Текст книги "Заложник. История менеджера ЮКОСа"

Автор книги: Владимир Переверзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Многие документы, показывающие откровенную абсурдность обвинений, из дела были изъяты и в процессе Ходорковского уже не фигурировали…

Глава 9

Знакомство с делом

Обвинительное заключение и материалы уголовного дела, с которыми мне предстоит ознакомиться, передаются в суд. Следствие закончено. Наступает новый этап, начало большой работы и борьбы. Мне предстоит скрупулезно, строчку за строчкой, изучить дело, насчитывающее сто шестьдесят один том. Откуда они взялись, эти тома? Оказывается, они были любезно переданы из налоговой инспекции в Генеральную прокуратуру. Вот и получилось, что сначала осудили Ходорковского за то, что налоги с награбленного не заплатил, а потом за то, что сам себя обворовал. Мы договариваемся со следователем о графике моего ознакомления с делом, и я с энтузиазмом начинаю…

Молодой и, в общем-то, приятный парень, сотрудник прокуратуры Белгорода, прикомандирован к Генеральной прокуратуре. Его бросили на амбразуру, то есть на меня. В его нехитрые обязанности входит наблюдение за мной во время ознакомления с материалами уголовного дела. Просто сидеть рядом и наблюдать. Вдруг я страничку какую вырву из дела и съем? Так он просидит рядом со мной, бок о бок, почти полгода, периодически отпрашиваясь у меня с работы. Когда ему нужно было уехать на Новый год в Белгород, он просил меня написать заявление, что я, мол, плохо себя чувствую и не буду знакомиться с материалами уголовного дела несколько дней. Я всегда иду ему навстречу. Иногда его подменяет другой сотрудник. Они оба почти всегда с собой приносят обеды. Первый, который из Белгорода, предлагает мне свою снедь. Второй поворачивается ко мне спиной, отходит и молча поглощает пищу у окна.

Следователь ходит на работу каждый день, кроме субботы и воскресенья, к 09:10 утра. С собой приносит по два-три тома уголовного дела. Я с интересом погружаюсь в эту работу.

Здесь представлена вся история компании ЮКОС, и я узнаю много нового и интересного. Работая в филиале ЮКОСа на Кипре, я имел лишь общее представление о компании. Здесь же мне предоставили возможность подробнейшим образом изучить, как была организована работа компании. В материалах дела собрана официальная отчетность компании, учредительные документы, всевозможные договоры… Наблюдающий за мной следователь вежлив и корректен, он предлагает мне сделать копии необходимых материалов, чем я и пользуюсь. Проходит три дня, за которые я успеваю одолеть два тома. После этого следователь не появляется несколько дней. Проходит еще день, и меня опять выводят из камеры и ведут уже привычным маршрутом, с соблюдением всех ритуалов, в следственный кабинет. Здесь я вижу нескольких следователей и… тома моего уголовного дела. Все сто шестьдесят один! Мой наблюдатель из Белгорода понуро сообщает, что ознакомление с материалами начинается сегодня, так как мы, то есть они, нарушили процедуру. Оказывается, перед ознакомлением мне должны были представить воочию все тома дела сразу. Ошибку заметил и тут же ретиво принялся ее исправлять его непосредственный руководитель – заместитель начальника управления по расследованию уголовных дел генерал Атмоньев.

* * *

Меня всегда поражало маниакальное стремление соблюдать закон в мелочах при одновременном его глобальном попирании. С такой показной маниакальностью я ст олкнусь еще не раз. При оглашении приговора моя жена, незадолго до этого п еренесшая операцию, не встала со скамеечки, а слушала си дя. Это не укрылось от зорких глаз прокурор ши, которая затрясла сь всеми своими двум ястами килограммами и завизжала: «Встать! По закону п риговор слушают стоя !»

У меня потемнеет в глазах. Мне будет стоить невероятных усилий сдержать себя на суде и не закричать: «Что ж ты, сука прокурорская, теперь о законе вспомнила? Где же был твой закон все это время, пока меня судили? И не вспом инала ты, гадина, о законе, когда запрашивал а мне одиннадцать ле т строгого режима!»

* * *

Я продолжаю знакомиться с материалами дела. Летят дни. Каждый день я ухожу из камеры в десять утра, а возвращаюсь около пяти – хожу как на работу. Внимательно читаю документы, делаю из них выписки, анализирую материалы, подсчитываю. Наконец-то я понимаю, в чем меня обвиняют. В выходные дни, в субботу и воскресенье, я обрабатываю собранный материал, делая сводные таблицы и графики. Того, что я сделал за это время, хватило бы как минимум на кандидатскую диссертацию. Чем больше я изучаю дело, тем сильнее растет надежда на оправдательный приговор.

«Это же чушь, а это полный бред, а вот это и вовсе наглое вранье!» – увлеченно разговариваю сам с собой. Порой, не веря своим глазам, изумленно вчитываюсь в написанное.

«Вот же, например, решения арбитражных судов, в соответствии с которыми ЮКОСу вменили дополнительные налоговые претензии. Здесь черным по белому написано, что нефть, купленная ЮКОСом у нефтедобывающих компаний, изначально ему и принадлежала, и, собственно говоря, именно поэтому компании искусственно насчитали дополнительные налоги и штрафы. Штрафы эти превышали размер прибыли, полученной ЮКОСом за такой же период времени! Для того и насчитали, чтобы разорить и обанкротить компанию и прибрать ее к рукам», – продолжаю рассуждать я.

«Но позвольте, в моем обвинительном заключении Генеральная прокуратура утверждает, что нефть у нефтедобывающих компаний была похищена! Как же так? Как такое может быть? Одно противоречит другому. Если была неуплата налогов, значит, не было хищений. Если были хищения, то нельзя обвинять в неуплате налогов с похищенного. Либо одно, либо другое» – в моей голове выстраивается очевидный логический ряд. Эти документы подтверждают отсутствие события преступления как такового. Сотрудники прокуратуры осознали это во время суда, и в процессе Ходорковского эти документы уже не фигурировали.

* * *

Я часто слышу от людей, далеких от дела ЮКОСа, знающих о нем лишь понаслышке: «Вот в Америке Ходо рковский получил бы лет сто, не меньше!» Тем более мне очень странно слышать так ое от людей, имеющих юридическое образование. Что это? Глу пость? Даже при пове рхностном взгляде на дело становится очевидно, что оно шито белыми нитками .

В Америке посадили бы на скамью подсудимых и следователей, и судей, и всех тех, кто стоит за этим делом. Увы, такое позорное, такое грязное дело возможно тол ько в России или стр анах типа Зимбабве…

* * *

Следователи «позаботились» обо мне, вложив в дело огромный массив информации, доказывающий ровно противоположное тому, в чем нас обвиняли. Изучая материалы, я начинаю понимать, насколько сложным и хорошо отлаженным механизмом был ЮКОС.

Вертикально интегрированный холдинг, состоящий из множества различных компаний, функционировал бесперебойно и безупречно, как швейцарские часы. В холдинг входило несколько нефтедобывающих компаний. Единый собственник холдинга создавал централизованную структуру по продаже нефти. Не будет же каждая нефтедобывающая компания иметь собственный торговый отдел и дублировать функции друг друга? Таким образом собственник оптимизировал структуру управления компанией и минимизировал ее издержки. Однако именно это следователи поставили в укор ЮКОСу на суде, где звучало: «Если бы нефтедобывающие компании продавали нефть самостоятельно, то получили бы дополнительную прибыль!» С точки зрения бизнесмена – это полный идиотизм и элементарная безграмотность.

Позже я узнаю, что некоторые следователи были приняты на работу в «Роснефть». Вот уж неудивительно, что экономические показатели работы «Юганскнефтегаза» после его передачи в государственную собственность на порядок ухудшились: существенно увеличились административные расходы, снизилась прибыль. На суде эту глупость озвучил юрист представителя потерпевшего, то есть юрист «Роснефти», представляющий интересы «Юганскнефтегаза», который банальным мошенническим способом похитили у акционеров ЮКОСа, включая Ходорковского, и присовокупили к упомянутой госкомпании. Заметьте, что даже он говорит совершенно о другом, а ни о каких хищениях речь не идет. Речь идет о недополученной прибыли, а это уже другая квалификация и другая статья. Все это напоминало мне игру в наперстки: кручу, верчу, обмануть хочу!

Для меня ситуация в упрощенном варианте выглядела примерно следующим образом. Допустим, у вас есть квартира, которую вы сдаете. Некий человек, заинтересованный в отъеме вашей собственности, каким-то образом создает вам задолженность, в погашение которой отбирает квартиру. А потом нагло, на полном серьезе, заявляет о нанесении ему ущерба, так как он сам мог бы сдавать ее дороже! «Что за бред?» – в очередной раз спросите вы и будете абсолютно правы. На суде я часто вспоминал Кафку и его знаменитый «Процесс». Так вот, на нашем процессе Кафка бы просто отдыхал. Вспоминаю слова одного из адвокатов Ходорковского на первом процессе. Он комментировал награждение орденом государственного обвинителя: «Правильно сделали, что наградили! Другой бы на его месте со стыда сгорел, а этому все нипочем!»

На хорошо спланированной распродаже имущества ЮКОСа «Юганскнефтегаз» достается только что зарегистрированной и никому не известной компании «БайкалФинансГрупп». Компания была зарегистрирована юристами компании «Сургутнефтегаз» по адресу рюмочной города Твери! После этого у данной подставной компании основной актив ЮКОСа выкупает государственная «Роснефть». Вот бы где прокуратуре проверить законность происходящего, как требует того закон о прокуратуре, но все силы брошены совершенно на другое – прямо противоположное тому, чего требует закон.

* * *

Я самым внимательным образом изучаю все контракты на покупку нефти у «Юганскнефтегаза» компанией «Ратибор», возглавляемой моим «подельником» Малаховским. Проверяю все платежи. Вот контракт, вот акт приема-передачи нефти, вот платежки, вот выписки со счетов. Смотрю баланс и отчет «О прибылях и убытках» «Юганскнефтегаза». Нефть на балансе учитывается по себестоимости. Добыли миллион тонн нефти, продали тот же миллион. Пришла выручка, списали с баланса проданную нефть, получили прибыль. А где же хищения? Абсурд! Но именно этот момент перехода права собственности на нефть по договору купли-продажи признан хищением!

Самое смешное, что даже формально к этим событиям я не имел никакого отношения. Недаром меня называли самым случайным узником. Работал я в то самое время спокойненько на Кипре и не подозревал о существовании ни Малаховского, ни «Ратибора». У меня были совершенно другие задачи. Я был одним из пяти директоров дочерней компании ЮКОСа на Кипре. Когда меня пригласили на работу в ЮКОС, эти компании были только зарегистрированы на бумаге. Мне предстояло создать полноценную структуру – найти и арендовать офис, получить все необходимые для этого разрешения Центрального банка Кипра и местных органов власти. Одним словом, я выполнял сугубо административную работу.

Компания создавалась для торговли нефтью, и тут преследовалось несколько целей. Такая структура позволяла более оперативно управлять товарными и денежными потоками, на более легких условиях получать кредиты в западных банках. Безусловно, льготное налогообложение на Кипре играло здесь не последнюю роль. Таким образом, кипрская компания, где я работал, покупала нефть у ЮКОСа и других нефтяных компаний, формировала некий нефтяной пул и перепродавала его другим покупателям. Договоры на покупку нефти у ЮКОСа кипрской компанией находятся в материалах дела. Здесь же акты приема-передачи, таможенные декларации, паспорта сделок с отметкой уполномоченного банка, платежные поручения, выписки с банковских счетов. Все сходится до последнего цента. Я не занимался осуществлением платежей и даже не имел права распоряжаться счетами, с которых оплачивалась купленная у ЮКОСа нефть. В какой-то момент меня посетила мысль: «А может быть, компания не оплатила какую-нибудь поставку?»

«Да нет, быть такого не может! Сам же с аудиторами на эти тему разговаривал при очередной проверке», – вспоминаю я. Счета за отгруженную нефть поступали в специализированную финансовую компанию, созданную в Швейцарии, которая и управляла всеми счетами. Все сходилось до последнего цента.

«За что же меня посадили?» – возникает резонный вопрос.

Да, в общем-то, ни за что! Посадили лишь за факт работы в компании ЮКОС, за отказ признать вину, которой не было, за отказ лжесвидетельствовать. Печально, что на моем месте мог оказаться любой сотрудник компании. Но выбор пал на меня…

Читаю выдержку из своего обвинительного заключения: «…Переверзин своими действиями способствовал созданию благоприятной обстановки для хищений…»

Боже мой! Не веря своим глазам, я продолжаю изучать доказательства своей «преступной» деятельности. Оказывается, моя вина подтверждается:

моей трудовой книжкой (том 3, листы дела 8–18), где указываются места моей работы;

телефонными справочниками сотрудников ООО «ЮКОС–Москва», ОАО «НК ЮКОС», ЗАО «ЮКОС-ЭП», ЗАО «ЮКОС-РМ», в которых указаны телефоны лиц, входивших в состав организованной группы (том 73, листы дела 230–268);

уставом ЗАО «ЮКОС-ЭП», согласно которого общество было создано в целях извлечения прибыли при осуществлении добычи нефти и газа и их переработки, разработки нефтяных месторождений (том 15, листы дела 131–145);

уставом ООО «ЮКОС–Москва», утвержденного внеочередным собранием участников от 10.09.1998, из которого следует (кто бы мог подумать!), что ООО «ЮКОС–Москва» создано в целях извлечения прибыли посредством предпринимательской деятельности при осуществлении разведки нефтяных и газовых месторождений, добычи и переработки нефти и газа, хранения нефти и газа и продуктов и переработки, транспортировки и реализации нефти, газа и продуктов их переработки (том 15, листы дела 53–67).

* * *

Я не знаю, что мне делать, как воспринимать этот бред. Мне хочется и плакать, и смеяться. На тюремном пути мн е встречались разные люди. Довелось как-то сидеть в одной камер е с выпускником МГУ, кандидатом физико-математических наук. Володю обвиня ли в попытке организ ации убийства одного космонавта, возглавлявшего деп артамент в крупной г оскорпорации. Дело р азвалилось, и Володю оправдали. Тогда мы сдружи лись, и он, с его ма тематическим складом ума, помогал мне готовиться к процесс у, систематизировать многие вещи. Иногда мы просто откровенно хохотали над глупостями и нес уразностями из моего обвинительного заключения. К ак-то он мне сказал: «Знаешь, если бы не видел все эти перлы своими глазами , не поверил бы, что такое возможно!»

* * *

Приближается суд, которого я жду с трепетом и волнением. С таким багажом, с такими доказательствами я уверен в оправдательном приговоре. Однако мой опытный адвокат, прошедший не один процесс, старается вернуть меня с небес на землю. «Радуйся, если тебя за отсиженным выпустят с обвинительным приговором!» – говорит он мне.

Я не сомневаюсь, что после суда окажусь на свободе.

Узнаю от адвоката тогда радостную и долгожданную новость – в понедельник начинается суд, будет предварительное заседание.

Глава 10

Суд начинается

В шесть утра в камере включается свет. Из коридора слышится голос надзирателя: «Встаем, заправляем кровати, на Пэ, готовимся на выезд». Я встаю и одеваюсь. Один из больших плюсов СИЗО – здесь ты можешь носить вольные вещи. По заявлению от родственников принимают любую одежду. Надевай хоть костюм «Бриони»! Только галстуки и ремни не разрешают передавать, очевидно, опасаясь, что на них можно повеситься. Вот и приходится желающим приспосабливаться – вешаться на простынях, брюках и прочих предметах… Некоторые арестанты (я встречал и таких) считают особым шиком выезжать на суд в костюме и белой рубашке. Мне заблаговременно передали черные вельветовые брюки и черный свитер, в которых я и проездил до наступления весны.

Я уже давно не беру баланду и питаюсь исключительно продуктами из тюремного ларька и передач. Пью кофе и съедаю бутерброд с сыром. Сижу, жду…

«На Пэ готов?» – раздается голос надзирателя.

«Готов, готов», – поспешно отвечаю я и беру в руки свои вещи – пакет с документами и черную пуховую куртку.

Открывается дверь, и меня ведут в помещение для обыска. Раздеваешься, приседаешь. Надзиратели смотрят, не запрятал ли ты чего вовнутрь себя. Делается подробнейшая опись вещей и предметов. Не дай Бог, ты привез то, чего у тебя не было! Однажды у меня нашли пачку бумажных носовых платков, случайно не попавших в опись. Был грандиозный скандал!

После обыска меня закрывают в боксе – уже знакомое маленькое помещение, которое в другом корпусе называют стаканом. По ощущениям жду недолго, а часы здесь запрещены… Минут через двадцать за мной приходит начальник конвоя. Мы выходим в маленький тюремный дворик, где меня ждет эскорт. Уже привычные «газели» – автозак с надписью на борту «ФСИН России» и другая – «Спецназ ФСИН России». Три дюжих вооруженных спецназовца в малиновых беретах и с орденами на груди охраняют меня – неизвестно, от кого или чего. В руках у них автоматы «Вал» для бесшумной стрельбы, за плечами рюкзаки. Плюс еще четверо конвойных, к одному из которых меня пристегивают наручниками. Плюс два водителя. Я помню свои ощущения, свой шок, когда впервые увидел спецназовцев. Сейчас меня это забавляет.

Рассаживаемся по своим местам. Я залезаю в «газель», где есть четыре глухих железных ящика-отсека для зэков. В одном уже кто-то сидит. Это Малаховский. В железном ящике тесно, очень холодно и некомфортно. Машина трогается с места. Ничего не видно, но многое слышно. Слышу, как открываются ворота нашей тюрьмы в тюрьме. Слышу лай собак и голоса охранников – мы заехали в шлюз Матросской Тишины. Слышу скрежет ворот, и мы выезжаем за территорию тюрьмы. До меня доносится шум улицы, звуки автомобилей. Водитель включает сирену. Дорога занимает не более двадцати минут. Басманный суд не так далеко. Мне повезло – я езжу на суд с относительным комфортом на персональном транспорте. Все для нас. Обычно выезд на суд превращается в длительный и болезненный процесс. Общий автозак следует по определенному маршруту, объезжая все суды. Дорога может растянуться на несколько часов. Попробуй посиди в автозаке на морозе или в жару!

Мы приезжаем в пункт назначения. Грязный дворик Басманного суда. Я вылезаю из железного ящика, успев прилично промерзнуть. Ощущение такое, будто металл вытягивал из меня тепло и, словно увеличительное стекло, в разы увеличивал холод. На улице так не замерзнешь. Из машины меня выпускают пристегнутым наручникам к конвоиру. Следом выходит Малаховский. Теперь я его уже знаю, нас познакомили в подвале Мосгорсуда. Спецназ нас прикрывает. Двое блокируют въезд во двор суда, через который виднеется улица. Третий с автоматом наперевес идет впереди и смело заходит в здание. Я уже давно не ходил по земле и, с непривычки ступая по снегу, испытываю странные и приятные ощущения. Мы заходим в здание. Неожиданно для себя я громко говорю: «Хочу в туалет!» Минутное совещание охранников. Туалет рядом с входом. Первым туда направляется спецназовец с оружием и своим рюкзаком. Секунд через двадцать он возвращается со словами: «Чисто!» Что он там делал, для меня до сих пор остается загадкой. Меня отстегивают и разрешают зайти. Дверь в туалет остается открытой. В тот момент меня это ничуть не смущает, маленькая нужда позволяет…

В мрачном подвале суда находится несколько полутемных камер для арестованных, ожидающих своей участи. Соблюдая правила конспирации, нас с Малаховским рассаживают в разные камеры. Не важно, что мы будем во время судебного заседания сидеть в одной клетке и спокойно общаться.

Однажды меня потеряют. Приехал за мной эскорт, а меня в тюрьме уже нет! Они в панике! Оказывается, суд делает заявку на доставку подследственного. Бумага попала куда-то не туда – или совсем наоборот, туда, куда надо. И меня в общем порядке, в общем автозаке доставили в Басманный суд. Сижу я довольный спокойно в камере, жду, когда меня поведут в зал судебных заседаний. «Ну, слава Богу, отставили от меня этот спецназ! – радостно думаю я. – Значит, не придают нам такого значения, может, в покое оставят, и дело тихо угаснет!»

Вдруг слышу шум и гам, шаги. Кто-то громко называет мою фамилию. Говорят обо мне. Открывается дверь, и я вижу свою верную дружину. Главный из них раздраженно спрашивает: «Ты как сюда попал?»

«На метро приехал!» – не нашел ничего другого, как, давясь от смеха, ответить я. Мне действительно было смешно, а вот ему не до смеха! Они явно перенервничали. Ну привезли же, в конце концов! Никто на меня по дороге не напал. Я не сбежал. Меня не похитили и не убили. Так зачем весь этот антураж был нужен? Такая показуха? Что, более важных дел для этих героев не нашлось?! Скорее всего, они действительно были героями, прошедшими через горячие точки, и вполне заслуженно, в отличие от следователей и судей, получили свои ордена и медали…

* * *

В тюрьме был случай, когда человек, обвиняющийся в мошенничестве, через своих друзей-подельников каким-то образом сумел взять в аренду автоз ак с конвоем. Они за ним приехали с фальшивыми док ументами о вызове на судебное заседание. Надзирателя что-то смутил о, и он решил позвон ить в суд, уточнить. Неожиданно подлог раскрылся, и п обег не состоялся…

* * *

Я долго сижу в подвале в полуосвещенной камере, ожидая, пока меня поведут в зал судебных заседаний, и задумчиво рассматриваю надписи. Они везде, где только возможно: на стенах, на двери, на скамейке. Вот кто-то попытался себя увековечить, старательно и глубоко нацарапав на скамейке: «Игорь Таганский, ст. 158 ч. 3 (кража), 3 года». «Саша Магадан, ст. 162 ч. 3 (разбой), срок 6 лет», – ручкой написано на стене. Таких, кто гордится своими «подвигами», я встречу еще много, особенно на общем режиме, где принято играть в тюремную романтику… Другой неизвестный агитирует за блатную жизнь, написав на стене: «Жизнь ворам…» Я настолько далек от всего этого, что воспринимаю это как живопись доисторических пещерных людей.

Наконец открывается дверь моей темницы, и меня ведут в зал судебных заседаний. Мы поднимаемся по лестнице. Конвой, спецназ в малиновых беретах, местная милиция… У меня рябит в глазах от количества моих телохранителей. Впереди идет Малаховский, пристегнутый наручниками к одному из конвоиров. Я надежно прикован к другому тщедушному конвоиру. Процессию возглавляет двухметровый спецназовец. Этаж, где состоится судебное заседание, перекрыт автоматчиками. Вдалеке я вижу удивленные лица зевак, по каким-то делам пришедших в суд. Они с нескрываемым любопытством и страхом смотрят в нашу сторону. Вижу изумленное лицо своей жены, которая позже скажет мне, как одна старушка, шокированная таким количеством вооруженной охраны, спросит: «Это кого же сегодня сюда привезли?»

«По делу ЮКОСа», – со знанием дела ответит моя жена.

«А… Ну тогда понятно…» – ответит старушка.

Я не знаю, что тогда подумала и поняла старушка, очевидно, пришедшая на суд, где судили ее непутевого внука за банальную кражу… Но, как позже расскажет мне адвокат, один из конвойных, присутствующий практически на всех судебных заседаниях, через шесть месяцев судебных заседаний не сможет сдержать свое любопытство, подойдет к нему и спросит: «А за что их судят-то?!» Я очень долго смеялся, услышав эту историю. Смеюсь и теперь, вспоминая ее…

Нас заводят в зал судебных заседаний, обставленный примитивной казенной мебелью, напоминающей школьную, и сажают в клетку. «Боже мой, неужели здесь, в этой убогой комнате, будут решать мою судьбу?» – не укладывается в моей голове. В клетке я впервые здороваюсь за руку с Малаховским. В зал запускают посетителей. Я вижу родные лица – жены, друзей, родственников. Заходят практикантки из какого-то юридического вуза, журналисты, еще какие-то незнакомые мне люди. Все рассаживаются на скамеечках. В зал заходит тогда еще не известный мне человек неопрятного вида: с длинными волосами и бородой, на костылях, в сопровождении вооруженного телохранителя. Вальдес-Гарсиа – доходит до меня! Я вижу своего адвоката. Все рассаживаются по своим местам. За партой, как раз напротив клетки, где, как дикого зверя, держат меня, горделиво восседает государственный обвинитель Ирина Шляева. Она еще относительно молода, но явно больна, у нее нарушен обмен веществ. При росте примерно метр шестьдесят пять она весит килограммов сто восемьдесят, если не больше, и с трудом передвигается. После окончания судебного процесса я увижу ее по телевизору, внятно комментирующую другое громкое уголовное дело. Меня это потрясет до глубины души, словно я увидел обезьяну, заговорившую человеческим голосом. Я абсолютно искренне делюсь этим со своим адвокатом: «Оказывается, она, Шляева, вполне вменяемая тетка, умно и внятно может разговаривать…»

На что мой адвокат мудро и совершенно справедливо отвечает: «Одно дело, когда есть фактура, а другое дело, когда дело абсолютно пустое…»

Напротив меня, метрах в пяти, сидит секретарь суда, симпатичная девушка Катя. Несмотря на зимнее время и холодную погоду, у нее глубокое декольте, практически обнажающее грудь. Ее не смущают ни жара, ни холод, ни наше присутствие. Она верно и последовательно соблюдает этот образ до конца процесса. Наверное, из нее получится неплохая судья…

На сцену выходит ведущая – судья Ярлыкова Елена Николаевна собственной персоной.

* * *

Через несколько лет после нашего процесса, несмотря на свои «очевидные заслуги», она будет нещадно изгнана из судейского корпуса за то, что н а судебном заседании не распознает мошенника, приехавшего на суд вместо другог о человека, которого она отпустит на свобо ду. Посчитав такое р ешение несправедливы м, Ярлыкова вспомнит о Европейском суде по правам человека, куда и подаст жалобу на решение судебной коллегии. Странным образом ее жалоба окажется там же, где находится и моя жалоба на ее незаконное решение, которым она приговорила меня к одиннадцати годам строгого режима… Вот уж воистину – неисповедимы пути Госпо дни. Но все же между нами была большая разница. Лишившис ь статуса судьи, Ярл ыкова стала работать адвокатом. А я, лишившись свободы ее стараниями, стал бе справным заключенным – с бесконечным, как мне тогда казалось, сроком…

* * *

Тогда, в 2006 году, Ярлыкова произвела на меня положительное впечатление. Позже, в ходе процесса, во время перерыва судебного заседания на фразу прокурорши «Еще не все свидетели обвинения допрошены…», с ее губ сорвется ответ: «Какие же это свидетели обвинения? Вообще непонятно, что они доказывают!»

Начинается процесс. Представляются все его участники – адвокаты, судья, государственный обвинитель. Мы не делаем отвода ни судье, ни государственному обвинителю, хотя прокурорша мне не понравилась сразу. Устанавливаются личности обвиняемых… Судья, обращаясь ко мне, произносит: «Обвиняемый, представьтесь, пожалуйста».

«Переверзин Владимир Иванович», – отвечаю я.

«Год и место рождения?» – судья должна удостовериться в личности подсудимых, сверить все данные с личным делом и сличить фотографии.

Узнав мой домашний адрес и убедившись, что я – это я, госпожа Ярлыкова переходит к другим обвиняемым. Те же вопросы, стандартные ответы.

Неожиданно прокуратура выступает с ходатайством о предоставлении Антонио Вальдес-Гарсии государственной защиты. Судья начинает рассмотрение этого ходатайства.

«Антонио Вальдес-Гарсиа! – обращается к нему судья. – Вы поддерживаете данное ходатайство?»

Вальдес-Гарсиа, единожды уже искалеченный такой «защитой», яростно от нее отбивается и сопротивляется. «Не надо мне никакой защиты! – почти кричит он. – Мне ничего и никто не угрожает! Пускай оставят меня в покое!»

Представители прокуратуры непреклонны и настаивают на своем. Тогда мне это казалось странным, но позже все встанет на свои места. Вальдес-Гарсии действительно ничего не угрожало. Его правдивые показания были абсолютно бесполезны для обвинения и не приносили никому ни пользы, ни вреда. Но раз уж его выманили из Испании и вывели в процесс, за ним нужно было присматривать, чтобы он не убежал. Следователи решат эту проблему хитроумным способом, приставив к Вальдес-Гарсии охранника. С тех самых пор этот несчастный передвигался исключительно в сопровождении не менее несчастного охранника, вынужденного его сторожить. В конце процесса, услышав, что сторона обвинения запросила всем обвиняемым по одиннадцать лет строгого режима, Вальдес-Гарсиа закроет своего сторожа в душе и проворно, на костылях, помчится в аэропорт, где по испанскому паспорту благополучно улетит на родину…

Зачем он, имея испанское гражданство, вообще приезжал в Россию, так и осталось за гранью моего понимания.

Предварительное заседание быстро заканчивается, и я, несколько разочарованный, возвращаюсь в камеру. Назначена дата начала процесса, дата первого судебного заседания. Начинается процесс, которого я ждал и к которому готовился больше года. Процесс, на который я возлагаю большие и радужные надежды. Процесс, который решит мою судьбу на долгие годы.