Текст книги "Конец митьков"

Автор книги: Владимир Шинкарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Я отнесся к заявлению глупо: стал смеяться и шутить. (Митя как раз в то время с наслаждением смаковал почти в каждом разговоре украинскую, от жены, поговорку «Смийся, смийся, на кутнях посмеешься!» «На кутнях», пояснял он, это если видны все зубы до корней, гримаса ужаса. То есть твой смех обернется тем, что ты будешь, широко раскрыв рот, кричать от боли и страха.) Отказался всерьез обсуждать эту тему. Представим, что мальчишки играют в казаков-разбойников. Они могут устраивать игровые каверзы, жульничать, обижать друг друга, даже вести себя по-настоящему подло, но когда из гущи игры выкатывается чья-то отрубленная голова – это другой уровень.

Выгнать Митю? Да стоят ли «Митьки», чтобы их такой ценой сохранять? «Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить».

Отобрать у него центральный пункт идентичности, которому он всего себя отдал?

Я был когда-то странной игрушкой безымянной, К которой в магазине никто не подойдет... Теперь я Чебурашка, мне каждая дворняжка При встрече сразу лапу подает.

Э. Успенский

Митя до митьков не был безымянной игрушкой, он был хорошим художником, а вот теперь, изгнанный из «Митьков», рискует превратиться в брошенную игрушку. Всякий ли это переживет? Он сросся с брендом «митьки»; а еще он был заложен в фундамент бренда «митьки» и отменить это нельзя. Это все равно что вырезать из кинофильма «Чапаев» все сцены с участием Бориса Бабочкина, исполнителя роли Чапаева. Поздно: или уж надо было брать другого исполнителя, или придется класть фильм на полку.

Да и почему с Митей – конец «Митькам»? Митя бывает склонен к попсе, к приблатненности, но это вовсе не определяет развитие группы. В «Митьки-газете» его участие минимальное, в «Митьки-Мулете» – еще меньше. К мультфильму Флоренский Митю и близко не подпустил (мультфильм «Митькимайер» делало много людей, но главным художником был Флоренский).

Основное у «Митьков» – живопись, тут интриги не помогут, показывай товар лицом, а художник Митя неплохой. На ретроспективной выставке 1993 – 1994 годов в Русском музее он представил такую новую картину («Автобусная остановка»), что даже Флоренский признал: «Мите следовало бы засесть в мастерской и заняться живописью».

Да, тяжело жить с манипулятором, мастером интриг и подковерной борьбы, но если мы всерьез, по-взрослому выгоним его из группы, мы окажемся куда худшими интриганами, это уж вообще «Бога нет и все позволено». Спокойно сказать в лицо товарищу: иди отсюда, мы с тобой больше не играем, или, того хуже, постепенно выдавить его из группы... Да ладно, Шура, ты отлично видишь, что это физически невозможно. Пошутили и хватит.

Флоренский, вероятно, был согласен, – впрочем, я к этому времени разучился его понимать и отношения наши сделались холодные.

Шура не митек совсем, а барин, эту черту он в себе ценит, творчески развивает и рекламирует:

Сейчас мне надо купить лампу под потолок. И я хорошей не вижу. Я обошел несколько магазинов в Петербурге, штук шесть в Кельне и Бонне и два в Париже. И не нашел подходящего предмета. <...> Меня это очень раздражает. <...> (Я с ним полностью согласен: на вкус нашего поколения сейчас гвоздь красиво забить не умеют, не то что простую и хорошую лампу сделать. – В. Ш.) Есть мой портрет, сделанный Колей Полисским, где я изображен сидящим в беседке посреди своего имения в полосатом халате и в туфлях с загнутыми носками. Этот образ жизни мне представляется идеальным. Но, тяжело вздохнув, иногда приходится делать какие-то произведения искусства, картины, книги. Но хотелось бы не этого. Если бы возможности позволяли, то я сам бы ничего не стал делать. <...> Идеал мой – иметь полосатый шелковый с кистями халат и управляющего, который время от времени приходит и докладывает о состоянии дел. И я всех сужу. Потому что я – барин в своем имении, и я твердо знаю, кто лентяй и пьяница. («Смена», 27.06.1997 г.)

Молодец, все честно. Он и молодой совсем, в 80-х годах, был милым, забавным барином. Имел членский билет Союза художников, с которым его даже в вытрезвитель не брали. Покажет милиционеру, его задержавшему, тот руку на козырек: извините, Александр Олегович. Мог не работать с таким билетом.

Однажды по какой-то надобности ему пришлось встать рано. Поднялся в темноте, выглянул в окно, и с ужасом увидел: несмотря на столь ранний час, по улице идет толпа народа, толчется у киоска «Союзпечати», раскупая газеты. Флоренский подумал: война! Ему и в голову не могло прийти, что столько людей ходит по утрам на работу[8]8
  Тихомиров сказал, что я ошибаюсь: это случилось с другим их однокурсником, В. Маркиным. Тем не менее митьки много лет на основании этой истории делали выводы о Флоренском, так что пусть остается как проявление митьковского общественного мнения.


[Закрыть].

Когда всех нас, членов политбюро, выбросило в зазеркальный мир трезвости, нужно было искать новую, взамен алкоголя, стратегию защиты. Выдающийся психолог Карен Хорни постулировала, что «с тревогой, которую порождает отсутствие ощущения безопасности, любви и признания, личность справляется тем, что отказывается от своих истинных чувств и изобретает для себя искусственные стратегии защиты». Это называется неврозом. Любимая «искусственная стратегия защиты» русского человека – пить. Когда пить уже нельзя, справиться с тревогой помогают группы Анонимных Алкоголиков (и вера православная), но митьки, хоть и организовали группу АА, сами-то на ее собрания не очень ходили. Поэтому из книг Карен Хорни, рассказывающих о стратегиях защиты невротической личности, можно страницами брать описания бросивших пить митьков. (Мне особенно нравится «Невротическая личность нашего времени». Гениальная книга. В те годы я написал на ее обложке: «Библиотека молодого митька. Том 1».)

Он умнее, упорнее и реалистичнее других и поэтому может достичь большего. Он все делает превосходно, за что ни возьмется, он абсолютно правильно судит о чем угодно. <...> В своем поведении он откровенно высокомерен с людьми, хотя иногда это прикрыто тонким слоем цивилизованной вежливости. Но, тонко или грубо, понимая или не понимая этого, он унижает окружающих и эксплуатирует их. <...> Он, например, считает себя вправе, ничем не стесняясь, высказывать нелестные и критические замечания, но в равной степени считает своим правом никогда не подвергаться никакой критике. (К. Хорни)

К такой самооценке и поведению стал склоняться трезвый Флоренский. Барин в своем имении, твердо знающий, кто лентяй и пьяница. Действительно продуктивный и работоспособный – и это еще нехотя, по-барски, а вот если рукава засучит, то достигнет вообще всего.

Самооценка Дмитрия Шагина стала такова, что и достигать ничего не надо. Митя непродуктивен, неработоспособен, да мог бы и не «понимать все лучше всех» – он и так лучший. Такова вторая из трех наиболее распространенных стратегий защиты:

Нарциссическая личность находится в своем идеальном образе и, видимо, восхищается им. <...> Эта не подвергаемая сомнению уверенность в своем величии и неповторимости – ключ к его пониманию. Его жизнерадостность истекает именно отсюда. Из этого же источника исходит и его завораживающее обаяние. <...> Он на самом деле бывает очарователен, особенно когда на его орбите возникает кто-то новый. Не имеет значения, насколько этот человек важен для него, он обязан произвести на него впечатление. <...> Он умеет быть довольно терпимым, не ждет от других совершенства; он даже выдерживает шутки на свой счет, до тех пор пока они лишь ярче высвечивают его милые особенности, но он не позволит всерьез исследовать себя. <...> Его способность не видеть своих недостатков или обращать их в добродетели кажется неограниченной. Трезвый наблюдатель часто назовет его нечестным или, по меньшей мере, ненадежным. Он, кажется, и не беспокоится о нарушенных обещаниях, неверности, невыплаченных долгах, обманах. Однако это не обдуманная эксплуатация. Он, скорее, считает, будто его потребности и его задачи так важны, что ему полагаются всяческие привилегии. Он не сомневается в своих правах и ждет, что другие будут его «любить», и любить «без расчета», не важно, насколько он при этом реально нарушает их права (К. Хорни).

Следует дополнить этот портрет Дмитрия Шагина важным уточнением Эриха Фромма:

Такие люди (тяготеющие к потребительской, эксплуататорской ориентации. – В.Ш.) будут склонны не создавать идеи, а красть их. Это может проявляться прямо, в форме плагиата, или более скрыто, в форме парафраза идей, высказанных другими людьми, и настаивании, что эти идеи являются их собственными. <...> Они используют и эксплуатируют все и всякого, из чего или из кого они могут что-то выжать. Их девиз – «краденое всегда слаще». Поскольку они стремятся использовать людей, они «любят» только тех, кто прямо или косвенно может быть объектом эксплуатации, и им «наскучивают» те, из кого они выжали все.

Третья стратегия защиты невротической личности: оставьте меня в покое, не мучайте. «Уход в отставку», стратегия, с которой я неустанно борюсь в себе и которая полностью поглотила Васю Голубева, четвертого из митьков, бросивших пить.

«Ушедший в отставку» человек считает, сознательно или бессознательно, что лучше ничего не желать и не ждать. Это иногда сопровождается сознательным пессимистическим взглядом на жизнь, ощущением, что все это суета и нет ничего такого уж нужного, ради чего стоило бы что-то делать. Чаще многие вещи кажутся желанными, но смутно и лениво, не достигая уровня конкретного, живого желания. Такое отсутствие желаний может касаться и профессиональной, и личной жизни – не надо ни другого дела, ни назначения, ни брака, ни дома, ни.машины, никакой другой вещи. Выполнение таких желаний может восприниматься в первую очередь как бремя и угрожает его единственному желанию – чтобы его не беспокоили (К.Хорни).

Вот как себя ведут невротические личности с разными стратегиями защиты.

Новый, 1996 год застал пятерых митьков на Сардинии: местная молодежь, поклонники нашей живописи, пригласила нас к себе отмечать Новый год.

Тихомиров, совершенно здоровый человек, охотно согласился. Флоренский тоже – чего ему стесняться? Я согласился после короткой борьбы с собой, – конечно, лучше дома спокойно макароны есть, но я принуждаю себя и не думать об «отставке».

Васю Голубева рассмешило предположение, что он добровольно проведет ночь с итальянской молодежью. С первого же дня на Сардинии Вася каждую полночь аккуратно зачеркивал крестиком очередной день в календаре и с тоской считал – сколько же еще терпеть, когда его наконец отпустят домой?

Интересно, что Митя отказался идти еще более категорически. Митя неутомим в общении, но только с людьми, знающими, что перед ними – главный митек, тот самый персонаж, как живой. С так называемыми «трендоидами» – потребителями тренда «митьки».

Митя охотно общается и с иностранцами, которым предварительно объяснили, что Дмитрий Шагин – звезда, но относительно итальянцев Митя понимал: его товарищи такие гады, что не объяснят, что к чему. Что же, идти к передовой молодежи на правах простого русского художника? Ну, придет в тельняшке, попытается всех троекратно перецеловать, скажет «дык», будет много и неряшливо есть, с треском хохотать, разбрызгивая крошки пищи, – то, от чего млели бы трендоиды митьков, здесь восторга не вызовет, здесь ничего не знают про «движение митьков», волшебную палочку, которая превращает это неприятное поведение в стильное, красивое и хорошо оплачиваемое.

Зачем идти метать бисер перед свиньями, зачем подвергать сомнению «уверенность в своем величии и неповторимости», когда Митя знает, что обаятелен именно в контексте митьков?

– Я не гордый, – задумчиво говорит он. – Передембель и не может быть гордым. Меня и так все знают.

– А если кто не знает?

– Я с такими не разгоэариваю. («Митьки: часть тринадцатая»)

Это тревожная ситуация. Центр тяжести должен быть внутри человека, нельзя рассчитывать, что тебя будет что-то подпирать, что-то, к чему ты сможешь безбоязненно, навсегда прислониться: к жене, работе, богатству, положению. Уберут подпорку, и грохнешься.

Митя оперся на книгу «Митьки» всей тяжестью. И живопись-то стала «агитационная». Можно было бы догадаться, что он не успокоится, пока митьки не перейдут в его единоличное распоряжение, инстинкт самосохранения у Мити развит хорошо.

Вот эта ситуация и подвигла Флоренского обратиться ко мне с заявлением: если все так и пойдет, то «Митькам» конец. Подвигла, скажем так, на попытку предупредить меня о бесславном конце «Митьков», когда Митя завладеет ими и искромсает на свой вкус.

А дело уже реально к тому шло, Митя смелее заговорил о своем взгляде на природу митьков.

39. Эволюция представлений Дмитрия Шагина о происхождении и природе митьков

 Вот два практически одинаковых суждения Дмитрия Шагина о происхождении митьков: «По версии самого Д. Шагина, его друзья распространили на себя нежное прозвище „митек", коим отец именовал Митю» (1988). «Дима, кто придумал это слово – „митек" ? <...> – Мой отец, художник Владимир Шагин» (2006).

Как видим, представление Дмитрия Шагина о происхождении митьков не претерпело изменений за 20 лет, но странно: и до этих высказываний, и после, и в промежутке Митя говорил совсем другое.

1990 год, интервью с Петром Вайлем:

ШАГИН: В 84-м году Шинкарев написал такую книжицу «Митьки», там он фактически и предложил создать движение, как были, например, хиппи на Западе, и назвать в честь меня, Дмитрия Шагина. <...>

ВАЙЛЬ: Почему Шинкарев предложил назвать движение именно в честь Дмитрия Шагина?

ШАГИН: Это у него надо спросить. Видимо, он счел, что я такой наиболее, что ли, представительный, самый выраженный митек. («Рапогата», №504, 1990.)

2004 год, 20 лет движения митьков:

КОРРЕСПОНДЕНТКА: Почему юбилей отмечается именно в этом году, есть конкретная точка отсчета начала движения митьков?

ШАГИН: В 1984 году было придумано само слово «мить-ки». («Вечерний Петербург», 16.04.2004 г.)

Ну, Вайль читал «Митьков» еще в 1985 году, ему бесполезно вкручивать, что митьков придумал Митин отец. Но даже слабо информированной корреспондентке Митя говорит относительную правду. Впрочем, может быть, он имеет в виду, что это Владимир Шагин придумал слово «митьки» в 1984 году? Да нет:

ШАГИН: Название «митьки» появилось после того, как Владимир Шинкарев написал книгу «Митьки». (Интервью с А Гуницким. «Записки старого рокера», «Амфора», 2007.)

Параллельно, в эти самые дни, другому корреспонденту Митя объясняет, что Дмитрий Шагин – создатель бренда «митьки».

Митя свободен и не связан никакими догмами в толковании вопроса о природе митьков, все зависит от того, каков корреспондент.

Если корреспондент вредный, въедливый, давно слышал о митьках и даже читал книгу – Митя такой установке не противоречит: да, была книга.

Нормальному корреспонденту Митя предлагает другую версию, куда более простую и стройную: Дмитрий Шагин (в дальнейшем именуемый «мы, митьки») – это и есть митьки. По нормативным требованиям для института митьков желателен только один хозяин, он же автор, создатель, основатель, идеолог и разработчик. Корреспонденту «фельетонной эпохи» именно того и надо.

(Напомню, что такое «фельетонная эпоха»: «Признаемся, мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху, то есть „фельетонов“. Похоже, что они, как особо любимая часть материалов периодической печати, производились миллионами штук, составляли главную пищу любознательных читателей, сообщали или, вернее, болтали о тысячах разных предметов», – и дальнейший гениальный текст Германа Гессе. Нам остается только горько усмехаться, что Гессе называл «фельетонной» эпохой, временем предельной профанации культуры, – первую половину XX века. Современный потребитель фельетонов уже не может сосредоточиться на болтовне, он считает достаточным иметь одно-два сведения по всем вопросам, которые его лично не трогают.

Что следует знать о Леонардо да Винчи? 1. Джоконда. 2. Код да Винчи.

Что следует знать о митьках? 1. Тельняшки. 2. Дмитрий Шагин.

Всё, этого достаточно для разгадывания кроссвордов, не надо больше грузить!)

Но еще попадаются корреспонденты, к фельетонному подходу настроенные скептически. Вот, например, статья Андрея Кузнецова (это не наш Кузя, а неизвестный мне однофамилец) «Последняя статья о митьках», газета «Мастерская», Таллинн, 1992 год. Сдержанно похвалив живопись Дмитрия Шагина, чья персональная выставка не так давно прошла в Таллинне, корреспондент вдруг заявляет:

До сих пор о митьках писали, в основном пользуясь двумя методами – а) уподобляясь самому предмету, т.е. митькам, б) наоборот. В обоих случаях от 50 до 85 процентов от общего объема занимали цитаты из В. Шинкарева. Оставшиеся 50 – 15 процентов уходили на более или менее удачный, в негативе или позитиве, пересказ того же Шинкарева. Это всё. <...> Рассказывать о митьках еще раз – все равно что еще раз «сочинять» за Бетховена 9-ю симфонию, причем обильно цитируя того же Бетховена. <...> Чем старше я становлюсь, тем лучше вижу, что мало, ой как мало людей, способных хоть на что-то, умеющих сотворить, создать, сделать. Огромное большинство не умеет ничего, а то, что умеет, – делает плохо. И стоит ли хулить В. Шинкарева за созданный им миф или там поносить всех остальных, причитая по поводу того, что, не будь книги, о митьках никто бы и не узнал. Не думаю. О некоторых узнали бы, просто не было бы той – пусть легкой, но мании. <...> Митьков сделали известными книги В. Шинкарева, и они же, а не картины его и его друзей, тянут на что-то очень крупное...

(Далее идет настолько безудержное восхваление книги «Митьки», что мне неловко продолжать цитировать.)

Мне неловко, а каково Мите подобное читать? Он только что приучил себя к мысли «митьки – это я» – и вдруг такое покушение на его идентичность! С основной мыслью этого пассажа он согласен на 100 процентов: главное в «Митьках» – митьковский миф, а не качество живописи. Какая разница – хорошая живопись, плохая, – под миф любую схавают. Мите больно только упоминание о том, что у мифа есть автор. В 1992 году приходилось терпеть, ведь все, даже корреспонденты, еще помнили реальное развитие событий, но к 1996 году Дмитрий Шагин стал повышать голос; настала пора давать достойный отпор зарвавшимся любителям книги «Митьки»:

ШАГИН: Дело в том, что Шинкарев – он записывал за мной. В основном. То, что вот он писал книжки, – вообще все это придумал я. Шинкарев, как писатель, как такой литератор – все это фиксировал как бы на бумаге.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Как Платон за Сократом?

ШАГИН: Да, примерно так. (Интервью радио «Петербург», 1.04.1996 г.)

В каком-то смысле это сравнение (неумышленным для Мити образом) верное: диалоги Платона действительно не являются записями реальных бесед. Но Митя сам бы это сравнение не употребил, он предпочитал сравнивать себя с Чапаевым, а меня – с Фурмановым. Еще чаще, греха не убоявшись, он сравнивал себя с Христом, а меня – с евангелистом: «Кто важнее – Христос или какой-то евангелист? »

Ладно, не будем смеяться над полемическим преувеличением уверенного в своей правоте человека. Митя всерьез поверил, будто ценность его личности так высока, что он и не нуждался в «стартовом капитале»: без всякой книги «Митьки» он был бы так же велик и востребован[9]9
  «Эффект Даннинга—Крюгера является примером когнитивного искажения, которое заключается в том, что люди делают ошибочные выводы и принимают неудачные решения, но их некомпетентность не позволяет осознать это. Из-за этого они отличаются пренебрежительностью по отношению к другим, считая свои способности выше рядовых» (Википедия).


[Закрыть]. И без Фурманова нашлось бы кому воспеть великого Чапая. (На свою голову я напомнил ему великолепную цитату, которой Митя и отвечал на любые сомнения в своей руководящей роли: «Я – Чапаев! Ты понимаешь, что я – Чапаев? А ты – кто ты такой? Кто тебя сюда прислал? А ну вон из дивизии к чертовой матери!») В самой идее митьковюн привык видеть только свой рекламный ролик, бесплатное приложение к портрету Дмитрия Шатана.

К тому же книга «Митьки», выходит, придумана Дмитрием Шагиным – иногда мне казалось, что он и в это верит.

Книга обязана своим появлением на свет Дмитрию Шагину – это сказать можно. Ну вот Веласкес написал свою лучшую, на мой взгляд, картину: портрет принца Балтазара Карлоса. Можно сказать, что картина обязана своим появлением на свет Балтазару Карлосу. Но будет неверным утверждать, что достоинства картины полностью обусловлены достоинствами малолетнего придурковатого принца, хотя кто его знает, как считал сам Балтазар Карлос. В живописи Митя разбирается, там он понимает, что не изображенный предмет или персонаж имеет значение, важно только как и зачем, какова вибрация произведения и его мысль, важнее всего нечто невыразимое никакими словами.

Многие люди напрочь не понимают этой лабуды ни в живописи, ни в музыке: вибрация произведения, гармония, невыразимое.

Работая геологом, я прожил два месяца на буровой скважине, в избушке с шестью буровиками. Теснота была страшная, мое спальное место располагалось на посудной полке над кухонным столом, за которым буровики в три смены пили очищенную политуру. Горы синей поваренной соли (отходы процесса очищения политуры) загромождали оставшееся пространство. Но был у нас в избе маленький телевизор, ловивший одну программу, по которой, как на грех, все время шел конкурс имени Чайковского. По громадному сияющему залу один за другим шли лощеные исполнители, усаживались за рояль и, сильно переживая, играли классическую музыку. Мои буровики испытывали к пианистам сильнейшее, нестерпимое классовое чувство: ишь, фрак нацепил... Гляди, как мордой для форсу дергает! А ведь любого посади – быстро так пальцами барабанить научится. А мы тут в говне копаемся за двести в месяц...

Я не сразу понял, что они единодушно уверены: все дело в скорости, любое хаотичное нажатие на клавиши и создает музыку, гармония возникнет автоматически. Или они вообще не улавливали никакой гармонии, считали эту музыку беспорядочной свалкой звуков?

Подобное убеждение среди бесхитростных душ не редкость; например, в «Месте встречи...» Шарапов, демонстрируя бандитам свое мастерство, исполняет на пианино что-то виртуозное, Шопена что ли. Промокашка (скептически): «Это и я так могу!» Промокашка считает подлинным умением только элементарную, доступную любому способность воспроизвести внятную популярную мелодию.

Применительно к нашему случаю можно заметить, что Митя отказывает книге «Митьки» в наличии мысли и гармонии—ладно, но он отказывает ей и в мелодии, то есть структурировании разрозненных фактов в сознательную стратегию поведения. Митя видит там только беспорядочную свалку фактов. Приведу в более полном виде уже процитированное интервью:

КОРРЕСПОНДЕНТКА: Почему юбилей отмечается именно в этом году, есть конкретная точка отсчета движения?

ШАГИН: В 1984 году было придумано само слово «митьки». А до этого была наша первая гулянка, всех сплотившая. Третья выставка ТЭИИ, белые ночи, берег залива, «Радио Африка» Гребенщикова, костры, стихи. Практически братание происходит. И обращение совместно придумывается каноническое митьковское – «братушка-сестренка», «Место встречи...» постоянно цитировали. И вот тогда Шинкарев решил записать все эти забавные словечки. Записал, и получилась книжка «Митьки».

А что значит «вообще все это придумал я», что именно придумал Митя? Это он придумал пить на халяву, в затруднительных случаях использовать слова «дык» и «елы-палы». Подражая Арефьеву, носил тельняшку. Он рассказал, как бабушка нашла у него в койке женские трусы, похвастался, что сдал пустые бутылки Цоя и Гребенщикова... Все эти факты имеются в книге «Митьки», да, но имеют ли они какую-либо ценность без книги ?

Хорошо, допустим текст «Митьков» даже на 10 процентов состоит из разговоров, рассказов, описания Мити. Да хоть на 100 процентов! В детстве я прочитал в рубрике «Знаете ли вы, что...»: «Поразительно, но вся 9-я симфония Бетховена написана с помощью всего лишь семи нот!» По малости лет я удивился, не понял прикола, что любая музыка состоит из всего-то семи нот. (Еще лучше выразилась Анжелика в кинофильме по роману Голонов: «Все знают семь нот октавы, но лишь господин Люлли умеет сочинять оперы!»)

Произведение – искусства, да и чего угодно, – это конструирование из известных компонентов. Любая картина сделана из доступных всем красок. Шедевр архитектуры может быть сложен из одинаковых тупых кирпичей. Менделеев в своей периодической системе вообще ничего не сделал и не выдумал, просто расставил хорошо известные элементы по клеточкам, придал свалке элементов вид системы.

Мне, конечно, интересно было понять Митино представление о происхождении и природе митьков непосредственно от него, не узнавать о нем из вторых рук. Во время совместных наших интервью, которые мы лихо научились проводить, – он браток не разлей вода: мы, митьки-молодцы, Володенька книжицу написал и всех нас прославил; и тут же в Интернете читаю статью про Дмитрия Шагина – создателя бренда «митьки».

Казалось бы, часто общаемся, можно и лично поговорить. Увы, это невозможно. К Мите не пробиться. Чувствуя приближающееся напряжение, необходимость объясниться, он мгновенно прячется в броню митька.

Я свирепо, мрачно задаю прямой вопрос: с чего это ты называешь себя создателем бренда «митьки»?

МИТЯ: Я Чапай! Ты хоть понимаешь, что я Чапай, или нет? А ты? Кто ты такой? Нет, ну кто такой?

Можно выбрать минуту, когда он соглашается на видимость диалога – для тренировки, что ли, оттачивает приемы глухой защиты.

Я: Митя, с чего это ты называешь себя создателем бренда «митьки»?

МИТЯ: А где это ты такое слышал?

Я: Прочитал в Интернете.

МИТЯ: В Интернете! Да я и не видел его ни разу, Интернета твоего!

Я: Да я и не говорю, что ты сам в Интернет выложил эти слова, но там есть твое последнее интервью.

МИТЯ: Умел бы я пользоваться Интернетом! Как же! Откуда? Ну откуда я могу уметь Интернетом пользоваться?

Я: Да при чем тут – умеешь, не умеешь... Я включил компьютер, зашел в Интернет и прочитал там твое интервью.

МИТЯ: Хорошо тебе... Интернетом умеешь пользоваться...

Я: Так что насчет интервью?

МИТЯ: Детишки читают чего-то в Интернете, в игры играют, а я – никогда.

Я: Ну и почему ты себя называешь создателем бренда «митьки»?

МИТЯ (доверительно): Я тебе больше скажу: я и компьютер включать не умею. Думаю: надо бы научиться включать, да никак.