Текст книги "Шестой прокуратор Иудеи"

Автор книги: Владимир Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Прости, путник, что испугал тебя. Я не колдун и не угадывал твои мысли, просто ты, стоя здесь, размышлял вслух. Вот и донёс слова твои ветер до моих ушей. А места здесь действительно красивые! – и как бы извиняясь за случайно подслушанные чужие мысли, путник протянул Гамалиилу небольшую флягу с виноградным вином, дабы тот утолил жажду.

– Да, в Иудеи такой красоты не увидишь! И виноград на наших камнях не растёт, чтобы сделать из него столь прекрасный напиток, – похвалил Гамалиил молодое вино, с удовольствием сделав несколько больших глотков.

– Так, ты из Иерусалима? – спросил незнакомец.

– Да! А тебе приходилось бывать в Иерусалиме? – поинтересовался бывший священник.

– Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе, – тихим голосом, чуть печально проговорил незнакомец. – Да, мне пришлось как-то побывать в этом городе, да только не пришёлся он мне по душе, как, впрочем, и я ему. Слишком уж много в нём чопорности, высокомерия, гордости и любви к самому себе! Холодный он какой-то, холодный и неприветливый, мрачный, что и вся Иудея.

– Ты смелый человек, отчаянно смелый! За такие слова в Иерусалиме тебя уж точно побили бы камнями под стенами города или на площади перед домом первосвященника. Даже мысли такие есть нарушение Закона! – с удивлением и укоризной взглянув на своего неожиданного спутника, сказал Гамалиил, как бы предупреждая того, что не всегда следует откровенничать с первым встречным на дороге человеком. А незнакомец, казалось, не обратил на этот выразительный взгляд совершенно никакого внимания.

– Я немного знаком, как священники охраняют законы. Мне пришлось однажды столкнуться с некоторыми служителями из Высшего совета, да только Бог миловал, отвёл угрозу, если, как видишь, до сих пор хожу живым и здоровым, – весело и беззаботно продолжал говорить молодой человек бывшему священнику.

Так за разговорами путники быстро дошли до города. На самой его окраине незнакомец попрощался с Гамалиилом и повернул в первый переулок.

«Надо же, я даже не спросил, как его зовут. Мне не мешало бы поинтересоваться, где у них находится синагога», – подумал прибывший из Иерусалима гость. Он огляделся и затем решительно двинулся к центральной площади, где обычно, как это было принято во многих городах, всегда собирались местные жители то ли для торговли, то ли просто пообщаться.

На удивление Гамалиила Назарет оказался довольно многолюдным городом. Он впервые приехал в эти края, и его приятно поразило то, что городские жители были весьма внимательны и приветливы к нему, чужаку. Но особенно гость из Иерусалима восхитился необыкновенной красотой местных девушек и женщин, столкнувшись с ними у источника на центральной городской площади, куда те пришли за водой. Его встретили шутками и смехом, чем вновь удивили Гамалиила, ибо иерусалимские женщины никогда не вели себя столь свободно, независимо и вместе с тем достойно с незнакомыми приезжими людьми. Он подошёл к бассейну с водой и, напившись, спросил у горожанок:

– Не знаете ли часом одного проповедника, родом сказывают из ваших мест, а вот имя я его запамятовал?

– А это, наверное, тебе нужен Иисус, сын обручника Иосифа и пряхи Марии? Так он редко бывает здесь. Всё более по Галилее со своими друзьями ходит. Его надо искать в Капернауме, или в Кане, может в Меджделе, или в Вифсаиде, а может ещё где, – ответила одна из женщин, поднимая кувшин и расплескав воду себе на ноги, отчего весело и задорно рассмеялась. – Отца и мать его найдёшь в доме. Если пойдёшь вот по этому переулку до конца и направо, а там первый дом во втором ряду. Смоква во дворе у них растёт высокая, по середине ствола молнией расщеплённая. Сразу увидишь.

– А ты издалека пришёл?.... В чудеса его поверил, или стать учеником решил? Или заболел чем?... – стали подшучивать и посмеиваться над путником другие женщины, – ученики ему нужны, потому как среди нас он дурачков для своих сказок никак найти не может. Так что поторопись, дедушка!

Гамалиил не стал обращать внимания на сыпавшиеся со всех сторон смешки и колкости, но, покорно поблагодарив, двинулся в указанном направлении. Вскоре он уже входил в калитку нужного дома, который довольно быстро нашёл. Во дворе никого не было. Бывший священник огляделся по сторонам и постучал в дверь. На стук никто не ответил. Тишина. Ни души. Какое-то запустение царило в хижине и вокруг неё. Он хотел уже выйти вон со двора, так как слишком неприветливо смотрелось человеческое жилище, неприветливо и мрачновато, будто не жили в нём люди, но скрип двери заставил его остановиться.

– Кого ищешь, человек? – раздался за спиной Гамалиила трескучий голос. Вопрос же прозвучал столь грубо и недоброжелательно, что бывший священник даже удивился, что здесь мог проживать проповедник, о доброте которого даже в Иудее ходили легенды. Он обернулся и увидел вышедшего из дома древнего старика.

– Здоровья тебе и счастья, – поприветствовал Гамалиил хозяина дома, однако про себя подумал: «Я себя-то считаю стариком, а этот годится мне в дедушки».

Старик ничего не ответил на приветствие. Кряхтя и бормоча себе что-то под нос, он повернулся к путнику спиной, а посему вопрос Гамалиила: «Не ты ли обручник Иосиф, и не твой ли сын Иисус?» – прозвучал уже в закрывавшуюся дверь.

Бывший священник пребывал в полной растерянности, не зная, что же ему предпринять, то ли уйти прочь из сего негостеприимного места, то ли пройти внутрь дома, найти кого-нибудь помоложе и задать свой вопрос ещё раз? Но делать этого не пришлось. Прошло совсем немного времени, и из хижины во двор вышел молодой мужчина. Следом за ним появились ещё две женщины, одна молодая, другая средних лет.

– Так это тебе, странник, нужен наш братец? – с сарказмом, и немного кривляясь, спросила та, что была моложе. – Как же, найдёшь его здесь! Он не часто бывает в родном доме. Мы ему не нужны. Бродит со своими друзьями по округе. Видите ли, он пророчествует. Придумал себе занятие, а на самом деле кормит всех нищих и бродяг, которые его слушают, развесив уши, а родителям и братьям с сёстрами ни драхмы, ни сребреника не даст. С ума сошёл от своей доброты, – распалилась не на шутку молодая женщина, чувствуя за спиной поддержку семьи, и она не ошибалась в своих предположениях.

– Вот именно, – проговорил своим кашляющим голосом старик, выглянув из-за двери и строго поглядывая исподлобья на незваного гостя, – шляется неизвестно где, а ты, милый человек, шёл бы отсюда. Сам-то вон вроде уже седой, а поверил бредням непутёвого моего сына. Ишь, чего удумал? Говорит, что Бог живёт внутри него и каждого из нас! А ещё говорит, что с ним, с Господом, значит, можно общаться, как с человеком. Да за такие слова его надо бы... – заканчивать свою мысль хозяин не стал, а только безнадёжно махнул рукой и, шаркая ногами, побрёл по двору к сараю, около которого стоял верстак. Да и без лишних слов Гамалиил понял, что могут сделать слуги Закона с сыном плотника.

– Уходи, уходи, пока тебя мои сыновья не отвели в синагогу. Там тебе учинят строгий спрос! – с угрозой проворчал старик.

Бывший священник не стал ничего говорить, а только пожал плечами, мол, как будет угодно, развернулся на месте и, не попрощавшись, покинул двор недоброго дома. Он дошёл до перекрёстка и остановился в раздумье, куда идти. Одна дорога вела в Иерусалим, другая в Тивериаду. «Нет, годы мои уже не те, чтобы путешествовать по Галилее. Отправлюсь-ка я лучше домой», – подумал Гамалиил и хотел отправиться в сторону Иудеи, как вдруг к нему сзади подошла черноглазая девочка лет одиннадцати.

– Иисуса ты найдёшь у Марии, жены Алфея Клеопы. Он её племянник, – нисколько не боясь незнакомого человека, быстро сказала она.

– А ты проводишь меня до дома Клеопы? – спросил свою неожиданную помощницу Гамалиил.

– Конечно! Иисус вообще дома редко бывает, но если приезжает, то всегда останавливается у тётки своей, – бойко говорила девчушка, шагая рядом с бывшим священником. По её заверениям Иисус должен был находиться сейчас у родственников, ибо она сама сегодня видела, как утром он пришёл в город и сразу направился к Марии и Алфею.

– Его отец всё время ворчит, что он не работает, не помогает по дому, не плотничает, и вообще они, – тут девочка с опаской кивнула в сторону дома, в котором с Гамалиилом обошлись не очень доброжелательно, – И вообще они называют его бродягой.

Свой короткий рассказ Анна, так звали юную назареянку, закончила почти шёпотом.

– А ты? Ты тоже называешь его бродягой? – также тихо, наклонившись к своей спутнице, спросил Гамалиил.

– Н-е-е-е-т! – протянула Анна и, чуть покрывшись румянцем, доверительно прошептала, – я его люблю! Он добрый, красивый и всегда меня угощает чем-нибудь вкусным.

Так за разговорами бывший священник из Иерусалима и его провожатая дошли до хижины Алфея и Марии.

– Вот! – сказала девочка. Гамалиил подарил Анне мелкую серебряную монетку, и девочка радостная убежала. Сам же священник в растерянности остановился перед лачугой. Но назвать по-другому убогое строение, что он увидел, было невозможно, уж слишком хилым и ветхим выглядело это жилище, похожее на хлев.

Гамалиил вошёл во двор через маленькую калитку и громко спросил:

– Есть кто в доме?

– Заходи, заходи, человек, коли пришёл с добрыми помыслами и открытым сердцем! – послышался голос из-под персикового дерева, в тени которого прямо на земле сидел молодой светловолосый мужчина. Бывший священник сразу узнал своего спутника, с которым он встретился сегодня до полудня и дошёл до самых окрестностей города, где, даже не попрощавшись, расстался.

«По-видимому, это сын хозяина дома, или сам хозяин? Он-то, наверняка, здесь всех знает», – решил про себя Гамалиил, а потому сразу спросил своего утреннего спутника о самом главном:

– Не скажешь ли, добрый человек, как мне найти Иисуса, сына Иосифа, местного плотника?

– А чего его искать? – весело отозвался тот, – я Иисус, которого ты ищешь, сын плотника Иосифа!

– Ты, Иисус? – удивлённо и даже чуть разочарованно переспросил Гамалиил, ибо не ожидал, что проповедник, известность которого дошла до Иерусалима, окажется столь молодым. Нет, он понимал, что сын плотника Иосифа не может быть старым, но чтобы ...

– Удивлён? – вновь засмеялся Иисус, – ожидал увидеть глубокого старика? Вернее не такого молодого, как я? Прости, что разочаровал тебя, но видит Бог, молодость – это всего лишь маленький недостаток человека, который со временем проходит! – улыбаясь, добродушно проговорил молодой проповедник. – Садись, отдохни с дороги, выпей вина! Или воды желаешь, родниковой? Фрукты, виноград, бери хлеб и сыр. Угощайся, проголодался, целый день ведь не ел, пока меня искал?

Гамалиил, поблагодарив за приглашение, сел в тени дерева. Только сейчас он почувствовал огромную усталость, ведь столько времени ему пришлось провести в пути, и это в его-то возрасте. Старик присел на разостланную под деревом тростниковую подстилку и с удовольствием вытянул уставшие ноги. Закрыв глаза, он ненадолго погрузился во внезапно сошедшую на него и оттого приятную негу. Утренний его спутник, увидев, что гость задремал, хотел уже уйти. Он поднялся и осторожно, на цыпочках, дабы не разбудить своего гостя, направился в сторону дома, но голос Гамалиила остановил его. Бывший священник не мог позволить себе спать, когда, наконец, нашёл того человека, к которому шёл, проделав столь длинный путь из Иудеи в Галилею.

– Смелый ты человек, Иисус, коли устроил такой большой переполох в Иерусалиме, выгнав из храма всех торговцев! Первосвященник Каиафа после того визита до сих пор прийти в себя не может. Он не простит тебе этого проступка. Ведь ты лишил его большой выгоды! Хотя я всегда считал галилеян отчаянными людьми, но чтобы такое совершить?... – покачивая головой то ли в знак одобрения, то ли, напротив, осуждая поступок проповедника, проговорил Гамалиил. После чего он взял с земли глиняную кружку и с большим наслаждением маленькими глотками стал пить молодое вино, заедая его кусочками свежего солоноватого козьего сыра. Иисус ничего не ответил. Он ждал, когда гость утолит свой голод.

Разговор их, начавшийся, когда солнце еще только собиралось клониться к горизонту, продолжился до глубокой ночи, захватив даже часть рассвета. Они говорили долго, азартно споря и сильно горячась, весело смеясь и хмуро слушая один другого, однако, не ругаясь и не тая взаимную обиду. Гамалиил был восхищён тонким умом своего собеседника, его сообразительностью, глубоким знанием Писания и Закона, пониманием человеческих чувств, убеждённостью в своей правде, смелостью, твёрдостью его и нежеланием даже немного отступить от своих идеалов и принципов.

– Ты, Иисус, говоришь как настоящий пророк, а не простой проповедник! – неожиданно похвалил своего собеседника Гамалиил. В глубине души он был вынужден признаться, что молодой галилеянин не только удивил, но и заставил уважать себя своим поведением, покорил бывшего священника, человека старого и умудрёного житейским опытом.

– Но дело-то в том, – немного подумав, продолжил свою мысль хранитель моей библиотеки, – что своими словами и делами ты решил превзойти самого Господа. Твои притязания опасны для самого тебя, так как в них ты покушаешься на законы Моисея, а таких поступков Синедрион не прощает. Это говорю тебе я, бывший священник и член Высшего совета. Я понимаю, что ты будешь отстаивать свою истину, бороться за неё, но первосвященники ни прошлые, ни нынешние, не позволят донести твою, Иисусову, правду до людей. Для чего ты хочешь порушить старую нашу веру? Закон иудейский не идеален, я согласен, но мы живём по нему сотни лет, и Закон, какой бы он ни был, это всё-таки Закон. Может, поэтому Бог милостив к нам? Если ты порушишь старую веру, то, что же тогда придёт вместо неё? Хаос и анархия? В таком случае людьми овладеют самые низменные чувства, они забудут о добре и станут безнравственными, алчными и богопротивными. Мы же, иудеи, призваны быть примером язычникам, ибо мы избраны самим Господом, управлять другими народами.

– В тебе, Гамалиил, сейчас говорит истинный иудейский священник. Позволь тогда спросить: почему потомки Евера вдруг решили, что Бог должен покровительствовать только еврейскому народу? Ведь Авраам праотец не только двенадцати колен Израилевых, и Бог, как известно, создал Человека, но не иудея! Разве язычники Галилеи, Самарии, Переи, Греции или Египта родились под другим небом, разве их согревает другое солнце, разве их земля орошается другими дождями? Они люди, Гамалиил, лю-ди, причём такие же, как и мы с тобой, поэтому они тоже имеют право на Божью Справедливость и Милосердие. Ведь не их вина, что они не родились иудеями. Моя истина – это один закон Милости для всех! В этом вижу я своё предназначение и смысл жизни! А Иудея почему-то считает только себя единственной обладательницей божественных обетов, рассчитанных, по мнению её священников, на беспредельное будущее. Это несправедливо! К тому же, Бог иудеев слишком жесток по отношению к людям. Что же это за Закон такой, когда за малейшее его нарушение грозит жестокое наказание или даже смерть. Господь не может и не должен быть тираном и деспотом, ибо всё создано Им, а коли так, то и все люди, живущие на Земле, дети Его, а посему относиться Он к ним должен как отец к чадам своим, но не как господин к рабам. Человек, рождённый по Божьему велению и благословению, обязан быть свободным, дабы самому сделать выбор, к чему приложить жизнь свою и как послужить ближнему.

– Но у тебя слишком мало учеников и последователей, чтобы решить столь грандиозную задачу. Тебя просто уничтожат, Иисус! Поверь, друг мой! Мне доводилось много раз наблюдать, как людей за более безобидные проступки по приказу жрецов побивали камнями. Ведь против тебя будут все: и священники, и общество, и деньги, и людская алчность, наконец, против тебя выступит римская империя со всей её силой и мощью. Ты не сможешь противостоять их напору! Просто не сумеешь, Иисус, развернуть историю, слишком уж тяжелы колёса её повозки, – восхищаясь про себя, одновременно удивляясь и жалея своего собеседника, говорил Гамалиил, – я стар и много видел на этом свете. Иисус, ты не сможешь ничего изменить, ибо колесо истории раздавит тебя...

– Жуткую картину быть раздавленным предрёк ты, Гамалиил! А если всё-таки попытаться? Может, мне всё-таки удастся зацепиться за него, это самое колесо истории, а...? Великие дела всегда совершаются меньшинством. Это уже потом, когда пройдут годы, про нас скажут, что мы были героями и составляли славу Иудеи, а сегодня я и мои сторонники будем подвергнуты гонениям. Но мы готовы к этому. Нет пророка в своём отечестве, а тех, которые появляются, народ предаёт смерти с криками: «Распни его!!!»

– Вот только потому, что ты, Иисус, и твои ученики часть иудейского народа, вас этот самый народ предаст, осудит на смерть, побив камнями под стенами Иерусалима, дабы другим не повадно было бросать вызов законам Моисея. Ты обрекаешь себя и своих учеников на изгнание, ибо вас будут считать вольнодумцами и богохульниками, дабы прокричать вам вослед: «Смерть безбожникам!» Вас уравняют с разбойниками и ворами, бандитами и насильниками, чтобы убить как обычных преступников, но не борцов за новую веру.

– Меня не пугает смерть, так как в ней вижу свою победу. Но суть не в моей судьбе, я выбрал её сам. Не о том сейчас мысли мои. Я уверен, что люди заслужили другой участи. Счастье, справедливость и братство должны стать уделом человека, но не закон Бога-деспота. Бог-Человек – вот истинный мой Бог, и Он вознесёт людскую бедность в ранг святости, а богатство будет Им проклято, как источник всеобщего зла и всех земных пороков. Старый Закон несправедлив! Но если это так, то для чего тогда он нужен людям? Ведь даже сами священники не соблюдают данный ими обет, торгуя в храме мясом жертвенных животных, меняя деньги. И делается сие в доме, где должно творить молитву? Они погрязли в праздности и развлечениях, похоти и разврате, безнравственность стала нормой их сегодняшней жизни, а эгоизм мерилом человеческой морали. Мы обречены на победу, ведь у нас ничего нет: ни серебра, ни злата. Мы не связаны имуществом. Мы нищи, но наше богатство – вера в справедливость. Нам нечего терять, а посему мы и сильны духом своим. Пройдут годы, возможно, века, но люди обязательно вспомнят меня и пойдут за мной. Об одном я жалею, Гамалиил, что не могу заглянуть в будущее! Интересно было узнать, как там сложится жизнь? – Иисус говорил так яростно и убеждённо, словно только что вернулся из того самого прекрасного будущего, о котором рассказывал, и уже увидел, как счастливо живут в нём люди.

– А кто же будет следить за исполнением твоего закона, Иисус? Ведь ты презираешь не только все наши традиции, но и обряды, отвергаешь священнослужителей и жрецов? – пребывая в полном недоумении от услышанного, спросил Гамалиил своего собеседника.

– Кто видит в вере лишь обряд и послушание, тот создаёт культ священнослужителя. Мне же не нужно поклонение и никакая другая вера не нужна, кроме той, что будет соблюдать мои заповеди, а они просты в понимании и выполнении. Первая же из них: «Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею». Да только второй заповеди придерживаться сложнее, ибо гласит она: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». На них должен основываться и Закон, и пророки, – уверенно говорил молодой проповедник, а бывший священник молча слушал его. Он молчал, ибо нечего ему было возразить против сказанных слов, ну откуда хранитель моей библиотеки мог знать, что всё слышанное им здесь и сейчас станет некоторое время спустя истиной в последней инстанции.

– Значит, ты хочешь создать новое царство и стать в нём царём? – вдруг задал весьма неожиданный вопрос Гамалиил.

– Да! Да! Да! Я хочу создать совершенно новое царство, только без царей и вельмож, без священников и жрецов, без богатых и бедных, царство, основными принципами которого стали бы не только свобода, равенство и братство, но справедливость и милосердие для всех населяющих его людей. Общность имущества станет главным нашим законом, дабы не было богатых, но и бедных, так как правилом поведения каждого станет девиз: кто не хочет трудиться, тот и не ест. Посмотри вокруг, священник! Много ли ты видел мудрецов, постигших смысл бытия, которые были бы при этом счастливы? Здоровый человек ещё может утешить и обнадёжить больного, но какими словами богатый убедит бедняка в том, что земные блага не имеют никакой ценности? А посему наша правда победит!

– Но добровольно никто не откажется от своего имущества, Иисус! Что тогда делать? Отбирать силой? Но когда бедные насытятся чужим богатством, не забудут ли они, что сами когда-то были бедняками? – спросил тихо, как бы размышляя вслух, бывший священник.

– Трудно, очень трудно убедить человека отказаться от золота, слишком уж сильно сей металл жжёт человеческое сердце, изъедает душу его и дурманит голову. Только мы должны стремиться к высокой цели, но не жить низменными и порочными желаниями. Людей порочных ещё можно излечить, когда они примут покаяние, но тех, через которых порок приходит, жалеть нельзя и с ними мы будем расправляться очень жестоко – жернова на шею и в море...

Разговор был длинным. Время бежало быстро. Заканчивалась ночь. Уже солнце начинало играть в рассвет, предвещая наступление утра. Бывший священник даже не помнил, как его сморил сон, и когда он уснул.

Разбудил Гамалиила незнакомый ему человек, которого вчера здесь не было. Он осторожно дотронулся до плеча спавшего старика и тихо сказал:

– Уже утро! Нам пора уходить в Капернаум. Иисус хочет с тобой попрощаться. – Гамалиил тут же проснулся, встал и с интересом посмотрел на незнакомца.

– А ты кто? Вчера я тебя не видел.

– Моё имя Иуда. Я из Кериота, что в Иудее. Земляк Иисуса, – ответил тот.

– Кериот? Кериот? Кажется, этот город очень далеко от Иерусалима. А, разве Иисус из Иудеи? Я думал он родом из Назарета, – удивлённо спросил Гамалиил.

– Нет, родился он в Вифлиеме!

– Надо же? А я полагал, что твой учитель отсюда? – сказал бывший священник, но про себя подумал: «Ошиблись, стало быть, соглядатаи прокуратора».

– Ты, Иуда, грамоту разумеешь? – неизвестно почему вдруг спросил Гамалиил своего собеседника, не отрывая взгляда от его трёхпалой руки. Он вдруг вспомнил, что некоторые донесения, которые давал ему читать прокуратор, были написаны довольно кривым почерком. Когда Гамалиил читал именно эти сообщения, то всегда думал, что их должно, быть, писал калека, коему трудно и неудобно было держать в руках писчую палочку.

– Кто тебя так изуродовал?

– Да так! – как бы нехотя ответил Иуда, – память о встрече с римским прокуратором. За участие в мятеже пострадал, еле живым остался, чудом уцелел, можно сказать. А грамоту я знаю хорошо, даже в юности переписчиком в синагоге служил, – говорил ученик проповедника, с трудом уняв дрожь в руках. Не понравился ему этот любопытный и дотошный старик со своими вопросами. «Может, пронюхал чего? Ведь в Иерусалиме живёт и, судя по одежде, не в бедноте там пребывает», – лихорадочно думал Иуда, настороженно поглядывая на бывшего священника.

– Значит, ты лично видел прокуратора? – вновь спросил Гамалиил.

– Как тебя сейчас! – коротко ответил Иуда.

– А что руки-то задрожали у тебя, испугался чего? – машинально поинтересовался Гамалиил.

– Испугаешься, когда вспомнишь прокуратора, – ответил Иуда, внимательно посмотрев на гостя, дабы понять, удовлетворился ли тот его ответом. Но Гамалиил, кажется, ничего не заподозрил, потому как не стал более расспрашивать уроженца Кериота, при каких обстоятельствах тот встретился с прокуратором, хотя Иуда успел уже придумать, что рассказать бывшему священнику, дабы не вызвать у того никаких подозрений. Ученик лил воду для омовения на руки Гамалиила, когда тот вдруг посмотрел на Иуду и доверительно ему сказал.

– Да, если вдруг забуду предупредить Иисуса, то ты, Иуда напомни своему учителю! В его окружении есть человек один, тайный соглядатай! Думаю, очень близок к Иисусу. Сам читал те доносы. Кстати, а ты каким ремеслом владеешь? – вопрос для Иуды прозвучал неожиданно, а потому он не нашёлся сразу, что ответить. Ученик как-то замаялся, лихорадочно соображая, для чего старику знать о его ремесле. Правда, на сердце отчего-то было неспокойно, тревожно и весьма смятенно.

– Да, я всем понемногу занимаюсь, когда надо, – замямлил Иуда, шестым чувством понимая, что ни в коем случае нельзя говорить правду. На его счастье Гамалиил не стал дожидаться ответа.

– Гончара случайно среди вас нет?

– Гончара-а-а-а? – протянул Искариот и неожиданно. От этой догадки у него вдруг перехватило дыхание, и он замер, боясь пошевелиться.

– Видишь ли, Иуда, каждый шаг вашего учителя известен прокуратору! Так вот, тайный этот соглядатай подписывает все свои доносы именем «Гончар». Поэтому я и спросил, нет ли среди вас гончаров? Ну, ты, поди, человек надёжный? Земляк Иисуса, да ещё казначей, как я вижу. Доверяет тебе Иисус! Ты уж не бросай его, если что, – сказав эти слова, Гамалиил продолжил умываться, а потому и не обратил внимания на мертвенную бледность Иуды, стоявшего за его спиной и чуть не выронившего из рук своих кувшин с водой на землю. Не увидел всего этого бывший священник, ибо занят был утренним туалетом. К тому же, Гамалиил, слушая рассказ Иуды, подумал: «Надёжный, наверно, этот парень! Ну, не мог же ведь Пилат оставить своего осведомителя без пальцев на правой руке, дабы тому было неудобно сочинять доносы?»

– А где же сам Иисус? – вновь после некоторой паузы спросил Гамалиил, успев позавтракать несколькими финиками, куском зачерствевшей лепёшки, запив их хорошим глотком виноградного вина.

– К родителям пошёл, – ответил Иуда.

– Ну, так и мы давай пойдём навстречу ему, чего здесь время терять попусту, мне ведь тоже пора в дорогу собираться, – предложил Гамалиил и вышел на улицу со двора, в котором провёл памятную для себя ночь за интересной беседой. Они ещё только подходили к дому плотника Иосифа, как услышали громкие крики и грязную брань.

– Вы посмотрите, люди! – вопили одновременно несколько человек во дворе обручника, перебивая один другого, – какой богатей нашёлся. Он, оказывается, два дня тому назад в Кане на целую свадьбу вина накупил, деньги молодым в подарок дал, а семье родной ни одного сикля не удосужился оставить! Ему долг пришли возвратить, а он им: «Отдайте деньги нищим!» Совсем с ума спятил! Будто у него семьи нет! Да гнать его надо из дома вообще, чтобы ноги здесь больше не было! Через свою нищету весь мир хочет накормить, безумец! Лучше бы о родных больше думал, бездельник!

Иисус молча вышел со двора родного дома и, ни на кого не глядя, пошёл прочь. Он сделал несколько шагов, но затем резко остановился и пошёл обратно.

– Дай им из наших общинных денег несколько монет серебром! – подойдя к Иуде, тихо, но твёрдо сказал он. Иисус чуть постоял, раздумывая о чём-то своём, потом повернулся к Гамалиилу, который находился там же, чуть поодаль от калитки, и, улыбнувшись, прошептал, дабы никто не смог бы его услышать: – Прощай друг! При случае помоги моему делу, если когда-нибудь искренне согласишься с моей правдой и примешь её!

После этих слов молодой проповедник резко повернулся и зашагал по дороге, ведущей из Назарета на север Галилеи. Вслед ему ещё долго летели проклятия его родных и близких, но Иисус их не слышал. Он в тот миг, удаляясь от города, в который уже никогда больше не вернётся, думал совершенно о другом. С этого самого дня молодой проповедник навсегда покинул родной город и никогда больше не возвращался в отчий дом. Да и зачем, если самых близких ему людей он так и не нашёл поддержки и понимания.

Иуда, тем временем быстро отсчитав деньги и кивнув на прощанье иерусалимскому гостю, бросился бегом догонять своего учителя. Гамалиил проводил их взглядом до самого поворота и, когда они оба скрылись из виду, подошёл к пересчитывавшим деньги родственникам проповедника и строго сказал:

– Глупцы! Может быть, вы только оттого и останетесь навсегда в человеческой памяти, что вашим сыном и братом был Иисус из Назарета.

С той их первой и последней встречи прошло уже несколько лет, а бывший священник постоянно вспоминал о ней. Гамалиилу не представляло особого труда внимательно следить за деятельностью проповедника из Галилеи, ибо пользовался моим полным доверием, как хранитель библиотеки. К тому же он очень хорошо разбирался в тонкостях религиозных традиций иудеев, а посему все доносы тайных соглядатаев, где говорилось об Иисусе, проповеднике из Капернаума, обязательно передавались Гамалиилу, которого я отчасти считал и своим советником.

Бывший священник прекрасно понимал, что рано или поздно, Галилеянин обязательно будет схвачен храмовой стражей по приказу первосвященника, дабы предстать за свои крамольные слова и дела перед судом Синедриона. Гамалиил также понимал, что Иисус просто обречён на смерть, он должен был обязательно умереть, в противном случае все его идеи и принципы оказались бы в очередной раз обычными пустыми призывами неудачника и самозванца. Мой советник за свою долгую жизнь слышал о многих проповедниках, с некоторыми был даже лично знаком. Большинство из них дожили до глубокой старости и умерли в тихой и спокойной обстановке своей семьи, так и не сумев зажечь в сердцах людей огонь борьбы, а потому и забытые. Не суждено им было стать при жизни легендой, так как они слишком сильно любили хорошо жить и бытие ставили превыше всего. С Иисусом же всё было по-другому. Он не боялся борьбы, не бежал от своих противников, смело вступал в спор с законниками и власть предержащих, а потому и стал кумиром толпы нищих и бродяг. Его любили и обожали, его встречали и провожали словно царя. Почему? Ответить на такой вопрос было нетрудно. Если бы, скажем, об этом спросили Гамалиила, то он сказал бы: «Иисус добр, щедр, жизнерадостен, весел, настойчив, остроумен, честен, правдив и смел. А эти человеческие качества очень нравятся людям. Он бывает иногда суров, порой даже жесток, но всегда, всегда милосерден».

Бывший священник видел, что молодой проповедник со временем сам подневольно попал под принуждение толпы, когда люди простое его врачевание воспринимали как чудо, требуя повторения и веря в божественность человека, их производящего.

«Он сам себя загнал просто в безвыходное положение, – раздумывал Гамалиил, – отчаянное даже положение, я бы сказал! Он стал для толпы предвестником великих событий, тем самым, положив свою жизнь на чашу весов, ведь в любой момент, если он будет медлить проявить себя просто как Бог, а именно это хотят от него люди, то дело его погибнет, рухнет, рассыплется как песчаный замок. И для этого будет достаточно даже самого лёгкого порыва ветра или непродолжительного дождя...»