Текст книги "Блаженный старец Василий (1868-1950)"

Автор книги: Владимир Протоиерей Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Хорошо тебе, ты и не охаешь, а я вон как измучилась.

– А толк-то какой, – ответил старец.

Отправили Евдокию Семеновну в дом для умалишенных. Родители пришли к старцу. Он им говорит:

– Какая была, такая и будет.

Они поехали за ней. Им говорят:

– Куда вы ее берете? Вы что, не видите сами, какая она? Оставьте, пусть здесь доживает.

Но родители взяли ее и привезли домой, в город. Везли на поезде, она не хотела заходить в вагон и громко кричала. Отец запряг корову, и повезли ее к старцу. Она ходить сама не могла. Отец взял ее на горбушку – она тяжелая, но он же мужчина – и понес в дом к о. Василию. Старец опять говорит:

– Какая была, такая и будет.

Пока старец молился, руку его держали у нее на голове. От старца сама уже пошла. Вышла из дома и говорит:

– Ой, мама, красная помидорка…

(Впоследствии Евдокия Семеновна, исцелившись от недуга, работала в Майне, мастером. Ее руками посажена вдоль дороги от Уржумска до Тагая аллея садовых деревьев и кустариников: ранета, смородины и крыжовника. Рахиль, встретив ее однажды, похвалила: «Евдокия, как ты природу нарядила!» – авт.).

Пошли в лес за дровами. Семь таратаек привезли. Вернулись, радостные, а он лежит, плачет: «Как я согрешил – это для меня вы дрова готовили, а сегодня такой день – Великомученика Георгия».

При Неопалимовской церкви работал один человек. Разошелся с женой и взял другую. Потом его посадили, дали десять лет. Вторая его жена пришла к старцу. Он говорит: «Если вернется к своей жене, когда выйдет, то его скоро отпустят». Она поехала к нему на свидание и рассказала, а он говорит: «Я ему в этом отказываю». Она опять к старцу. Старец, услышав ответ, сказал: «Он мне отказал, и я ему отказываю». Так он все десять лет и отсидел.

Если о. Василий улыбался, когда мы уходили, обязательно что-нибудь случалось, если плакал – все было хорошо.

АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА КОЗЛОВА /чтица Богоявленского храма села Прислониха/

Повествование о том, как старец Василий помогал болящим своей молитвой

Я, грешная раба Александра, со своей тетей Полей зашла к старцу Василию навестить его. Он был полностью парализован, у него ничего не действовало: ни руки, ни ноги; он даже не мог пищу себе жевать; не мог чисто говорить, но кто за ним ухаживал, те понимали. Я, как молодая, возраста двадцати трех лет, одета была по-светски. На мне были белые валенки – тогда это было модно. Старец сказал: снимай белые валенки и одевай черные, и иди этим путем. Я так и стала придерживаться его напутствия. Впоследствии у меня появился такой недуг: в груди была такая тяжесть, как будто там лежит камень, тяжелый-тяжелый, пудовый. Мы опять пошли к старцу. Я объяснила свою болезнь. Меня посадили рядом с его кроватью, положили мне на голову его руку, и он стал читать какие-то молитвы, а у меня появилось желание кричать, и я громко кричала на всю комнату, Когда шли обратно домой, сели на траву отдохнуть. Тут я вспомнила про свой недуг, но у меня в груди было так легко, что мне показалось – там все пусто.

К отцу Василию люди шли со своими нуждами, болезнями, и он, как мог, помогал, советовал и за всех молился. У тети Поли в молодости тоже была беда: ее развели с мужем и нагнали такую тоску, что она не знала, что ей делать. Она бежала к о. Василию и плакала от тоски, а старец говорит своим: «Давайте ее под руку», – и исцелил Полю от тоски.

Повествование о том, как его мучили и гнали в коммунистические годы, со слов тети Поли

Старца Василия стали притеснять, то в одну больницу гонят, то в другую, то в третью; все его проверяли, чтобы как-нибудь уничтожить. Потом его поместили в больницу села Теньковка (такой большой дом на горе, где после войны сделали детдом) и стали опять исследовать. Члены компартии решили, что старца надо уничтожить, чтобы не было у власти никаких помех от ненужных людей. Однажды собрались врачи и начальники в палате и рассуждали, как им поступить. Вдруг в палату влетел огненный голубь. Они все упали вниз лицом – их ослепило светом. После этого случая, немного погодя, стали принуждать медсестер и врачей, чтобы кто-нибудь его умертвил, но никто не соглашался. Потом приехала врачиха из Куйбышева, которая была согласна это сделать. И когда она подошла к кровати старца, чтобы сделать смертный укол, ей принесли телеграмму: срочно выезжай, умер сын. Она тут и упала: стала кричать, плакать и просить у старца прощения.

Всего не опишешь, что старец Василий потерпел, лежа на одре болезни. 45 лет на двух деревянных обрезках: один – посередине спины, другой – под коленями. Дай ему Бог за такие труды жить в Обители Господа нашего Иисуса Христа, в Горнем Иерусалиме. Аминь.

РАХИЛЬ

Человек к доброте привыкает – и я привыкла к о. Василию. Мама умирала, мы спросили: как нам жить? Мама говорит: как хотите, только помирнее. Потом попросила меня: «Подай икону Божией матери «Неопалимая Купина», благословлю тебя за всех». У одного духовного лица спросила: как мне жить? Он ответил:

– Ну тебя к татарам. Спросили у старца.

– Живите, как мать, – ответил он, – я сам все устрою.

Да что я могу рассказать, я же безумная…

Когда сказала старцу, что мама умерла, он говорит:

– Своей позорной смертью она искупила свои грехи. К маме по-разному относились: нищенка, бродяжка, но мудрая. Некоторые, наверное, порадовались ее смерти. Вот почему смерть мамы старец назвал «позорной».

Нет, не буду больше рассказывать. Все расскажу, а мне что останется? Это все мое, никому больше не нужно…

Мамочку три раза сажали в тюрьму. Первый раз посадили – думали, монашка. Когда забрали второй раз, сказали: «Ты по народу ходишь и говоришь: «У кого берут – отдайте, а у кого не берут – антихрист тут. А у вас ни того, ни другого нет». Третий раз – за то, что не уплатила налог. Брат мамы Александр хотел пойти заработать денег и рассчитаться, но мама сказала: не ходи, им ведь дом наш нужен, а не налог. Маму забрали, увезли в город. В тюрьме ей говорят: «Ты год назад была и опять вернулась, а мы все еще здесь. Нанимай защитника – опять выпустят». Мама говорит: «Я уже наняла». И показала им маленькую икону Николая Угодника. Они ей: «Да, ну тебя, надо за деньги». Маму осудили на пять лет ссылки в Омск. «Езжай за свой счет, документы сами отправим», – сказали ей после суда. Чтобы найти денег на дорогу, она вернулась домой. Пришла ночью, никто не видел. Так прожила она почти месяц, боялась выйти из дома, пока не пришел участковый Максим Ульянов. Он сказал: «Дети за тебя писали, дело пришло, рассмотрели еще раз – ссылку заменили на один год принудительных работ». Мы обрадовались, мама говорит: «Слава Богу! Если бы я туда уехала, то не вернулась бы. Пусть лучше будут бесы, их бояться, чем власть».

Брат пришел из школы домой, плачет: в столовой после него чашку не взяли мыть. «Ты, – говорят, – в церковь ходишь, крест целуешь и причащаешься, а там люди всякие заразные ходят». Мама запретила ему ходить в школу. Через несколько дней пришла «власть»:

– Почему ваш сын не ходит в школу?

– У нас не в чем ходить, – ответила мама.

– А в церковь есть в чем? Готовь хлеб и сама готовься.

– И хлеб готов, и сама готова, но как сыну жить – я буду решать.

Мама всегда иконку Николая Угодника носила на груди. Вот – дощечка только осталась, образ весь спотел…

Незадолго до того, как это случилось, к нам должна была приехать сестра моя Капа. Она написала в письме, что едет вместе с Лушей и у них тяжелые вещи. Просила встретить. Я пошла встречать. До железнодорожной станции несколько километров лесом. Меня догоняет человек. Я ему говорю: если повстречаете девушек, то покричите мне. Он ушел вперед, а я испугалась: зачем я так сказала? Но скоро услышала, как он кричит: «Встретил!». Я побежала вперед. Капа с Лушей несли чемодан на палке, такой тяжелый, что еле дотащили до дома. Мама встретила нас словами: «Что-то, дети, ждет вас в жизни дальше тяжелое». Капа попросила маму благословить ее идти жить в дом старца Василия, ухаживать за ним вместе с Лушей. Мама благословила, но только сказала: «А стерпите?»

Я не знаю точно, как все это произошло. Да кто же знает? Небо и земля свидетели. Два человека в поле не смогли разойтись.

Он пришел с фронта без одной руки. Иваном звали. Ехал из Выров на «полуторке», вез из Сенгилея приборы для больницы. Мама шла впереди по дороге. Он ее сразу узнал. Мама была в городе у сына, а Иван был его другом, там они и встретились: когда Иван ехал в Сенгилей через город, зашел в гости, перед обедом мама сама Ивану руку вымыла. Тут слева, по дороге, было болотце. Он думает: «Сейчас болотце объеду, догоню ее и подвезу».

Подвез… Я к машине подбежала, мама говорит: «Доченька, он меня задавил». Я стала плакать.

– Ваня, – попросила мама, – помоги ей вытащить меня из кабины.

Лежать на кровати ей было тяжело, положили на пол. Пока Иван ездил разгружаться, я все время молилась, а мама несколько раз повторила: чтобы только мщения не было. Вернулся Иван, постелили в кузове, положили маму и повезли в город. Я сидела рядом с ней. Доехали до речки Сиучки. Мама говорит: «Дочка, я умираю». И умерла… Восемнадцатого августа 1942 года.

На девятый день поехали в Урень к старцу Василию. Он спросил про маму: «Сколько лет она была во вдовстве?». Я ответила:

«Двадцать два года». – «Поминайте ее…». Дальше Луша не поняла и переспросила: «Девицей?» – «Нет, отроковицей, – ответил старец. – А Рахиль пусть едет в город, в Тагае ей житья не дадут». По благословению старца, после сорока дней, я уехала жить в город…

Видите? Что с человека глупого возьмешь? Я же говорила: вы хотели, чтобы я про многострадального рассказала, а я все про свое. Я сомневаюсь: а, хочет ли сам отец Василий? Как же без его благословения? Он сам все откроет, когда будет время. А меня простите, ничтожную.

КУРАЛОВА ЛЮБОВЬ, г. УЛЬЯНОВСК

«Не стоит село без праведника»

Село Большой Урень, часть которого называется Копышовка – родина многострадального старца Василия, избранника Божия, молитвенника за весь мир. Блаженный старец Василий Струев родился 1-го августа старого стиля в 1868 году, жития его было 82 года. 45 лет находился в болящем неподвижном состоянии, преставился в 1950 году. Родился он в крестьянской семье. Родители

– Дмитрий и Евдокия, в семье еще были два брата – Филипп и Георгий и сестра Анна. В своем селе о. Василий был старостой, а по профессии

– вальщик. Он был женат, жену звали Евфимией. По роду своих занятий о. Василий поехал на валку, оттуда его привезли больным. Произошло это 1-го ноября ст. ст., в день памяти бессребренников и чудотворцев Космы и Дамиана. Когда о. Василий заболел, он жил в доме вместе с семьей племянника, сына Филиппа. Две семьи жили в небольшом домике, который сохранился до настоящего времени. Отец Василий лежал на кроватке, на улицу его возили на коляске. Тело у него все отболело, отпадало, а потом сделалось розовым, как у младенца. К о. Василию шли за помощью: кто с горем, кто с болезнью, кто за советом, с просьбой о святых его молитвах, о помощи об исцелении от болезней, телесных и душевных. Больного, недвижимого о. Василия два раза забирали: 5 октября ст. ст. и 27 ноября ст. ст.

День Ангела о. Василия 2 августа ст. ст.

После смерти о. Василия Гликерия и Капитолина, которые ухаживали за старцем, делали поминки два раза в год: в день кончины 26 июня ст. ст. и 26 декабря ст. ст., на второй день Рождества Христова – на полугодие.

В бытность моего посещения, на поминках летом было до 150 человек. Поминали в избе, сенях, во дворе. Накануне поминок, вечером и утром ходили на кладбище; на могилку о. Василия ставили воду, продукты, мыло, богородичную травку, чтоб освятилось, и брали для исцеления. Приходящие, по любви к о. Василию, за помощью люди, обремененные житейскими невзгодами и скорбями, опускались на колени, низко склонив головы на могилку, со слезами, с сердечными воздыханиями просили помощи и заступления о. Василия за себя, за свои семьи, за родных и близких и за всех живых и усопших. На поминание о. Василия приходили и приезжали люди не только из других сел и деревень, но и из городов: Симбирска, Самары, Балашова, Ташкента. Верующие люди шли и приезжали не только помянуть старца, так как уже после кончины все его считали святым, но и помочь своим усопшим родственникам за его ходатайства и молитвы перед Богом и Божией Матерью. В день блаженной кончины о. Василия, после поминок или в течение дня, почти всегда шел дождь – изливалась благодать.

Однажды, при выезде из своего города, моя сестра Таисия в поле потеряла свой паспорт, который ей срочно был нужен. Потом она мне рассказывала, что, когда приехала обратно домой, плакала и просила помощи о. Василия. На мой вопрос: «Как просила?» – она ответила: «В простоте своего сердца, я повторяла: Васенька, не скинь меня со своих рук». Дети в поле нашли ее паспорт. Их родители прислали телеграмму о нахождении паспорта. Этот случай произошел незадолго до ее смерти. Таисия умерла при родах, родив сына. Умерла она в день рождения о. Василия –1 августа ст. ст. Вскоре после смерти сестра приснилась мне во сне. Я ей говорю: «Тая, в какой день ты умерла – в день рождения о. Василия!» Она ответила: «А я знаю, я его просила».

РАХИЛЬ

Отца Василия первый раз забрали 5 октября, на мученицу Харитину, потом еще на «Знамение», 27 ноября, – так Луша записала. Сначала отвезли его в больницу, в Теньковку. Там Анна работала хожалкой, она рассказывала. Врачи осмотрели старца и удивились: «По-нашему бы – ему не жить».

Хотели сделать ему укол, но никто на это не соглашался. Из Куйбышева специально вызвали медсестру. Она приехала, разложила инструменты, старец попросил ее немного подождать. Она согласилась. Тут пригласили ее к телефону. Звонили из Куйбышева: что-то случилось с ее сыном, он находится в тяжелом состоянии. Медсестра упала перед старцем на колени, плакала и просила ее простить.

Еще раз о. Василия забрали на «Знамение» – это тоже было до войны. Погода была – здесь снег, здесь слякоть. Супруга старца Евфимия Матвеевна с ним не поехала. Почему? А кто за больным хочет ходить? Кто в тюрьму хочет ехать? «Она – казак», – говорил о ней старец.

Луша говорит:

– И я поеду.

– Ты зачем? Мы тебя не забираем, – сказали ей в ответ. Они его бросили на телегу личиком вниз. Лушенька положила его нормально. Ей разрешили поехать. Едут, а между собой говорят: «Сейчас отвезем его в то место, где всех расстреливают». Луша заплакала, стала молиться. Потом они сказали, что решили попугать, а везут его до Вешкаймы, дальше поездом в город, в больницу. Старицу Екатерину из Шумовки и старицу Пашу из Таволжанки тогда тоже забрали. Они уже были на станции. Когда привезли старца, Паша радостно закричала:

– Василия Дмитриевича везут! Василия Дмитриевича везут!

Привезли всех в больницу. Луша за ними всеми ухаживала. Пашенька Таволжанская ночью увидела «чудочко», пришла утром в палату к старцу Василию и говорит ему: «Ну, расскажи, что ночью было». А он в ответ: «Сама скажи». Паша рассказала: «Видела Ангелов. Они покадили у старца, потом у нас с Екатериной и у всех остальных, и говорят: «Скоро праведники на облацех явятся и на небо вознесутся за праведны дела свои».

Дома о. Василий лежал на трех пеньках. Здесь без них лежать ему было неудобно. После Пашиного видения врачи сами сказали Луше: «Что тебе надо, нянька?» Она попросила три одеяла, свернула их и вместо пеньков положила.

Пашенька подошла к главврачу и говорит: «Отпусти домой, я тебе на рубаху холста дам, самовар поставлю и ладана в него положу». Этим она предсказала его кончину. Вскоре он умер.

Новый главврач отпустил старца, но с тем условием, чтобы домой к нему больше никто не ходил1. Отпустили и Пашеньку Таволжанскую, а Екатерина Шумовская скончалась в больнице.

В 1937 году забрали двух маминых братьев. Один из них, Иоанн, служил в церкви Архистратига Божия Михаила в Репьевке Майнского района, псаломщиком. Другой, Василий, был каким-то агентом. Мама с Капой и еще одной женщиной ходили к старице Екатерине. Мама ходила спросить о братьях и кое о чем еще. Пришли к Екатерине, у нее люди. Одна женщина спросила: «Молиться ли за Государя?».

– За Государя молись, – ответила Екатерина, – да и в тюрьмах кто сидит, и те оправдаются: их Господь взял досовершить…

Мама поняла – это ответ и на ее вопрос. Другая говорит, что больна и не может поститься, врачи ей велели есть больше молока. Как ей быть? Екатерина ответила:

– Ешь, ешь – хуже задохнешься, – и добавила, – вам и яблоки есть не грешно.

А было это до Преображения. Мама и об этом переживала, и хотела спросить. У нас были две яблоньки, и она пекла нам яблоки в печке. Больше есть было нечего. И на это Екатерина ответила. Еще одна женщина спросила, идти ли ей к преподобному Серафиму?

– Что тебе мыкаться? – ответила старица. – Зови его – сам сюда придет.

Потом Екатерина сама обратилась к маме:

– А ты корми голубей – они самые чистые. И барашка – он самый кроткий.

Часть 2.
ВОСПОМИНАНИЯ О СТАРЦЕ ВАСИЛИИ

НИНА ИВАНОВНА ПОРТНОВА. ЯЗЫКОВО

Господи, благослови меня описать все чудеса и исцеления болящего отца Василия[5]5
  1. Луша дала слово, что народ к нему не будут пускать и никому не будут рассказывать о старце. Но когда вернулись домой, о. Василий сказал: «Про меня говорить не бойтесь». Люди стали стучаться: что на войне? Он говорит: «Пустите, пустите…»


[Закрыть]

Мой отец, Иоанн, и покойная мать Елизавета много рассказывали об отце Василии.

Еще до войны – это, примерно, 1938–1939 годы – народ ездил за хлебом. Моя мать пошла к старцу, чтобы он ее благословил в дорогу за хлебом ехать. Он ее благословил, но были еще люди, которые тоже собирались ехать за хлебом. О. Василий не дал благословения, но они поехали. Закупили хлеб в мешках и ехали обратно в поезде, народу было много. Была облава – отбирали хлеб у народа. Мама задремала, и ей показалось, что на нее дует отец Василий. Свекровь будит ее и говорит: «Лиза, у всех хлеб в мешках отобрали». А их мешки стояли в середке и остались. Мама смотрит и не может поверить – отобрали хлеб у тех, кого отец Василий в дорогу не благословил.

Во время войны от отца нашего Ивана долго не было известий. Все ходили гадать к чернокнижникам, и мать с подругой пошла. Подруге сказали, что муж жив, а маме – нет в живых. Мама в то время, по благословению отца Василия, уехала из Б. Уреня в поселок Суходол Чердаклинского района, откуда она была родом. Мама с двумя детьми жила по квартирам. Она продала шапку и очень плакала, не находила места. Собралась и поехала к старцу Василию. Он ее спросил: «Кому ты руку давала?» Она заплакала и призналась, куда ходила. Старец велел ей молиться, сказал, что муж жив, но ему сейчас очень тяжело. Ничего не продавай без него, все у вас будет. Действительно, отец был в плену. Когда война кончилась, он вернулся и они с мамой жили всю жизнь вместе, было у них пятеро детей.

Мой дедушка, Тимофей Дружинин, возил на коляске отца Василия в церковь. Моя мама очень часто ходила к старцу, верила ему, и я тоже верю отцу Василию. Мама со своим свекром хоронила старца и всегда ездила на могилку к нему и в дом, где он жил. Она знала отца Гавриила, он служил в Урене и бывал у отца Василия. Сейчас мощи св. Гавриила находятся в церкви города Димитровграда.

Когда мама умирала, она сутки пролежала без дыхания, а придя в себя, рассказала мне, как она хорошо спала на руках отца Василия и о. Гавриила. Я стала спрашивать: надолго ли ты к нам? Она говорит: дней на 10–15, как они скажут. Мама умерла через 10 дней. Она меня всегда ждала, я ей привозила воду, освященную на могиле о. Василия.

Пишу все это со слезами и верой в Бога. Да простит меня Господь.

РАХИЛЬ

Ксения шестьдесят лет жила слепая. Ум есть, а вида нет. В молодости была учительницей. Днем она бродила по улицам Тагая.

Ночевала в лесу, в оврагах. Когда Ксения совсем состарилась, сестры отправили ее в дом престарелых. Она нам оттуда пишет: «Возьмите меня. Я ничего не вижу, а здесь и не слышу ни единого слова». Мы поехали и забрали ее к себе. Но через некоторое время Ксения опять ушла к сестрам. Сестры были недовольны, укоряли нас – зачем мы ее взяли. Я ей приготовила еду, сварила суп и принесла. Она говорит: «Что ты мне несешь? Я умирать собралась, а ты – еду». У сестер она прожила недолго. Она искала света. Попросилась в дом сумасшедших – Карамзинскую колонию. «Там, – говорит, – есть знакомый человек, он мне глаза устроит». В Карамзинке Ксения через неделю умерла. Там она и оставила свой дух.

В Ульяновске была юродивая Валентина Ивановна, тоже бывшая учительница, жила на Московской улице. Юродствовала с тех пор, как репрессировали родителей. Ходила – на одной ноге ботинок, на другой калоша, ватные брюки, какая-то поддевка, на голове мужская шапка-ушанка, сдвинутая набок, одно ухо лицо закрывает. Ее, «по просьбе граждан», решили отправить в колонию, на двенадцатый километр. Говорили: позорит город, конфузит. Приехали за ней, а она сказала: сделают мне там этот укольчик, а для людей будет ли лучше? Оттуда Валентина Ивановна уже не вернулась.

Блаженная Валентина все обо мне рассказала: пришла я к ней, а она навстречу с помойным ведром.

Мишенька из Уржумска до пяти лет не ходил, и рассудочек-то у него был никакой. Три раза приходили с ним к старцу Василию – стал ходить. Врачи сказали: министром не сможет быть, но пастухом сможет. Слов-то у него не было, только «мама» говорил. Улыбался, радовался, крестился…

АНТОНИНА ПЛАКСИНА, с. ПРИСЛОНИХА

Отца Василия я знала, так как приходилось бывать у него много раз. Жил он с края деревни Копышовки, немного ниже улицы. Сам он не ходил, за ним ухаживала женщина – Луша. У них одна изба, две стены увешаны снизу доверху иконами, мебели нет: две скамейки, табуретка и стол. Лежал он на чурбачках, одет дерюгой. Впервые пришлось его видеть в 1930-м году. У нас корова шла из стада, ее другие коровы столкнули в овраг, овраг глубокий, а внизу речка. Она не могла встать. Мужики привезли ее на лошади. Лечили мокрой глиной – клали на ноги. Очень исхудала. Мы с мамой пошли к о. Василию за советом. Он ответил: «Надо бы пораньше. Коли ее, она падет». Закололи, мясо сдали в столовую языковской фабрики. Одни мослы, не брали, но директор приказал – и приняли. Купили козу на нее. Нас было пять детей от двух лет до десяти, старшей сестре – шестнадцать.

Один раз мы с братом ушли за хлебом, давали понемногу на каждого. Была зима, очень морозно. Мы попросили Настеньку закрыть сени. Она закрыла, а в дом дверь не смогла открыть. Стояла до нашего возвращения в сенях и вся замерзла. Мы нащипали лучины и пламенем ей грели ноги и руки. Всю сожгли до пузырей. Мама аж в обморок упала. Лечила ее: сажала в картошку, в горячую воду, в труху из сена. Тельце Настенькино покрылось чирьями. Мама повезла ее к о. Василию. Весной это было, перед Пасхой. Накопила яичек (у нас было три курочки), купила конфет в подарок. О. Василий помолился над Настенькой, велел маме чирьи ей на ночь смазывать. Я тоже ездила с ними. Около Шиловки (ее сейчас нет, она распалась) Настя запросилась идти пешком. Мама плакала от радости – Настя вылечилась, о. Василий ее исцелил. Стала она болшенькая, сама с мамой пешком пошла к старцу, целовала его. Он дал ей просфорочку, а яички и конфеты велел Луше отдать обратно: «У них самих-то нет»! Разговор его перевела Луша. Мама каждое утро, обед и вечер, словом, перед едой, заставляла нас молиться и молиться за него. Когда бы к нему не пришли, он всегда доволен, лицо с улыбочкой, что-то говорит, показывает – садитесь. Раз, перед экзаменами, Настя с младшей сестренкой Ниной пошли к о. Василию спросить: сдадут ли? Он сказал: сдадите очень хорошо. Когда мама узнала, стала ругать Настю: зачем надоедать, сама знаешь, что сдашь. А она прыгает от радости и говорит: тетя Луша мне подарила полушалочек.

О. Василий много нам помогал. Однажды старшая сестра купила велосипед брату Феде. Он сел, поехал и упал, разорвал пах и задел мошонку. Долго болел, ходить не мог. Мама его увезла к о. Василию. Через три-четыре дня все зажило, а то гноился бок. Когда уходили от о. Василия, мама о. Василию говорит: замучили мы вас, одни беды да горе. А он Луше сказал: «Какие это беды, горюшко будет еще большое». Мама спросила: какое же еще? Старец сказал: «Узнаешь потом». Все мы потом переболели корью, а Нина заболела и умерла на Николу, 19 декабря. Ей было одиннадцать лет. Старец сказал маме: «Плакать не надо, она застудилась, сыпь ушла в нутро. Не плачь, она Господу угодна, Он ее и забрал». Мама тогда работала по две смены, придет усталая, ей не до нас, надо сготовить, покормить всех. Отец Василий много, много нам помогал. Царство ему небесное. Мама его хоронила, а меня дома не было.

РАХИЛЬ

Вот так и живу я в навозе. Никого у меня нет: ни мышек, ни мушек, ни паучков. Никого, только одни враги. Видимых у меня врагов нет, а невидимых… Не знаю, как с ними справлюсь. Я все говорю и говорю. Через язык мой гибну, а все говорю. Владыка Иоанн мне говорил: не бери все на себя. А на кого я это оставлю? Я же самая недостойная – вот на себя все и беру. Вот – я вам все расскажу, у меня что останется? Как я буду жить? Это же все – мое.

Архиепископ Иоанн ездил служить в Лаву через Урень. Мы сказали ему про о. Василия. Владыка рассердился:

– Что же вы мне раньше не сказали? Я бы на могилу к старцу заехал. А что он вам? Что вы о нем так часто заказываете поминания?

– Он был больной. Он нас приветил.

– А! Он был больной. Он вас приветил! Ну, уж теперь-то он вас не оставит – он у Престола Божия…

Один батюшка был обижен на владыку Иоанна. За что – не знаю. Имя его я тоже не помню. И вот, он заболел. Его навестил о. Виталий и он ему сказал, что сейчас хотел бы попросить у Владыки прощения, примириться с ним. О. Виталий, придя в храм, стал рассказывать об этом дьякону. Тут Владыка влетел, как тать появился:

– О чем шепчетесь?

– Рассказываю, – ответил о. Виталий, – был я у батюшки, он хочет с вами примириться.

– Поехали, – говорит Владыка, – сейчас же. Приехали они к батюшке. Владыка раз прошел по комнате рядом с кроватью больного, другой раз прошел, потом третий, и каждый раз говорил какое-то слово. Больной молчит. Владыка подошел к о. Виталию и говорит:

– Ну и что?!

Так они и уехали. Господи, что же мне делать? Как я отвечать буду перед Тобой? Как отвечу? Я везде себя пичкаю: где упорство, где грех какой – все мое, все мое. Говорил Владыка: не бери все на себя… Я его попросила: «Владыка, вы меня отдайте на чье-нибудь попечение». Он ответил: «Вон тебя, к татарам». Так я ему, наверное, надоела своим неразумием.

Перед смертью владыка Иоанн сказал: «За мной придет корабль, на нем Всадник Небесный, вы уж меня, пожалуйста, отпустите». Я говорю: «Владыка, и мы с вами». – «Со мной?! А за вами придет пароход 11 июня». Наташе послышалось «июля», а мне показалось «июня». Вот с тех пор я жду это число, как день своей кончины…

Что мне делать? Меня и на Голгофу-то не пустят.

О. Иоанн Каштанов перед принятием священства пришел к старцу Василию за благословением. Старец улыбнулся:

– А стерпишь?

– Благословите…

О. Василий благословил его. Архиепископ Иоанн часто наказывал о. Иоанна, но батюшка Владыку любил и все принимал со смирением.

Когда умер Владыка, мы с Наташей не знали, что делать – кто будет обмывать? Тут вошел о. Иоанн. Он пришел со Святыми Дарами, причастить Владыку, а пришлось обмывать. Облачил он его и стал сомневаться: правильно ли? И говорит: «Вы, Владыко, простите меня, если что не так».

Собрались идти на Никольскую гору в Промзино. Федор Лаврович пошел к старцу спросить благословение. – Свой монастырь не оставляй, – сказал старец. И он не пошел.

ЕКАТЕРИНА ГРИГОРЬЕВНА БЛАНДОВА. КОПЫШОВКА

К отцу Василию возили больных людей, и он их исцелял. Из железнодорожной Майны отец и мать привезли больную Евдокию не запряженной корове и остановились в моем доме. Отдохнув, они повели больную Евдокию к о. Василию, который жил напротив, но не могли сладить, она не хотела идти. Они позвали на помощь несколько мужчин из соседних домов и силой повели ее к старцу. Еще два раза приводили Евдокию к о. Василию, и ей стало легче. Потом она сама стала приезжать к старцу и исцелилась.

Мой муж Николай попадал под суд. Я с горем пришла к старцу Василию и спросила, что ему будет на суде? Он сказал: «Пусть Николай приедет сам». Муж пришел, старец посадил его около себя и сказал: «Ничего тебе не будет, дадут принудиловку». Слова о. Василия сбылись – Николай работал и выплачивал.

Однажды к нашему дому подошли трое: мать, сноха и сын. Они хотели войти ко мне, а потом идти к о. Василию. На их вопрос: «Живой ли он?» – я ответила, что о. Василий жив. Больная сноха стала плеваться на мой дом, сказала: «В дом не пойду, там в шкафу стоит поганая вода». В дом они так и не вошли. А у меня в шкафу стояла вода от о. Василия, которую я всегда хранила дома для лечения семьи.

Когда о. Василий умер, я его со всеми тоже хоронила. Народу было очень много, была милиция, кого-то забрали. Пока его несли, многие подныривали под гроб, ползком, чтобы исцелиться. О. Василий всем знакомым говорил заранее: «Приезжайте на Петров день, у нас будет большой обед». Его прозорливые слова сбылись – его хоронили на Петров день. При жизни старца Василия я всегда ходила к нему за помощью, а после смерти хожу на могилку и также прошу его помощи и заступления.

РАХИЛЬ

Лидия Владимировна Жукова до войны училась в Ульяновском сельскохозяйственном институте на агронома. Родителей забрали и в Казахстан отправили. Лидия пошла в церковь, там мы и встретились. Я, болтливая, рассказала ей о старце Василии, поехать к нему посоветовала. Поехала. Рассказала старцу о родителях, что хочет поехать к ним, но сомневается: ехать или нет? Старец сказал только: «С Богом!» Перед отъездом к родителям Лидия еще раз была у старца, на Пасху. После ссылки они остались жить в Казахстане. Отец ее стал священником.

МОНАХИНЯ СЕБАСТИАНА (ЛИДИЯ ЖУКОВА)

Было это на Пасху. Сначала мы с Антониной молились у девицы Евдокии в Уржумском. Потом пошли в Урень к старцу. Дорога – как речка. Столько воды, что иногда приходилось разуваться и идти босиком. А под водой – лед. Антонина говорит: «Как омовение ног в Великий Четверг». Когда пришли к старцу, сразу на печку полезли. Старец нас остановил: «Не лезте, ничего не будет, не бойтесь». Никто тогда не заболел.

Еще раз была в Урене уже после смерти старца. Мне дали его фотографию. Было это перед первым сентября, много народа. Я говорю: «Ой, как много людей, а мне нужно обязательно уехать в город». – «Если ты счастливая – доедешь». А я смотрю на карточку старца и отвечаю: «Да, я счастливая». Первая машина прошла с красным флагом, зерно везли. Вторая прошла, третья идет. Меня как кто толкнул – я побежала за ней. Машина идет – я бегу, машина идет – я бегу, машина идет – я бегу. Вдруг она остановилась. Из кабины вышел мужчина и говорит: «Некуда». Но кто-то сошел, и я забралась в кузов. Какой-то старичок спросил: «Откуда ты узнала, что машина остановится?».