Текст книги "В сутках двадцать четыре часа"
Автор книги: Владимир Киселев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Хлебные карточки
Зеленоватые, красноватые, серые листки, расчерченные на аккуратные квадраты. В годы войны они были буквально жизнью для каждого городского жителя. Теперь же их можно увидеть только в музеях. Если бы эти бумажки могли вдруг заговорить, ты услыхал бы суровую историю о том, что они впервые появились 1 июля 1941 года. В этот день московские газеты опубликовали сообщение Московского Совета о введении в городе карточной системы торговли хлебом, мясом, сахаром, крупами, жирами и промышленными товарами, одеждой, обувью.
Это была вынужденная мера. Она означала, что с этого дня страна переходит на строгий режим экономии. Как никогда, надо было беречь каждый килограмм хлеба, так необходимого для воинов Красной Армии, для тружеников тыла, для нашей победы.
Дневная норма хлеба для рабочих и инженерно-технических работников устанавливалась 800 граммов, для служащих – 600 граммов, а для неработающих и детей до 12 лет – 400 граммов. Рабочим полагалось на месяц: крупы – 2 килограмма, сахару – 1,5 килограмма, мяса – 2,2 килограмма, рыбы – 1 килограмм, жира – 800 граммов. Для служащих, неработающих и детей нормы были значительно ниже. Что делать? Это было все, чем тогда располагало государство. Хлеб и другие продукты можно было купить по карточкам не в любом, а только в определенном магазине, к которому был прикреплен человек.
Скромные пестренькие бумажки. Побежал Ленька с ними в булочную. А на улице столько интересного: красноармейцы с винтовками в строю идут, кони пушки тянут, аэростаты воздушного заграждения… Мальчишка отщипывал корочку от теплой еще буханки хлеба – хлеб такой вкусный! – засмотрелся на пушки. А хлебные талоны мимо кармана сунул. Лишь дома обнаружил, что карточек нет. Потерял.
– Что ты наделал?! Без карточек как жить будем, где хлеба возьмем! – плача, причитала мать.
Испугался Ленька. Побежал в карточное бюро, постучал в окошечко. Из него выглянул симпатичный старичок в очках, с седой бородкой. Лицо у старичка в маленьких морщинках, доброе.
– Что тебе, мальчик?
– Дядя, я карточки хлебные потерял, мама плачет. На меня не выписывайте, я обойдусь, а на папу с мамой выдайте…
– Ай, ай, ай! – заохал старичок. – Такой большой, а порядка не знаешь. И рад бы помочь, да не могу. Взамен утерянных карточки не выдаются и вперед не выдаем. Придется ждать нового месяца. Так и объясни маме.
Что ей объяснять? Она сама знает. Задумался мальчишка. Может быть, впервые за свои двенадцать лет. Увидел отец, что сын переживает, даже ругать его не стал. Только и сказал:
– Ленька, это тебе урок на всю жизнь.
Мать уже не плакала. Пока Ленька в бюро ходил, они с отцом обговорили, как будут жить до выдачи новых карточек.
– Продам на толкучке пуховый платок, летом он мне все равно не нужен, а на вырученные деньги хлеб будем на рынке покупать, – вздохнула мать. – Жалко платок – мамин подарок мне. Ну, да ничего, проживем.
Прошло несколько дней.
– Одно не пойму, – сказал как-то отец. – Конечно, бывают обстоятельства, когда человеку срочно деньги понадобились, волей-неволей хлеб продашь. Да только такое не часто бывает. Ты же, мать, хлеб у тети Доры покупаешь. Она что, святым духом питается?
– Дора – женщина культурная, ни в чем плохом не замечена. Напраслину, отец, на нее не возводи. Спасибо, что выручает. Карточки ей, она рассказывала, шоферы оставляют. Конечно, тоже не бесплатно.
– Что-то тут не так.
Иван Семенович знал, что рабочие и служащие хлебные карточки получают по месту работы, а остальные – по месту жительства в карточных бюро при домоуправлениях.
В Москве скопилось много эвакуированных. Начались перебои с хлебом. Цена на хлеб на рынке подпрыгнула. Спекулянты просили за буханку ржаного хлеба 120—150 рублей. Разве пухового платка хватит, чтобы прожить?
Неизвестно, по каким каналам, но хлеб попадал спекулянтам. Нечестные люди воровали и карточки, а потом продавали на черном рынке. Получив об этом первые сигналы, оперативные сотрудники ОБХСС взяли на учет все карточные бюро при домоуправлениях. Участковым уполномоченным было приказано проверять работу всех точек: кому и как выдаются хлебные карточки. Теперь без проверки и разрешения органов милиции ни одного человека не назначали на работу в карточное бюро. Распределять хлеб могли только честные люди.
И все-таки хлеб и карточки продолжали продавать на рынке.
Преступников искали, но для такой работы не хватало людей. Ведь многие сотрудники столичной милиции ушли на фронт.
Надев штатский костюм, оперуполномоченный ОБХСС Андриашин встал в очередь в булочную. До открытия магазина было еще часа полтора, но народу уже собралось много. Люди терпеливо ожидали открытия магазина. Две энергичные женщины стали переписывать номера. Хлеба на всех могло и не хватить, поэтому люди сами строго следили за порядком в очереди. Номера на руке нет – к прилавку не подпустят. Андриашин, как и все, протянул женщине руку. Послюнявив химический карандаш, она написала ему на ладони цифру 201.
– Гражданин, вы, наверное, новенький? Больше переписывать не будем. Можете погулять, но далеко не отходите, булочную скоро откроют.
– Спасибо, – поблагодарил Андриашин. – А у вас строго.
– Без этого нельзя! Разве мало ловкачей толкается? Порядок один для всех, – объяснила женщина.
Андриашин отошел в сторону. Приглядывался к людям, прислушивался к разговорам. В очереди говорили о разном, но больше о войне, о знакомых, у которых пропали карточки. Женщины ахали, вздыхали, сочувствовали, проклинали карманников. И снова разговор возвращался к войне, к судьбам сыновей, мужей, которые были на фронте. Одна старушка рассказывала, что возле дома милиция задержала фашистского «ракетчика».
– Сигналы в небо пускал, – поясняла она, – ёропланам ихним, значит, указывал, где завод стоит. Вот что делается.
Прислушиваясь к старушке, Андриашин подумал: «Молодцы ребята, если только бабуся рассказывает правду». В том, что фашисты имели в Москве свою агентуру, сомнений не было. Не одного и не двух шпионов уже задержали милиционеры. У Андриашина другая задача: предстояло проверить человека, о котором рассказал рабочий Иван Семенович, отец Лёньки – пацана, потерявшего недавно хлебные карточки.
Привезли хлеб. Очередь зашевелилась, вытянулась к ободранным дверям булочной. Андриашин вошел внутрь. Возле прилавка толпился народ. На него, сидящего в стороне, никто не обращал внимания. Как было условлено, продавщица громко называла карточки:
– Одна рабочая, одна иждивенческая, две детские. Итого: два килограмма.
Называла цену, взвешивала хлеб и протягивала покупателю.
У прилавка еще не старая женщина в легком костюме и желтом берете. В руках у нее добротная коричневая кожаная сумка. Движения энергичные, голос громкий, повелительный. Она протягивает продавцу карточки и сама называет:
– Три рабочие!
За ней хлеб покупает старушка, та, что рассказывала про ракетчиков. Свои четыреста граммов она берет от продавца неторопливо и бережно заворачивает в чистую тряпицу.
Приближается очередь Андриашина. Пока ничего интересного в магазине он не заметил. Люди приходили и уходили. Дверь хлопала беспрерывно. Андриашин оглянулся: за ним стояло человек тридцать, а может, и все пятьдесят. Он уже многих запомнил. Появился новый покупатель. Новый ли? Он узнал ее сразу. Только что-то изменилось в облике. На голове уже нет желтого берета, а поверх костюма светлый пыльник, в руках авоська. На глазах очки. Но тот же энергичный поворот головы.
«Она же только что получила хлеб по трем рабочим карточкам», – подумал Андриашин.
В этот раз женщина получила две рабочие и две детские нормы хлеба. Хороша семейка! Почти полных четыре буханки. Это уже интересно.
Следом за женщиной Андриашин вышел из магазина.
– Разрешите помочь, – галантно предложил он.
Женщина вздрогнула, увидев незнакомого мужчину. Но быстро справилась с испугом.
– Если уж вам так хочется, пожалуйста. – И протянула авоську.
Андриашин легонько взял женщину за локоть. Некоторое время они шли молча. Андриашин слышал, как старушка сказала им вслед:
– Не иначе как спекулянты, вон сколько хлеба нахватали.
– Мне направо, спасибо, – женщина протянула руку за авоськой.
Андриашин не отпускал ее.
– Что вы делаете? Сейчас же отпустите, иначе закричу!
– Не советую, – тихо ответил Андриашин и крепче сжал ее локоть. – Мы пойдем с вами прямо.
– Куда?!
– Не догадываетесь? В милицию.
Женщина работала заведующей карточным бюро в одном из Московских трестов хлебопечения. В сумочке рядом с деньгами, зеркальцем и губной помадой лежали семь хлебных карточек. У одинокой женщины семь карточек. Откуда?
При обыске на квартире у «доброй» тети Доры сотрудники милиции нашли 28 продуктовых, 16 мясных и 6 промтоварных карточек. Поискали получше, нашли еще 104 талона на картофель, 119 талонов на масло, 29 талонов на крупу, 42 талона на сахар. Большую сумму денег, изделия из золота, серебра.
Тетя Дора не обворовывала квартиры, никого не грабила. Она, по ее выражению, «просто умела жить». Путем различных махинаций ей удалось скопить много продовольственных и промтоварных карточек. Часть из них она скупала за водку у водителей автомашин, уезжающих из столицы. На приобретенные таким способом карточки покупала в разных магазинах продукты и товары. Затем «выручала» нуждающихся, перепродавала им дефицитные вещи. Конечно, не по государственным, а по ценам «черного» рынка.
Приговор военного трибунала спекулянтке был суровым.
С поля боя не вернулся
В 8-й стрелковой дивизии, сформированной в свое время из подразделений Московской Краснопресненской дивизии народного ополчения, старых бойцов почти не осталось. Еще в 1941 году на Смоленском направлении многие сложили головы в боях с отборными фашистскими войсками.
Но боевые традиции московских рабочих в дивизии крепко жили в новых бойцах.
И вот после тех боев, спустя почти три года, 22 сентября 1943 года командир дивизии полковник П. Гудзь доложил командующему армией о том, что в районе населенного пункта Навозы передовые батальоны вышли к Днепру. В боях на подступах к реке особенно отличились подразделения 151-го стрелкового полка под командованием полковника Г. Томиловского, которые после тридцатикилометрового марша прорвались к Днепру и без всякой паузы, с ходу готовятся к форсированию.
Преодолеть могучую реку готовились и воины 2-го стрелкового батальона. Среди них был командир взвода старшина Дмитрий Шурпенко. Перед тем как пойти на наблюдательный пункт командира батальона, разместив взвод среди приречного, начавшего желтеть ивняка, он решил сам прикинуть, где и как лучше всего организовать переправу, если поступит такой приказ. Потому, что понтоны, судя по всему, не подвезли, мостов же поблизости не было. Удивляться тут нечему – наступление шло в таком быстром темпе, что даже кухни отстали.
«Значит, придется плыть на плотах и других подручных средствах, – подумал Шурпенко, – а выгребать будем солдатской смекалкой». Такое уже бывало. Шурпенко расстегнул пуговицы на новенькой, еще пахнущей складом зеленой телогрейке, ибо солнце палило по-летнему жарко. Вздохнул всей грудью и сразу почувствовал, как речная прохлада коснулась разгоряченного тела. Старшина, не теряя времени, полез прямо через кусты поближе к воде. Раздвинув автоматом густые ветви кустарника, увидел широкую гладь реки и остановился как вкопанный. «Ух ты, широк!» – невольно вырвалось у Шурпенко.
Как ни пытался Дмитрий рассмотреть в бинокль знаменитый «восточный вал», который, как писали в газетах, фашисты построили на берегу Днепра, но, кроме кустов, одиночных осокорей, да порыжевших от солнца холмов, ничего не увидел. Видно, гитлеровцы умело замаскировали укрепления. Если бы располагал временем, может, и обнаружил какую-нибудь огневую точку, но долго рассматривать вражеский берег не мог: пора было идти на НП.
На наблюдательном пункте командира батальона уже собрались командиры взводов и рот. Шурпенко доложил ротному о прибытии, поздоровался со всеми. А чтобы не маячить у начальства перед глазами, по своей давней привычке отошел в сторону.
Он еще раз оглядел собравшихся. У многих командиров из-под расстегнутых ватников и шинелей на гимнастерках сверкало по одному, а то и по два ордена. А у него была пока только медаль «За отвагу». Медаль Дмитрий получил не на фронте, а в Москве, за отражение налетов вражеской авиации, когда работал постовым в 9-м отделении. Тогда он лично обезвредил более сорока зажигательных авиационных бомб. Медаль Дмитрию вручил Михаил Иванович Калинин в Кремле. Поэтому эта награда была для него особенно дорогой и памятной. Если бы спросили, Шурпенко мог бы рассказать товарищам о бессонных, полных опасности днях и ночах, когда он со своими товарищами спасал из-под развалин москвичей, боролся с бандитами и грабителями. Он и на фронте гордился тем, что служил в московской милиции и прошел в ней хорошую школу.
На фронты Великой Отечественной войны из столичной милиции ушло более десяти тысяч сотрудников, которые сражались теперь на различных участках фронта. В 8-ю дивизию Дмитрий Шурпенко попал после прохождения ускоренных курсов из пехотного военного училища.
Капитан Колокольцев внимательно осмотрел собравшихся командиров.
– Только что мне позвонил полковник Томиловский, просил от его имени поблагодарить всех вас за службу. – На какое-то мгновение лицо комбата стало грустным и суровым. – Не густо, товарищи командиры, нас перед Днепром осталось. Но, как говорят, врага будем бить не числом, а умением. Итак, получен боевой приказ. Будем форсировать Днепр. – Капитан для убедительности показал рукой в сторону реки. – Кто не успел, посмотрите! Переправляться приказано с ходу, без артподготовки и на подручных средствах. Что это означает, думаю, объяснять вам не надо. Кой-какие переправочные средства и материалы для нас припасли партизаны. Пушкари нас поддержат чуть позже, при бое в глубине вражеской обороны. Первыми пойдут передовые отряды. Последующими рейсами переправятся тылы, минометы, перекинем боеприпасы… Нам необходимо по-настоящему уцепиться за тот берег и стоять насмерть: пока не подойдут главные силы дивизии! Дело нам поручено не легкое: имейте в виду, что плавать не все умеют, воды боятся, особенно солдаты из нового пополнения. Помогите им, прикрепите к ним шефов из обстрелянных бойцов.
Колокольцев перешел к постановке боевых задач подразделениям.
Дошла очередь и до Шурпенко.
– Старшина, ваш взвод наводит переправу вон в том месте. – Колокольцев показал на маленький, тихий заливчик. – Будем делать плоты! Задача понятна, Шурпенко?
– Так точно, товарищ капитан! Людей бы во взвод подкинули.
– Просьба законная, – кивнул командир батальона. – На усиление получишь отделение саперов. Старшина, на большее не рассчитывай. Запомни, следом за передовым отрядом должен отвалить твой первый плот. Это боевой приказ!
Шурпенко вернулся во взвод, где его уже поджидали солдаты. А вскоре подошли и обещанные комбатом саперы.
– Товарищи, времени у нас в обрез. Лодок почти нет. Пока светло, будем вязать плоты. Нам поручено переправить на противоположный берег минометчиков, повозки с боеприпасами, кухни, коней…
– Велики ли делать плоты, товарищ командир? – спросил у него сержант-сапер.
– Очень большие не вяжите, – предупредил Шурпенко. – На воду не спустим. Тяжело, – пояснил он. – Плот чем меньше, тем живучей, – говорил Дмитрий. – Из пушки в него не скоро попадешь, а бомбой с самолета и тем более. Делайте такие, чтобы можно было переправить сразу три повозки, если без лошадей, а с конями – две.
Сержант-сапер, судя по всему, добродушный человек, сдвинул на затылок линялую пилотку, взял в руки топор, большим пальцем попробовал лезвие, хорошо ли отточено, и, лукаво глядя на Шурпенко, ответил весело:
– Задание яснее ясного, товарищ старшина! Построим в самый аккурат, мы же тверские!
– Спасибо, коли так. Скоб не жалейте, крепите понадежнее.
Строительный материал подтащили ближе к воде, приступили к работе. Бревна для прочности связывали проволокой и веревками.
Дмитрий Шурпенко в своем неизменном ватнике мелькал по расположению взвода. Он то помогал бойцам подтаскивать бревна, то проверял надежность крепления, то бежал узнать, не подвезли ли кухни.
– Беспокойный у вас командир, – кивнул на Шурпенко сапер.
– А он всегда такой. Мы на него не обижаемся, – ответил ефрейтор, командир отделения. – С нашим старшиной не пропадешь. Ему бы не взводом, а ротой командовать.
– Ну, насчет роты ты загнул, – возразил сапер.
– А тут и загибать нечего… Вот речку переедем, и пошлют нашего старшину на роту, и вся стратегия, – не сдавался ефрейтор. Ему просто не терпелось сказать еще что-нибудь хорошее о командире.
Заканчивали вязать второй плот. Уже в темноте Шурпенко, оставив за себя помощника командира взвода, вызвал двух бойцов, приказал им в рыбацкую лодку погрузить крепкую пеньковую веревку. Когда груз уложили, скомандовал:
– Сержант, к моему возвращению оба плота должны быть на плаву.
Лодка тихо отошла от берега. Весла, чтобы не хлопали но воде, по совету партизан обвязали тряпками. Еще какое-то время слышались легкие всплески, словно рыба била по воде. А потом и они стихли.
Шурпенко правил лодку к вражескому берегу. Конечно, в этом был большой риск, но на войне на каждом шагу рискуешь. Да и другого выхода у командира взвода не было. Самое трудное и опасное взял на себя – это пока все, чем мог он помочь своим солдатам.
Еще в темноте, через час, а может, несколько позже, Шурпенко вернулся живым и невредимым. И на этот раз сопутствовала ему воинская удача и солдатская сметливость.
Теперь оба берега реки надежно соединились прочной веревкой, на которой, как на обычном пароме, по канату будут переправляться на плотах солдаты, кони, имущество…
– Эй, там, на берегу! На погрузку! – вполголоса подал команду Шурпенко.
Первыми подошли минометчики.
– Здорово, земляк! – приветствовал старшину командир минометной батареи младший лейтенант Огородников. – Славный ковчег соорудили. Молодец, старшина. Можно грузиться?
– Младшой, давай живее, не задерживай.
Лично проверил, как разместились на плоту солдаты и, убедившись, что минометы надежно закреплены, Шурпенко встал к рулевому веслу.
– Дружно взялись за канат! – скомандовал старшина. – Поехали!
Вода забурлила за кормой, течение было подхватило, но веревка надежно удерживала плот, который сразу осел на глубине, но на плаву держался хорошо.
Высадив минометчиков, Шурпенко со своими бойцами пошел в обратный рейс. Огородников напомнил:
– Ждем тебя на этом берегу, старшина! Пока!
На этот раз переправщики попали под бомбежку, однако плот уцелел. Только осколком ранило бойца.
Переждав налет, Шурпенко приказал ездовым грузиться прямо с конями. Повозки с боеприпасами на том берегу сейчас очень нужны войскам. Там уже на пространстве в несколько километров гремел бой. Хваленый «восточный вал» не смог остановить, даже задержать советских солдат.
И старшина снова плыл к вражескому берегу.
По приказу командующего 13-й армии генерала Н. Пухова выше переправ поставили дымовые завесы. Но дымы не спасали положения, они лишь в какие-то минуты мешали вести противнику прицельный огонь по плотам.
Над плотом пронеслись «мессеры», Шурпенко невольно пригнулся. Бомбы и снаряды вспороли черную днепровскую воду.
Никто не знает, сколько мужества и воли потребовалось от подчиненных Шурпенко, чтобы в эти минуты не выпустить веревку, не выпрыгнуть за борт, ища спасения в реке. Тяжесть ожидания, что вот-вот они попадут под прямое попадание вражеского снаряда или бомбы, происходило еще и оттого, что все, кто находился на плоту, знали: ничем не защищенные, они отлично видны противнику. Знали и поэтому невольно ждали удара. И только уверенность командира придавала солдатам силы. Шурпенко ни разу не выпустил руль, не повысил голоса.
Дмитрий потерял счет времени, для него оно слилось в один какой-то огненный круг, из которого скоро не выберешься.
Пристали к берегу и поставили плоты-ковчеги только после того, как переправили на правый берег последними батальонные кухни.
А бой нарастал все сильнее, звал старшину туда, где остались минометчики младшего лейтенанта Огородникова.
151-й стрелковый полк, форсировав Днепр, повел успешное наступление на Чернобыль. Однако в междуречье Припяти и Днепра батальоны попали под мощный удар контратакующей немецкой дивизии. Бойцы не дрогнули, с ходу перешли к обороне. Жертвуя собой, они прикрыли остальные полки дивизии, дав им возможность развернуться, занять выгодную позицию и изготовиться к бою.
С 5 по 8 октября, три дня 8-я стрелковая дивизия вела кровопролитные, изнурительные бои с фашистами, сдерживая продвижение танков и пехоты противника.
Теперь успех армии зависел от мужества и стойкости бойцов дивизии.
Как ни сжимались вражеские клещи, полкам все-таки удалось вырваться из вражеских тисков.
Боевое мастерство, отвага бойцов и командиров восьмой дивизии получило высокую оценку Военного совета Центрального фронта и его командующего генерала армии К. К. Рокоссовского.
Но среди тех отважных, которые остались в живых после этих боев, старшины Дмитрия Васильевича Шурпенко не было.
За героизм и мужество, проявленные при форсировании Днепра, старшине Д. В. Шурпенко было присвоено звание Героя Советского Союза.
В архиве Министерства обороны СССР хранится книга учета личного состава 151-го стрелкового полка, в которой значится, что Дмитрий Васильевич Шурпенко родился на смоленской земле в Шумячах в 1915 году. Служил в Красной Армии, воспитанник московской Краснознаменной милиции.
Идут годы. В том самом здании, в котором когда-то работал постовым Дмитрий Шурпенко, теперь размещается 108-е отделение милиции. Здесь его помнят. На самом видном месте в Ленинской комнате оборудован стенд, посвященный герою, вывешена его фотография, копия наградного листа, подписанная генералом К. К. Рокоссовским, другие документы. И Дмитрий Васильевич как бы снова в строю сотрудников милиции. Его мужество и бесстрашие молодые милиционеры берут себе в пример, стараются быть похожими на героя.
