Текст книги "Волнолом (СИ)"
Автор книги: Владимир Прягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Прягин Владимир
Волнолом
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРНИЛЬНЫЙ СВЕТ
ГЛАВА 1
К зданию Третьего департамента Генрих подкатил на извозчике. Коляска с поднятым верхом, качнувшись на рессорах, остановилась у чугунных ворот.
Кучер обернулся, не выпуская вожжи из рук. Лицо у него было красное от мороза, пышные усы заиндевели. На форменном пальто с алым воротником блестела медная бляха, удостоверяющая, что ее обладатель управляет экипажем первого класса.
– Пожалуйте, герр профессор.
Вообще-то свой род занятий Генрих не афишировал, но догадливость кучера его нисколько не удивила. Тот был явно человек опытный, на козлах не первый год. За такой срок волей-неволей приобретешь практические познания в физиогномике и новомодной науке под названием 'психология'. Ну и, конечно, у любого извозчика в кармане припрятан заряженный амулет, позволяющий просвечивать пассажиров.
Впрочем, амулет – это так, подспорье. Ничего конкретного не покажет – ни возраст, ни профессию, ни, тем более, имя. Только общий эмоциональный настрой и уровень агрессивности. Чтобы возница понял, можно ли драть с клиента втридорога или лучше поостеречься.
– Сколько с меня?
– Две марки.
Вот, кстати. Если по совести, то запросил бы максимум полторы – от вокзала ехали минут десять. Но чувствует ведь, стервец, что Генрих торговаться не будет.
Выбравшись из коляски, Генрих огляделся и тяжело вздохнул. Он не был здесь уже очень давно и, грешным делом, надеялся, что больше никогда не окажется по этому адресу. Да и вообще в столицу не собирался. С каким удовольствием он остался бы сегодня дома, в предместьях! Сидел бы сейчас в уютной квартире и набивал бы трубку, лениво глядя в окно и зная, что впереди простой и понятный день, наполненный шелестом старых книг и ароматом кофе...
Он так ясно представил себе эту картину, что чуть не полез назад в экипаж, но быстро взял себя в руки. Нет смысла дергаться – от этих не убежишь, спокойной жизни теперь все равно не будет.
Да и какое уж тут спокойствие, если вчера поздно вечером ему лично позвонил генерал и попросил оказать содействие следствию – по старой памяти, так сказать. Генрих, естественно, восторга не проявил. Но генерал к такой реакции был готов – ровно и методично он принялся излагать подробности дела, от которых шевелились волосы на затылке. И стребовал-таки с Генриха обещание приехать утренним поездом.
Ворота, ведущие на территорию департамента, были гостеприимно распахнуты, но посетителей, кроме Генриха, отчего-то не наблюдалось. Тротуар вдоль ограды был совершенно пуст – прохожие предпочитали другую сторону улицы.
Длинное унылое здание с треугольным фронтоном стояло чуть в глубине двора, стыдливо прикрывшись шеренгой высоких лип. Летом, как вспомнил Генрих, фасад едва просматривался сквозь густую листву. Но сейчас, в декабре, все было видно как на ладони – добротная кирпичная кладка, аккуратные карнизы, окна с крестообразными рамами.
Генрих подумал, что в этом, пожалуй, есть некий символизм. Третий департамент желает оставаться в тени, чтобы не раздражать добропорядочных граждан ни своим видом, ни самим фактом своего существования в мире. Но они, граждане, все равно вынуждены его лицезреть – ходят мимо и недовольно кривятся.
Усмехнувшись глубине своих обобщений, Генрих двинулся от ворот к крыльцу. Звук шагов был сухим и звонким – снег до сих пор не лег, хотя мороз держался уже неделю. И не похоже было, что погода скоро изменится. Вместо нормальных туч, способных принести снегопад, над городом висела мутная сероватая мгла, и солнечный свет растекался в ней, как масло в перловой каше.
Тяжелая дверь подалась без скрипа. Лампы в вестибюле горели белым казенным светом. Слева обнаружился гардероб, справа – кабинка дежурного офицера. Прямо напротив входа была еще одна дверь, ведущая непосредственно в недра здания. Ее охраняли двое в синих мундирах.
Генрих неторопливо снял дубленый щегольской полушубок и отдал его гардеробщику. Потом, припомнив здешний порядок, подошел к дежурному за стеклом.
– Добрый день. Мне назначено к десяти.
– Ваше имя?
– Генрих фон Рау.
– Документы, пожалуйста.
Дежурный долго рассматривал членский билет академического сообщества и переписывал данные оттуда в журнал. Управившись с этим, снял трубку телефонного аппарата, произнес что-то быстро и неразборчиво, выслушал ответ и сказал: 'Так точно'. После чего протянул руку вправо, повернул неприметную рукоятку, и по стеклу между ним и Генрихом прошла короткая рябь.
Генрих ощутил нечто, похожее на слабое дуновение ветра. Откуда-то вдруг возник густой запах, будто от гниющих цветов, а во рту появился приторно-сладкий привкус. Генрих с трудом подавил желание сплюнуть, хотя знал, что все это – лишь фокусы восприятия. Мозг тщетно пытался перевести в понятные ощущения то, что происходило в эту минуту.
Дежурный разглядывал посетителя на просвет, задействовав при этом столько энергии, что хватило бы на сотню извозчичьих амулетов.
Продолжая изучать светограмму, дежурный удивленно нахмурился. Наверно, заметил затворяющее клеймо и не сразу понял, что это значит. Впрочем, ему простительно – ведь, в сущности, молодой еще парень. Служит недавно и Генриха уже не застал. Новая поросль, крепкая смена, которая, отличаясь житейской хваткой и здравомыслием, воспринимает то, чем занимались предшественники, с брезгливым недоумением. Или, в лучшем случае, с сочувственной жалостью.
К счастью, гнилостный запах исчез так же быстро, как появился. Проверка закончилась. Дежурный положил перед Генрихом сиреневую дырчатую картонку размером с ладонь.
– Ваш пропуск. Третий этаж, кабинет 38.
– Благодарю.
Генрих пересек вестибюль и протянул картонку одному из синемундирников. Тот сунул ее в прорезь на крышке загадочного устройства, стоящего рядом на деревянной подставке. Генрих наблюдал с любопытством – в его времена таких диковин тут не водилось.
Механизм заглотил добычу жадно, с утробным звуком. Внутри что-то лязгнуло, заскрежетало. Потом на секунду машина смолкла, будто переводя дыхание, и наконец с надрывом выкашляла пропуск обратно. Охранник вручил его Генриху.
– Прошу вас. Извольте сдать при выходе.
На картонке отпечатались угловатые цифры – дата и время прибытия с точностью до минуты. Генрих хмыкнул. Интересно, какой от этого прок? Как эти игрушки защитят от коварных вражеских происков? Ну разве что враг трусливо сбежит, заслышав скрежет жуткого механизма. Известно ведь – клиенты Третьего департамента технику на дух не переносят.
Генрих поднялся по лестнице на нужный этаж. Приемная генерала располагалась в торце длинного коридора. Ковровая дорожка приглушала шаги. Было тихо, только за одной из дверей стрекотала пишущая машинка.
Секретарь в приемной – неулыбчивый тип лет тридцати пяти, одетый в штатский костюм, – поднял на Генриха взгляд:
– Герр фон Рау? Его превосходительство ждет.
Да, тот действительно ждал.
Генерал Теодор Август цу Нидерхаузен, начальник Третьего департамента, при виде гостя вышел из-за стола и протянул руку. Он мало изменился за эти годы – по-прежнему сухощав и подтянут, мундир сидит как влитой, рукопожатие крепкое. Только голова поседела, и морщины стали заметнее.
– Здравствуйте, ваше превосходительство.
– Бросьте, Генрих, – поморщился генерал. – К чему этот официоз? Здесь посторонних нет. Или это ваша маленькая месть за то, что я выдернул вас из уютного академического болотца? Неужели оно вам еще не осточертело?
– Как скажете, Теодор. И да, мое болотце совершенно меня устраивает. Оно хорошо сберегает нервы. В отличие от... – Генрих выразительно повел глазами вокруг.
Впрочем, во внешнем убранстве генеральского кабинета не было ничего угрожающего. Книги в шкафах, мягкие стулья, штучный паркет. Даже настенная карта выдержана в подчеркнуто-спокойных тонах: Девятиморье в центре отсвечивает малахитовой зеленью, к западу дремлет в лиловых сумерках Лузитания, а Зимняя Империя на востоке застыла в сугробах голубоватого инея. На противоположной стене – портрет канцлера с парадными эполетами, багряной муаровой лентой и звездой Равноденствия на груди; поза исполнена достоинства, плечи расправлены, и только взгляд, как у голодного ящера, слегка портит общее впечатление.
Генерал между тем продолжал:
– Я хорошо изучил вас, Генрих, пока вы работали здесь, под моим началом. И, признаться, был несколько удивлен, узнав про затею с университетом. Ведь это совсем не ваше призвание – вдалбливать студиозусам знания в чугунные головы.
– Я отошел от преподавания. Сейчас пишу докторскую работу.
– И насколько вы, позвольте спросить, продвинулись в этом? За последние, ну скажем, полгода?
– Ладно, Теодор, – буркнул Генрих. – Будем считать, вы меня уели. Я вряд ли промчусь кометой по научному небосклону. По натуре я, скорее, не теоретик, а практик. Но, в связи с известными обстоятельствами, практическая... гм... деятельность мне теперь недоступна. Поэтому вот уже много лет я – тихий кабинетный исследователь. Книжный червь, который привык к покою. И, если честно, с трудом представляю, чем могу быть полезен в нынешней ситуации. Но раз уж вы сочли мое присутствие обязательным, то, может, перейдем сразу к делу?
Генерал кивнул ободрительно.
– Вы злитесь, Генрих, и это правильно. Таким вы мне сейчас и нужны. Апатия в нашем ремесле – недопустимая роскошь. А что касается дела...
Он взял со стола картонную папку и протянул ее гостю.
– Присядьте и посмотрите снимки. Это то, о чем я вчера рассказывал. Группа работала почти до утра.
Сверху в папке лежали обычные фотокарточки – не светопись, а технические, мертвые изображения на бумаге. Сначала общий план улицы с добротными каменными домами, потом дверь с вывеской 'Аптека Ротмайера' и, наконец, вид изнутри – прилавок, весы, разнокалиберные склянки на полках.
– Погодите, – сказал Генрих, – а где же, собственно?..
– В подсобном помещении, лежал на полу. Вот, видите?
– Силы небесные, у него же лица почти не осталось...
– Рваные раны по всему телу, причем нанесенные словно бы изнутри. Тело и пол вокруг засыпаны мертвой пылью, будто что-то истлело. Состав пытаемся выяснить. Но это вторичные проявления. Главное в другом. Взгляните на светограмму.
Генрих выудил целлулоидный плотный прямоугольник размером с альбомный лист. Угольно-черная поверхность тускло блестела.
– Ну, что скажете?
– Минуту, пожалуйста. Вы же помните, у меня теперь с этим сложно.
– Да, простите.
Достав из внутреннего кармана очки с темно-синими линзами, Генрих водрузил их на нос. Оправа была металлическая. Перемычка между стеклами, очень широкая и массивная, полностью прикрывала переносицу и имела ряд мелких вертикальных насечек. Вся эта конструкция придавала Генриху несколько фантасмагорический вид.
– Вам идет, – нейтрально произнес генерал.
– Если бы вы услышали, Теодор, сколько я за них заплатил, вы бы сразу перестали иронизировать.
Сосредоточившись, Генрих уставился на светограмму. Для невооруженного глаза она так и осталась бы просто целлулоидной пленкой. Но глядя сквозь фокусирующие линзы, он начал улавливать изменения.
В центре прямоугольника появилось мерцание – сначала точка, потом несколько изломанных тонких линий, которые расползались к краям. Это напоминало треснувший лед. Под взглядом Генриха трещины множились. Он усилил нажим, и 'лед' проломился разом, а из открывшейся полыньи хлынул чернильный свет.
Как всегда в такие моменты Генрих испытал сожаление, что человеческая речь слишком скудна, ограничена и не содержит правильных слов. Свет не был светлым – и разум метался, пытаясь вырваться из этого языкового капкана. Чернильное сияние усилилось, в глазах появилась резь. Снова, как в вестибюле, возник цветочный запах, только теперь не гнилостный, а неожиданно приятный и свежий, и Генрих понял, что сейчас узнает его, буквально через пару секунд...
Голова закружилась, и он поспешно отдернул руку со светограммой. Снял очки, вытер пот со лба.
– Итак? – генерал смотрел выжидающе.
– Я не увидел деталей, засветка запредельная. Это брак?
– Нет. Реальный фон на месте событий.
– Впечатляет. А этот аптекарь, как его там...
– Ротмайер. Гельмут Ротмайер.
– Он владел светописью?
– Только на бытовом уровне. В лучшем случае, мог продлить срок годности своих порошков. Жил тихо, ничем особо не выделялся.
– Зачем его вообще убивать?
– Вот именно, Генрих. Зачем? И, главное, почему таким способом? Его могли бы пырнуть ножом, застрелить, задушить бельевой веревкой. Могли бы, в конце концов, разрядить в него амулет. Но вместо этого обрушили поток света, способный сравнять с землей весь квартал. Смысла не больше, чем положить комара под кузнечный молот. А что если это несчастный аптекарь – лишь тренировка? Пристрелка, образно говоря? А настоящая цель – совсем другого масштаба? Надеюсь, Генрих, теперь вы прониклись серьезностью ситуации?
– Более чем. Однако так и не уяснил – зачем позвали меня? Что я могу вам сказать такого, чего еще не сказали действующие эксперты? Вот я посмотрел светограмму – и никаких догадок. Но вы ведь и не ждали большего, верно? Потому что мой нынешний уровень вам известен. Так в чем же дело, Теодор?
Генерал ответил не сразу. Задумчиво прошелся из угла в угол.
– Скажите, Генрих, вы ведь, если не ошибаюсь, больше года не посещали столицу?
– Да. О чем, повторюсь, ни капли не сожалею.
– Понимаю вас. Но, видите ли, вчера по телефону я рассказал не все. Был еще один довольно странный момент. Приехав к месту убийства, я вылез из экипажа и при входе в аптеку вдруг ощутил ваш отсвет. Отпечаток вашего присутствия там.
– Это невозможно, – сказал Генрих спокойно. – Я вчера не выходил из квартиры.
– Я знаю, – так же спокойно подтвердил генерал.
'Интересно, откуда?' – мельком подумал Генрих.
– Я был озадачен, – продолжал его превосходительство. – Остановился, постарался сосредоточиться. Но ощущение сразу исчезло. Я, конечно, мог ошибиться – засветка там действительно запредельная. И все же...
– Ну да, – Генрих хмыкнул. – Это знаменитое 'все же'. Решили, что проверить мое клеймо, на всякий случай, не помешает. И вообще посмотреть на мою реакцию.
– Я обязан был это сделать, – генерал пожал плечами. – Просто ради очистки совести. Впрочем, вы ведь хорошо понимаете – если бы мы вас в чем-то подозревали, то пришли бы к вам сами. И разговор бы сложился несколько по-иному.
– Ладно, теперь вы убедились, что все в порядке. Ваша совесть чиста. Я могу идти?
– Не стройте из себя обиженного ребенка, – генерал добавил металла в голос. – Молчите и слушайте. Да, я знаю, что вас там не было. Но пока мы не разобрались с вашим отсветом (или с тем, что я за него принял), я вынужден держать вас в уме. Значит, в ваших же интересах, чтобы мы как можно скорее докопались до истины. И лучше помочь нам, чем просто сидеть и ждать. Это первое.
– Надо полагать, будет и второе, – пробурчал Генрих.
– Да, будет. Уже понятно, что дело беспрецедентное. И чтобы его раскрыть, понадобятся беспрецедентные меры. Моя интуиция об этом просто вопит. Поэтому я хочу, чтобы рядом были не просто компетентные люди, коих в департаменте более чем достаточно. Мне нужен кто-то, способный, при необходимости, пожертвовать всем и принять решение, граничащее с безумием. Как сделали вы двадцать лет назад.
Несколько секунд они молча мерились взглядами. Потом на столе пронзительно зазвонил телефон – угловатый, массивный, с витым шнуром. Генерал подошел, снял трубку.
– У аппарата. Докладывайте, Кольберг. Когда? – он долго слушал, постукивая карандашом по столу. – Хорошо, я понял. Действуйте. Скоро буду.
– Что там? – полюбопытствовал Генрих.
– Нашли еще одно тело. Обстоятельства схожие, подробности выясняем. И в данном случае вы нам, пожалуй, особенно пригодитесь.
ГЛАВА 2
– Что вы имеете в виду? – спросил Генрих.
– Убит ваш, в некотором роде, коллега. Рудольф Штрангль, восьмидесяти двух лет, профессор, автор дюжины трудов по истории...
– ...и биограф монаршей семьи. Ужасная новость.
– Вы были знакомы?
– Только заочно, по его книгам. Жизнеописание Старого Короля ему весьма удалось. Название, правда, мне никогда не нравилось. 'Предвестник железной эры' – это он, по-моему, перегнул. Хотя материал там собран уникальный, надо признать. Да вы ведь наверняка и сами читали. По долгу службы.
– Читал, – подтвердил хозяин кабинета. – Согласен с вашей оценкой. И, боюсь, подтверждаются мои худшие подозрения. В том смысле, что аптекарь – лишь случайная жертва, а на самом деле убийцу интересуют птицы совсем другого полета.
– Ну не знаю, – Генрих с сомнением покачал головой. – Биограф – это ведь не сановник и не особа королевских кровей. Да, он, когда писал книгу, беседовал со многими из высшего круга. Но и только. Никакого влияния он на них не имел, да и не мог иметь в принципе. А в последние годы вообще, я слышал, был болен, почти ни с кем не общался. Тихо доживал в одиночестве. Нет, Теодор, я не вижу смысла.
– Вот и постараемся разобраться. Вы едете со мной, Генрих. Подробнее поговорим по дороге.
Убрав папку с документами в несгораемый шкаф, генерал вместе с гостем вышел из кабинета в приемную. Спросил у секретаря:
– Подготовили то, о чем я просил?
– Да, ваше превосходительство.
Секретарь достал из выдвижного ящика стальную пластину – прямоугольную, размером с ладонь и со скругленными уголками. Протянул ее Генриху. Тот вопросительно глянул на генерала.
– Не сочтите за издевку, Генрих. Да, это ваш старый жетон – как видите, мы его сохранили. Знак того, что вы участвуете в деле совершенно официально. Я подписал соответствующий приказ. Это, по крайней мере, избавит вас от необходимости каждый раз получать внизу новый пропуск.
– Я вообще-то рассчитывал, что этот, нынешний раз – единственный, – тоскливо заметил Генрих.
На жетоне была оттиснута крупная цифра 3, которую в нижней части пересекало несколько тонких горизонтальных бороздок. Они хранили искру чернильного света – идентификационный узор, невидимый для обычного зрения. Еще ниже имелась четкая надпись: 'Генрих фон Рау. Мастер-эксперт'.
Прошлое, встрепенувшись, тянуло к нему жадные щупальца.
Генерал между тем облачился в шинель и кивнул на выход. Они прошли по тихому коридору, спустились по лестнице в вестибюль. Механизм снова мучительно закряхтел, пожирая сданный Генрихом пропуск.
Во дворе глава департамента сразу свернул налево и двинулся вдоль фасада. Генрих удивился – конюшня, насколько он помнил, была в другой стороне. Но генерал повел его к приземистому строению с широкими створками деревянных ворот и закопченными окнами. Ворота как раз открылись, и наружу выкатился экипаж на паровой тяге. Шофер, устроившись впереди на открытом сиденье, ворочал рулевым колесом; пассажирская кабинка у него за спиной блестела темно-зеленым лаком. Деловито посапывала труба.
– Двигаете прогресс? – осведомился Генрих. – Демонстрируете верность политике Железного Дома?
– Вы отстали от жизни, мастер-эксперт. Это давно уже не политика, а бытовая необходимость. Такие штуки лет десять как выпускают серийно. В столице их, пожалуй, не меньше тысячи.
– Ладно, ладно, герр генерал. Я все-таки живу не в берлоге. В нашем городке они тоже есть, просто мне больше нравятся лошади. Ну и как они в деле, эти паровички?
– Весьма шустры. Мы постоянно держим два наготове, котлы не гасим. Прошу.
Генрих полез внутрь. Генерал сказал шоферу:
– Через мост. Кленовая, 43.
Локомобиль вырулил со двора и покатил по улице, обгоняя коляски, запряженные лошадьми, и ревниво фыркая, когда навстречу попадались другие паровые повозки. Дома из темно-красного кирпича вставали по обеим сторонам от дороги. Чернели кованые ограды, мелькали витрины со шляпами, часами и париками. Дамы в кокетливых шубках шли под руку с господами в толстых пальто. Вороны угрюмо дремали на голых ветках, голуби возле булочной дрались на тротуаре за оброненную кем-то ватрушку. Город сыто щурился – а над ним вздымалась громада королевского замка.
Замок будто прорастал из холма – поседевший от времени, с мощными стенами и пузатыми башнями по углам. Донжон, похожий на обтесанную свечу и увенчанный острым многоугольным куполом, царапал мутное небо. Стрельчатые окна мягко светились. И реяли флаги с поджарым черным орлом, который сжимал в правой лапе скипетр, а в левой – чернильницу.
– Генрих, у вас ведь восприятие светописи, насколько я помню, связано с обонянием? Какой запах вы ощутили, глядя на снимки? Были какие-нибудь подсказки?
– Ах да, хорошо, что напомнили, Теодор. Как ни странно, запах оказался весьма приятный – медовый, я бы сказал, и очень знакомый. Я где-то с ним уже сталкивался, вот только где именно – сообразить не успел.
– Гм, – генерал задумчиво потер подбородок.
– А непосредственно на месте убийства? Ничего похожего не было?
– Нет, обычные аптечные ароматы. Йодоформ, касторовое масло. Да еще эта пыль вокруг слегка отдавала тленом. А светограмма, значит, медовая? Забавно, весьма забавно...
– Еще бы. Служебная светопись, как правило, не слишком благоухает. Особенно в вашей конторе, – мстительно сказал Генрих. – Контроль в вестибюле, к примеру, воняет для меня гнилью.
Генерал улыбнулся едва заметно. С минуту они молчали. Потом Генрих спросил:
– А у вас ведь побочное восприятие – через звук? Что вы услышали там?
– Волны и ветер, – сказал генерал. – Как будто я на берегу моря. И шум постепенно усиливается – кажется, идет шторм.
Локомобиль между тем заезжал на мост. Открылся вид на резиденцию канцлера. Она стояла на островке посреди замерзшей Прейгары – у подножья холма, под сенью королевского замка. Трехэтажная, лишенная архитектурных красот, резиденция мирно устроилась на обширной лужайке. Пожухлая трава вокруг была присыпана инеем.
На фронтоне виднелся знак Железного Дома – стилизованный циркуль. А ведь Генрих прекрасно помнил те времена, когда вместо циркуля там было изображение фокусирующей линзы в оправе. Совсем недавно, четверть века назад...
Боже, подумал Генрих, неужели я уже такой старый? Кажется, все было только вчера – пролетка катится по этому же мосту, и студент-третьекурсник, сидящий в ней, едва не лопается от гордости, потому что ему только что предложили работу. И брызжет радостью май, и трава на лужайке изумрудно сверкает, и жизнь впереди залита ослепительным солнцем...
– Теодор, – спросил он, – вы долго выбирали тогда? Ведь у многих на факультете природные способности были выше. Хотя, конечно, я понимаю – дело не только и не столько в способностях. Вы искали идеалистов.
– Не отвлекайтесь, Генрих. Сосредоточьтесь на деле. Вы сказали, что у вас пока – никаких догадок. Пусть так. Я тоже противник поспешных выводов при недостатке фактов. Но давайте начнем хотя бы с самых общих соображений. Как бы то ни было, вы – человек науки. И, по идее, должны смотреть на проблему шире, чем я.
– Пока мне ясны две вещи. Первое – выброс в аптеке был точечным. То есть, преступник, извините за каламбур, точно знал, куда бить. Второе – выброс был колоссальной мощности. Просто глупо тратить столько света для тренировки. Вывод – ваша гипотеза о 'пристрелке' неубедительна. Во всяком случае, для меня. Аптекарь – не случайная жертва. И это опять приводит к вопросу, зачем его убивать.
– Спонтанный выброс? Убийство в состоянии аффекта?
– Очень сомнительно. Тогда бы жертва была одна. А у нас ведь еще историк.
– Согласен. Дальше.
– Главный вопрос – что общего у аптекаря и профессора? Где и когда они могли пересечься? Если поймем, то станет ясен мотив. Надо копать. И я бы начал с аптекаря – у него знакомств по определению меньше, проверить легче. Вы говорите, жил неприметно. Но хоть что-то необычное есть?
– Да как сказать. Родился в деревне – миль сто отсюда. Приехал в город семь лет назад, после смерти матери. Выучился, открыл свое дело – видимо, были какие-то сбережения. Вот тут, пожалуй, любопытный момент. Он рос без отца, мать была сельской травницей. Могла ли она оставить ему сколь-нибудь серьезную сумму? В общем, ждем подробностей о родителях. С деревней связаться напрямую нельзя, запрос послали в соседний город. Оттуда в деревню снарядили вахмистра – сегодня к вечеру должен прислать отчет. Пока что все сведения у нас – от невесты аптекаря и от его соседей.
– Сколько ему лет было, кстати?
– Недавно исполнилось двадцать пять.
Генрих невесело усмехнулся. Опять пресловутая четверть века. Для кого-то жизнь в этом промежутке изменилась неузнаваемо, а для кого-то и вовсе уместилась вся, без остатка. Будто в футляре с числовым секретным замком, где паролем служат даты рождения и смерти.
У профессорского особняка на Кленовой уже стояло несколько экипажей. Толпились зеваки – в большинстве своем, судя по виду, прислуга из соседних домов, но попадались и солидные бюргеры. Публика сдержанно гомонила, за ней приглядывал усатый вахмистр.
Генерал с Генрихом, выбравшись наружу, подошли к открытым воротам. Там их встретил плотный мужчина в штатском.
– Я увидел, как вы подъехали, герр генерал.
– Здравствуйте, Кольберг. Познакомьтесь – Генрих фон Рау. Наш приглашенный эксперт в этом деле.
Крепыш на миг зафиксировал Генриха цепким взглядом. Вежливо кивнул, принимая к сведению. Генерал спросил:
– Что успели выяснить? Картина такая же?
– Касательно выброса – да. Мощнейшая засветка, даже сильнее, чем в прошлый раз. А вот внешние проявления отличаются.
– Да? И чем же?
– По крайней мере, мы теперь знаем, каким образом были нанесены раны. Но, с вашего позволения, герр генерал, я бы советовал взглянуть лично.
– Ведите.
Они двинулись вдоль стены по чисто выметенной дорожке. Клумбу слева густо покрывали жухлые листья. Голые кусты сирени топорщились, словно метлы. Дом был большой и старый, с черепичной двускатной крышей и флигелем для прислуги.
Поднявшись на крыльцо, они миновали прихожую и вошли в просторную гостиную с погасшим камином. Широкие диваны вдоль стены пустовали. На стуле в дальнем углу всхлипывала невзрачная женщина лет шестидесяти. Ее отпаивали водой.
– Экономка, – пояснил Кольберг вполголоса. – Утром обнаружила тело – в коридоре на втором этаже. Больше в доме никого не было. Профессор – вдовец, дети и внуки живут отдельно.
– Убийцу она не видела?
– Нет. Но говорит, что примерно на полчаса ее неожиданно сморил сон. Прикорнула в кресле, потом спохватилась, пошла наверх. И там увидела труп.
– Понятно. Преступник хладнокровен, но не маньяк.
– Да, герр генерал, похоже на то. Мог бы убить и ее, как свидетеля, но предпочел только усыпить.
Генрих, продолжая прислушиваться к их разговору, подошел ближе к лестнице. Наверху раздавались приглушенные голоса. И еще ему показалось, что оттуда доносится знакомый медвяный запах.
Голоса стали громче. Генрих расслышал:
– Нет, просто более стабильный канал. Поэтому нет распада...
Со второго этажа на лестницу вышли двое. Тот, что постарше, продолжал говорить, стягивая на ходу резиновую перчатку. При виде Генриха он запнулся – остановился, держась за палец.
– Фон Рау? Что вы здесь забыли?
– Зашел погреться. И, кстати, здравствуйте, Либхольц.
– Я не уверен, что вам нужно здесь находиться.
– Впервые за столько лет я с вами согласен. Может, будете столь любезны и доведете вашу мысль до его превосходительства?
Генерал обернулся к ним:
– Герр Либхольц, вы знакомы с герром фон Рау. Согласно моему распоряжению, он имеет доступ к материалам следствия. Впредь извольте сотрудничать. А пока доложите первые выводы.
Он поднялся по лестнице, Генрих следом. Сладкий запах с каждым шагом усиливался. Генрих почувствовал, как сердце забилось чаще. Приостановился, сделал глубокий вдох и заглянул в коридор.
Рудольф Штрангль, историк и королевский биограф, лежал на полу, раскинув в стороны руки. А сквозь глазницу у него прорастал колючий стебель чертополоха.
