Текст книги "Критика критического идеализма (СИ)"

Автор книги: Владимир Кременский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

ВВЕДЕНИЕ, ИЛИ КАК ЭТО ЧИТАТЬ:

Эта небольшая работа являет собой обобщение и краткий анализ всего изученного мною философского материала, критическую оценку теизма и фанатичности религиозного люда.

Прочтение работы не требует глубоких знаний философии, истории атеизма и теологии; однако, для понимания текста рекомендую ознакомиться с основными постулатами философии идеализма и материализма, основами психоаналитической литературы и марксизма. Некоторая часть текста посвящена объяснению некоторых социальных явлений в следствии влияния исторических факторов, яростной критике современного положения церкви на территории постсоветского пространства и Европы.

ГЛАВА 1.

«ВЕЩЬ В СЕБЕ», КАК НОВОЕ ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ О БОГЕ .

1.

Вспоминаем кантовскую «вещь в себе», то бишь, «нечто», не поддающееся познанию путем эмпирическим, следовательно, недоступную для нашего сознания вообще. Она существует вне и независимо от нашего сознания, но влияет на него. Кант выражался также, что «вещь в себе», хоть и не познаваема с точки зрения науки, возможна для понимания путем религиозной веры, в случае, если в качестве ноумена выступает бог. Как предлагают нам понимать это служители церкви, при общении с богом, мы познаем его, его «любовь», «мудрость» и проч., тем самым превращая его из объективной для большинства «вещи в себе», в субъективную для познающего «вещь вне себя», превращая ноумен божества в феномен божества. Сказать что подобный трансцензус (опять же, терминология Канта), имеет смысл, значит очень и очень снисходительно отнестись к подобного рода идеализму. Понятие «бог», как тот, за кого его принимает религия, будет «вещью в себе» до тех пор, пока эта религия будет существовать. Пускай читатель воспринимает верно: с упразднением религии как общечеловеческого феномена, возможно либо исчезновение понятия «бог», либо, что вероятнее, изменение содержания этого понятия. В истории подобные попытки были, как один из самых известных, приведу в пример ницшеанство с его концепцией сверхчеловека, человека стоящего выше любого божества, демиурга собственного бытия.

Возвращаясь к вопросу о боге как к «вещи в себе»– в силу исторической ограниченности Канта, как впрочем и всех мыслителей того времени, новоявленная «вещь в себе» была очередной попыткой заткнуть скептиков материалистов, в борьбе за доминирование идеализма.

Идеализму удобно утверждать, что вопреки учению тогдашнего материализма и его теории познания, существуют сущности сущность которых нельзя познать путем чувственного опыта, тем самым давая шанс на существование этих сущностей как допустимых.

«А: Бог существует!

Б: Вы не можете этого утверждать.

А: Вы также не можете утверждать обратного. »-удобно, не правда ли?

Чуть позже, Кант, выдвигает положение, гласящее что «Человеческий разум в силу своего несовершенства не может познать мир окончательно (полностью)». Тут же теософы принялись клепать новые философские концепты, направленные в основном против врагов религии, томно указывая им на то, что они вольны утверждать что хотят, но истина ими достигнута не будет. Ежели они, конечно не обратятся к богу, за этой самой истиной.

Своей философией, Кант породил огромное количество сомнений, путаницу между идеалистическими мыслителями, уже не знающими как поддерживать свою идею под натиском

открытий естествознания (достаточно вспомнить нелепую философию эмпириокритицизма, махизма). Под давлением «неугодной» ему (идеализму) реальности, подкрепленные кантианством, возникают концепты, которые имели место быть, скорее, в средневековой тьме, нежели на рубеже девятнадцатого столетия.

2.

Одним из примеров подобной глупости послужит цитата Рихарда Авенариуса, взятая из его труда, «Человеческое понятие о мире»– «Наш мозг не есть обиталище, седалище, созидатель, не есть инструмент или орган, носитель или субстрат мышления», собственно есть лишь перефразированная Авенариусом Маховская формулировка: «Мышление не есть обитатель или повелитель, половина или сторона, но и не продукт (!) или даже состояние вообще мозга». Подобный вздор может оспорить любой школьник, и в общем-то, любой рационально мыслящий, психически здоровый человек. А ведь убеждения Маха с Авенариусом носят названия «новейшего позитивизма»! Выходит, теперь каждый, вооружившись абстрактными понятиями, волен выдвигать самые невообразимо отсталые выводы и предположения. Все вытекает из пресловутой кантовской «вещи в себе». И эмпириокритицизм, и позитивизм, вообще всякая критико-идеалистическая философия.

Таковой вещью в себе, здесь выступает сознание «вне» мозга, иными словами, «дух» стоящий выше материального тела, выше материи вообще. Видимо, ярким примером «мышления вне мозга» (читай– «без мозга») и является мышление Авенариуса с Махом, выдвинувших подобные утверждения.

Стоит немного вникнуть в понимание слова «эмпириокритицизм», для начала, посмотреть на само строение этого слова: «эмпирио», или «эмпиризм»– есть суть слова «чувственный опыт» или опыт апостериорный, то есть такой, который приходит в процессе взаимодействия с объектом познания (по Канту). Следующее куда проще: слово «критицизм», всего на всего, критика. Эмпириокритицизм, есть суть критика эмпирического опыта. И подобная философская школа, являясь по выражению Ленина, школой субъективного идеализма, на деле является школой устаревшего критического идеализма, принявшего название, новейшего позитивизма.

С точки зрения эмпириокритики, материалистическая теория познания является неверной, неточной, и более того, «размытой» наивными реалистами (читай: материалистами). Несмотря на достоверность и общепризнанность гносеологической линии материализма, позитивисты продолжают создавать все более и более запутанную систему идеалистического восприятия мира, отстаивая первенство ощущений, комплекса ощущений над материей, реальностью.

Не выражаясь ясно в вопросах бога и теизма в целом, позитивисты-эмпириокритики допускают его существование, собственно, как определенного комплекса ощущений; опять же, руководствуясь трактовками Канта о несовершенстве человеческого разума и невозможности им воспринять объективную реальность целостно, давая ответ на вопросы о фактическом или ноуменальном существовании теистического божества. Следует конечно уточнить, что ноуменально, бог существовал с того момента, как его отождествлением с создателем занялась религия. Каким бы образом верующий не познавал бога в себе, вне себя, при детальном рассмотрении, познающий (верующий) так и не изменит ноуменальной природы божества, того, что оно является плодом человеческого сознания, человеческой фантазии. Даю утвердительный ответ «в пользу» существования бога– его существование возможно лишь в качестве «вещи в себе», не более как продукта разумности человека.

3.

Современность наконец позволила дать окончательный ответ касательно фактического существования божества, объяснив и доказав с точки зрения науки в целом, то что было доказано чуть больше века назад, материалистами, а именно:

1) Подтвердила абсолютную правоту материалистической теории познания, указав, что до существования всякого мыслящего субъекта, существовала объективная реальность, без участия чьего-либо сознания (материя первична, «дух», сознание, вторично).

2) Исключила фактическое существование трансцендентных реальностей как возможных, допуская их только в качестве ноуменальных, внутри человеческого сознания.

3) Объяснила устройство мозга, как мыслительного аппарата, как источника самосознания.

Собственно, этого было бы достаточно для «укрощения» всякого теистического, идеалистического рвения в пользу божеств и духов, если бы не человеческая тяга к эскапизму, обусловленному скорее не частным невежеством отдельно взятого народа или человека, но общим состоянием просвещенности той или иной населяемой местности. Известен факт того, что количество верующих в богов, духов, потусторонних сущностей преобладает в странах малоразвитых, терпящих экономические и геополитические катастрофы, таких как: Африка, Индия, Средняя Азия, Южная Америка. Подобная обусловленность «истинноверующих» весьма понятна– страх за себя, за близкого, порождает тьму с которой зараз не может справиться даже самый яркий факел культурного и научного просветительства. Желая побороть предрассудки, суеверия, религиозность, следует первым обустроить жизнь человека на грешной земле, переставая кормить фантазиями по поводу жизни после смерти, независимо от того, чему подчинена вера человека: вера в рай, ад, реинкарнацию, трансмутацию и проч.

Все это было известно еще больше века назад, но уж слишком неподготовленно было человечество для отречения от ложной веры, от паразита естественного развития разума– религиозности. Нельзя также опустить факт господства тогда идеалистической (только лишь от недоступности многих современных инструментов познания; в силу исторической обделенности оными) философии различного рода, поощряемой церковью в Европе. Люди, стоявшие, на уже тогда казавшимися абсурдными, идеях идеализма, имели большую поддержку со стороны общественности только благодаря церкви, благодаря её влиянию на ту же общественность.

Сейчас же, основная масса мыслящих людей, могут считать себя «свободными умами», и в праве высказывать свою точку зрения, или присоединять её со сходной, не опасаясь быть клеймимыми «грешниками», «неугодными», и прочими средневековыми словечками; тем самым давая свободу обновленной материалистической мысли, давая ей занять господствующее положение среди всякой мировой философии. Но все ещё находятся «истинноверующие» среди общего количества мыслящих людей, придерживающихся если не материалистической, то агностической точки зрения, о причинах сохранения которых говорилось выше, именно благодаря таким все еще невозможно говорить об окончательном становлении свободного человека, или «свободного ума».

Падение церкви началось с конца девятнадцатого столетия, когда вместе с новым материализмом появилось на свет направление в философии жизни– ницшеанство. Именно тогда прогремел над всем ученым человечеством клич о том, что «Бог умер!». Но падение это, ускоренное октябрьской революцией в России и становлением в ней социализма, не смогла проистечь достаточно быстро во всей тогдашней Европе, в которой еще сохранилась, пускай изрядно «прохудившаяся», власть католической церкви. В эпоху феодализма, её власть была практически всеобъемлющей, поистене, «божественно» неограниченной властью в руках папы.

Под всевозможными библейскими лозунгами, «во спасение» (о нем, кстати, будет отдельный разговор несколько ниже) наших душ, умерщвлялись сотни и тысячи талантливых мыслителей, ученых, рационалистов, да и в общем, просто несогласных с религией людей. После «гибели» последнего феодала, при взятии власти буржуазией, стала зарождаться возможность свободной оценки всякой идеи, религии– появилась партийность. В партиях могли состоять как идеалисты, так и материалисты. Отныне, когда неугодных более не сжигали на кострах, стал напрямую критиковаться вопрос о божественном происхождении всего живого, о боге, как феномене в жизни человека, об его влиянии на бытие этого человека. На ряду с обособлением и централизацией вокруг «наивного реализма» всей материалистической мысли, претерпевал изменения и идеализм. Пьедестал, на котором он ранее стоял, начал заметно шататься под натиском так давно не признаваемой им (и церковью!) науки, свободной человеческой мысли.

Основоположником классического материализма принято считать Людвига Фейербаха, (повлиявшего впоследствии на философские воззрения К. Маркса, Ф. Энгельса) который был ярым критиком не просто христианской религии, но и веры в ноуменальных божеств вообще: «Основу религии составляет чувство зависимости человека; в первоначальном смысле природа и есть предмет этого чувства зависимости, то, от чего человек зависит и чувствует себя зависимым. Природа есть первый, изначальный объект религии, как это вполне доказывается историей всех религий и народов.»– начинает он одну из самых примечательных своих работ «Сущность религии». И тут он абсолютно прав, всякая примитивная человеческая вера связана именно с природой, как непознанной, опасной и «требующей» почитания, «вещью в себе».

Тут стоит еще раз сказать о том, что «вещь в себе», по определению непознаваема, но таковых вещей в мире «наивного реализма», объективной реальности, не существует. Есть лишь «вещи в себе», которые рано или поздно станут «вещами вне себя», тогда, когда они будут познаны. Исходя из этой точки зрения, можно ли утверждать, что «вещь в себе» действительно существует?

Думаю, все таки можно. Следует лишь изменить понятие об этой вещи.

Вещь в себе– есть вещь, временно недоступная человеческому познанию с точки зрения эмпирического пути её определения. По прошествии определения её, она переходит в стадию существования в качестве «вещи вне себя», или «вещи для нас».

Допуская некоторую неопределенность данного мною термина, стоит ответить на некоторые возникающие вопросы:

1. На каком основании стоит менять данное Кантом классическое содержание понятия «вещи в себе»?

2. Относится ли данная формулировка только к эмпирическому способу познания?

3. Можно ли считать любое трансцендентное понятие «вещью в себе» с точки зрения классического понимания её содержания?

1. Существует объект А, и познающий его субъект Б. На основе зрительного опыта, субъект постановил что объект является шарообразным телом определенного цвета. Используя тактильный опыт (сенсуальный),субъект постановил, что тело имеет низкую температуру и хрупкую поверхность. Субъект Б организовал при помощи полученных им сведений, апостериорный опыт. Далее ему стоит предположить, что может находиться внутри шарообразного тела. Путем физического воздействия на него, он, разбивает его на некоторое количество осколков, и обнаруживает внутри него некоторое полое пространство с произрастающими на краях внутренних осколков фиолетовых кристаллов.

До обнаружения и определения характеристик произрастающего внутри кристалла, он был «вещью в себе», недоступной эмпирическому способу познания. Ещё до того, как внешняя оболочка его тела была опознана субъектом, то есть до того, как возникла идея определить содержимое тела, кристалл был «вещью в себе» данного объекта.

Точно также, я могу утверждать, что для меня лично, для моего сознания, содержимое стола в чужом кабинете будет «вещью в себе», до тех пор, пока я не открою каждое отделение этого стола, для эмпирического опознания его содержимого. Я не отрицаю «вещь в себе», я лишь признаю её не таковой, какой её признает Кант.

2. Именно так. Потому как остальное, ноуменальность как таковая, будет происходить только внутри нашего сознания, то есть вне чувственного опыта. При познании этой вещи эмпирически, она уже не будет являться вещью в себе в реальности, но может быть таковой внутри сознания отдельно взятого человека, пускай даже того, который не участвовал в эмпирическом познании объекта.

3. С точки зрения восприятия классической «вещи в себе», возможно. На примере любого божества, покуда, таковое будет существовать только вне нашей реальности (рай, ад, Валгалла).

Исходя из выведенного мной нового определения «вещи в себе», я также позиционировал с таковой и природу (цитата Фейербаха «Сущность религии»; смотри выше), как временно непознаваемое явление. Поклонявшись природе, как божеству, люди не знали её законов, не могли объяснить увиденных ими «чудес и ужасов» объекта их почитания: дождя, молнии, шторма, землетрясения и т.п. Следовательно, они могли познать опытным путем далеко не все то, чему они поклонялись, не всю природу. Именно поэтому, для них она являлась абсолютной вещью в себе, причиной наводнения они видели вмешательство богов, живущих в океанах, грома и молний в обитающих на небесах. Подобный вопрос также ставит и Фейербах– «Божественная сущность, раскрывающаяся в природе, есть не что иное, как сама природа; она раскрывается, выявляется и напрашивается человеку как божественное существо; Вера в то, что в природе раскрывается другое существо, а не сама природа, что природа восполняется и управляется существом, от нее отличным, принципиально совпадает с верой в то, что духи, демоны, дьявол раскрываются в человеке, во всяком случае в некоторых состояниях, что они владеют человеком; это фактически есть вера в то, что природа одержима чуждым, призрачным существом».

4.

Далее стоит вывести свойственный религии абсурдизм (в данном случае, христианства): если человек, не понимая природы, от страха перед ней стал всячески почитать её, став «верующим в природу», поступает действительно логично, то, христиане, выдвигая своего бога, стоящего над всеми другими богами (грозы, воды, огня, воздуха и проч.) ставят неразрешимый вопрос к самим себе: «От чего же убережет такой бог?». В случае с язычеством или тотемизмом, все становится предельно ясно: жертвой можно вымолить у богов хорошего урожая, крепкого здоровья, долгой жизни, вообще всего, что действительно важно в рамках человеческого бытия. Иисус же, оглашает о том, что земное бытие не есть первичное, не есть конечное, и все мы, творения отца его, создателя всего сущего. Соразмерно с развитием человеческого разума, менялись потребности этого разума, так как менялось бытие, которому соответствовало первобытное человеческое сознание. Ежели для начала, человеку было достаточно «земной пищи», то потом, потребовалась пища для его духа, «души». Именно такой пищей и стала сказка о царстве божием. Весь евангелие пропитан идеей жизни после смерти, трансцендентном существовании в раю, или аду. Как я говорил ранее, главным, опаснейшим врагом религии является наука. И не только потому, что ученые умы могут задавать церкви «неправильные вопросы», но потому что наука делает человека независимым от церкви, отлучает его от бога самым естественным способом, так стремительно и так бесповоротно, что с этим уже ничего не поделать. Средневековые методы борьбы с просвещением уже не помогут, они уже достаточно слабы для современности, и власть церкви, как власти политической уже вряд ли кто назовет столь эффективно порабощающей супротив свободного разума. Последним оплотом теократизма по праву считается Ватикан, но, несмотря на это, Ватикан является показательным государством, показательным в плане свободы и человеческого достатка. Всего того, чего нельзя отыскать в странах славянских, в тех, где ведущую роль играет православие. У нас же оно связано с постоянными жертвами этой церкви, потому что только эта церковь стала по-настоящему зависима не от бога, но от человека.На протяжении всего существования Советского Союза, православная церковь была гонима, была не востребована, а исповедовали её только те «смельчаки», что не боялись смертной расправы. Бердяев в своей работе «Истоки русского коммунизма» большую часть отводит именно описанию борьбы коммунистической идеи с идеей православной: «Священники поставлены в нечеловеческие условия существования, они лишенцы, лишены элементарных человеческих прав, парии в советском государстве. Служителей культа явно хотят поставить в такое положение, чтобы они не могли существовать. Невыносимо моральное и материальное положение священников, против которых не воздвигнуто никаких обвинений. Это положение бывает так тяжело, что иногда предпочитают быть посаженными в тюрьму. Но епископов и священников, кроме того, постоянно арестовывают, ссылают в Соловки и расстреливают.» Годы уничижения религиозного чувства, поставленная в альтернативу «царству небесному», царство земное, коммунистическое, привели советского гражданина (за исключением крестьянства, сельских жителей) к принятию альтернативы христианской морали, мораль коммунистическую, в том смысле в котором эту мораль воспринимали советские теоретики. Всем доказывали, и по преимуществу доказали, что человек независим от «божеств», что все содеянное «господом», есть суть содеянное человеком. Бердяев в своих взглядах на советскую власть, на религиозность среднего христианина, высматривает общие негативные и позитивные факторы, играющие, по его мнению, большую роль в формировании нового общественного сознания. Будучи человеком религиозным и более того, буржуазным, он поддерживает основные коммунистические идеи, также соглашается с мыслью о неэффективности капиталистического способа производства как альтернативы социалистическому. Его стремление показать возможность синтеза коммунистической и христианской морали, пред общим их врагом– капиталом, принимают все более и более осмысленные очертания, в отличии от лозунгов всяческих реакционных, конформистских православных течений в пост-революционной России. Роль Советского Союза в становлении атеистического общества, была сколь грандиозной сколь и несущественной по современным меркам общественного сознания. Чудовищные формы борьбы с «инакомыслящими», породили огромное количество «мучеников» гонимой большевиками церкви, возведения многих из них в сан святых, «героев павших в борьбе за истинно русскую веру», как следствие, еще большее ужесточение мер в борьбе с религией со стороны советской власти. После крушения советского материализма (читай: абсолютно атеистического), и становления демократических государственных норм, процесс давления на религию остановился, более того, снискав в русской православной церкви преданного союзника, новая власть всячески поощряла её влияние, принеся сердечные «извинения» за содеянное советской властью преступление против нее.

5.

Бердяев выступает как реформист православной церкви, выступает за интеграцию её с коммунистической идеей, объединения её высокого гуманизма и передовой социальной системой коммунизма. Но вместе с этим, Бердяев опускает факт философской неприязни между коммунизмом и какой бы то ни было религией. И дело тут вовсе не в идее освобождения сознания пролетариата от «религиозного гнета». Любая, имеющая за собой достаточное количество прихожан церковь имеет под собой определенную идейную суть, собственную философию. Как таковая, «церковная философия» всегда идеалистична по своей сущности, всегда признает «духовное» выше материального, что, как мы все знаем, идет в разрез с материалистической теорией познания, материалистическим миросозерцанием, миросозерцанием наивного реализма, на котором базируется все естествознание, история, биология, химия, физика, словом все, что дает нам точное понимание объектов бытия.

Как уже описывалось ранее, на стороне церкви, как института субъективно-критического идеализма, стоят позиции философии позитивизма, эмпириокритицизма, эмпириомонизма, а также вся предшествующая им идеалистическая философия, философия «духа» над материей.

Никогда мыслящий человек не сможет стоять на точке зрения подобных учений, просто с точки зрения здравого смысла, лишь потому, что они отрицают очевидные вещи. Если говорить о некоем «высшем гуманизме» присущем идеализму, то стоит отметить, что изъяв из него этот гуманизм, положив его в тело материализма, получим уже появившееся на свет, философское воззрение экзистенциализма. Конечно, существует несколько направлений экзистенциализма, они отрицают друг друга, дополняют, переплетаются как и всякая философия (Бердяев, кстати, считается религиозным экзистенциалистом ). Таким образом, ортодоксальные марксисты, никогда не смогут принять церковь как союзника коммунизма, каким бы оплотом гуманизма она не была.

6.

Мы уже разобрались, с точки зрения наивного реализма, как и с критической точки зрения идеализма, что феномен «божественного», есть всего на всего «вещь в себе», в классической интерпретации её восприятия, существующая в собственном парадоксе, вне нашего сознания (как учит нас религия и критический идеализм Канта) и только в нем, как созданный человеческим разумом концепт, непознаваемый и недосягаемый «создатель».

Теперь стоит посмотреть на проблематику религии, с точки зрения независимой от вечной борьбы идеала с материей философии, философии жизни. Основоположником подобного рода учений стал Артур Шопенгауэр, и его последователь, Фридрих Ницше. И именно глазами ницшеанства мы обратимся к картине теологии. Ницше, одним из первых стал говорить об естественном перерождении человеческого сознания, он стал требовать, чтобы человек превзошел самого себя, перепрыгнул через природу своего сознания, он стал говорить о зарождении независимых, так названных «свободных» умов. Они были свободны от всякого почитательства, от морали, по мнению Ницше, навязанной нам христианством, и признавали высшими только «нигилистические ценности»– одиночество, отречение, волю к власти, силу духа. Образцовым, ставшим примером становления «сверхчеловека» был Заратустра. Он не был принят обществом, как не был им принят и сам Ницше, он смеялся над всяким проявлением человеческой моральности. Всяким желанием человека создать себе богов. Заратустра и сообщил всем о том, что «Бог умер!», объявив его убийцей человечество.

Ницше всегда критически относился к религии, в особенности– к христианству. Он считал её пережитком темных людей, набожных дурачков, слабых и безвольных, считал величайшей ложью, направленной против человечества. Ложь о спасении, о суде, о грехе. Более того, в «Антихристе», Ницше дает понять, что для свободного ума не может существовать вещи абсурднее, противоречивее и забавнее, чем божество христиан: «-Не то отличает нас от других, что мы не находим Бога ни в истории, ни в природе, ни за природой, но то, что мы почитаемое за Бога чувствуем не как «божественное», но как жалкое, никчемное, вредное– не как заблуждение только, но как преступление перед жизнью мы отрицаем Бога как Бога… Если бы нам доказали этого Бога христиан, мы еще менее сумели бы поверить в него.»

Далее он приводит чисто материалистический довод против христианства: «Религия, которая, подобно христианству, не соприкасается с действительностью ни в одном пункте, которая падает тотчас, стоит только действительности предъявить свои права хоть в одном пункте, по справедливости должна быть смертельно враждебна мудрости мира, другими словами, науке… »– этим Ницше в очередной раз обращает наше внимание на непримиримость идеализма с объективным миром, таким каким его воспринимает наука, а значит, и материализм.

ГЛАВА 2.

ФЕЙЕРБАХ, КАК ГЕНИЙ АТЕИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

1.

Вклад Фейербаха в формирование современной материалистической тенденции нельзя охватить в одной книге и уж тем более, в объеме одной главы. Именно под его воздействием формировалось мировоззрение Карла Маркса и Фридриха Энгельса, именно благодаря ему, коммунистическая теория обзавелась прочнейшим идейным фундаментом, остовом которого послужили работы этого выдающегося философа. Среди его массивного литературного наследия, трудно обнаружить и пары строк, преисполненных раздражения, гнева или избытка праведной ярости, которыми так полна ницшеанская философия воинствующего атеизма. Фейербах выступает в роли учителя, вежливо разъясняющего материал непонимающим ученикам: он готов повторится, упрекнуть в наивности, стать на позицию оппонента чтобы затем, опровергнуть его точку зрения. Нельзя так же сказать что весь Фейербах таковой, среди его работ можно встретить и прямо таки провокационные тексты, обращенные к «ничего непонимающим дурачкам», но таковых столько, сколько должно быть.

Его атеизм обращен более к неверующим, нежели как к приверженцам той или иной религии, только к тем, кто действительно в состоянии понять и поучаствовать в анализе каждого теологического феномена, к независимым мыслителям и ученым.

Для Фейербаха, как и для всякого материалиста, природа первична, сознание же, есть продукт этой самой природы, продукт бытия. Через положение «природа– дух», он и дает прекрасную критику всякой религии, используя обобщенные знания не только философии, но также психологии, естествознания и истории. Во всех его теоретико-критических сочинениях в адрес теологии выступает четкое осознание причинности любого учения о божественном: во всем он предусматривает влияние самого человека на своих богов, с трансформацией самого человека, изменялись и его боги. «Если человек, наделенный волей и умом, возвышается над природой, становится супранатуралистом, то и бог становится сверхъестественным существом. Если человек становится властителем «рыб в море, птиц в поднебесье, скота и всей земли и всех пресмыкающихся на земле», то для него власть над природой оказывается высшим представлением, человек становится высшим существом; объектом его почитания, следовательно его религией, будет человек как творец природы, ибо неизбежным следствием или, скорее, предпосылкой владычества является творение…»– подчиняя природу своему гению, человек все же не становится её творцом, он, зная причины возникновения солнечного затмения, не может вызывать его самостоятельно в любое желаемое для себя время. Из подобного объективного силлогизма и вытекает логически верный вывод– «Бог есть таковой до того времени, покуда сам бог не исчерпывает самое себя»– покуда в этом боге нуждаются.

Исходя из этого, в очередной раз понятной становится извечная борьба церкви с научным прогрессом: когда человек превзойдет себя, когда он станет выше всяких богов, обнаружит в себе потенциал действительной власти над природой, ему неизбежно придется отказаться от бога-творца, ведь и ему отныне станут известны истинные причины сотворения мира, отныне бессмысленным будет кланяться богу, возможности которого ничем не отличны возможностям человека. В этом сокрыт великий страх лидеров передовых религиозных школ, так названных, теологических институтов– отказ от их богов, станет также прямым отказом и от их представителей на Земле, а значит, и отказом от их власти, от их влияния над общественностью. Свобода человека абсолютно невыгодна религии.

2.

Один священнослужитель сравнивал стремления атеистов конструктивно критиковать религию, со стремлением изучать фотографический снимок по его негативу– «Как можно объяснить отсутствие бога тем людям, которые ежедневно соприкасаются с ним на богослужениях, тем кто находит в нем утешение и поддержку? Вера в сверхъестественное необходима человеку, человеку свойственна определенная доля мистицизма»– на последнее утверждение стоит только молча развести руками, и сказать: «В этом и состоит ваша вера, господа, в стремлении убежать от реальности, скрыться в божественном, растворится в нем». Что касается критики людской веры