Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Песни. Стихотворения"

Автор книги: Владимир Высоцкий

ПЕСНИ ДЛЯ ТЕАТРА И КИНО

«ДЕСЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ МИР»

* * *

 
В куски
Разлетелася корона,
Нет державы, нету трона, —
Жизнь, Россия и законы —
Всё к чертям!
И мы —
Словно загнанные в норы,
Словно пойманные воры, —
Только – кровь одна с позором
Пополам.
 
 
И нам
Ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться.
Где пути, куда податься —
Не понять!
Где дух? Где честь? Где стыд?!
Где свои, а где чужие,
Как до этого дожили,
Неужели на Россию
Нам плевать?!
 
 
Позор
Всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет —
Может он или не может
Убивать!
Сигнал! —
И по-волчьи, и по-бычьи,
И – как коршун на добычу, —
Только воронов покличем
Пировать.
 
 
Эй, вы!
Где былая ваша твердость?
Где былая наша гордость?
Отдыхать сегодня – подлость!
Пистолет сжимает твердая рука.
Конец! Всему конец!
Все разбилось, поломалось, —
Нам осталась только малость —
Только выстрелить в висок иль во врага.
 

1965

* * *

 
Войны и голодухи натерпелися мы всласть,
Наслушались, наелись уверений, —
И шлепнули царя, а после – временную власть, —
Потому что кончилось их время.
 
 
А если кто-то где-нибудь надеется на что,
Так мы тому заметим между прочим:
Обратно ваше время не вернется ни за что —
Мы как-нибудь об этом похлопочем.
 
 
Навовсе не ко времени вся временная власть —
Отныне власть советская над всеми.
Которые тут временные – слазь!
А ну-ка слазь! Кончилось ваше время!
 

1965

* * *

 
Всю Россию до границы
Царь наш кровью затопил,
А жену свою – царицу
Колька Гришке уступил.
 
 
За нескладуху-неладуху —
Сочинителю по уху!
Сочинитель – это я,
А часового бить нельзя!
 

1965

«ПОСЛЕДНИЙ ЖУЛИК»

* * *

 
Здравствуйте,
Наши добрые зрители,
Наши строгие критики!
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.
 
 
Жулики —
Это люди нечестные, —
Они делают пакости,
И за это их держат в домах,
Называемых тюрьмами.
 
 
Тюрьмы —
Это крепкие здания,
Окна, двери – с решетками, —
На них лучше смотреть,
Лучше только смотреть на них.
 
 
Этот фильм —
Не напутствие юношам,
А тем более девушкам, —
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
 
 
Жулики
Иногда нам встречаются, —
Правда, реже значительно,
Реже, чем при царе
Или, скажем, в Америке.
 
 
Этот фильм
Не считайте решением:
Все в нем – шутка и вымысел, —
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
 

1966

* * *

 
Здесь сидел ты, Валет,
Тебе счастия нет,
Тебе карта всегда не в цвет.
Наши общие дни
Ты в душе сохрани
И за карты меня извини!
 
 
На воле теперь вы меня забываете,
Вы порасползлись все по семьям в дома,
Мои товарищи, по старой памяти
Я с вами веду разговор по душам.
 

1966

О ВКУСАХ НЕ СПОРЯТ

 
О вкусах не спорят: есть тысяча мнений —
Я этот закон на себе испытал, —
Ведь даже Эйнштейн, физический гений,
Весьма относительно все понимал.
 
 
Оделся по моде, как требует век, —
Вы скажете сами:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
 
 
Вот уж действительно
Все относительно, —
Все-все, все.
 
 
Набедренный пояс из шкуры пантеры, —
О да, неприлично, согласен, ей-ей,
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры – им было видней.
 
 
Оделся по моде как в каменный век —
Вы скажете сами:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
 
 
Вот уж действительно
Все относительно, —
Все-все, все.
 
 
Оденусь как рыцарь я после турнира —
Знакомые вряд ли узнают меня, —
И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:
«Коня мне! Полцарства даю за коня!»
 
 
Но вот усмехнется и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
 
 
Вот уж действительно
Все относительно, —
Все-все, все.
 
 
Вот трость, канотье – я из нэпа, – похоже?
Не надо оваций – к чему лишний шум?
Ах, в этом костюме узнали, – ну что же,
Тогда я одену последний костюм.
 
 
Долой канотье, вместо тросточки – стек, —
И шепчутся дамы:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
 
 
Будьте же бдительны:
Все относительно —
Все-все, все!
 

1966

* * *

 
Вот что:
Жизнь прекрасна, товарищи,
И она удивительна,
И она коротка,
Это самое-самое главное.
 
 
Этого
В фильме прямо не сказано, —
Может, вы не заметили
И решили, что не было
Самого-самого главного?
 
 
Может быть,
В самом деле и не было
Было только желание, —
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
 
 
И вот что:
Человек человечеству —
Друг, товарищ и брат у нас,
Друг, товарищ и брат, —
Это самое-самое главное.
 
 
Труд нас
Должен облагораживать, —
Он из всех из нас делает
Настоящих людей, —
Это самое-самое главное.
 
 
Правда вот,
В фильме этого не было
Было только желание, —
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
 
 
Мир наш —
Колыбель человечества,
Но не век находиться нам
В колыбели своей, —
Циолковский сказал еще.
 
 
Скоро
Даже звезды далекие
Человечество сделает
Достояньем людей, —
Это самое-самое главное.
 
 
Этого
В фильме прямо не сказано —
Было только желание, —
Значит,
Значит, это для вас
Будет в следующий раз.
 

1966

«САША-САШЕНЬКА»

ПЕСНЯ-СКАЗКА О СТАРОМ ДОМЕ НА НОВОМ АРБАТЕ

 
Стоял тот дом, всем жителям знакомый,
Его еще Наполеон застал, —
Но вот его назначили для слома,
Жильцы давно уехали из дома,
Но дом пока стоял…
 
 
Холодно, холодно, холодно в доме.
 
 
Парадное давно не открывалось,
Мальчишки окна выбили уже,
И штукатурка всюду осыпалась, —
Но что-то в этом доме оставалось
На третьем этаже…
 
 
Ахало, охало, ухало в доме.
 
 
И дети часто жаловались маме
И обходили дом тот стороной, —
Объединясь с соседними дворами,
Вооружась лопатами, ломами,
Вошли туда гурьбой
 
 
Дворники, дворники, дворники тихо.
 
 
Они стоят и недоумевают,
Назад спешат, боязни не тая:
Вдруг там Наполеонов дух витает!
А может, это просто слуховая
Галлюцинация?…
 
 
Боязно, боязно, боязно дворникам.
 
 
Но наконец приказ о доме вышел,
И вот рабочий – тот, что дом ломал,
Ударил с маху гирею по крыше,
А после клялся, будто бы услышал,
Как кто-то застонал
 
 
Жалобно, жалобно, жалобно в доме.
 
 
… От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся —
Бетон, стекло, металл…
 
 
Весело, здорово, красочно будет…
 

1966

* * *

 
Дорога, дорога – счета нет шагам,
И не знаешь, где конец пути, —
По дороге мы идем по, разным сторонам
И не можем ее перейти.
 
 
Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,
Улыбнись – я напротив, я рядом.
Побегу на красный свет, – оштрафуют – не беда, —
Только ты подскажи мне – когда.
 
 
Улыбка, улыбка – для кого она?
Ведь как я ее никто не ждет.
Я замер и глаза закрыл, открыл – но ты одна,
А я опять прозевал переход.
 
 
Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,
Улыбнись – я напротив, я рядом.
Побегу на красный свет, – оштрафуют – не беда, —
Только ты подскажи мне – когда.
 
 
Шагаю, шагаю – кто мне запретит!
И шаги отсчитывают путь.
За тобой готов до бесконечности идти —
Только ты не сверни куда-нибудь.
 
 
Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом,
Улыбнись – я напротив, я рядом.
Путь наш долог, но ведь он все же кончится, боюсь, —
Перейди, если я не решусь.
 

1963, ред. 1966

ПЕСНЯ ПАРНЯ У ОБЕЛИСКА КОСМОНАВТАМ

 
Вот ведь какая отменная
У обелиска служба, —
Знает, наверное,
Что кругом – весна откровенная.
 
 
Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко, —
У него забота одна – быть заметным и правильно стоять.
Приходи поскорее на зависть обелиску,
И поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
 
 
Гордая и неизменная
У обелиска поза, —
Жду с нетерпеньем я,
А над ним – покой и Вселенная.
 
 
Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко, —
У него забота одна – быть заметным и весело сиять.
Если ты опоздаешь на радость обелиску —
Знай, что и ко мне можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
 
 
Если уйду, не дождусь – не злись:
Просто я не железный, —
Так что поторопись —
Я человек, а не обелиск.
 
 
Он ведь из металла – ему все равно, далеко ты или близко,
У него забота одна – быть заметным и олицетворять.
Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску, —
Так поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
 

1966

«ПУГАЧЕВ»

* * *

 
– Ну что, Кузьма?
– А что, Максим?
– Чего стоймя
Стоим глядим?
 
 
– Да вот глядим,
Чего орут, —
Понять хотим,
Про что поют.
 
 
Куда ни глянь —
Всё голытьба,
Куда ни плюнь —
Полна изба.
 
 
И полн кабак
Нетрезвыми —
Их как собак
Нерезаных.
 
 
Кто зол – молчит,
Кто добр – поет.
И слух идет,
Что жив царь Петр!
 
 
– Ох, не сносить
Им всем голов!
Пойти спросить
Побольше штоф?!
 
 
…
Кузьма! Андрей!
– Чего, Максим?
– Давай скорей
Сообразим!
 
 
И-и-их —
На троих!
– А ну их —
На троих!
– На троих
Так на троих!
 
 
…
– Ну что, Кузьма?
– А что, Максим?
– Чего стоймя
Опять стоим?
 
 
– Теперь уж вовсе
Не понять:
И там висять —
И тут висять!
 
 
Им только б здесь
Повоевать!
И главный есть —
Емелькой звать!
 
 
– Так был же Петр!
– Тот был сперва.
– Нет, не пойдет
У нас стрезва!
 
 
– Кузьма!
– Готов!
– Неси-ка штоф!
– И-и-их —
На троих!..
 
 
– Подвох!
– Не пойдет!
На трех – не возьмет!
– Чего же ждем —
Давай вдвоем!
 
 
А ты, Кузьма,
Стрезва взглянёшь —
И, может статься,
Сам возьмешь.
 
 
…
– Кузьма, Кузьма!
Чего ты там?
Помрешь глядеть!
Ходи-ка к нам!
 
 
– Да что ж они —
Как мухи мрут,
Друг дружку бьют,
Калечут, жгут!
 
 
Не понять ничего!
Андрей, Максим!
На одного —
Сообразим!
 
 
Такой идет
Раздор у них,
Что не возьмет
И на двоих!
 
 
– Пугач! Живи!
Давай! Дави!
– А ну его! —
На одного!
 
 
…
– Э-эй, Кузьма!
– Э-эй, Максим!
Эх-ма, эх-ма!
– Что так, Кузьма?
 
 
– Да всех их черт
Побрал бы, что ль!
Уж третий штоф —
И хоть бы что!
 
 
Пропился весь я
До конца —
А всё трезвее
Мертвеца!
 
 
Уже поник —
Такой нарез:
Взгляну на них —
И снова трезв!
 
 
– Мы тоже так —
Не плачь, Кузьма, —
Кругом – бардак
И кутерьма!
 
 
Ведь до петли
Дойдем мы так —
Уж всё снесли
Давно в кабак!
 
 
Но не забыться —
Вот беда!
И не напиться
Никогда!
 
 
И это – жисть,
Земной наш рай?!
Нет, хоть ложись
И помирай!
 

1967

«ИНТЕРВЕНЦИЯ»

ПЕСНЯ САНЬКИ

 
У моря, у порта
Живет одна девчонка, —
Там моряков до чёрта
Из дальних разных стран,
Загадочных стран.
И все они едва ли
Девчонку эту знали,
Одни не замечали:
Мол, не было печали, —
Ну а другим, кто пьян,
Скорее бы – стакан.
 
 
Подруга, блондинка,
Та, что живет у рынка:
Как день – так вечеринка,
Веселье там и смех,
Веселье и смех.
А тихая девчонка,
Хоть петь умела звонко,
К подруге не ходила —
Ей не до песен было, —
Веселье и успех
В почете не у всех.
 
 
Манеры, поклоны,
Мегеры и матроны,
Красавчики пижоны —
До них ей далеко,
До них далеко.
Ей не до поцелуев —
Ведь надо бить буржуев!
 
 
И надо бить, заметьте,
На всем на белом свете.
И будет всем легко,
И будет всем легко!
 

1967

ГРОМ ПРОГРЕМЕЛ

 
Гром прогремел – золяция идет,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнута з ворами
И что настал критический момент —
И заедает темный элемент.
 
 
Не тот расклад – начальники грустят, —
Во всех притонах пьют не вины, а отравы,
Во всем у городе – убийства и облавы, —
Они приказ дают – идти ва-банк
И применить запасный вариант!
 
 
Вот мент идет – идет в обход,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнута з ворами
И что настал критический момент —
И заедает темный элемент.
 
 
А им в ответ дают такой совет:
Имейте каплю уваженья к этой драме,
Четыре сбоку – ваших нет в Одессе-маме!
Пусть мент идет, идет себе в обход, —
Расклад не тот – и нумер не пройдет!
 

1967

* * *

 
До нашей эры соблюдалось чувство меры,
Потом бандитов называли – «флибустьеры», —
Теперь названье звучное «пират»
Забыли, —
Бить их
И словом оскорбить их
Всякий рад.
 
 
Бандит же ближних возлюбил – души не чает,
И если чтой-то им карман отягощает —
Он подойдет к им как интеллигент,
Улыбку
Выжмет —
И облегчает ближних
За момент.
 
 
А если ближние начнут сопротивляться,
Излишне нервничать и сильно волноваться
Тогда бандит поступит как бандит:
Он стрельнет
Трижды —
И вмиг приводит ближних
В трупный вид.
 
 
А им за это – ни чинов, ни послаблений,
Доходит даже до взаимных оскорблений —
Едва бандит выходит за порог,
Как сразу:
«Стойте!
Невинного не стройте!
Под замок!»
 
 
На теле общества есть много паразитов,
Но почемуй-то все стесняются бандитов, —
И с возмущеньем хочется сказать:
«Поверьте, —
Боже,
Бандитов надо тоже
Понимать!»
 

1967

ПЕСНЯ БРОДСКОГО

 
Как все, мы веселы бываем и угрюмы,
Но если надо выбирать и выбор труден —
Мы выбираем деревянные костюмы, —
Люди! Люди!
 
 
Нам будут долго предлагать не прогадать:
«Ах, – скажут, – что вы! Вы еще не жили!
Вам надо только-только начинать!..» —
Ну а потом предложат: или – или.
 
 
Или пляжи, вернисажи, или даже
Пароходы, в них наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи —
Или просто деревянные костюмы.
 
 
И будут веселы они или угрюмы,
И будут в роли злых шутов и добрых судей, —
Но нам предложат деревянные костюмы, —
Люди! Люди!
 
 
Нам даже могут предложить и закурить:
«Ах, – вспомнят, – вы ведь долго не курили!
Да вы еще не начинали жить!..» —
Ну а потом предложат: или – или.
 
 
Дым папиросы навевает что-то, —
Одна затяжка – веселее думы.
Курить охота! Как курить охота!
Но надо выбрать деревянные костюмы.
 
 
И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде, —
Но мы откажемся – и бьют они жестоко,
Люди! Люди! Люди!
 

1967

«ИВАН МАКАРОВИЧ»

ПИСЬМО

 
Полчаса до атаки,
Скоро снова – под танки,
Снова слушать разрывов концерт, —
А бойцу молодому
Передали из дому
Небольшой голубой треугольный конверт.
 
 
И как будто не здесь ты,
Если – почерк невесты
Или пишут отец твой и мать, —
Но случилось другое —
Видно, зря перед боем
Поспешили солдату письмо передать.
 
 
Там стояло сначала:
«Извини, что молчала,
Ждать не буду». – И все, весь листок.
Только снизу – приписка:
«Уезжаю неблизко, —
Ты ж спокойно воюй, и прости, если что».
 
 
Вместе с первым разрывом
Парень крикнул тоскливо:
«Почтальон, что ты мне притащил! —
За минуту до смерти
В треугольном конверте
Пулевое ранение я получил».
 
 
Он шагнул из траншеи
С автоматом на шее,
Он осколков беречься не стал, —
И в бою над Сурою
Он обнялся с землею,
Только ветер обрывки письма разметал.
 

1967

«ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД»

ПЕСНЯ ГЕРАЩЕНКО

 
Аппарат и наметанный глаз —
И работа идет эффективно, —
Только я столько знаю про вас,
Что порой мне бывает противно.
 
 
Нат Пинкертон – вот с детства мой кумир,
Сравниться с ним теперь никто не может, —
Но он имел такой преступный мир,
Что плохо спится мне, и зависть гложет.
 
 
Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет.
Мой метод прост: брать всех под подозренье.
Любой преступник оставляет след
И возвращается на место преступленья.
 
 
У детективов хмурый вид и мрачный нрав,
Характер наш достоин укоризны, —
Имеем дело с попираньем прав
И только с темной стороною нашей жизни.
 
 
Другие люди пьют всем горестям назло,
Гуляют всласть по Ноябрю и Маю, —
Я ж не сижу за праздничным столом —
Хожу кругом и в окна наблюдаю.
 
 
«Наш мир – театр» – так говорил Шекспир, —
Я вижу лишь характерные роли:
Тот – негодяй, тот – жулик, тот – вампир, —
И всё, – как Пушкин говорил: «чего же боле?»
 
 
Но имя есть – я повторяю как пароль, —
Не верь, что детективы нелюдимы:
Она играет голубую роль,
Мне голубая роль – необходима.
 
 
Аппарат и наметанный глаз —
И работа идет эффективно, —
Только я столько знаю про вас,
Что подчас мне бывает противно.
 

1968

ПЕСНЯ СЕНЕЖИНА

 
Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход
Просто: он – помор, она – поморка, —
Это то же, что огонь и лед…
 
 
И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят ее – это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее
Вот причина: «Муму» и пощечина.
 
 
Будет так – суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.
 
 
И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят ее – это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее.
А причина – «Муму» и пощечина.
 
 
И матросы, крепко сжав штурвалы
И судьбу жестоко матеря,
Перестанут уповать на тралы:
Разве тут до сельди – нет меня!
 
 
И тогда все поймут, кого потеряли, —
Все осудят ее – это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» – и так далее.
Вот причина: «Муму» и пощечина.
 

1968

ПЕСНЯ ПОНЕДЕЛЬНИКА

 
Понятье «кресло» —
Интересно:
Ведь в креслах отдыхают, —
Так почему же словом «кресло»
Рабочье место
Называют?
 
 
Кресло стоит – ангел на нем, бес ли?
Как усидеть мне на своем кресле!
 
 
Приятно, если
Сидишь на кресле, —
Оно не возражает.
И выбрать кресло —
Тоже лестно, —
Но чаще – кресло выбирает.
 
 
Надо напрячь на ответственном мне слух,
Чтоб поступать соответственно креслу.
 

1968

«ОПАСНЫЕ ГАСТРОЛИ»

КУПЛЕТЫ БЕНГАЛЬСКОГО

 
Дамы, господа! Других не вижу здесь.
Блеск, изыск и общество – прелестно!
Сотвори господь хоть пятьдесят Одесс —
Все равно в Одессе будет тесно.
 
 
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга.
 
 
Вот приехал в город меценат и крез —
Весь в деньгах, с задатками повесы, —
Если был он с гонором, так будет – без,
Шаг ступив по улицам Одессы.
 
 
Из подробностей пикантных —
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы.
Ну а женщины Одессы —
Все скромны, все – поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае – красивы.
 
 
Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт
Вас поймут в Одессе с полуслова.
 
 
Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и в Штатах
Недостаток в меценатах —
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.
 
 
Дамы, господа! Я восхищен и смят.
Мадам, месьё! Я счастлив, что таиться!
Леди, джентльмены! Я готов стократ
Умереть и снова здесь родиться.
 
 
Всё в Одессе – море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации, мезон шанте.
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости – театра-варьете!
 

1968

ЦЫГАНСКАЯ ПЕСНЯ

 
Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет.
Отчего любое слово больно нынче ранит?
Просто где-то рядом встали табором цыгане
И тревожат душу вечерами.
 
 
И, как струны, поют тополя.
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
И звенит, как гитара, земля.
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
 
 
Утоплю тоску в реке, украду хоть ночь я, —
Там в степи костры горят и пламя меня манит.
Душу и рубаху – эх! – растерзаю в клочья, —
Только пособите мне, цыгане!
 
 
Я сегодня пропьюсь до рубля!
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
Пусть поет мне цыганка, шаля.
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
 
 
Все уснувшее во мне – струны вновь разбудят,
Все поросшее быльем – да расцветет цветами!
Люди добрые простят, а злые – пусть осудят, —
Я, цыгане, жить останусь с вами!
 
 
Ты меня не дождешься, петля!
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
Лейся, песня, как дождь на поля!
Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
 

1968

БАЛЛАДА О ЦВЕТАХ, ДЕРЕВЬЯХ И МИЛЛИОНЕРАХ

 
В томленье одиноком
В тени – не на виду —
Под неусыпным оком
Цвела она в саду.
 
 
Мамá – всегда с друзьями,
Папá от них сбежал,
Зато Каштан ветвями
От взглядов укрывал.
 
 
Высоко ль или низко
Каштан над головой, —
Но Роза-гимназистка
Увидела – его.
 
 
Нарцисс – цветок воспетый,
Отец его – магнат,
И многих Роз до этой
Вдыхал он аромат.
 
 
Он вовсе был не хамом,
Изысканных манер.
Мамá его – гранд-дама,
Папá – миллионер.
 
 
Он в детстве был опрыскан —
Не запах, а дурман, —
И Роза-гимназистка
Вступила с ним в роман.
 
 
И вот, исчадье ада,
Нарцисс тот, ловелас,
«Иди ко мне из сада!» —
Сказал ей как-то раз.
 
 
Когда еще так пелось?!
И Роза, в чем была,
Сказала: «Ах!», зарделась —
И вещи собрала.
 
 
И всеми лепестками
Вмиг завладел нахал.
Мама была с друзьями,
Каштан уже опал.
 
 
Искала Роза счастья
И не видала, как
Сох от любви и страсти
Почти что зрелый Мак.
 
 
Но думала едва ли,
Как душен пошлый цвет, —
Все лепестки опали —
И Розы больше нет.
 
 
И в черном чреве Мака
Был траурный покой.
Каштан ужасно плакал,
Когда расцвел весной.
 

1968

РОМАНС

 
Было так – я любил и страдал.
Было так – я о ней лишь мечтал.
Я ее видел тайно во сне
Амазонкой на белом коне.
 
 
Что мне была вся мудрость скучных книг,
Когда к следам ее губами мог припасть я!
Что с вами было, королева грез моих?
Что с вами стало, мое призрачное счастье?
 
 
Наши души купались в весне,
Плыли головы наши в огне.
И печаль, с ней и боль – далеки,
И казалось – не будет тоски.
 
 
Ну а теперь – хоть саван ей готовь, —
Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины.
Вам вечным холодом и льдом сковало кровь
От страха жить и от предчувствия кончины.
 
 
Понял я – больше песен не петь,
Понял я – больше снов не смотреть.
Дни тянулись с ней нитями лжи,
С нею были одни миражи.
 
 
Я жгу остатки праздничных одежд,
Я струны рву, освобождаясь от дурмана, —
Мне не служить рабом у призрачных надежд,
Не поклоняться больше идолам обмана!
 

1968

«ОДИН ИЗ НАС»

* * *

 
Бросьте скуку, как корку арбузную,
Небо ясное, легкие сны.
Парень лошадь имел и судьбу свою —
Интересную – до войны.
 
 
Да, на войне как на войне,
А до войны как до войны, —
Везде, по всей вселенной.
Он лихо ездил на коне
В конце весны, в конце весны —
Последней, довоенной.
 
 
Но туманы уже по росе плелись,
Град прошел по полям и мечтам, —
Для того чтобы тучи рассеялись,
Парень нужен был именно там.
 
 
Там – на войне как на войне,
А до войны как до войны, —
Везде, по всей вселенной.
Он лихо ездил на коне
В конце весны, в конце весны —
Последней, довоенной.
 

1969

РОМАНС

 
Она была чиста, как снег зимой.
В грязь – соболя, – иди по ним по праву.
Но вот мне руки жжет ея письмо —
Я узнаю мучительную правду…
 
 
Не ведал я: смиренье – только маска
И маскарад закончится сейчас, —
Да, в этот раз я потерпел фиаско —
Надеюсь, это был последний раз.
 
 
Подумал я: дни сочтены мои,
Дурная кровь в мои проникла вены, —
Я сжал письмо как голову змеи —
Сквозь пальцы просочился яд измены.
 
 
Не ведать мне страданий и агоний, —
Мне встречный ветер слезы оботрет.
Моих коней обида не нагонит,
Моих следов метель не заметет.
 
 
Итак, я оставляю позади,
Под этим серым неприглядным небом,
Дурман фиалок, наготу гвоздик
И слезы вперемешку с талым снегом.
 
 
Москва слезам не верит и слезинкам,
И не намерен больше я рыдать, —
Спешу навстречу новым поединкам —
И, как всегда, намерен побеждать!
 

1970

ТАНГО

 
Как счастье зыбко!..
Опять ошибка:
Его улыбка,
Потом – бокал на стол.
В нем откровенно
Погасла пена;
А он надменно
Простился и ушел.
 
 
Хрустальным звоном
Бокалы стонут.
Судьба с поклоном
Проходит стороной.
Грустно вино мерцало,
Пусто на сердце стало,
Скрипки смеялись надо мной…
 
 
Впервые это со мной:
В игре азартной судьбой,
Казалось, счастье выпало и мне —
На миг пригрезился он,
Проник волшебником в сон, —
И вспыхнул яркий свет в моем окне.
 
 
Но счастье зыбко —
Опять ошибка!
Его улыбка,
Потом – бокал на стол, —
В бокале, тленна,
Погасла пена;
А он надменно
Простился – и ушел.
 
 
Хрустальным звоном
Бокалы стонут.
Бесцеремонно он
Прервал мой сон.
Вино мерцало…
А я рыдала.
Скрипки рыдали в унисон.
 

1970