Текст книги "Колумбы российских древностей"

Автор книги: Владимир Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Показателен и другой пример. В 1820 г. Малиновский предложил Румянцеву переиздать опубликованную на французском языке книгу о Лжедмитрии I (возможно, это было редкое уже тогда амстердамское издание 1606 г. «Сказания о смерти Димитрия»). В ответ на это Румянцев просил организовать ее перевод на русский язык вместе с «Записками» французского капитана Маржерета, служившего в России при Борисе Годунове и Лжедмитрии, считая, что именно издание на русском языке «могло бы принято быть российскою публикою с удовольствием» [197]197
  Переписка Н. П. Румянцева, с. 158.


[Закрыть].

Издания кружка условно, но довольно отчетливо распределяются на несколько групп: публикации и описания исторических источников (18 названий), исторические исследования (19 названий), одновременное издание исторических источников и исторических исследований (5 названий), книги литературного содержания (3 названия), книги по географии и этнографии (2 названия), словари (1 название), экономическая литература (1 название).

Таким образом, подавляющую часть книжной продукции кружка составляет историческая литература (около 85 %). За время деятельности кружка в России с 1811 г. вышло всего около 150 названий книг исторического содержания по истории до XVIII в. (без учебников, сборников исторических анекдотов, похвальных слов и переизданий книг XVIII в.). Около трети их составляют издания кружка. По темпам издания исторической литературы кружок был близок к издательской деятельности Новикова, который за 20 лет сумел напечатать 72 книги по русской и всемирной истории [198]198
  Светлов Л. В.Издательская деятельность Н. И. Новикова. М., 1946, с. 61.


[Закрыть]. Эта преемственность деятельности кружка в свое время была отмечена еще Н. Ф. Гарелиным. «Единственным достойным предшественником Румянцева в области исторических изданий – как по ширине интересов, так и по количеству опубликованного материала – является Новиков; недаром Румянцев предполагал одно время издавать накопившиеся у него материалы в форме продолжения „Древней российской Вивлиофики“», – писал он [199]199
  Гарелин Н. Ф.Указ. соч., с. 69.


[Закрыть].

В целом стабильным и близким к новиковским оказался и тираж изданий кружка. По большинству напечатанных книг данные о тиражах отсутствуют, но могут быть приблизительно установлены. Косвенным показателем тиражей является формат изданий. «Собрание государственных грамот и договоров» форматом в лист, печаталось тиражом до 1200 экземпляров; книги форматом в малый лист, а также в четверку – выходили в количестве 600 экземпляров; наконец издания, форматом в восьмую долю листа издавались тиражом 300 экземпляров. Средний тираж новиковских изданий составлял 300–700 экземпляров, а иногда доходил до нескольких тысяч экземпляров [200]200
  Светлов Л. Б.Указ. соч., с. 64.


[Закрыть].

Учитывая количество румянцевских изданий и тираж каждого из них, можно подсчитать, что приблизительно тираж печатной продукции кружка составил около 20 тысяч экземпляров. Эта цифра не включает переиздания некоторых книг («Сборник Кирши Данилова» и «Судебники»), осуществленные во второй половине XIX в., а также «оттиски».

Деятельность Румянцевского кружка по изданию книг развернулась в период откровенного преследования образованности и просвещения, обскурантизма и цензурных гонений. Научный характер книг, подготовленных сотрудниками Румянцева, нередко шел вразрез с существовавшими цензурными установками. Характерен пример с одной из работ Болховитинова. В 1812 г. он представил для печатания в Российскую академию исследование о славянском переводе священного писания, представлявшее собой попытку текстологического анализа. Однако рецензенты из Академии нашли в работе «неосновательные рассказы иностранцев», опровержение свидетельства Нестора о времени перевода священных книг с греческого на славянский язык. Приведенные автором «разноречия славянских списков священного писания» вызвали боязнь членов Академии: «От таковых разноречий, частию сделавшихся известными, и без того много шуму в народе». Переданное в духовную цензуру, исследование Болховитинова так и не было напечатано [201]201
  Грот Я. К.Переписка Евгения с Державиным. – В кн.: Сборник статей, читанных в Отделении русского языка и словесности имп. Академии наук. СПб., 1868, т. 5, вып. 1, с. 81–83.


[Закрыть].

Из всех изданий кружка только «Собрание государственных грамот и договоров» не подлежало цензурной проверке. Все остальные книги в той или иной степени подверглись цензурным преследованиям. В «Памятниках российской словесности» цензура исключила несколько интересных мест из сочинения древнерусского математика Кирика, в «Белорусском архиве» – три папские буллы по униатскому вопросу, в «Судебниках» – соборное определение 1503 г. о священниках. В духовной цензуре был похоронен труд Григоровича о белорусской церковной иерархии. По причине «неприязненности церкви нашей» остался неизданным перевод трехтомного исследования Стебельского о святой Евфросинии. Цензурные рогатки встали перед широко задуманным членами кружка изданием сочинений иностранных путешественников, побывавших в России.

В 1820 г. кружок представил в духовную цензуру русский перевод книги Коцебу «Свидригайло», подготовленный Нестеровичем по заданию Румянцева. Несмотря на положительные отзывы Круга, Карамзина и будущего митрополита Филарета, цензура запретила печатание приложенных к исследованию Коцебу папских булл.

Румянцев в письме к министру духовных дел и народного просвещения Голицыну просил «отвратить… цензурою причиненную печаль» в связи с этой книгой, упомянув, что и в Казани задерживается еще одно издание кружка – сочинение Абулгази. В ответ на запрос Голицына Магницкий, ссылаясь на русский перевод Абулгази, представленный в совет Казанского университета, доносил, что публикация «принадлежит не столько к книгам историческим, сколько к тем, кои косвенным образом нападают на библию». По просьбе Румянцева дело об издании этих книг было доведено до сведения Александра I. Тот разрешил печатание Абулгази, а относительно труда Коцебу предложил вновь «посоветоваться с Карамзиным» [202]202
  Корф М. А.История издания в русском переводе сочинения Коцебу «Свидригайло, великий князь Литовский». – Русский архив, 1869, с. 614–628.


[Закрыть]. Лишь после смерти Румянцева книга о Свидригайло вместе с переводом папских булл увидела свет [203]203
  Коцебу А.Свидригайло, великий князь Литовский. СПб., 1836.


[Закрыть].

В печатной книге сотрудники Румянцева видели наиболее совершенный способ распространения и пропаганды своих научных открытий. Члены Румянцевского кружка создали оригинальный тип научно-исторических изданий, превзошедший лучшие образцы русской исторической книги XVIII в. и оказавший большое влияние на издания последующего времени.

Научные требования определили не только содержание, но и внешний вид изданий кружка. На фоне роскошно или, наоборот, бедно оформленных книг начала XIX в. большая часть книг кружка выделяется строгой торжественностью и внушительностью, отсутствием каких-либо полиграфических излишеств, изяществом, тщательностью и разнообразием подбора формата, бумаги, шрифтов и немногочисленных украшений в виде гравюр, комбинаций из линий, виньеток. Различные варианты шрифтов в пределах одной книги, как правило, удачно соответствуют формату, красивы и удобочитаемы. Особенно выделяются в этом смысле «Иоанн экзарх Болгарский», «Путешествие» Коцебу, сочинение Аделунга о Мейерберге и книга Келлера о монете боспорского царя Спартока [204]204
  Köller H. С.Description d'une mèdalle de Spartocus, roi du Bosphore-Cimmèrien, du Cabinet du… comte de Romanzoff, aveic un supplement contenant la description de plusieurs mèdailles grecques rares. St. – Petersbourg, 1824.


[Закрыть]. В книге Аделунга, например, великолепно исполнен атлас литографий, в книге Калайдовича об археологических исследованиях в Рязанской губернии рисунки найденных там древностей в некоторых экземплярах раскрашены от руки. Замечательны так называемые подносные экземпляры – небольшая часть тиражей книг, напечатанных на веленевой (белой с глянцем) бумаге.

Пожалуй, только «Собрание» своим форматом (около 45 сантиметров) несколько громоздко и нелегко при использовании, да парижское издание «Истории» Льва Диакона оказалось чрезмерно роскошным, с пышными типографскими заставками и гравированными рисунками (результат подражания луврскому изданию византийцев).

В подготовке изданий кружка принимали участие лучшие в то время русские и зарубежные типографии. Четырнадцать книг напечатаны в знаменитой типографии С. А. Селиванского в Москве. Именно здесь и были выработаны новые принципы полиграфического оформления книг. В Петербурге кружок использовал типографии Академии наук, Департамента народного просвещения, а также типографии Греча, Крайя, Дрехслера, Иверсена. Несколько изданий напечатано в Дерпте, Казани, Або, Берлине, Лейпциге, Париже, Веймаре и других городах. В оформлении книг члены кружка пользовались услугами художников и гравировщиков И. С. Клаубера, Е. О. Скотникова, А. и С. Фроловых, А. А. Флорова, А. С. Ухтомского, А. Г. Афанасьева и других.

Главной цели, которую ставили сотрудники Румянцева перед книгами, – широкое использование – была подчинена и постепенно складывавшаяся система распространения изданий кружка. Его члены отказались от существовавшей в то время системы реализации книг по подписке, сделав основной упор на их продажу. Сам Румянцев некоторое время полагал, что продажа напечатанных книг может, по крайней мере, окупить типографские расходы. А они оказались немалыми. Например, перевод и печатание только 17 изданий стоили свыше 121 тысячи рублей. Для первой части «Собрания», типографские расходы на которую в среднем составили 21 рубль 51 копейку за экземпляр, была установлена продажная цена в 25 и 35 рублей соответственно за экземпляры на белой бумаге в простой обложке и веленевой с переплетом. Даже продажа по минимальной цене окупила бы затраты на печатание первой части «Собрания» и дала бы возможность пустить выручку на издание второй части. Печатание Сборника Кирши Данилова обошлось в 1,5 тыс. рублей. При тираже в 600 экземпляров и цене по 12 рублей за книгу общая выручка могла составить свыше 5 тысяч рублей. Издание «Кирилла и Мефодия» обошлось в сумму около 350 рублей. 600 экземпляров этой книги по цене 8 рублей и с учетом выплаты Погодину 250 рублей в качестве гонорара все равно давали прибыль свыше 4 тысяч рублей. «Письма» Калайдовича к Малиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губернии, изданные в количестве 300 экземпляров, при установленной цене в 7 рублей 50 копеек давали выручку в 1 тысячу рублей (затраты на их печатание составили 500 рублей).

Известны сведения о цепе, по которой продавались 14 книг, выпущенных кружком. Сравнение с сохранившимися данными о цене 60 книг исторического содержания, вышедшими в России в 1811–1825 гг., показывает, что румянцевские издания были дешевле более чем на 3 рубля. Их средняя цена составляла около 9 рублей. Формально они оказались дороже новиковских изданий, но фактически, принимая во внимание падение курса рубля в начале XIX в., книги кружка, видимо, соответствовали по своей стоимости новиковским. Нетрудно заметить, что затраты на подготовку изданий, включая перевод иностранных документов, выплату гонораров авторам, художникам, оплату труда писцов, оплату типографских расходов, все равно, по замыслу Н. П. Румянцева, должны были окупиться при их продаже.

Тем не менее подготовленные кружком книги оказались убыточными: средства, затраченные на их создание, в том числе и печатание, оборачивались слишком медленно. Так, из московских изданий за восемь лет было продано 388 экземпляров первой части «Собрания» (32,3 % тиража), за два года – 367 экземпляров второй части «Собрания» (30,5 % тиража), за три года – 310 экземпляров Сборника Кирши Данилова (51 % тиража), менее чем за год – 59 экземпляров «Памятников российской словесности» (9,8 % тиража) и т. д. [205]205
  Кочубинский А.Указ. соч., с. CXCII–XCIII.


[Закрыть]Широкого читателя в это время больше интересовало красочное описание прошлого.

Конечно, Румянцев мог выделять дополнительные средства на издание книг. Практически так это и случилось уже, например, при подготовке второй части «Собрания», но медленная распродажа изданий кружка все-таки сдерживала финансирование других публикаций [206]206
  Переписка H. П. Румянцева, с. 290.


[Закрыть].

Сотрудники Румянцева рассчитывали на широкий круг читателей. Однако фактически продажа в Московском архиве Коллегии иностранных дел, в петербургской Коллегии иностранных дел и через книгопродавцов с комиссионными в 20 % в Москве (Ширяев), Петербурге (братья Оленины, Плавильщиков), в Варшаве (Гликсберг) и Вильно шла крайне медленно. Книги кружка в период его деятельности преимущественно не реализовывались путем продажи, а просто распределялись. Со временем сложилась устойчивая сеть получателей изданий в лице членов кружка и знакомых Румянцева. Своего рода «обязательные экземпляры» посылались всем русским университетам, Обществу истории и древностей российских, Академии наук, Российской академии, зарубежным научным учреждениям и ученым. В среднем число таких экземпляров составляло около 50. Благодаря этому книги кружка все-таки попадали тем, кто был в этом наиболее заинтересован, став «необходимым пособием и справочником для специалистов и только через их посредство незаметно, но мощно влияли на развитие науки и образованности» [207]207
  Гарелин Н. Ф.Указ. соч., с. 98.


[Закрыть].

Заключение

Смерть Н. П. Румянцева в январе 1826 г. тяжело отразилась на замыслах кружка и судьбе некоторых его членов. Рухнули надежды сотрудников графа на издание подготовленных или готовившихся работ. Еще два-три года тлел огонек начатых предприятий, ранее поддерживавшихся энергией и деньгами старого канцлера, затем погас и он.

Разным оказался путь, приведший современников Румянцева в кружок. Неодинаковыми стали жизненные и творческие судьбы их и после прекращения деятельности кружка. Но для всех занятия в кружке оказались серьезной научной школой, пройдя которую большинство осталось преданным и в дальнейшем однажды избранному делу. Для многих из них лучшие научные свершения были впереди. П. М. Строев и И. И. Григорович вписали славные страницы в деятельность Археографической комиссии, П. И. Кеппен стал крупным статистиком, А. М. Шегрен – этнографом, имя А. X. Востокова прославили его классические труды по славянской филологии, несколько интересных исторических работ вышли позже из-под пера Ф. И. Круга, X. Д. Френа, Ф. П. Аделунга и других. Пожалуй, лишь жизненные невзгоды К. Ф. Калайдовича и В. Г. Анастасевича помешали впоследствии развернуться их творческой активности.

Среди тех, кто стоял у истоков организации охраны и использования документальных памятников, члены Румянцевского кружка занимают заслуженное и почетное место.

Романтика поиска объединила десятки современников вокруг умного, патриотически настроенного русского вельможи, сумевшего направить, а подчас просто поддержать их научные планы. Оригинальное, в какой-то мере не имеющее аналогий в истории отечественной науки объединение исследователей впервые создало условия для коллективной организации изучения прошлого. В этом плане кружок стал прообразом будущих русских научных учреждений, прежде всего Археографической комиссии.

Научные разыскания кружка не были результатом развлечений скучающего отставного канцлера. Они имели под собой глубокие объективные причины, важнейшей из которых являлось становление русской нации и, как следствие этого, стремление осознать ее роль в развитии мировой истории и культуры. В конечном счете в исторической науке кружок делал то, что в литературе – А. С. Пушкин, в музыке – М. И. Глинка, в живописи – А. А. Иванов. Исследования кружка были подчинены объективным задачам, стоявшим перед исторической наукой начала XIX в.

Конечно, подавляющая часть сотрудников Румянцева осталась в стороне от создания каких-либо широких исторических концепций о прошлом своей страны. Далеко не у всех членов кружка при всей энергии, деятельности и таланте были стремления и склонность к широким историческим обобщениям. Деятельность кружка оказалась преимущественно связанной с тем разделом исторической науки, который уже в начале XIX в. получил название археографии и без должного развития которого было бы невозможно ни сейчас, ни в еще большей степени тогда глубокое изучение прошлого. И в данном случае по отношению к работе кружка приемлемо банальное, но точное определение: кружок создавал фундамент исторической науки, без которого трудно представить исторические труды С. М. Соловьева и других историков позднейшего времени.

Сотрудники Румянцева были не только продолжателями дела своих предшественников. Смело смотря в будущее науки, они стали во многом первопроходцами. Впервые в широких масштабах кружок произвел выявление документальных памятников по русской истории в отечественных и зарубежных архивах, библиотеках, осуществил интересные археологические и этнографические разыскания. В результате были обнаружены тысячи интересных письменных источников, памятников материальной культуры. Некоторые из них являются уникальными, имеющими непреходящее значение для отечественной истории и культуры (Изборник Святослава 1073 г., Сборник Кирши Данилова, Судебник 1497 г, рукописи XII–XV вв.). Комплекс специальных исторических дисциплин, история славянских народов и народов, вошедших в состав Российской империи, нередко впервые получали в работах кружка серьезную научную разработку.

Румянцев и его сотрудники не были обычными «библиотафами», как презрительно называл К. Ф. Калайдович некоторых современников, в тишине домашних кабинетов наслаждавшихся созерцанием накопленных древностей. В представлении кружка собирание исторических памятников должно было стать лишь частью общей работы по изучению прошлого страны. «Собрать, привести в известность и, если не самим обработать, то предоставить другим средства обрабатывать», т. е. изучать памятники истории и культуры, – решение этой триединой задачи и считали члены кружка своим долгом. Бесценные открытия, сделанные ими в монастырских подвалах, на заваленных голубиным пометом колокольнях и башнях, в крестьянских и барских домах, в результате археологических раскопок, начинали новую жизнь в книгах кружка.

В науке подчас бывает важен не только результат, но и путь, который привел к нему. В еще большей степени это представляет интерес, когда речь идет об истории науки, когда можно увидеть зерна будущих начинаний и открытий. Всеобъемлющие научные замыслы кружка оказались реализованными лишь в очень незначительной мере. Остались неизданными многочисленные переводы, сборники документов (летописи, акты, сочинения иностранцев, восточные, византийские и другие источники). На стадии сбора материала оказались работы, связанные с подготовкой языковых словарей, специальных палеографических, историко-географических, хронологических и других пособий, исследования, посвященные местной истории, в том числе истории народов, вошедших в состав Российской империи. Достаточно бросить лишь беглый взгляд на последующее развитие отечественной археографии (деятельность Общества истории и древностей российских, Археографической комиссии и других общественных и государственных научных учреждений), чтобы увидеть теснейшую преемственность археографической теории и практики с тем, что многие годы вынашивалось кружком. И археографическая экспедиция П. М. Строева, и «Полное собрание русских летописей», и «Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи», и «Сказания иностранных писателей о России», и многие другие предприятия более позднего времени имеют свои истоки в деятельности кружка.

Из задуманного кружку удалось осуществить лишь малую часть. Но и то, что кружок сумел сделать, стало неотъемлемой и яркой страницей русской науки и культуры. Рукописное собрание, несколько десятков изданных книг, замечательные открытия «российских древностей» – таков итог чуть более десятилетней деятельности плеяды исследователей Румянцевского кружка.

Приложение

Письмо П. М. Строева К. Ф. Калайдовичу от 13 августа 1817 г. об условиях и частичных результатах археографических изысканий в Иосифо-Волоколамском монастыре

Эпистолярное наследие членов кружка трудно поддается учету. Несмотря на многочисленные публикации, переписка сотрудников Н. П. Румянцева издана лишь в очень незначительной степени, хотя по богатству содержащихся в ней сведений о жизни и развитии науки в начале XIX в. она имеет огромное значение. Ниже читателям предлагается лишь пример живого голоса одного из сотрудников Н. П. Румянцева – письмо П. М. Строева К. Ф. Калайдовичу, ярко рисующее обстоятельства проведения Подмосковной археографической экспедиции кружка.

Осипов, 13 августа 1817

Много и много обязан вам, любезный друг Константин Федорович, за труд, какой приняли вы в доставлении писем, на прошедшей почте к вам посланных. Обременяю еще письмецом для доставления Иосафу Ивановичу [208]208
  Горлицын, служащий архива Коллегии иностранных дел.


[Закрыть], когда пойдете в архив.

Радуюсь весьма, что комисские дела Ваши идут очень успешно. И наши также помаленьку идут вперед. Есть кое-какие новенькие пьески, впрочем духовные, коим реестр послал я на нынешней почте к его превосходительству [209]209
  А. Ф. Малиновскому, директору архива Коллегии иностранных дел.


[Закрыть]. Думаю, он вам его покажет.

Был я в здешнем архиве – ничего кроме небольшой кучи вздорных монастырских дел [210]210
  П. М. Строев имеет о виду именно архив, а не библиотеку монастыря.


[Закрыть]. А сколько затруднений! Когда мы, уже всходя на башню, где помещен архив, проходили комнаты учеников здешнего училища, нас обсыпало столько насекомых, кои не знаю как у Линнея, а попросту блохи называются, что я и по сю пору от угрызений их стражду. Сама натура, кажется, ставит препоны нашим усилиям.

Комиссию вашу насчет казначея [211]211
  В письме П. М. Строеву 19 июля 1817 г. К. Ф. Калайдович просил передать просьбу казначею монастыря «переслать известный ему перевод и латинский подлинник» одного из документов.


[Закрыть]я не исполнил. Бога ради, увольте меня от всяких неудовольствий – пришлите запечатанной на имя его письмо и кое – как хотите его разругивайте. Я с великим удовлетворением ему передам его, а входить в изустные ссоры мне невозможно – это сделали бы и вы и всякий другой, который на моем место принужден был бы [находиться].

Напишите, пожалуйте, мне что-нибудь о Сибирской рукописи – это меня очень интересует [212]212
  Речь идет, очевидно, о полученной Н. П. Румянцевым из Тобольска копии Черепановской летописи.


[Закрыть].

Если увидите Романа Федоровича [213]213
  Р. Ф. Тимковского, учителя П. М. Строева и К. Ф. Калайдовича в Московском университете.


[Закрыть], засвидетельствуйте ему нижайшее мое почтение и скажите, что если отыщутся в здешней библиотеке Даниилы [214]214
  Р. Ф. Тимковский по поручению ОИДР готовил издание «Хождения» игумена Даниила.


[Закрыть], рад душевно сообщить ему всякое об них известие.

На сих днях рассматривал я старый здешний реестр 1551 года; между многими историческими книгами написана там одна под названием: Судебник да Мамаево побоище. Какая важная была бы рукопись? Но ее, наверно, уже нет. Святотатствованные руки здешних архимандритов, особенно Евграфа, многое отсюда похитили и перевезли в Петербург или перетащили в свои библиотеки.

Прося засвидетельствовать достойнейшим образом всем нашим архивским сотрудникам нижайшее почтение и уведомлять меня о московских новостях, остаюсь готовым всегда на все и вся

П. Строев.

P. S. Указ [215]215
  Речь идет об Отношении ОИДР в Синод с просьбой прислать найденную П. М. Строевым в библиотеке Иосифо-Волоколамского монастыря рукопись с «Памятью и похвалой князю русскому Владимиру».


[Закрыть], наконец, найден. Что дальшей будет – не знаю.

ГПБ, ф, 328. д, 445, л, 11–12 об. Автограф