Текст книги "Снежная рапсодия (СИ)"

Автор книги: Владимир Положенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

  -В этом нет необходимости. По нашим данным, красные собираются взять Турищево. Там у дроздовцев находится в плену член Революционного совета вашей 13-ой армии Аркадий Зингер. Личный друг красного Главкома Каменева и старый приятель самого Троцкого. Вы его знали?

  -Аркадия Аристарховича? Конечно. Он комиссар. Правда, с удивительно своеобразными, я бы сказал, вольными взглядами. Его терпят исключительно из-за связи с наркомом. С Троцким они сошлись в Америке. Зингер был редактором какой-то эмигрантской газеты. Вместе возвращались в Россию.

  -Ну вот. Всё просто. Завтра вы будете сидеть в одной кутузке с товарищем Зингером, а утром, хотя может и днем, неважно, вас освободят ваши коллеги из 13-ой армии. Да, вернетесь к красным, не вздумайте, что называется, свельзевульвиться, перевернуться. Ваша матушка проживает в Москве по известному нам адресу. Хоть там и большевики, но мы сможем до нее добраться. Вам всё ясно?

  Вербер приподнялся. Его лицо залила краска гнева:

  -Да как вы смеете...

  Капитан грубо усадил его на место, схватив за лацкан кителя:

  -Смеем, Антон Петрович. На кону судьба России.

  Кутепов подлил себе отвара из остывшего самовара, отхлебнул с блюдца. Он перенял эту манеру у Антона Ивановича Деникина, любящего так, по-простому, пить горячий напиток вприкуску с большим куском сахара.

  -Мы вас не неволим, Антон Петрович,– спокойно сказал генерал.– Если не желаете следовать нашему плану, я велю сию же секунду повесть вас во дворе. Даже сам, собственной рукой, накину вам петельку на шею, а потом выбью из-под ног скамеечку.

  От этих спокойных, но жутких слов Вербера пробила дрожь. Он поежился, закрыл глаза, так и сидел, громко сопя, некоторое время. Кутепов расценил это по-своему.

  -Ну, вот и замечательно. Не волнуйтесь, Антон Петрович, вы ровным счетом ничем не рискуете. Разве что жизнью, но так она и теперь немного стоит. Что касается вас, Елена Николаевна...

  -Мария Антоновна,– поправила та, снова без стеснения принимаясь за курицу.– Сейчас только доем и можно ехать Турищево.

  Все кроме Вербера расхохотались такой легкости. Кутепов вызвал адъютанта Скворцова, велел увести подполковника и готовить особый отряд к выезду. Когда те ушли, капитан Подоленцев обратился к Васнецовой:

  -Запоминайте, Елена Николаевна. Ваш псевдоним– Жница, кажется, так вас называют за глаза офицеры. Ну вот, ничего и придумывать не надо. С вами будут контактировать штабс-капитан Дунайцев Владимир Владимирович из 9-ой дивизии и ротмистр Вольнов Даниил Александрович из 7-ой кавалерийской дивизии. Первый служит при штабе дивизии, другой в интендантской роте.

  -А они сами не могут раздобыть интересующие вас...нас сведения?

  -Заседания штабов армий, я уж не говорю о штабе Южного фронта, проходят в исключительной секретности. Надеюсь, Вербера вернут в штаб 13-ой армии в качестве заместителя, теперь красные остро нуждаются в опытных кадрах. И вас куда надо пристроит. Не обязательно к себе в штаб, это уж я так...Сами сориентируетесь, вы девушка смышленая и яркая. Большевики еще не совсем оскотинились, не разучились ценить женскую красоту. Передавать информацию будете исключительно через них. Влюбите в себя Дунайцева, или Вольнова, якобы влюбите, чтобы ваши встречи не были подозрительными. Впрочем, они сами знают что делать. А уж они доставят информацию нам.

  – Как, если не секрет.

  -Секрет. Каждое звено, должно выполнять свою функцию, держать свою нагрузку, тогда и цепь не порвется. И все же, кое-что скажу. Проще и быстрее голубиной почты пока ничего не придумано. Кроме телеграфа, разумеется, но как понимаете, он в данном случае неприемлем. Один унтер-офицер дроздовец из местных, держит голубку, к ней и летят голубки из... есть одно сельцо недалеко от Навля.

  -А если Елене Николаевне нужно будет срочно передать сообщение, а Дунайцев с Вольновым не смогут это сделать по каким-то причинам?– спросил Кутепов. – Не усложняйте, капитан, не порвется ваша цепочка.

  -Ладно,– согласился Подоленцев, забыв о субординации.– Голубятня в Сомово, в тридцати верстах от Навля. В крайнем доме у речки живет некто Семен Подрядов. Рядом с домом – зеленая голубятня, не ошибетесь. Подписывайтесь «Жница». Если вас, не дай Бог, разоблачат, заставят писать нам ложные донесения, не упирайтесь, соглашайтесь. Потерять такую девушку будет непростительно. Поставьте в записке где-нибудь незаметно крестик или после первых двух слов, нужно это или не нужно по правилам правописания, запятую.

  -Хорошо, влюблю в себя офицериков, если они, конечно, симпатичные. Ха-ха,– рассмеялась Елена. – Курица какая-то жесткая попалась, наверное, все же петух.

  К Турищево подъехали ночью на санитарном грузовом автомобиле «Рено 60CV» с большим красным крестом на выцветшем, пробитом пулями брезенте. В кузове на двух боковых лавках разместились: Васнецова, Вербер, четыре солдата, унтер-офицер и незнакомый Елене подпоручик – корниловец, огромный как медведь, с толстым, обвисшим лицом. Он все время шмыгал мясистым в прожилках носом, вытирал пот с массивного лба несвежей тряпкой. Подоленцев называл его Сашей.

  «Вот это охрана»,– прапорщик толкнула в бок подполковника Вербера. Она была в простом сером в крапинку деревенском платье и обычном крестьянском тулупе, которые ей дали бабы. Тулупа она не снимала, хотя после неожиданного снегопада вновь по-летнему потеплело. На ее ногах были большие мужские башмаки на широких застежках. Не удивительно, что мужские. Теперь все носили то, что удавалось достать. Вербер на тычок отреагировал глубоким вздохом, перешедшим в короткие всхлипы. Он был в своей форме. В дорогу ему выдали корниловскую офицерскую шинель из английского сукна.

  Капитан Подоленцев устроился сначала рядом с шофером, потом что-то вспомнив, отвел Васнецову с Вербером в сторону.

  -Вы театром, часом, не увлекаетесь, Елена Николаевна? – спросил капитан, делая жадные затяжки папиросой и выдыхая дым себе под ноги.

  -Почему же, мы в училище регулярно ставили Шекспира, в «Макбете» я играла ведьму.

  -Даже не сомневаюсь, что роль вам удавалась на славу,– съязвил контрразведчик. – Замечательно. Значит, сумеете изобразить убитую горем дочку, когда ее отца поволокут на плаху.

  -На плаху?– испуганно переспросил Вербер.

  -Да, на плаху. А вы как думали, мы будем стрелять вхолостую?

  От этой фразы подполковник вздрогнул.

  -Не волнуйтесь, а то раньше времени скончаетесь. Это образное выражение. Стрелять мы вас, конечно, не будем. Просто повесим перед окошком острога, где сидит ваш красный дружок Зингер, чтоб всё видел. Да не тряситесь же. Веревка будет подрезана, ну набьете себе синяк на нежном месте. Не перебивайте. По старой традиции, коль веревка порвалась, смертная казнь отменяется. Мы вас определим, с дочкой, разумеется, в острог к комиссару. А в скором времени вас освободят большевики.

  -А если не освободят?

  -Куда они денутся. По нашим сведениям, команду освободить, во что бы то ни стало, своего дружка Зингера дал по телеграфу лично нарком Троцкий. Егоров в лепешку расшибется. И теперь, когда нас никто не слышит. Ваша легенда такая...

  Капитан говорил короткими, рублеными фразами, чтобы они сразу запоминались. После того, как Вербера взяли в плен под Фатежем, его отправили на допрос в Курск к самому командующему Добровольческой армией генералу Май-Маевскому. Однако тот, то ли куда-то уехал, то ли в очередной раз запил, поэтому с ним беседовал генерал Кутепов. Но Вербер никаких секретов не выдал, держался как кремень. Когда его собирались уже расстрелять, он якобы сломался и сообщил, что комфронта Егоров готовит удар по 1-му армейскому корпусу Кутепова из Герасимово, что недалеко от Турищево. Там якобы уже стоит большая группировка. Готов, мол, незаметно провести туда разведотряд корниловцев, чтобы они убедились в его искренности. Кутепов дал добро. Однако Вербер сознательно привел отряд корниловцев к засаде.

  -Прямо, как Сусанин, герой 12-го года,– заключил капитан, состроив язвительную физиономию.

  -А если проверят?– усомнился Вербер.

  -Все продумано. Там несколько дней назад действительно была перестрелка. Оттуда красные, скорее всего, и собираются идти спасать Зингера. Далее. Во время боя вы сумели высвободиться, напали на командира разведчиков и убили его. Можете даже назвать фамилию – поручик Семен Румянцев, он действительно погиб недавно, правда, в другом месте. Однако убежать вы не смогли. Недобитые корниловцы увели вас с собой в Турищево и там решили повесить. Сию процедуру и увидит товарищ Зингер Аркадий Аристархович.

  Некоторое время Вербер молчал, потом задал вполне резонный вопрос:

  -А Мария? То есть, моя дочь. Она-то откуда взялась в этом хм...спектакле?

  -И мне это очень любопытно узнать,– кивнула Елена. Идея с пленным подполковником ей в общем-то нравилась – простая, незатейливая, вполне может сойти за правду. Правда, уверенности в самом Вербере нет. Хлипкий какой-то, дерганный, не похож на героя-брусиловца. Глаз за ним да глаз нужен.

  -С вами, Мария Антоновна, немного сложнее. Легенда такая. В Москве вы поддержали красное восстание, в отличие от ваших подруг по Александровскому училищу. Когда Ленин летом выдвинул лозунг «Все на борьбу с Деникиным!», записались добровольцем в отряд красного ополчения. Оказались в Орле. Узнали, что ваш отец– заместитель начальника штаба 13-ой армии. Решили попасть к нему. Здесь – внимание. В бронепоезде «Лев Троцкий», который нам удалось захватить под Змиёвкой, находились ополченцы из Москвы. И среди них в списке отряда значилась некая Вернер 24 лет. Имени указано не было. Среди убитых оказались две девицы приблизительно такого возраста, возможно, одна из них и Вернер.

  Капитан, по его словам, недавно вспомнил, что у них в плену находится красный замначштаба с фамилией Вербер, одна буква роли не играет – "н" или "р", какая разница? И у него сразу созрел план.

  -То есть некая Вернер 24-ех лет, вернее, Вербер, осталась жива, попала к вам в руки. Хитро, – ухмыльнулась Елена.

  -Голь, сами знаете, на что способна. Ха-ха,– капитан рассмеялся отрывистым, лающим смехом.– Словом, совершенно верно. Вы в нашей контрразведке скрывать свое происхождение не стали, но не рассказали, что поддержали красное восстание в Москве. Наоборот, мол, вы мужественно бились с большевиками на баррикадах. Потом решили затаиться, а при случае записались в красные добровольцы. Вас определили стрелком в бронепоезд. Из Москвы он вышел 14-го сентября, пять вагонов и грузовой прицеп. Вы – второй номер пулемета, не знаете полного вооружения поезда и состава команды. Начальник бронесостава – Айвар Меднис, латыш, по прозвищу Кребс – русский. Мы его нашли с дыркой в голове в штабном вагоне, застрелился. Можете сказать, что шуры-муры с ним крутили, обещал, мол, в Латвию после войны забрать. Голубоглазый красавец с белым и чистым, как у юной девушки лицом. Под Змиёвкой оказались поврежденными рельсы. Ремонтная бригада отправилась осматривать пути, и тут налетели корниловцы. Так вас взяли в плен. О судьбе остальных ваших товарищей вам ничего неизвестно, вероятно, все погибли. Белые, узнав кто вы, предложили вам убедить своего отца рассказать нам все, что он знает о дислокации и передвижении красных частей. Вы согласились. Так вы встретились с отцом и вместе решили привести корниловцев к засаде под Герасимово, где вас не могли не заметить свои.

  -Что-то здесь не всё логично,– заметил Вербер.

  -Например?

  -Зачем Марию взяли со мной в Герасимово?

  -Для надежности, чтоб вы каким-либо образом не выдали корниловский отряд. Если что, сразу обоих и в расход.

  – Ладно, – согласился подполковник,– главное, чтобы Зингер в легенду поверил. Он знаете, какой недоверчивый, хитрый, бывший каторжанин, подвох за версту чует. С каторги и сбежал через Дальний Восток в Америку.

  -Можете не сомневаться, поверит,– заверил капитан, похлопав Вербера по груди.

  В село въехали, когда начало светать. Остановились за площадью, у винной лавки с заколоченными ставнями и ободранной вывеской «Тимофеев и сын. Вино в бочках, бутылках и разлив».

  Все выпрыгнули из санитарного грузовика, стали разминать затекшие после долгой тряски конечности.

  -Можно приступать? – спросил Подоленцева подпоручик с обвисшим, потным лицом.

  -Приступай, Саша, – разрешил капитан.

  «Медведь» отвел Вербера за грузовик, ударил огромным кулаком сначала в живот, а когда тот согнулся пополам, ногой в лицо. Подполковник упал в пыль, закашлял кровью. Подпоручик начал нещадно его пинать во все части тела. Кашель перешел в хрип.

  -Вы что, с ума сошли?– Васнецова дернулась к Верберу. Подоленцев ее остановил:

  -А вы как думали, Елена Николаевна? Большевика, который провел у нас в застенках несколько дней, мы будем вешать свежего, словно огурчика? Кто нам поверит? А уж прожженный каторжник... Не перестарайся, Саша, а то всю обедню испортишь.

  Пнув затихшего Антона Петровича еще несколько раз, «медведь» встряхнул уставшими руками. На правом кулаке его была кровь:

  -Вот теперь хватит. А то ненатурально будет. Поднимете-ка его.

  Солдаты подскочили к Верберу, оторвали от земли. Тот застонал, разлепил полные тоски и боли глаза. Лицо превратилось в кровавое месиво, из ушей текла кровь.

  -Гады,– пробормотал он.– Ненавижу.

  -Вот. То, что нужно,– констатировал подпоручик.– И говорить может членораздельно, а вы во мне сомневались, Аполлинарий Матвеевич. Ха-ха. Мы дело свое тонко знаем. А с ней что?

  Елена попятилась:

  -Как, вы им меня будете бить?

  -Только чуть-чуть, Елена Николаевна. Для пользы дела.

  Не успела прапорщик и глазом моргнуть, как с неё сорвали тулуп, изваляли в пыли, порвали платье, а Подоленцев ей лично поставил под левым глазом фиолетовый синяк.

  -Не случайно вас Подлецовым прозвали,– прошептала Елена, держась за разбитую щеку.

  Но капитан не обиделся, расхохотался:

  -Контрразведка и разведка, Мария Антоновна, дело тонкое, аккуратное, в них нет, и не может быть мелочей. Чуть не так и провал. Сами ведь согласились, добровольно, так что будьте любезны играть по всем правилам. От этого зависит не только ваша жизнь, но и судьба многих солдат и офицеров Русской армии, ради которых вы пошли на эту жертву. Не исключено, что у красных вас может ждать более суровое физическое испытание. Будьте готовы к героизму. Пафосно, но объективно.

  Елена высморкалась в разодранную до бедра юбку, стряхнула пыль со всклоченных волос:

  – Претензий не имею, капитан. Кушать только хочется.

  -Потерпите, в тюрьме покормят. Ха-ха.

  Солдат, посланный в острог, прибежал с заспанным унтером-дроздовцем и ефрейтором в светло-серой форме императорской армии. Офицеров в селе не оказалось.

  Капитан приказал им согнать на площадь, несмотря на ранний час, людей. А Зингера в камере заставить смотреть в окошко на казнь.

  -Дерево есть подходящее для виселицы напротив острога?– поинтересовался у унтера Подоленцев.

  -Так точно,– ответил тот, вытянувшись во фрунт. – Березы ветвистые.

  -Веревку покрепче выбери, лично приладь. Смотрю, ты в этом деле искушенный.

  -Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Не оплошаем.

  -Чтоб было все натурально.

  -Так точно, ваше благородие. Не извольте беспокоиться.

  На площади, напротив церкви застыл броневик «Полковник Безмолитвенный», отбитый, как объяснил унтер, в прошлом году у красных Донской армией. Донцы за три бутыли самогона передали «железку» дроздовцам.

  Возле «Полковника» по-утреннему вяло курил солдат, в надвинутой на глаза шапке. Он, казалось, даже не обратил внимания на корниловцев, притащивших на площадь избитого человека в военной форме без погон.

  В противоположной стороне от храма, там, где стоял острог, а раньше было жандармское управление, действительно росли мощные березы. На одну из них унтер деловито приладил веревку, предварительно опробовав ее на прочность. Ефрейтор подставил под дерево табуретку, принесенную из острога.

  К месту «казни» солдаты пригнали, кого нашли – пару торговок с пустыми плетеными корзинами, трех сопливым мальчишек. Бабы испуганно перешептывались, нервно грызли семечки, ребята ковыряли в носах.

  -Веревка точно подо мной оборвется?– беспокоился, окончательно пришедший в чувство и вновь способный что-то соображать подполковник.

  -Не волнуйтесь, Антон Петрович,– заверил капитан.– Ну, какой мне смысл вас обманывать? Начальный план операции и построен на этом.

  – Операции «Снежная рапсодия»,– уточнила Елена.

  -Что? Почему «Снежная рапсодия»?

  Васнецова пожала плечами:

  -Не знаю. Вспомнила первый осенний снег, мягкий как пух, он ложился мне на ладони, а я его лизала, словно мороженое. Только музыки не хватало, Венгерских рапсодий Листа. Она звучала у меня в душе.

  -Красиво,– согласился капитан.– Пусть будет «рапсодия», какая, в сущности, разница. Можно вас на минуточку?

  Подоленцев отвел Елену в сторону, приблизил взмокший нос к ее уху:

  -Вы должны сказать нашим офицерам-связным Вальнову и Дунайцеву пароль. Запоминайте, его кроме них и нас с вами, не знает никто: «Я слышала, до войны вы коллекционировали живопись». Ответ: " У меня было хорошее собрание набросков Васнецова. В частности, «Жница». Если офицеры выйдут на вас сами, назовут тот же пароль, тогда вы ответите про наброски Васнецова и Жницу.

  -Как в шпионском романе, – ухмыльнулась однофамилица живописца.

  -Мы и живем, как в романе, Елена Николаевна. Пару лет назад и представить невозможно было, что такое с нами будет.

  Капитан подошел к Верберу, сидевшему у стены дома:

  -Возвращаясь к нашим баранам, Антон Петрович. Перед тем, как вас вздернут, произнесите, пожалуйста, пару ярких, можно пафосных фраз, для полноты картины. Мария Антоновна, вы готовьтесь, скоро и ваш выход. Зингер у окна?

  -Так точно, ваше благородие,– отрапортовал усердный унтер.– Сказали ему, что сейчас забавное действо на площади будет.

  -Ну, давайте, вперед,– капитан подтолкнул Вербера, который встав на ноги, чуть не упал. Солдаты его подхватили, поволокли к импровизированной виселице.

  Солнце показалось за церковью, добавило золота на облезлый, но все еще позолоченный крест купола. К месту «казни» подтягивались старухи и дети. Унтер затащил Вербера табуретку.

  Антон Петрович облизал сухие, в кровавых трещинах губы. Вдруг заговорил громко, ясно:

  – Поглядите, люди, на этих зверей в образе человеческом. Убийцы, палачи, негодяи! И они хотят установить в России свои порядки. Но я их не осуждаю. Как говорил Сократ, зло – это незнание добра. Никто не делает зла по своей воле, только по незнанию светлого и разумного. Не ведают они что творят! Господи, прости их!

  Вербер поклонился людям, как Пугачев перед казнью. Продолжил:

  -Мы, большевики, знаем, что такое добро и как нести его людям. Добродетель – это знание, марксистское знание. За это и умираем. Дочь моя, верю, ты узнаешь счастье на этой многострадальной земле! Да здравствует пролетарская революция, ее вождь и учитель товарищ Троцкий!

   Подоленцев, стоявший на углу бывшего жандармского отделения, поморщился:

  -Вроде бы ничего, но с Сократом перебор. Как вы считаете, Мария Антоновна? По-моему, слишком вычурно, театрально. И жид Бронштейн здесь как-то не очень уместен. Лучше бы про Ленина сказал. Ладно, и так сойдет.

  Он махнул рукой унтеру. Тот понимающе кивнул, с размаху ударил подполковника под дых. Вербер обмяк у него на локтях.

  -Зачем опять «папу» бить? И так еле дышит, уймитесь,– Васнецова недобро взглянула на контрразведчика.

  -Ваш выход,– сказал он.

  Елена вздохнула, собралась. Вырвавшись из рук, якобы крепко державших ее солдат, побежала к виселице.

  -Отец, я здесь! Изверги корниловские, что вы делаете, отпустите его, немедленно!

  Она упала в пыль, поползла, простирая руки к «отцу».

  Капитан вновь поморщился: «Возможно, шекспировские ведьмы у неё выходили лучше, но не факт». Поднял указательный палец. Ефрейтор подскочил к Васнецовой, начал её пинать. Она закричала так, что с деревьев сорвались вороны, бабы заохали, уткнулись в цветастые платки. Кто-то из детей испуганно бросился прочь, другие наоборот подошли ближе.

  Теперь Подоленцев щелкнул пальцами. Ефрейтор оставил Елену-Марию, а унтер накинул на шею подполковника петлю, плюнул ему в лицо, обозвал «иудой», выбил табуретку из-под его ног.

  Вербер задергался всем телом, засучил ногами, захрипел, изо рта начал вываливаться язык. Веревка не обрывалась. Васнецова обернулась на капитана – что происходит? Но тот стоял с каменным лицом.

  Когда подполковник посинел, сук на котором он висел, затрещал и вместе с Вербером рухнул на землю. Все замерли. Елена подбежала к «отцу», обхватила его голову, с трудом ослабила петлю, оставившую на шее глубокую фиолетовую борозду. Похлопала по щекам. Казалось, всё кончено, но Вербер широко раскрыл рот, начал жадно глотать воздух, заморгал выкатившимися из орбит глазами.

  Капитан неспешно подошел, подпихнул сапогом обломившуюся ветку.

  -Ты что, пенек трухлявый, мне обещал?– он сунул под нос, застывшему в ужасе унтеру кулак. – Забыл свои обязанности? Сейчас велю тебя на соседнем суку вздернуть, поглядим, выдержит ли он тебя. Ладно, раз уж так...Хм, надо же.

  Подоленцев медленным шагом приблизился к бабам. Те застыли с широко раскрытыми от ужаса глазами. Указал на Вербера;

  -Этот большевик поносил нас, белых освободителей, тех, кто нещадно борется с жидо-марксизмом, кто хочет избавить Россию от нашествия дьявольских слуг, что отнимают у вас последнее. Мол, мы звери и нехристи. Даже древнегреческого философа сюда приплел, мерзавец. Но это неважно, важно то, что мы, корниловцы – честные и порядочные люди. По старой традиции, коль под приговоренным к смерти обрывается веревка, не выдерживает виселица, казнь отменяется. Это как раз тот случай. Красный бандит не будет повторно повешен и отправится в тюрьму. Дальнейшую его судьбу рассмотрит полевой суд. Всё! Пошли все по домам. Живо!

  Бабы, подхватив юбки, заторопились прочь, толкая друг друга корзинами. Дети разлетелись воробьиной стайкой.

   Капитан приказал Вербера и его «дочь» вести в острог. За углом лавки Васнецова освободилась от «объятий» солдат:

  -Вы что же, капитан, и в самом деле собирались повесить Вербера, ветка подломилась случайно?

  -Совершенно верно,– спокойно ответил тот.– А что от него толку? Никакой надежды на то, что он не признается во всем большевикам. Погубит и вас, и нас. Зато вы получили бы прекрасный козырь – любимого родича, красного командира на глазах у толпы зверски убили злодеи – корниловцы. Красота.

  -Кутепов же говорил иное.

  -Ну что, Кутепов? – развел руками капитан. – Контрразведка и разведка – дело деликатное, как я уже вам говорил. Не все должны знать тонкости, проводимых ею операций. Даже армейские генералы. Александр Павлович прекрасный воин, вот и пусть воюет. А наше дело тайное, скрытое от лишних глаз и ушей. Спросит результат-то генерал с меня, а не с себя. От нас, специальных служб, зависит исход войны не меньше, чем от военачальников. Взять хотя бы моего германского коллегу, руководителя контрразведки кайзера Вальтера Николаи, который летом 1917 года обеспечил тайную перевозку Ленина и прочих революционных экстремистов из Швейцарии в Россию через Германию . Он ведь не посвящал Вильгельма во все в тонкости той операции, только в общих чертах, а результат получился сногсшибательным. Россия вышла из войны, да еще отторгла от себя часть исконных территорий.

  Вербер пошевелился, приподнял голову.

  -Вы подлец, Подоленцев,– произнес он.

  -Ну, уж сразу и подлец,– вздохнул капитан.– На всех не угодишь, Антон Петрович. Вы живы и радуйтесь. И вообще, я пошутил. Ветка была специально выбрана такая, чтоб подломилась. Верно ведь, унтер-офицер?

  Тот вытянулся:

  – Сам выбирал, ваше благородие. Не должна была.

  -Пошел вон, кретин, рожу твою видеть не могу.

  Унтер отдал честь, пошел прикурить к солдату у броневика.

  Верберу отвесили еще пару легких тумаков, поволокли в острог. Подпоручик Саша собирался приложиться кулаком и к Елене, но капитан его остановил:

  -Слишком хорошо, тоже плохо. Покалечите, кто уродину в штаб возьмет? «Снежная рапсодия», хм. Красиво.

  Камера в бывшем жандармском отделении оказалась довольно просторной, с одним зарешеченным полуторадюймовыми железными прутьями окном, выходящим на площадь и двумя деревянными топчанами по обе стены. На одном из них имелся серо-черный, порванный в нескольких местах матрас. Рядом – охапка сена.

  На ней устроился молодой человек лет двадцати пяти. Руки он держал в карманах широких военных галифе. На нем была широкая исподняя рубаха, с небольшими кровавыми подтеками на правом, засученном рукаве. Длинные, черные волосы, как у студента-народника, были перетянуты кожаной бечевкой. Такие же «ночные» глаза, родинка возле небольшого, слегка вздернутого носа, алые, тонкие губы. «Красив»,– подумала Васнецова, которая ожидала увидеть пожилого, возможно, седого «комиссара» с иудейскими чертами лица. Капитан его внешность не описывал.

  Солдаты бросили Вербера у одного из топчанов, ушли, громко хлопнув окованной, как в средневековых застенках, дверью. Елена попыталась его поднять, но обмякший подполковник оказался слишком тяжел. Она взглянула на «красавца», который уже спешил на помощь. Вместе перевалили Вербера на лежанку.

  -Звери, – сказала вполне искренне Елена.– А изображают из себя порядочных людей, соблюдающих исконные традиции.

  -Я всё видел,– сказал черноглазый, кивнув на окно.– К сожалению, теперь все звери: и белые, и зеленые, и красные. Человек вообще быстро превращается в дикое животное, потому как, по сути, им и является.

  -Большевики тоже звери? – Васнецова взглянула на молодого мужчину, который с каждой секундой нравился ей внешне всё больше.

  -А чем они лучше других? Но это вовсе не значит, что сама идеология большевизма, вернее, социал-демократии, полностью порочна. Лично я проникся марксизмом не так давно. Мне интересны работы Маркса о диалектическом материализме, о философии истории, где основной акцент делается на освобождении человека, о базисе и надстройке общества, политической экономии, в частности, прибавочной стоимости товара. Правда, там есть противоречие. Маркс не учитывает технический прогресс, подсчитывая затраты на производство товара. Но я в целом, подчеркиваю, в целом, только на данном этапе Гражданского противостояния, поддерживаю его постулат о классовой борьбе. Сначала мне были близки взгляды эсеров, потом анархистов. Одно время я даже был в отряде Нестора Махно.

  -Вы? – удивилась Елена и вдруг расхохоталась. «Красавец» чем-то и напоминал батьку Махно, фото которого она видела в «Таганрогских ведомостях». Возможно, длинными волосами. Черты лица у комиссара были более аристократичными. «Да, этот гораздо приятнее».

  -Ну да, а что, собственно, такого? Нестор Иванович не националист, не экстремист, его лозунг – «За Советы без большевиков». Имеет право на свои политические взгляды. По сути, человек, конечно, не меняется никогда, но свои взгляды он обязан трансформировать в течении всей жизни. Иначе это не человек, а каменный столб. Извините, что я так многословен. Знаете, несколько дней без человеческого общения.

  -Ничего, мне даже интересно познакомиться...

  -Ах, какая оплошность с моей стороны. Позвольте представиться – Аркадий Аристархович Зингер, комиссар 13-ой армии РККА, член Реввоенсовета Южного фронта. Для вас просто Аркадий.

  На топчане зашевелился Вербер:

  -Дайте хоть воды что ли, потом будете любезничать.

  Зингер взял с железной тумбочки у двери огромную кружку, поднес ее к губам избитого подполковника. Часть воды пролилась на его лицо.

  -Это мой отец Антон Петрович Вербер,– сказала Васнецова. – А меня зовут Мария Антоновна.

  Зингер хлебнул из кружки:

  -Я знаю его. Это заместитель начальника штаба нашей армии. Его белые взяли за день до того, как я попал к ним в лапы. Вот и встретились.

  Подполковник снова застонал, открыл глаза, кивнул.

  -А вы как оказались у корниловцев?– спросил комиссар.– Позвольте, я оботру ваши ссадины, сударыня. Ох, какой нехороший синяк.

  Васнецова подставила лицо, и Зингер аккуратно стал его протирать. Елене было приятно. Эх, с таким бы о любви поговорить, а не о марксизме,– мысленно вздохнула она, но сразу себя осадила. Рассказала свою легенду – об Александровском училище, боях в Москве, бронепоезде, пленении. О тот, как обманула белых и пошла с отцом на верную смерть.

  -Вы героиня,– подытожил её рассказ Зингер.– Подполковник, разумеется, тоже. Жаль, что о вашем подвиге никто не узнает. Сегодня вашему отцу повезло, а завтра...Скоро нас троих вздернут уже на надежном суку. Меня знаете, почему еще не повесили? Я им наврал, что знаю число, время и место, когда на Южном фронте появится Троцкий, но сообщу об этом только высокопоставленному офицеру контрразведки. Вроде поверили, говорят скоро приедет. Зачем я это сделал? Есть маленькая, с ноготок надежда на то, что к тому времени село возьмут наши.

  -Вы знакомы с самим Троцким?

  -С Лёвой? Конечно, мы вместе работали в Америке в одной социал-демократической газетке. Через моих знакомых удалось собрать деньги на возвращение в Россию. Мы часто с ним спорим. Я хоть и поддерживаю на данном этапе большевиков, но откровенно ему говорю – вы заменяете диктатуру пролетариата диктатурой одной партии. А это огромная ошибка, которая рано или поздно может привести к краху всей советской государственности. По национально-политическим и территориальным вопросам, на мой взгляд, тоже сделано много неверного, ошибочного. Нельзя было подписывать Брестский мир и давать независимость Украине, Эстляндии, Курляндии и прочим. Следовало продолжать держать Германский фронт, до победы Антанты оставалось совсем немного и тогда на нас союзники смотрели бы совсем иными глазами. Да они буржуи, да они недруги, но есть мудрая поговорка – держи друзей близко, а врагов еще ближе. В этом мы с Лёвой едины, но Тяпкин-Ляпкин настоял на мире.

  -Кто?

  -Ну, Ленин, кто же еще. Так его Лёва называет. Однажды в Швейцарии Ульянов купил себе ботинки. Вышли они на прогулку с Лёвой. Ботинки сильно натерли ноги Ленину. Он уговорил наивного Лёву с ним поменяться обувью, мол, умирает, больше не может идти. Леве ботинки оказались малы, но Ульянов напрочь отказался снова меняться, скакал рядом и дразнился: так тебе, так, помучайся, как я мучился. Ну, Лева в сердцах и окрестил его Тяпкиным-Ляпкиным, прохвостом. Интересно, что Ленин не обиделся. Во, говорит, еще одна хорошая для меня партийная кличка – Тяпкин-Ляпкин.