Текст книги "Арап Петра Великого-2"

Автор книги: Владимир Белобров

Соавторы: Олег Попов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Владимир Белобров, Олег Попов
Арап Петра Великого-2

"В Америке неграм хорошо,

А в России ещё лучше!"

Поль Робсон, темнокожий певец североамериканских гетто

История о родном брате Ганнибала Занзибале. Откуда взялся и куда делся. Почему про него никто не знает.

Белобров В.С. является родственником Занзибала Петровича. История подлинная.

ПРОЛОГ

Широко известно, что у русского царя Петра Алексеевича жил бывший африканский негр Ганнибал Пушкин, подаривший впоследствии нашему отечеству национального поэта Пушкина. Однако, мало кому ведомо, что у Ганнибала был родной брат. Мало кому ведомо, что у Петра Алексеевича было два арапчонка. Ганнибал Пушкин и Занзибал Пушкин. Многие учёные, ничего не понимающие в истории и, в силу научной специализации, имеющие к ней косвенное отношение, могут возражать, что де у царя Петра Алексеевича был всего один-разъединственный арап, а не о каком-таком Занзибале они не слышали, и что легендарный Занзибал является, таким образом, антинаучным героем истории. За такие заявления настоящие Историки наверняка наплюют в лицо этим паразитам!

Доподлинно известно, что было принято держать арапов исключительно парами. Согласно соответствующему пункту дворцового протокола, царь устанавливал их по бокам трона, либо по бокам кареты, для своеобразной симметрии. Тем более, пардон, карета перегнулась бы на бок, имея внутри одного царя, а на боку одного арапа.

Не стал бы держать при дворе одного-единственного арапа царь Пётр Первый. Не мог бы себе такого позволить. Это смотрелось бы некрасиво. Подрывало б авторитет. А царь Пётр серьёзно относился к своему положению и в подтверждении этого лично палил из пушки по Финскому заливу, приговаривая при этом: «Аз рыбу оглушаю и аз соседей устрашаю!»

Русский царь никак обойтись одним арапом не мог.

И ещё. Читаем в сочинениях Ключевского отрывок из казацкой летописи тех лет:

"… и сего июня привезли казаки посля заморскаво ахрипанскаво набегу дюжину инаротцев арапских кровей.

Чёрные волосья на их кудрявые. Чистые аблизьяны-шипито. Баяли, будто добыли их на ахрипанском берегу в воде. Порешили – пару арапчат отправить в подарок царю Петру Алексеевичу с оказией, остальных же распродать европейским королям с выгодой. А выгоду пропить поровну промежду казаками. Продали по паре арапчат францускому, аглицкому, голанскому и швецкому королям. А греческий царь забурел ирод и брать не стал. У меня, – речет, – энтих ефиопов с полсотни на царских хлебах гужуются – будя! Собака– царь греческий сподвиг еси казаков сплавлять прочих арапов да по реке Дунай к ерманскому королю. Дорогою казак Степан захворал от сырой воды кручением в брюхе и помер через семь дён. А казаку Егору проломили те немцы в ерманской корчме евоную голову своею чугунной кружкой за то, что он обзывал их нехристями-басурманами за то как енти ерманцы кушали в пост свою свинячью колбасу, и стол им за это саблею порубал. А ерманский король Флидрих за арапов настоящей цены не дал, а уплатил денег курям на смех. Токмо и вышло, что зря утруждались. Убытку премного, а выгоды незначительно."

Как видно из документа – у царя Петра Первого было два арапа. Один из которых – всем нам известный Ганнибал Пушкин, а другой – никому не известный Занзибал Пушкин, о котором и пойдёт речь.

ГЛАВА 1
ПОДАРОК ИЗ АФРИКИ

Как-то раз сидел Пётр Великий в Зимнем дворце над картой Европы и думал – чего бы ещё оттяпать у шведов.

Входит Меншиков:

– Гутен морген, мин херц! К вам казаки приехали из Африки. С африканскими сувенирами.

Пётр трубку изо рта вынул:

– Казаки, говоришь?

– Так точно, мин херц! На телеге.

– Пойдём поглядим казаков.

Вышли они на площадь. С Невы ветер дует, закручивает усы царю.

– Штормит, мать! – сказал царь по-морскому.

– Так точно, мин херц. Пробирает! Вы бы, мин херц, шубу накинули – простудитесь ещё.

– Пошёл в задницу!.. Где твои казаки?!

– Вон они, за греческой колонной сало едят…

– Здорово, братки! – Меншиков говорит.

Казаки вытерли об жупаны руки, поклонились:

– Здравствуй, царь-батюшка. И ты, светлейший, здравствуй.

– Здорово, служивые! – царь заложил руки за спину. – Как дела?

– Спасибо, государь. Доехали ужо. Тильки – чу! – ан зело велико множество злодейского люду да по дорогам шарить ради выгоды. Все с кистенями орудують, да рогатинами честному народу в ребра тычуть. Безобразют, тати! Да токмо супротив наших сабель – с кистенями – куды! Дивись, государь, каки у нас сабли вострые! – Казак, подкинул в воздух ломоть сала, выхватил из-за пояса саблю и разрубил сало налёту.

Царь крякнул:

– Важно! А треуголку? – Он сорвал с Меншикова треуголку и подбросил вверх.

– И—иых! – Казак рубанул саблей, но промахнулся. Треуголка приземлилась на клумбу.

Меншиков было кинулся к ней, но казак опередил. Он подбежал первым и одним ударом рассёк шапку напополам.

– Молодец, казак! – похвалил царь.

– Жаль, рано подкинули, Ваше Величество. Я бы её навскидку растерзал!

Меншиков насупился:

– Напрасно вы, мин херц, всякому мужичью над княжеским платьем позволяете глумиться. Так и до бунта недалеко.

– Молчи, Алексашка! – гаркнул царь и повернулся к казаку. – Скажи мне, братец, где такие сабли исправные куют?

– В Дамаске, государь. Мы взапрошлом годе с братвой сирийский караван отбили. Сидим, енто значить, аккурат, у дороги за кустами. В засаде, значить, сидим. Салом закусываем. Ан чу – скачуть по дороге велбрюды, промеж горбов купцов насажено! Сидят басурманы на мешках с добром, изюм жруть. Мы с кустов как повыскочим и купцов басурманских с велбрюдов посымали! Мешки вспороли – а там сабли!.. Пользуемся таперича.

– Ишь ты! – восхитился царь. – Даром, что басурманы, а сабли делают искуснее, чем наши. Незазорно бы у них поучиться. Напомни мне, Алексашка, при случае.

Меншиков щёлкнул каблуками и повернулся к казакам:

– Хорош, мужичьё, брехать! Царю некогда! Показывай, чего привезли.

Казаки подошли к телеге и стащили с неё дерюгу. Под дерюгой сидели два арапчонка лет семи отроду. Они жались друг к другу и стучали зубами от холода.

– Прими, государь! Гостинец от верного казацкого сердца. Мы папуасов словили и порешили всею братвою тебе, твоё величество, приподнести. Слыхали мы, что папуасы нужны по бокам кареты ставить, али трон для сурьезности окружать.

– Эка важность! – вмешался Меншиков. – Тьфу! Тоже мне невидаль – ефиопы! Мы ентих ефиопов у греческого царя сто штук видели. Помнишь, мин херц, ефиопов? Я думал – слона привезли! А тут – такие пустяки! Лучше бы слона добыли… али крокодила! Стоило ли царя из-за такой чепухи отрывать от делов?!

– Болтаешь много, дурак! – осадил Меншикова царь. – Спасибо, казаки, за подарок.

– Рады служить, государь.

– Чтой-то тошшие арапы, – Меншиков подошёл к телеге. – Самых, поди, завалящих прихватили. Очень стыдно такое барахло вокруг трона устанавливать! Ишь, ребра-то торчат! – Меншиков ткнул пальцем в живот одному арапчонку. Негритёнок укусил Меншикова зубами за палец. – Едри твою! – вскрикнул Меншиков. – Арапская морда! Чуть не отгрыз!

Пётр Алексеевич захохотал:

– Вот тебе крокодилы!

– Енто Занзибал будет, – пояснили казаки. – Кусачий, анафема! А тот другой потише. Ганнибалом звать. За всю дорогу никого, значить, не кусанул.

ГЛАВА 2
ДИПЛОМАТИЯ

Вот так и появились братья арапы Пушкины в Санкт-Петербурге при дворе русского царя Петра Алексеевича.

Уже вскоре они изъяснялись по-русски и по-французски. Бегло считали до ста.

Пётр Алексеевич души в них не чаял. А князь Меншиков не мог простить Занзибалу укушенного пальца и ждал удобного случая, чтобы отомстить.

Так однажды пил Меншиков водку с голландским послом.

– Давай, немец, – говорит Меншиков, – за дружбу.

– Яволь.

– Кряк! – Меншиков крякнул. – Аж слезы… Ты грибком закусывай. Рыжик это. У вас такое не растёт. У нас только. У вас – одно море. Рыба в нем плавает. У нас – лес, там рыжики растут. Договоримся давай – вы нам из Амсердаму рыбу, а мы вам – рыжиков.

– И-я, и-я.

– Обмоем?

– Яволь.

– Ну как?

– Зеер гут!

– Натурлих. Закусывай, синьер… Перед тобой аглицкий посол приезжали – выпить-то не успел, а харей в щи улетел. Нешто ядро. Едва успел его за волосья из сервиза достать. Понимаешь, что я говорю?

– Яволь.

– Яволь-яволь, твою мать! – Меншиков набрал воздуха и спел. —

 
Я воль—на—я птица
Степной га—ма—юн!
Меня по ногтям на ногах
У—зна—ют!
 

Эх! – и скинул со стола тарелку с рыжиками. – Приятный ты! Не чета другим. Обныкновенно пентюхов присылают. Уразуметь не могу – от чего все послы – придурки?! Никакой дипломатии. Другое дело – с тобой. Сидим с тобой, как люди. Наливаю… Та—а—ак, а где рыжики? Ах, едрена палка, я ж их на пол… Ты куда полез-то? Да плюнь на них! Смотри-кось, пол какой грязный. Лезь назад… Аккурат перед тобой французский посол наведывался… Или нет… то гишпанский был… Али генуэзский… А пёс их знает! Понаедет сволочи, а ты запоминай ишо… Приехал один плешивый. Сели за стол. Вытягивает он посля второй чарки табакерку. Вино занюхал чурбан. Смотрю я на тую табакерку – работа фиглигранная, по бокам драгоценных камней налеплено, посерёдке – слон в наморднике, а на энтом слоне голая баба восседает. И до того искусно, что все у энтой бабы доподлинно видно. Представляешь, Карл?

– Яволь.

– Я говорю – давай, чурбан, меняться. Я тебе карету, а ты мне табакерку… Не хочет! Я ему толкую – погоди, толкую, – ты, наверное, не понял. Я тебе во—о—от такую громадную карету даю, а ты мне свою занюханную табакерку. Разве ж может такая безделица цельной кареты стоить? Да токмо я – русский человек и не привык себе ни в чем отказывать. Мне если чего пондравилось – то вынь да положь. И кареты не пожалею. В карету, чурбанская дурья морда, двенадцать человек влезает!.. Гляжу – он табакерку обратно засовывает. Ну, говорю, синьер, – амба! Дипломатия у нас с тобой не вышла! Собирай манатки и вон из Рассеи! Чтоб завтра тобою не пахло! Мы с Петром Алексеевичем войну вам чурбанам обьявляем таперича. Мультиматом, разьедри твою в бога душу мать!.. А с ентих пор царь Пётр Алексеевич лично из пушки по Финскому заливу кажное утро долбит. «Аз, – говорит, – рыбу оглушаю и аз соседей устрашаю!»… Пушку-то слышно?

– Зеер гут.

– Ишо по одной?

– Яволь.

– Да… Вот он какой царь Пётр-то Алексеевич. На расправу скорый. Под горячую руку не лезь! А я посля него – второй в государстве человек. У меня все – во где сидят! – Меншиков сунул кулак голландцу в нос. – Понятно тебе? Ферштейн зих?

– И-я, и-я. Зих-зих!

– И-я, и-я! Заладил, как какадун! У меня, знаешь, какая печаль—кручина?..Царь таперича с арапами якшается, а к Меншикову – нуль антиресу! Всё для них для ефиопов… А Меншикова забыл! Меншиков ему не нужен стал! Шляпу мою порубать дозволил! – Меншиков всхлипнул. – А ишо Занзибал едва мне палец не откусил! И хучь бы ему что! Попробовал бы меня кто ишо за палец кусануть – я б ему показал! Он бы у меня покусался!.. Что, не веришь?! А ну-кось попробуй! – Меншиков протянул послу руку. – Попробуй, попробуй укуси!

– Нихт.

– Что, спужался? И правильно. Я б тебе тогда! Я б тебя ентим графином так по башке бы перетянул! А потом ишо вот ентим бы блюдом добавил. На вот, подержи. Чуешь, тяжёлое блюдо?!

– Зеер гуут!

– Во-во! Зеер гуд, зеер гуд, пока блюдом не забьют! Давай выпьем, раз ты такой понятливый, наблюдешарф… А где рыжики?.. Где рыжики, чурбан?.. Куда ты дел грибы?! Тут блюдо стояло! С рыжиками! Ты взял?

– Яволь. Яволь.

– … Я про блюдо говорил?

– Зеер гуут. Яволь.

– Ну на, сукин сын! – Меншиков ударил графином посла по голове.

Посол упал со стула на пол.

Меншиков, не спеша, поднялся из-за стола, подошёл к голландцу и добавил сверху блюдом.

ГЛАВА 3
АЙНЦ, ЦВАЙН, ДРАЙ…

Вот приходит Меншиков к царю. Под мышкой папка с государственными бумагами.

– Гутен морген, мин херц!

– Ты, Алексашка? С чем пришёл?

– С докладом, мин херц.

– Бумагу, хе-хе, расходуешь?

– Хе-хе. Да уж не хуже прочих.

– Неужли?! А может ты и носовой платок завёл сопли вытирать? Хе-хе!

– А как же! Хе-хе. И мандаграмма на ем – «А.М.». Желаете, мин херц, посмотреть?

– Делать мне не хрена! Докладывай.

Меншиков торжественно раскрыл папку и наморщился:

– Читаю!.. За истёкшее время мною, Светлейшим князем Меншиковым, понаделано полезных делов премного. – Меншиков поглядел на царя. – Продолжаю… Айнц! Купцу Филимонову было приказано поставить для войска сорок тыш порток. Филимонов, мошенник, портки не поставил.

Царь вскинулся:

– Высечь кнутом и – в Сибирь!

– Будьте спокойны, мин херц. Уже исполнено. Мы ему, вору, ишо и ноздри повырывали… Так я продолжаю. Цвайн! По моему приказу соглядатаем Гришкою Косым учинено дознание за дворянскими домами – в коих из них не утруждаются кофий кушать согласно царской воле. Вот, мин херц, списочек кто не пьёт. Я положу на кресло… Пепендикулярно с ентим, Гришкою Косым обнаружено, что князь Мордасов бороду, согласно твоего, мин херц, приказу, сбрил токмо для отводу глаз. А сам, двурушник, шастает по дому в накладной бороде на гуттаперчивой резинке, за ухи её подвязывая. Бунтует… Подвесили изменщика на дыбу. Пусть маленько повисит… Драй! На прошлой ассамблее с греческой колонны в Эрмитаже упал мраморный купидон и зашиб княгиню Креслову. Княгиню похоронили, купидона заташшили на место. Фир! Лефорт вторую неделю в запое. Фюнф! Мною, Светлейшим князем Меншиковым, произведён сговор с голландцами об обмене рыбы на рыжики. Рыбу будут слать из Амсердаму, а мы им – рыжики. Сговор сей сулит большие выгоды для царя и государства Российского! Числа писано такого-то. Подпись – князь Меншиков. – Меншиков захлопнул папку.

– Изрядно, – похвалил царь.

– Не ради себя, мин херц, стараюсь. Заради славы Российской империи!.. Ишо, мин херц, имею я донесение без протокольных церемониев… Я, разумею, что вам про это знать неприятно… да токмо смолчать я не могу. Хучь и себе во вред, а скажу. Потому как знаешь ты мою к тебе верность и честность.

– Ну, – царь нахмурился.

– По донесениям из Парижу, ефиопы твои любимые, Ганнибал и Занзибал, коих ты в обучение туда направил, науки не превосходят, а транжирют казённые деньги в бардаках и кабаках с тамошними профурами. Особливо Ганнибал по бардакам преуспевает. А Занзибал до кабаков охоч вельми. Окромя чего – режутся в азартные игры и фехтуют за баб на дуелях. А Занзибал, будучи нетверезым, на спор перекусил канат, коим корабль торговый к пирсу привязанный был. Отчего корабль ентот снесло в море. За что уплатил ваш любимый арап Пушкин изрядный штраф казёнными, опять же, деньгами. Сдаётся мне, мин херц, что арапы задумали нашу казну разорить и пустить нас с тобой по миру. Окромя всего прочего, снюхались они с французскими арапами, что у короля Людовика при дворе. Зело, мин херц, подозрительно. Разумею я, что недоброе задумали они своею шайкой ефиопской. Чую я, что все придворные ефиопы, кои по Европе разбросаны, хотят промежду собой обьединиться, благодетелей своих потравить, и обустроить повсюду Европейское Ефиопское Царство Басурман! Я бы на твоём месте, мин херц, их из Парижу отозвал и на кол посадил, пока не поздно!..

– На моем месте?! – царь покраснел от злости. – Много себе позволяешь, пёс! Я тебя самого, мерзавца, на кол посажу! Пшол вон!

– Эх, мин херц, попомнишь ты ещё мои слова, да поздно будет!

– Вон! – Пётр Первый запустил чернильницей.

Меншиков увернулся и выскочил из кабинета.

ГЛАВА 4
АМЕРИКА – РОДИНА МАХОРКИ

А время шло. Из Парижа вернулись ладные чернокожие юноши с кудрявыми головами и приплюснутыми носами на радость царю. Особенно ему нравился Занзибал.

– А что, Занзибал, – спросил его как-то Пётр, – скажи мне, как будет по-французски БАБА?

– ЛЯ ФАМ, государь.

– Молодец! А теперь штудируй аглицкий. У меня на тебя виды. Хочешь послужить?

– Так точно, государь! Мечтаю отслужить за вашу ко мне доброту.

– Прикрой дверь и поди сюда… Разговор тайный… – царь посмотрел за трон и, подманив Занзибала пальцем, зашептал ему на ухо. – Ты про Америку слыхал? Слыхал?.. Страна такая на востоке, родина махорки. Сразу после Сибири она, через Ледовитое море. Брешут про неё разное, да только доподлинно известно, что земли там обширные, а в землях тех золота да серебра изобильно… А ещё там индусы почему-то живут. Эти навроде казаков – на лошадях скучут. Токмо заместо портов – перья птичьи носят. А говорят все по аглицки. А более я про эту Америку ни хера не знаю! А узнать-то надобно! Для пользы дела. Ты штудируй пока аглицкий, а через год поедешь лазутчиком в Америку. Тем более с твоей ефиопской физиогномией ты и за индуса сойдёшь. Везде ходи, всё запоминай. Года три пошастай, посля вернёшься и мы посмотрим тогда, как бы эту Америку приспособить. Только смотри, никому про разговор не сказывай! Особливо братцу. Больно он несурьезный – одни бабы в голове! Думаешь, я не знаю, что он все деньги в борделях спустил с французскими профурами? А мне соврал, что на книги тратил! Где книги-то?!.. Царя не обманешь! Я его, каналью, не наказал токмо потому, что люблю я вас, черномазых… Ну, ступай с Богом… Я тебе к завтрему княжну Белецкую пришлю. Она из Лондона вернулась… По ихнему говорит отменно.

ГЛАВА 5
ВНЕЗАПНЫЙ КНИКСЕН

Арапы Петра Великого играли в кости.

– Плохо трясёшь, – Ганнибал почесал грудь. – Тряси лучше. Чего-то не везёт мне…

– Зато тебе с бабами везёт.

– Это да, – Ганнибал улыбнулся. – Мадам Журмо при прощании зело убивалась. Сказывала – хучь ты, Ганнибал, и бабник, нешто гишпанский Жон Дуан, но дюже невозможно мне с тобою, с мавром, прощаться, потому как наипервейший ты во всём Париже мужчина и галантный кавалер и от тебя приятно пахнет.

– Вызывал меня, кстати, государь и, промежду прочим, ему про все наши парижские выкрутасы известно. И про то как ты по борделям шлялся… и про то как маркизу Анжуй на бале за занавеской прижал… – Занзибал зевнул, – … И про то, как от мужа мадам Журмо с балкона без порток сиганул, и как я торговый корабль в плавание отправил… и как я ихнему гвардейцу усы шпагой отсек… и всё такое прочее. Всё известно.

– Еттить твою! – Ганнибал присвистнул. – Это ж ктой-то набрехать успел?! Кому это язык подрезать?

– А ты не догадываешься? Чай не велика загадка.

– Ну?

– Что, не знаешь? Даю подсказку. Святлейший князь Ме—е—е—е!

– Ншиков!

– Угадал!

– Неужли?!

– А кто ишо? Кому ишо надо? Только гундосому…

– Вот, шкура! Давай его на дуэль вызовем!

– Тут не Париж, за дуэль государь башку оторвёт.

– Тогда давай ему физиогномию разобьём!

– А… – Занзибал махнул рукой. – Опять наябедничает…

– А может ему, ябеде, в сапог нассать?

– Это можно.

В дверь постучали.

– Стучится кто-то, – сказал Занзибал. – Поди открой.

– Чего я? Сам иди! Ты услышал, ты и иди!

– Я не могу, я в исподнем.

Ганнибал нехотя вылез из-за стола и поплёлся открывать.

Открыл дверь и остолбенел. В коридоре стояла ангельской красоты молодая девица. Она сделала книксен и поздоровалась:

– Бонжур, мусью! Я – княжна Белецкая. Государь прислали меня к вам заниматься аглицкой грамматикой. Это вы, Занзибал?

Ганнибал молчал.

– Это вы Занзибал?

– Я… – наконец выдавил он. – То есть нет… Не я… Это мой брат – Зназибал. А меня Ганнибал звать… Я его брат. А вас как зовут?

– Елизавета Федоровна.

– Очень приятно. А я Ганнибал Петрович…

– Могу я видеть вашего брата Занзибала Петровича?

– Нашего брата?.. Он сейчас выйти затрудняется… Он сейчас не в том виде…

– Он что, пьяный?

– Он-то?.. Трезвый.

– Гм…

– Он не в форме… Может, передать чего?..

– Передайте, что я жду его в библиотеке. Государь велели заниматься немедля, – княжна сделала книксен и удалилась.

Ганнибал вошёл в комнату, прикрыл дверь.

– Кто там? – спросил Занзибал.

– Слушай, черномазый, к тебе такая дама приходила! Кр—р—расота! Здесь у неё – во! Здесь – во! Представляешь?! А здесь – во!

– Да для тебя что ни баба, то – во!

– Говорю тебе – первый раз такую вижу!

– Чего она приходила-то? Чего ей от меня надо?

– Государь прислал, аглицкому тебя обучать. Везёт тебе! В библиотеке ждёт.

– А, знаю! Энто княжна, что ли, Белецкая? Мне Пётр Алексеевич сказывал.

– Точно! Она самая!

– Ну ладно. Пойду тогда. Подай штаны, ефиоп.

Царь Пётр Алексевич распорядился, чтобы княжна Белецкая поселилась во дворце, покудова не выучит Занзибала. Княжна Белецкая перевезла во дворец свои гардеробы, кремы, пудры, канарейку, и поселилась в одной из дворцовых комнат. Занзибалу язык давался легко. Царь Пётр Алексеевич раз в неделю вызывал девушку к себе для доклада.

– Здравствуй душенька. Как поживаешь? Не тесно ль тебе во дворце?

– Здравствуйте, государь. – Белецкая сделала книксен. – не тесно.

– Вот и ладно. Как успехи ефиоповы?

– Ефиоп весьма способный.

Царь просиял:

– Он у меня такой! До наук охочий! Токмо озорной. Не забижает тебя? А то ты эвона какая красавица! – Замуж тебе пора. Созрел мандаринчик… Так не забижает?

– Что вы, государь. – Белецкая сделала книксен. – Он смирный. Ничего такого. Токмо от него вином пахнет. – Девушка поморщилась.

– Злоупотребить любит! Да. – Царь погрозил пальцем. – Ну ступай, душенька, с Богом.

Белецкая сделала книксен и удалилась.