Текст книги "Ключ на тридцать два"

Автор книги: Владимир Сонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Протокол

Думая обо всем этом, я лечу в самолете в столицу, которая, как говорят, съедает добрую часть бюджета государства, чтобы чувствовать себя хорошо. Ага, сделали организм, который бабки собирает со всех и делит. Только кто делит, тот больше себе оставляет. Ясно же.

Приходит на днях инженер, говорит:

– Мне работу предложили. Думаю увольняться.

– Вроде у тебя и здесь зарплата не маленькая.

– Ну да. Но мне там двести пятьдесят предложили.

– Понятно.

У нас он получает сотню, и это считается очень хорошо. А потом удивляются, что вся страна, кроме столицы, в какой-то жопе и сплошь отсталость.

Там (где же еще?) находится главный офис компании. Нельзя же его поместить в каком-нибудь Жигулевске. Надо именно в столице (смотри выше про барина – начальника гаража)! Эта компания, офис которой в столице, и владеет нашим заводом по выпуску одного сверхсекретного дерьма, название которого я лучше не буду говорить от греха подальше: секретность же с ума сойти какая. Да и неважно это. Какая разница, что производишь: пластмассу, чугун, удобрение на основе коровьего говна или тротил. Суть одна.

Короче, у нашей компании есть несколько заводов по производству «этого самого». Другие несколько компаний владеют еще некоторыми такими же заводами. А все это вместе образует рынок. Понятно? Рынок из трех контор, по сути. Да и не из трех даже. В конечном счете все или почти все эти компании, так или иначе, принадлежат одному и тому же – государству. Вот такой рынок. Нет его! А все, что кроме этих, – так, мелкота, которая дожирает объедки за монополиями. А заодно и друг друга жрут. Вот здесь и есть настоящий рынок! Грязный, мерзкий и нищий, как в девяностые: ходишь по щиколотку в отвратительной жиже и ищешь, у кого молоко в трехлитровой банке дешевле. Рубль выторговал – раз в месяц купил ребенку жвачку, чтоб заткнулся на ближайшие четыре недели.

При этом сплошь и рядом на модных курсах каждого хоть сколько-нибудь высоко забравшегося менеджера научат, как надо вести себя в условиях рынка, приводят примеры того, как разные мировые компании поступали в той или иной ситуации. Отлично! Только не работает это здесь. Не так все работает. Тут все просто: устроился в монополию, забрался высоко и осваивай бюджет, а на тех, кто внизу – плевать, пусть сдохнут или друг друга сожрут… а потом сдохнут все равно. Сидишь себе наверху в боярской шубе и к челяди не спускаешься, чтобы подол не испачкать. Вот – идеал, один и единственно правильный. К нему и стремится тот, кто поумнее. Остальное – чушь собачья да сказки для малолетних дурачков-романтиков. «Забота у нас простая, забота наша такая…»11
  Строка из «Песни о тревожной молодости» (муз. А. Пахмутовой, сл. Л. Ошанина).


[Закрыть] Да бог с ними. Лечу в столицу.

В самолете лица, все схожие по настроению и уровню злости, который еще чуть-чуть, и дойдет до отсечки. Как будто их только и делают, что лупят палками по хребтам. Глупцы, не знают своего счастья. Я тоже своего не знаю. Я с ними. С того самого времени, как сидел так, смотрел на жирафиков, слушал вопли других детей и думал, что я следующий. Все там сидели. А теперь все – с прокисшими рожами в этом самолете. Стюардессы только улыбаются своими вынужденными улыбками, отчего, впрочем, они и авиакомпания только выигрывают. Одна из них, особенно привлекательная, напоминает мою знакомую, только от вида которой я прихожу в возбуждение. У меня с ней ничего не было. А не мешало бы разок-другой переспать… Вернусь – посмотрим.

Рядом сидит иностранец. Этих сразу видно. Джинсы, красная кофта, здоровые ботинки, фотоаппарат «Никон» на широком ремешке с узорами под хохлому или что-то вроде того. Возраст – не меньше сорока. Лысый. Улыбается. Один среди двухсот одуревших от угрюмости рож улыбается. Так и хочется втащить ему веслом по затылку, а если еще раз улыбнется – выкинуть за борт. (Шучу, конечно.) От него веет простотой, беспечностью и уверенностью – самыми нелепыми вещами, которые у нас не приветствуются и пресекаются на корню. Ясное дело: он живет не здесь, не в этом обществе. Чертов пришелец. Не то чтобы нравится мне его рожа, но все же, поглядывая на него, думаю, что мне, скорее, повезло, что я сижу рядом с ним: хоть какое-то разнообразие. Хорошее утро. По крайней мере разнообразное. Надеюсь, что и день будет хорошим, и – не угадываю.

В этот город как ни приедешь, так окунешься в унылое дерьмо. Ровно то же самое и сегодня: дождь, серость и пробки. Час трачу на то, чтобы проехать пару километров на такси. Пешком было бы гораздо быстрее. Но когда поливает как из шланга и чемодан в руке – какая прогулка? Думаю прийти в гостиницу и нанять шлюху. В гостинице передумываю. Кружку пива… две кружки… и спать.

Кроме вечно дрянной погоды второе, что наводит тоску, – это местные контрасты: «бентли» и «майбахи», припаркованные на тротуарах, и нищие, сидящие на этих же тротуарах и просящие милостыню. Сверху магазин «Гуччи», в котором вы можете купить своей гламурной любовнице с вставными сиськами шарфик за две тысячи долларов, а спуститесь в переход около этого магазина – и пожалуйста: трусы от фабрики «Красноармеец» по сто рублей за пятьсот штук. Если на год, то оптом дешевле, да и протираются они на жопе за два дня.

Скажете: что, везде так? Да, не везде. В деревне хотя бы все нищие относительно этих. Так честнее, что ли. А глядя на это разделение, сам себя невольно относишь… угадайте к кому?

Да, «бентли» у меня нет. Иду пешком по тротуару с потоком, в котором не растворились только «бентли», «майбахи» и совсем законченные нищеброды, сидящие вдоль домов. Все сливается в какое-то единое ощущение собственной беспомощности и бестолковости. Это там, дома, я еще кем-то себя чувствую. А здесь я – никто, ноль без палочки среди миллионов таких же.

Прихожу в компанию, в длинную комнату для совещаний, обставленную, не иначе, еще в девяностые, по приказу местного наполеона, на боярский манер. Это вам не в тапки срать – тут собираются серьезные люди обсуждать важные дела. Иногда только челядь вроде меня заходит, когда позовут. Но это, что называется, «на ковер». И ковер здесь есть, красный, и длиннущий дубовый стол, и стулья дубовые с красными поджопниками. Короче, все не для того, чтобы работать, а чтобы раздавать кнуты и пряники. Заходишь, вспоминаешь Сталина и ждешь приговора.

Кстати, говорят, что в приемной у Самого Главного нет стульев. Тебя вызывают, и ты стоишь там, ждешь, пока тебя пригласят. Можно и три часа простоять. А чтоб не зазнавались и свое место знали. Так-то.

Совещание. В компании новые руководители, которые хотят начать с главного – показать свою власть. Это разумеется. Всегда так. Новым руководителям нужно с первых же минут продемонстрировать, что они лучше прежних, а прежние, наделавшие столько ошибок, что ситуация оказалась такой, какой есть, заслуженно освобождены от своих обязанностей. Опять это гребаное наследие или пережитки прошлого, от которых мы избавиться никак не хотим или, может быть, не считаем нужным. Совковый душок и солдафонство. Вспоминаю наивную улыбку дурачка-иностранца.

Здесь все по-серьезному. Все устроено так, что когда приходит новый руководитель вместо старого, то он, после того как, насколько это возможно, переложит вину за случившееся на уже освобожденного от должности предыдущего руководителя, первым делом и обычно с позором разгоняет тех руководителей уровнем пониже, которые попали к нему в подчинение. Обычно этих людей обвиняют во всех смертных грехах и предлагают уволиться «по собственному» или увольняют по статье. Все это сопровождается скандалами, истериками, криками, упреками, обвинениями, угрозами и прочим. Так бывает часто. Несколько раз я лично наблюдал такие процессы, и ничего, кроме тошноты, они во мне не вызывали. Это в непосредственной близости. А если посмотреть по сторонам, то такое сплошь и рядом.

Читаю на днях местные новости. Красноречиво и с восхищением какой-то явно ограниченный в таланте журналист (а может, ему приказали написать высокопатриотическую тираду по поводу) рассказывает о том, что в нашем городе назначен новый полицейский генерал, который с позором выгонит руководителей пониже, виновных во всех смертных грехах. После назначения он действительно за пару недель уволил несколько десятков человек, многих при первом же знакомстве, прямо на совещании.

– Фамилия?

– Полковник Иванов.

– Уволен!

Идет дальше. Личный состав построен. Офицер, мимо которого проходит генерал, ссыт себе в ботинки. Генерал останавливается около блондинки в погонах.

– Ты кто?

– Майор Ивлева.

Он вплотную приближает к ней свою гнусную рожу и говорит тихо:

– Будешь сосать у меня?

Пауза.

Она смотрит на его красную харю и растерянно хлопает глазами. Он делает два шага назад и орет:

– Не слышу!!!

Она мямлит:

– Д-д-а-а…

Он, смягчившись, но все же громко:

– Сегодня ко мне к шести с отчетом!

Через два года этого урода выгонят. Так же, с позором. Дело на него заведут. А тот вдохновленный летящими головами журналист будет писать то же самое (да и текст будет таким же) о других, новых, пришедших на место старых, – настоящих профессионалах своего дела.

Но это будет через два года. А пока вновь назначенный боевой генерал продолжает идти вдоль строя своих бойцов и увольнять их через одного.

И вот теперь это совещание. Собрано оно, само собой, тоже исключительно для одной цели – поиска и уничтожения виноватых. Хорошая политика в каком-то смысле. Надо думать, это приятно. Чувствуешь себя, не иначе, богом. Приходишь на руководящую должность и показываешь всем, что прежде здесь работали какие-то неправильные руководители, принимали какие-то неправильные решения и докатились до такого состояния, что хуже уже быть не может. Все развалить и сделать заново! «Вначале сотворил Бог небо и землю…» А чем они хуже?

И кроме того, что приятно, это еще и полезно, потому что в таком случае к новому руководителю и бригаде его заместителей (друзей и любовниц по совместительству) не может быть никаких претензий еще в течение какого-то (если повезет, долгого) времени. Они во всех случаях, когда только это может быть хоть немного уместно, смогут сказать, что все происходит так, как происходит, из-за того, что это старые начальники и их сотрудники работали так, как работали. Все просто и эффективно. При этом определенно есть причины и поводы, потому что они есть всегда, когда нужно. «Если надо причину, то это причина». Просто так уволить человека, поблагодарив за работу, – не годится. Сама гребаная система этого не позволяет. Надо убивать.

Один из боссов, с часами на руке стоимостью в три моих квартиры (которая в ипотеке), с рожей наглой и, судя по всему, многое повидавшей, задает вопрос директору завода (не нашего, другого):

– А что вы делали все это время?!

– Я выполнял то, что должен был в соответствии с договорами.

– А тогда какого черта до сих пор ничего не сделано?!

– То, что запланировано, сделано. Можете посмотреть условия договоров с компанией.

– Да что вы мне рассказываете?! У него ни черта не построено и при этом все сделано!

Давайте, вешайте всех собак на него. Пусть пойдет и размажет себе голову о стену. Вы-то молодцы. Вот только как бы вас самих не постигла та же участь. Не знает еще этот, с часами и наглой рожей, что доворуется он до того, что через три года выведут его «маски-шоу» прямо с совещания, на котором будет присутствовать человек сорок (позор неслыханный), что предъявят ему за все, и даже за то, о чем он сам забыл, и получит он срок, и в тех местах наглость его сойдет на нет и проснется способность лебезить и стелиться перед самым занюханным охранником (смотри выше историю про начальника гаража).

Вот так происходят перемены. Работа самой системы, кажется, основана на чувстве страха и безнаказанности, и особенно остро это ощущается в моменты существенных изменений. «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». А у нас одни перемены.

На совещании я продолжаю размышлять и слушать больше похожий на допрос диалог, который пока еще не коснулся меня.

– Вы уверены, что имели право это делать?

– Думаю, да. Я же директор.

– Вы меня не слышите, что ли?! Я спрашиваю: вы уверены, что имели право это делать?! Да или нет?!

– Да, я имел право.

– Он имел право! А где написано, что вы имели право?

– Я же директор завода. Конечно, я имел право подписывать договор. Это моя обязанность. Директор подписывает договоры.

– Он совсем не понимает ни черта?! Где написано, что вы имеете право вообще что-либо подписывать?!

Что мы все делаем? Что за мерзость? Сижу здесь, слушаю вот это и удивляюсь почему-то, как в первый раз, этой способности людей жрать друг друга. Да что и говорить, если тридцать лет нам понадобилось, чтобы хоть зубы уметь лечить нормально (ага, с помощью импортных материалов и инструментов). А о таком и говорить нечего. Лет сто еще подождем.

Черт знает почему меня это возмущает, и я никак не привыкну. Вот бы с бабами так. Но нет. Там все иначе. Однообразный секс с женой. Иногда с любовницей, и, честно говоря, ненамного разнообразнее. Иногда шлюхи. Но это все так, рутина. А здесь каждый раз как впервые: все на острие, на пределе, аж до того, что блевать хочется.

А потом они удивляются, что люди валят толпами. Валят и валят. «Это все американцы заманивают наших специалистов!» – говорят они. «Утечка мозгов!» – говорят они. «Прекратить!» – говорят они.

– Да засунь ты себе в задницу этот протокол!!! – орет босс с наглой рожей.

В результате совещания директор завода – тот, который должен был сделать что-то, но не вполне понятно, что именно; тот, который имел или не имел права подписывать договор; тот, который в конце концов должен был засунуть какой-то протокол себе в задний проход, – вечером написал заявление на увольнение. Что касается меня, то я отделался тем, что в мой адрес один из новых боссов сказал: «Я не знаю, что я с ним сделаю», скорчив гадкую рожу и сделав руками жест, как будто между ними, руками, находится воображаемая шея, и его пальцы сжимают ее до характерного хруста.

Надо удерживать кадры, чтоб не сбежали! Создать им нормальные условия! Ценить и уважать! Ага, спасибо. Не забудьте цепями приковать! Только они их перегрызут.

Я добрался до гостиницы, в номере снял пиджак и рубашку, надел красную футболку, спустился вниз, в жалкое подобие бара, заказал что-то поесть и кружку пива. Аппетита совсем не было, но поесть следовало. Пиво принесли сразу, и я его выпил. Заказал вторую кружку.

Наверное, пронесло. С другой стороны, что они выиграют, если меня уволят? Одно дело – директор (на него повесить можно что угодно), и другое дело – я (толку будет немного). Подождем. Посмотрим, что будет дальше.

Говорю же, ублюдки правят. А что, не так?

Гипотеза. Часть вторая

Человек всегда, с самого рождения, а впрочем и до рождения, подвержен невероятно большому количеству влияний: родители, родственники, знакомые люди, случайные люди, вообще не люди, в конце концов. Ньютону вот, например, яблоко на голову упало – и каков результат!

Короче говоря, влияний этих тысячи, даже миллионы. И все это уже само по себе очень сложно. Садится, скажем, Ньютон под дерево, и как раз в это время ему на голову падает яблоко. А почему именно сейчас? Потому что, может быть, оно дозрело, стало тяжелым, хвостик не выдержал и оборвался. А может быть, дремавшая на ветке ворона испугалась какого-то сидящего внизу мужика, решила взлететь, раскачала ветки, и едва держащееся яблоко упало. А если б не ворона, так еще бы дня два-три оно провисело бы, и не получил бы Ньютон по голове, и не изобрел бы закон тяготения. А значит – может, вовсе и не яблоко в таком случае во всем виновато, а ворона?

Особую сложность всей этой ситуации придает даже не тот факт, что воздействий миллионы (жаркая погода, усталость и желание посидеть под деревом, яблоко, ворона, ну и так далее), а то, что каждое из них переменно во времени. И тут уже наступает действительно мама дорогая какое разнообразие.

А теперь рассмотрим воздействие коровы на человека, живущего в городе. В качестве примера, разумеется. Этот человек не сталкивается с коровами в своей повседневной жизни, поэтому справедливо будет считать, что коровы обычно не оказывают на него никакого воздействия. Но допустим, в один прекрасный день этот человек отправился на автомобиле по своим делам, и путь его пролегал по проселочной дороге, посередине которой он вдруг увидел корову. Знаете же, как коровы дорогу переходят, да? Им наплевать на всех: идут как хотят или вообще стоят посередине. Значит, человек вынужден остановиться и подождать, пока корова уйдет с дороги, и как раз в этот отрезок времени корова оказывает влияние на этого горожанина. Таким образом, из примера видно, что влияние коровы на человека равно нулю до тех пор, пока он не заметит где-то вдалеке эту корову, затем, по мере приближения, ее влияние начинает возрастать и достигает своего максимума, когда человек останавливается и ждет. Затем оно опять снижается до нуля, и если эта конкретная корова этому конкретному человеку больше не повстречается, то ее влияние на него снова будет равно нулю.

Дальше у меня шли формулы, но я их убрал. Приведу в научном труде, который буду публиковать для получения какой-нибудь высокой премии (Нобелевской, конечно же).

Но формулы-то мало что меняют. А суть вот в чем. Если мы знаем, по какому закону движется корова на протяжении жизни, и знаем, по какому закону движется человек в течение жизни, то можем предсказать, когда они встретятся и встретятся ли вообще.

Ладно, скажете вы, не дури, человек куда хочет, туда и идет, и корова тоже, и никаких законов, описывающих их движение, не существует. А вот и нет, отвечу я вам. Ньютон явно сел под дерево не просто так. Он устал, потому что гулял уже три часа, потому что три часа назад вышел из дома в злом настроении и не хотел туда возвращаться, пока как следует не просвежится. Или, может быть, он был с похмелья, вышел из дома, прошел метров двадцать и упал под дерево отдышаться да воды попить. А может быть, из дома его выгнали… Короче, что бы там ни было, причины сесть под дерево у него определенно имелись. Ну, кто-то из вас, конечно же, скажет: вот захотел – и сел, просто так, безо всяких причин. Вроде «моя жизнь – мои правила». Для таких я вот что скажу: мысль, которая побудила его сесть, откуда-то да возникла. Какой-то импульс в его мозгу привел к тому, что эта мысль родилась, и устроился он под деревом поудобнее.

Новая пижама

Она пишет. Спрашивает, как у меня дела. Да как у меня могут быть дела? Все хорошо. А лучше было бы, если бы она была рядом, разделась и все такое прочее. Но нет. Я на работе. Спрашиваю, как дела у нее.

– Сижу работаю, никто меня не трогает, хорошо. Думаю, куда поехать летом в отпуск. Хочу слетать в хорошее место, и эта мысль меня тешит.

– Ну значит, у тебя не все так плохо. Я вот в отпуске даже не мечтаю куда-то поехать.

– На самом деле, это с какой стороны посмотреть, да и просто настроение сегодня почему-то хорошее. Я проснулась и с утра застала кота за размазыванием говна по полу. У него под хвостом прилипло, и он решил по полу задницу свою прокатить.

Я не говорю о том, что только недавно был в том самом городе, где мы с ней познакомились, и ностальгия на меня накатила такая, что как одуревший ходил по его улицам, по набережной. Конечно, ходил уже не с теми, прежними, чувствами, но словно бы с их отголосками, с тем, что остается, когда основной вкус исчезает, – с послевкусием. Впрочем, оно тоже имеет какой-то срок, а затем растворяется, и совершенно ничего не остается, кроме бездушной картинки с какими-то персонажами, и неважно с какими, даже если один из них – ты сам.

Боже, какие сантименты. Этот фрагмент предложения – из первой версии (смотри предисловие). На деле же все не так. Просто хочется потрогать ее за задницу и как следует время провести. Со временем шелуха отсеивается, и остается истинная причина: тогда просто хотел с кем-то переспать, ни больше ни меньше. Чувства, любовь, вся эта дребедень – все только к одному. А что, не так? Вспомните свою первую любовь и подумайте о том, что от нее осталось. Спорю, что не более чем желание потрахаться с какой-то некогда красивой (ах да, самой красивой на свете) девушкой.

Диалог продолжается.

– Какая гадость. Так что насчет отпуска? – спрашиваю.

– Еще думаю. Загран надо сделать для начала.

Я бы мог рассказать сегодняшнюю историю о совещании, на котором самым паскудным образом вынудили человека уволиться. Но на кой ей все это? Купила она себе новый лифчик, прислала мне фотки в нем и без него. Красивая, ничего не скажешь. Ну и что ж, пусть радуется и горя не знает. Через пару дней приеду к ней, и обрадуется еще больше. А про тех упырей – скучно. Дочка того, который с часами и наглой рожей, когда в институте училась, на «кайене» ездила, потому что уже тогда наворовал он так, что едва мог унести. Божество, мать его. Ничего, недолго осталось: три года ему ждать до посадки и конфискации.

– Ну вообще, в этом случае загран лучше сделать, – говорю.

– Да, я уже занялась этим вопросом.

– Нормально.

– Поэтому некогда думать о дерьме. Советую спланировать отпуск.

– У меня в отношении отпуска все спланировано.

– Ну-ка.

– Дома буду сидеть.

А тот, другой, который сжимал руки вокруг моей воображаемой шеи, за свою бесценную производственную практику разорил не одного подрядчика, но при этом сам стал богаче египетского фараона, и дети его учатся где-то в Англии, и разбивают там под коксом дорогущие машины и блюют с балконов, что, впрочем, им прощается. А этого не посадят, и жить он будет долго и счастливо.

– Что у тебя нового? – спрашиваю.

– Да… Не знаю. Такое ощущение, что все новое, а на самом деле ничего. Новая пижама.

– Неплохо.

– Новый виток жизни. В новой пижаме.

Представляю ее в пижаме, потом то, что под пижамой: горячее тело, нежное и страстное, молодое и упругое. Хитрая сучка, говоря про пижаму, наверняка имеет в виду и что-то другое. Ну а что удивляться? Я-то ее редко навещаю. Да и какие перспективы со мной? Жена и дети. Бросать их я не собираюсь. Если только они меня не бросят.

– И как она? – спрашиваю.

– Она шикарна. Чувствую себя в ней другим человеком. Не понимаю, почему раньше не покупала себе… Ко мне приезжают гости на майские праздники.

– Что за гости?

– Из М.

– Так я и думал.

– Ты даже не думал.

– На самом деле я думал, что ты поедешь в М. Но здесь я ошибся.

– Нет, пока я не поеду в М.

Вот тебе и пижама. Знаю я этих гостей. Но с моей стороны никаких претензий, все справедливо. Конечно, не люблю делить баб. Но тут как еще?

Интересно, с кем на этот раз придется делить? Об этом ее новом любовнике, который едет к ней в гости, я не знаю совершенно ничего. Немного фантазии – и я представляю богатенького, может даже женатого, парня лет тридцати или немногим больше, в меру упитанного, слегка похожего на Карлсона, с маленьким членом. Нет. Не так. На Карлсона он не похож. Ревность надо отключить. Зачем она вообще мне говорит, что к ней кто-то едет? Хитрая, да еще и коварная.

Ладно. Пусть развлекается, пока я здесь потихоньку схожу с ума и почему-то ревную, если уж честно.