карцев направился к пулеметной позиции номер три, на южном склоне. Там дежурил Алиев, маленький подвижный азербайджанец.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – точно по уставу приветствовал он Карцева. Карцев уже знал, что Алиев – единственный солдат на заставе, обращающийся даже к сержантам не иначе как «товарищ сержант».

– Здравствуй, здравствуй, – ответил Карцев, спрыгнув в окоп. По уставу военнослужащие должны обращаться на «вы», но Карцев не мог себя заставить делать это по отношению к в общем-то молодым парнишкам, а с Бирюковым разговаривал, не употребляя ни «ты», ни «вы».

Изучая сектор обстрела, Карцев дотошно расспрашивал Алиева. Тот отвечал подробно и довольно толково, хотя иногда не сразу понятно из-за акцента.

– А это как называется? – спрашивал Карцев, показывая на темно зеленые заросли.

– Арча! – воодушевленно-радостно, как и на все вопросы, отвечал Алиев. – Очинь хароший дерево! Пастухи ложить туда мясо, совсем не тухнет!

– Да-а! Очень ценное дерево, если нет холодильника.

– Холодильника совсем нет у них! – радостно подтверждал Алиев.

Закончив с этой позицией, Карцев перебрался на соседнюю. Там дежурил Флуерару, общительный и веселого нрава парень, дослуживающий последние месяцы. Карцев остался весьма доволен: Флуерару не только подробнейше расписал систему обороны заставы, но и рассказал о всех последних боях и происшествиях в здешней округе. По мнению Флуерару, самое скверное в этой жизни – нехватка и мерзкий вкус питья. Оттолкнувшись от этой мысли, он досконально раскрыл Карцеву процесс изготовления домашнего виноградного вина на своей родине.

За таким полезным для общего развития разговором Карцев надолго задержался у Флуерару. Точнее, пока того не сменил на позиции ефрейтор Петренко – мрачный здоровяк с перебитым носом и приплюснутыми ушами боксера, неприязненно косившийся на Карцева. С Петренко разговор не получался из-за его явной, хотя и непонятной недружелюбности.

Выбравшись из окопа, Карцев огляделся по сторонам и не спеша зашагал к краю скального уступа, решив осмотреть с него окрестности.

Карцев стоял на лысом уступе, подставив лицо свежему ветру, глядя на красноватые каменистые склоны, во множестве покрытые темно-зелеными и бледно-желтыми лишаями. Раньше он никогда не видел гор и был уверен, что они просто серые. А этот пейзаж просился на цветную фотографию. Карцев разглядывал извивающуюся по склонам дорогу – основной объект, контролируемый их заставой, рассматривал чуть заметные тропы и овечью отару далеко внизу. Он так углубился в созерцание, что прогремевшая за спиной автоматная очередь и со свистом пронесшиеся над головой пули не сразу вывели его из отрешенного состояния. Только через секунду он бросился наземь, лихорадочно сдергивая автомат с плеча.

– Лейтенант Карцев, ко мне! – услышал он голос Бирюкова, вскочил и, пригнувшись, с автоматом на изготовку, подбежал к блиндажу.

В двери стоял Бирюков, держа стволом вниз автомат в опущенной руке. «Так это он стрелял! – сообразил Карцев – Издевается, сволочь!»

– Тебя зачем сюда прислали? – сурово спросил Бирюков.

– Как и всех… – растеряно ответил Карцев.

– По-твоему, всех сюда присылают, чтобы они назад в ящиках возвращались?! Ты же черт знает сколько времени стоял на открытом месте – нате, стреляйте в меня, пожалуйста! – Бирюков повесил свой автомат на плечо и уже спокойнее пробурчал: – Что ты мне ствол в брюхо направил? Поставь на предохранитель. И запомни добрый совет: твоя главная задача – дожить до дембеля. Говорю тебе это потому что знаю – ты не трус. Но одной смелости здесь недостаточно. Понял?

– Понял. – мрачно ответил Карцев.

– Тогда можешь быть свободен, – бросил Бирюков через плечо и скрылся в блиндаже.

Карцев сел на один из ящиков, кольцом стоявших под маскировочной сетью возле входа в блиндаж, достал сигарету и закурил, с недовольством обнаружив слабость в пальцах. На душе было тоскливее, чем утром. «Если моя задача – дожить до дембеля, почему он в первый же день отпустил меня в бой? – размышлял Карцев. – Вот уж не думал, что на войне голова будет постоянно забита поисками решения психологических теорем! В наших фильмах про армию бравые офицеры говорят: будешь жить но уставу – завоюешь честь и славу! И никаких тебе проблем!»

До обеда Карцев продолжал изучать позиции, чувствуя себя так, будто находится под непрестанным наблюдением Бирюкова. В обед есть, естественно, совершенно не хотелось. Карцев через силу прожевал два куска пресного серого хлеба, запивая противно-теплым компотом из сухофруктов. Бирюков не спеша ел макароны, когда зазвонил телефон. Взяв трубку и буркнув в нее «Бирюков!», он что-то выслушал, положил трубку и с сожалением посмотрел на тарелку.

– Пообедал? – резко спросил он Карцева. – Тогда пошли. В восточном секторе наблюдается подозрительная активность аборигенов. Романов! – окликнул Бирюков сержанта. – Я с лейтенантом на вторую позицию, к Фролову.

Большими, быстрыми шагами достигнув окопа, Бирюков спрыгнул в него, взял у солдата бинокль и стал всматриваться в цепочку людей и животных на одной из троп. Понаблюдав минуту-другую, он протянул бинокль Карцеву, продолжая смотреть на тропу.

– Глянь. Похоже, там. – слова Бирюкова сменились хрипом, он падал на Карцева. Карцев машинально выставил вперед руку, голова Бирюкова безжизненно упала на нее и сразу же Бирюков с диким стоном-рычанием отпрянул к стене окопа. Его глаза были широко, до предела раскрыты, будто от чрезмерного удивления. На правой щеке темнело небольшое пятнышко, а левая была разворочена. – Ну-ка, пусти! – солдат отпихнул Карцева и бросился к старшему лейтенанту.

Достав из кармана пакет, Фролов попытался начать перевязывать голову Бирюкова, но тот оттолкнул солдата и, скорчившись, выплюнул кровавое месиво на дно окопа. Выпрямившись, он обвел окоп диким взглядом и хотел, видимо, заговорить, но смог издать лишь стон, с хрипом и бульканьем. По его подбородку стекало розовое, – Давайте перевяжу вас! – умоляюще проговорил Фролов, Бирюков яростно замотал головой, скорчил жуткую гримасу и, достав в из своего кармана шприц с обезболивающим, сделал себе угол в расстегнутый ворот куртки. Не пытаясь больше говорить, он ткнул рукой в сторону телефона.

– Романов! – закричал в трубку Фролов. – Командира ранило! Что? Снайпер! Вертолет? – солдат обернулся и глянул на Бирюкова. Тот сидел на дне окопа, откинувшись на стенку, с закрытыми глазами. – Де вызывай! И пришли сюда пару человек!

Карцев отвел взгляд от страшного лица Бирюкова и уставился себе под ноги. Надо было бы посмотреть, что происходит на тропе, но oн не мог заставить себя высунуться из окопа. Ему было муторно – и от вид, Бирюкова, и от сознания того, что теперь он должен принять на себя бремя командования заставой.

Сзади послышалось шуршание, по стенке посыпались камешки. Карцев оглянулся – на краю окопа лежали Никольский и Флуерару Давайте сюда командира, – негромко сказал Никольский.

Карцев и Фролов подали бесчувственно-обмякшее тело Бирюкова. Никольский и Флуерару положили его на одеяло и осторожно потащит к блиндажу.

– Стойте! – крикнул Карцев. – Никольский, ко мне! А ты, – он повернулся к Фролову, – отнесешь старшего лейтенанта, потом вернешься.

– Есть, – ответил Фролов и мгновенно выбрался наверх. Никольский так же быстро очутился в окопе.

– Какие будут приказания? – спросил он.

– Подожди! – бросил через плечо Карцев.

Подняв со дна окопа бинокль, он протер его рукавом и выглянул из-за бруствера. Первые секунды Карцев смотрел на тропу, но ничего не воспринимал – напрягшись, ждал удара пули в голову. Не дождавшись, он обнаружил, что на тропе никого нет, и неторопливо спустился в окоп.

– Так… – ровным голосом произнес Карцев. – На тропе был караван. Сейчас его нет. А снайпер стрелял оттуда. – Карцев показал на юг.

– Естественно! – сказал Никольский. – Для снайпера лучше солнце иметь за спиной.

Карцев кивнул.

– Они его все-таки подловили, – сказал Никольский, сморщившись, как от боли.

– Хм-м., – протянул Карцев, не понимая.

– Они специально показали караван, чтобы заманить Бирюкова именно в этот окоп. Снайпер мог снять Фролова или вас, но им был нужен только Бирюков.

– Логично, – одобрительно заметил Карцев.

– А раз им был нужен только Бирюков, то теперь они считают, что им самое время нападать на обезглавленную заставу, – мрачно подытожил Никольский.

– Вот как? – жестко произнес Карцев. – Я, конечно, не Бирюков…

– У вас еще все впереди, – очень серьезно сказал Никольский. – Вы уж простите меня за откровенность. Она все время из меня лезет, как теплое пиво из бутылки.

Карцев, конечно, понимал, что не имеет и сотой доли опыта Бирюкова, но все-таки было неприятно и обидно, что это понимают и другие.

– Ладно! – Карцев старался говорить спокойно. – Если ты такой откровенный, скажи – когда они нападут?

– Надо подумать.

Никольский взял бинокль и медленно осмотрел весь сектор наблюдения. Карцев в это время испытывал двойственное чувство – злорадство от того, что и у опытного Никольского не на все припасен ответ, и неприятно холодящее опасение, что нападение начнется в следующую минуту.

Вернулся Фролов. Он доложил, что вертолет за Бирюковым прилетит не раньше чем через два часа. Никольский отдал ему бинокль и вопросительно посмотрел на Карцева.

– Пойдем, – Карцев глазами показал ему наверх. – Бегом?

– Как положено, – сказал Карцев и вслед за Никольским выбрался из окопа.

Под маскировочной сетью Никольский остановился и повернулся к Карцеву.

– Я считаю, они нападут не раньше, чем метла заберет Бирюкова, – задумчиво сказал Никольский. – А скорее всего подкрадутся к нам на рассвете, сразу после намаза.[2]2
  Намаз – мусульманский обряд моления.


[Закрыть] Так уже было однажды, и мы их едва не проспали.

Из блиндажа вышел сержант Романов, закуривая на ходу. Никольский достал сигарету и прикурил от его спички. – Как там Бирюков? – спросил Карцев.

– Рана хреновая, – махнув рукой, ответил Романов. – Перевязать невозможно – внутри исковеркано. Сейчас кровь свернулась, запеклось у него там, а пить не может.

– Пойду посмотрю его, – сказал Карцев и шагнул к двери.

– А чего смотреть? Вы же не доктор, – удивленно произнес Романов. Карцев остановился, повернул искаженное злобой лицо к Романову и грубо рявкнул:

– Сержант! Ваши рассуждения о моих действиях не требуются! Вы меня поняли?

– Так точно! – резко ответил Романов.

…Карцев курил под маскировочной сеткой, когда послышалось стрекотание вертолета. Пока «железная птица» делала круг перед посадкой, Карцев велел солдатам, курившим рядом, приготовить Бирюкова к отправке. Из блиндажа вышел Никольский.

– О! Кто к нам сподобился прилететь! – с притворной радостью воскликнул он, увидев выбравшуюся из севшего вертолета высокую и широкоплечую фигуру.

– Кто это? – настороженно спросил Карцев.

– Вы с ним не познакомились в полку? Это же Я Не Понял – доблестный прапор из политотдела! Только его нам здесь не хватало!

Четверо солдат отнесли Бирюкова в вертолет, и он без задержки взмыл в небо.